NB

      Ленивое ноябрьское солнце наконец-то окрасило горизонт багряным золотом. Один из особо настырных лучей проник в мрачную гостиную и выхватил из тьмы скрюченную фигуру. Человек просидел так уже много часов, и было непонятно, умер ли он или просто оцепенел от горя. Лишь когда все тот же нахальный луч начал бить прямо в глаза, человек встряхнул головой, занавешиваясь черными слипшимися волосами, отгораживая себя от внешнего мира.       Северус Снейп хотел только одного. Умереть. Жизнь утратила для него всякий смысл. Зачем он дышит, если она — нет? Зачем сердце разгоняет кровь по жилам, если она холодна как лед? Зачем он видит свет, если ее поглотила тьма могилы?       Снейп не верил сам себе, когда сжимал в объятиях холодное тело любимой — первый раз в своей жизни. И последний. Он так и сидел бы там целую вечность в ожидании, что она сделает глубокий вдох и откроет глаза, свои волшебные зеленые глаза. Но Дамблдор зачем-то оторвал его от Лили. Что-то втолковывал про ее сына, как будто Северусу было до него дело. И тогда стало абсолютно, беспощадно ясно — эту зелень глаз он не увидит больше никогда. Никогда. НИКОГДА…       Каким образом Северус оказался в своем доме в Паучьем Тупике, он не помнил. Наверное, Дамблдор отправил его через камин. А может, приложил Конфундусом и заставил аппарировать. Или воспользовался каким-то порталом. Это было неважно. Ему было плевать, где предаваться всепоглощающему горю, сдобренному собственной виной. Если бы он не передал то злосчастное пророчество Волдеморту! Если бы не бросил в запале злости то самое слово! Его Лили была бы жива. Она смеялась бы, радовалась солнцу, пела колыбельные сыну — не важно, чьему… Но Северус Снейп лишил ее всего этого. Единственную женщину, которая жила в его сердце, он обрек на смерть.       О, если бы он не был так неосторожен в своих словах, если бы не пообещал Дамблдору «все, что угодно», то уже давно последовал бы за любимой. Всевозможные яды лишь ждали, чтобы их откупорили и выпили. Но нет, несмотря на то, что директор не спас Лили, почему-то Снейп должен был жить. Дамблдор тогда много говорил о великом подвиге Лили, о том, что она ценой собственной жизни не просто защитила своего ребенка, а дала всем волшебникам шанс. Говорил и о том, что Волдеморт вернётся, что он не умер в эту роковую ночь. И Снейп знал — это правда. И тогда Дамблдор заявил, что единственный способ для Снейпа искупить свою вину перед Лили и выполнить клятву, которую Северус так опрометчиво дал — позаботиться о сыне Лили, защитить его от Волдеморта, сделать так, чтоб эта жертва была не напрасна. Снейп, поглощённый горем, не хотел ничего. Тогда Дамблдор в своей правдивой жестокости напомнил, что волшебники, не выполнившие свои обязательства при жизни и малодушно покончившие с собой, становяться привидениями. А вот это было уже куда хуже смерти: вечно скитаться по земле и не иметь даже шанса увидеть Лили в посмертии. Поэтому все эти прекрасные яды останутся нетронутыми. Снейп не станет самоубийцей, но в жизни его теперь нет ничего светлого, кроме надежды умереть, выполняя свой долг.       И тут в комнату ворвался еще один источник света. Но это был не назойливый солнечный луч, который уже успел переместиться на стенку, а мягкий, слегка серебристый свет патронуса. Маленькая лань, грациозно перебирая копытцами, приблизилась к Снейпу. На краткий миг его сердце сжала надежда, что все случившееся этой ночью ему привиделось, Лили жива и даже прислала ему своего патронуса, чтобы сообщить что-то важное… Но, присмотревшись, он отметил, что сам зверек меньше, шея короче, а тело более мускулистое. Своего патронуса — олениху — Снейп знал слишком хорошо. Окончательно он убедился, когда лань заговорила голосом Нэнси Блум: — Северус! Ответь мне, я очень за тебя волнуюсь. Пожалуйста, дай знать о себе.       Зверек еще раз переступил с ножки на ножку и рассеялся звездными искрами.       На секунду боль отступила — Нэнси, вероятно, только узнала, что произошло этой ночью, и сразу вспомнила о нем. Но Снейп тут же отогнал эти мысли — он не имеет права, чтобы о нем кто-то беспокоился. Мразь и предатель, способный принести одно горе и смерть. О нет, он не достоин того, чтобы о нем кто-то думал. А Нэнси… У нее все будет хорошо. Теперь ей не надо бояться за свою жизнь. Теперь Темный Лорд до нее не дотянется, и она сможет найти себе кого-то достойного. Да кто угодно будет лучше, чем он.       И мысли плавно пошли на очередной круг самобичевания, тем более роковых ошибок, совершенных за жизнь, у Снейпа было предостаточно.

***

      На секунду мысли Снейпа прояснились. Кажется, сначала кто-то довольно долго и громко молотил в дверь. Он лишь хмыкнул — пусть убирается, кто бы это ни был, Снейпу нет ни до кого дела. Однако посетитель оказался настойчивым: попробовал Аллохомору, потом вскрыть окно, но убедившись, что защита на доме стояла нешуточная, принялся методично ее взламывать. Снейп сам устанавливал защиту и хорошо знал, что заклинания можно снять, однако на это потребуется немало сил и времени. За это время он вполне успел бы скрыться или подготовиться ко встрече с незваными гостями. Но сегодня это не имело значения. Волдеморт мертв, Дамблдор занят, так что если за ним явились авроры — то так тому и быть, он вполне заслужил Азкабан, а поцелуй дементора не казался ему чем-то ужасным. Так что он просто остался сидеть, где сидел.       Яркая вспышка ознаменовала, что последний защитный контур пал. Скрипнула дверь, и послышались шаги. Пришелец шел медленно, вскрытие защиты явно забрало много сил. Вот он заглянул на кухню, в кладовку и наконец-то дошел до комнаты, которая служила ему кабинетом, где и сидел Снейп. — Северус, драккл бы тебя побрал! — голос начал сердито, но тут же в нем прорезались нотки тревоги и беспокойства. — Северус! Что с тобой?       Нэнси стремительно подбежала к нему, взяла двумя ладонями лицо и приподняла вверх, чтобы заглянуть в глаза. На мгновение Северус окунулся в серый океан, но поспешил отвести взгляд. Сейчас его щиты ни к черту — вряд ли Нэнси умеет применять легилименцию, но привычка защищать сознание въелась в подкорку. — Ты попал под проклятие? — Все в порядке, иди домой, Нэнси. — В порядке? Ну уж нет!       Нэнси деловито достала палочку и произнесла несколько стандартных диагностических заклинаний. Когда они ничего не показали, она неопределенно хмыкнула. — Ты заставил меня волноваться. Не прислал мне сову, проигнорировал патронус… Я уж не знала, куда кидаться — в Мунго или в аврорат, но решила сначала проверить твой дом. Хорошо, что твои чары пропускают Хоменум Ревелио, а то хороша бы я была, если бы отправилась в аврорат, пока ты сидишь дома!       Снейп молчал.       Нэнси просто села рядом и взяла его за руку. От теплого дыхания Нэнси холод, сковавший сердце, как будто отпустил, но Снейп не позволил себе расслабиться. А она принялась гладить его ладони, нежно-нежно, очерчивая каждый мелкий шрамик. — Мне так жаль, Северус, мне так жаль.       Надо было бы сказать ей, что она ничего не понимает, что она даже не была знакома с Лили, так какое ей дело до ее смерти? Что она может знать о потере самого дорогого человека, да еще и по собственной вине? Разве это можно объяснить? И Снейп решил молчать. Рано или поздно Нэнси это надоест и она уйдет.       Нэнси, закончив гладить кисти, принялась массажировать предплечье. Сначала то самое, оскверненное знаком смерти, что перечеркнуло всякую возможность для Снейпа вернуть в свою жизнь Лили. Сейчас знак казался дурно сделанной выцветшей татуировкой. Впрочем, чтобы увидеть его, надо было либо самому быть носителем метки, либо наверняка знать, что он есть. Такое хитрое заклятие придумал сам Волдеморт, чтобы обезопасить и повязать своих последователей. И, судя по всему, Дамблдор был прав — Волдеморт не умер до конца, потому как хоть метка поблекла и потеряла подвижность, но Снейп нутром чувствовал, что где-то в глубине дремлет темная магия, которая только ждет, пока ее снова напитают силой. Нэнси метку прекрасно видела — она особенно тщательно массировала именно эти самые темные линии, словно пыталась стереть серую грязь с белой кожи. В другой момент, Снейп бы, может, и задался вопросом, как ей не противно дотрагиваться до этой мерзости, но сейчас он был слишком занят. Никак нельзя было подавать вида, что ему не все равно, что делает Нэнси. Что ее мягкие руки так приятно разминают задеревеневшие мышцы.       Закончив с одной рукой, Нэнси переключилась на другую, потом на спину и шею. Снейп стоически молчал. Нэнси, казалось, была полностью поглощена массажем, планомерно разминая одну мышцу за другой.       Но Нэнси Блум не была святой. Закончив массаж, который позволил мышцам расслабиться, но не добившись внятной реакции от Снейпа, она решила перейти к более активным действиям. — Так значит, ее ты любил? Лили Поттер?       Снейп дернулся, как от пощечины: Поттер — эта фамилия никак не вязалась с его Лили, равно как и прошедшее время — он все еще любит ее. — Что ж, теперь понятно, почему ты сменил сторону. Но если ты винишь себя в ее смерти, то ты не так умен, как я думала. Единственный, кто виноват в ее смерти — Темный Лорд.       Снейп поднял глаза, полные боли и злости. Как смеет она судить об этом! Для нее Лили — всего лишь очередная жертва Волдеморта, одна из многих. Для него же она единственная. И он сам, сам предал ее, передав то проклятое пророчество. — Если ты хочешь сказать мне, что все дело в этом пророчестве, которое ты сообщил Лорду, то позволь заметить - никто не мог предположить, что он воспримет это так серьезно. И тем более никто не мог предположить, что своей жертвой он изберет Поттеров. И как ты думаешь, если Дамблдор не позаботился о своих последователях как следует, то что мог сделать ты? С таким же успехом можно сказать, что это Дамблдор виноват в их смерти. — Уходи, Нэнси. Со мной все в порядке.       Зажегшаяся было искра злости потухла. Нэнси мысленно ругнулась. Ей чертовски было нужно вызвать его на эмоцию — хоть какую. Это было бы куда лучше той мрачной отрешённости, в которой он прибывал. — Очень хорошо. Просто замечательно.        Нэнси встала и принялась расхаживать по комнате. — Я, значит, бросив все дела, мчусь, чтобы проверить, жив ли ты, не получил ли какое заклятие, а он упивается горем и вымышленной виной. Замечательно. Раз тебе хорошо в твоем мире, то ты тогда не будешь против, если я здесь похозяйничаю.       Снейп замер в той же позе, низко опустив голову, всем своим видом показывая, что ему все равно. — Чудесно, просто чудесно. Что у нас здесь? Труды по зельеварению? Очень интересно. — и она взмахом палочки сбросила все книги и свитки на пол. — Все равно они тебе не нужны, не так ли?       Снейп сидел неподвижно. Нэнси подошла к стеллажу с готовыми зельями и методично принялась швырять их в стенку, предварительно называя, что именно собирается уничтожить. — Рябиновый отвар.       Шмяк-дзынь. — Перечное.       Шмяк-дзынь. — Костерост.       Шмяк-дзынь. — Сна-без-сноведений.       Шмяк-дзынь. — Противодраконья сыворотка, стандартная? Хм, ладно, заберу себе.       Снейп сидел как ни в чем не бывало и не поднимал глаз. — О, а это что-то новенькое? Какой красивый фиолетовый перелив на зеленом фоне. Ммм, наверное, та усовершенствованная противодраконья сыворотка, над которой ты работал последние три месяца?       Снейп было дернулся, но, видно, усилием воли подавил порыв. — Все равно оно еще не патентованное.       Шмяк-дзынь. — О, жидкая Бомбарда! Какая редкость, всегда хотела увидеть, как она работает. Тебе ведь и дома своего не жалко, правда? — Стой! Дура! Тебя ж разорвет на части!       В то же мгновение Снейп оказался возле Нэнси и перехватил ее руку с колбой. Если она бросит зелье, то разнесет не только полдома, но и от нее самой ничего не останется. Он выкрутил колбу и вдруг понял, что та совершенно пустая. Возле Нэнси громоздилась куча осколков, но ни одной капли зелья пролито не было — и Рябиновый отвар, и Костерост, и обе противодраконьи сыворотки с жидкой Бомбардой стояли на своих местах. — Сам ты дурак, Снейп.       И она просто поцеловала его. Не страстно и жгуче, как умела, а мягко и нежно, не затягивая и не настаивая, а словно вдыхая в него жизнь. И что-то внутри лопнуло. Снейп разорвал поцелуй, но не объятия. Мягкие ладошки Нэнси скользили и скользили по спине.       Шмяк-дзынь. Снейп все-таки выпустил ту пустую колбу и обнял Нэнси, такую теплую и живую.