Мандос и нолдор
15 июня 2023 г. в 14:29
Наверное, любой, читавший «Сильмариллион», помнит сцену, где после Убийства Родичей в Альквалондэ Намо Мандос (или кто-то из его слуг — ср. с версией «Книги Утраченных Сказаний», о которой я ещё поговорю в контексте сличения версий) обращается к нолдор, покидающим Валинор, с угрозами: «Там вдруг явилась их взорам темная фигура на высокой прибрежной скале. Некоторые говорят, что это был не кто иной как сам Мандос: именно его избрал своим глашатаем Манвэ. И услышали нолдор громкий глас, торжественный и повергающий в трепет, что повелел им остановиться и внимать. Тогда все застыли на месте, и из конца в конец воинств нолдор разносился глас тот, изрекающий проклятие и пророчество, что называют Пророчеством Севера и Приговором нолдор. Многое из того, что предсказано было эльфам в туманных речах, нолдор поняли не раньше, чем и вправду обрушились на них неисчислимые беды; но слова проклятия, обращенного к тем, кто не свернет с пути и не останется ждать суда и прощения Валар, слышали все».
Обращение Мандоса к нолдор именуется Толкином «проклятием», «пророчеством» и «приговором». В данной заметке я постараюсь рассмотреть вопрос о том, насколько понятия «проклятие» и «пророчество» применимы к угрозам Мандоса в контексте Первой Эпохи. Начнем с определения понятий. Проклятие — это нечто, что меняет твою судьбу в худшую сторону, обрекая тебя на беды, которые в противном случае не произошли бы, причем имеет под собой сверхъестественную природу (как в истории Хурина и его семьи). Пророчество — это предвиденье неочевидного развития событий, которое произойдёт в будущем, но могло бы и не произойти. Приговор — это решение представителей властей (а Валар — правители Арды) по тому или иному вопросу.
На первый взгляд, с текстологической точки зрения тезис о том, что Мандос проклял нолдор, отрицательно влияя на их дальнейшую судьбу, можно обосновать. О бездействии нолдор после появления Солнца и Луны, вызванном конфликтом между приверженцами Первого Дома и приверженцами Финголфина, сказано: «Вот так, в силу наложенного на них проклятия, ничего не выиграли нолдор, пока Моргот пребывал в нерешительности, а новообретенный свет внушал оркам великий ужас» («Сильмариллион»). Предупреждая Тургона перед его переселением в Гондолин, Ульмо говорит ему (ещё до рождения Маэглина): «проклятие нолдор настигнет и тебя еще до наступления конца, и в стенах твоих пробудится предательство, и городу твоему будет угрожать опасность погибнуть в огне» («Сильмариллион»). Влечение Маэглина к Идриль характеризуется как «горькие плоды Братоубийства; так тень проклятия Мандоса пала на последнюю надежду нолдор.» («Сильмариллион»). О стремлении Тингола завладеть Сильмарилом говорится: «Так Тингол призвал гибель на Дориат и опутал себя тенетами проклятия Мандоса» («Сильмариллион»). О стремлении Келегорма и Куруфина захватить власть в Нарготронде сказано: «проклятие Мандоса пало на братьев, и черные мысли пробудились в их сердцах» («Сильмариллион»).
Однако, при всей моей неприязни к Мандосу как персонажу (который у Толкина вечно хочет кого-то показательно покарать — то нолдор, то Эарендиля, то весь мир[1]), употребление термина «проклятие» в данном случае вызывает вопросы. Конфликт между Феанором и Финголфином за то, кто будет вести нолдор в Средиземье, начался ещё до Убийства Родичей, как и личный конфликт между ними во время Непокоя Нолдор. Конфликт между Тинголом и нолдор (в особенности — сыновьями Феанора) также был предопределён разногласиями о том, кому принадлежит верховная власть над Белериандом[2] и Убийством Родичей в Альквалондэ, о котором Моргот распустил преувеличенные слухи[3]. Точно также и стремление Келегорма и Куруфина захватить власть в Нарготронде может быть связано с тем, что часть сыновей Феанора изначально была недовольна передачей короны Финголфину, осуществлённой Маэдросом[4]. И даже в истории Гондолина предательство Маэглина сыграло важную, но не ключевую роль — Моргот ещё до него знал местоположение Гондолина[5], что в условиях нежелания Тургона эвакуировать город неизбежно кончилось бы бедой (хотя, возможно, меньшей, не стань Маэглин предателем). Что до отрицательных черт личности, толкнувших Маэглина на предательство, то они, скорее всего, были порождены воспитанием, полученным от его отца, Эола. И даже личная судьба Маэглина в конечном итоге определилась не проклятием Мандоса, а проклятием Эола[6].
Единственный момент, который действительно можно списать на действие проклятия Мандоса (гласившего, что феанорингам никогда не получить Сильмарили) — это сцена, где у Берена не получилось освободить из-под власти Моргота все три Сильмариля: «Берен сжал его в ладони, и ясное зарево хлынуло сквозь пальцы, и рука его переливалась в сиянии лучей, словно зажженный светильник: драгоценный камень снес прикосновение Берена и не повредил ему. Тогда пришло Берену на ум свершить больше, нежели пообещал он, и унести из Ангбанда все три Самоцвета Феанора; но иная судьба назначена была Сильмарилям. Кинжал Ангрист сломался, и осколок лезвия, отскочив в сторону, оцарапал Морготу щеку. Тот пошевелился и застонал; и все воинство Ангбанда заворочалось во сне» («Сильмариллион»). Вряд ли Берен хотел присвоить оставшиеся два Сильмариля себе (этим бы он лишь навлек на себя и Лютиэн ещё бо́льшие беды) или отдать их Тинголу (вряд ли он после всего случившегося питал к нему особую симпатию) — а если бы они были возвращены сыновьям Феанора, то, возможно, они не напали бы на Дориат. Но в этом случае речь идёт не о «проклятии Мандоса», а о судьбе Сильмарилей.
Да, именно после угроз Мандоса конфликт внутри нолдор достиг наивысшей степени: «Засим остановился Феанор, и заспорили нолдор, что же теперь предпринять. Уже изведали они леденящий холод и липкие туманы, сквозь которые не проникал звездный луч; и многие раскаялись в том, что ушли, и принялись роптать – особенно же те, что следовали за Финголфином; и проклинали они Феанора, объявляя его причиною всех несчастий эльдар» («Сильмариллион»). Но, во-первых, он был связан с объективными трудностями — как погодными, так и иными: «Многие суда погибли во время долгого плавания, и тех, что осталось, недоставало, чтобы перевезти столь огромное воинство за один раз» («Сильмариллион»). Во-вторых, в данном случае можно скорее говорить об эффекте «самосбывающегося пророчества / проклятия» (которое вряд ли можно назвать настоящим пророчеством или проклятием), связанным с психологическим эффектом от осознания разрыва с Валар и грозных прогнозов на будущее от Мандоса. То есть речь идёт о пропагандистском (пусть и оказавшим влияние на события), а не о магическом воздействии на аудиторию.
В целом все те беды, что выпали на долю нолдор в Белерианде, были порождены объективными обстоятельствами (включая козни Моргота против них и нежелание Валар оказывать им активную военную помощь против Ангбанда) — в отличие, например, от проклятия семьи Хурина, где «судьба» (а на самом деле — проклятие Моргота) как будто нарочно всякий раз хранит их от гибели (тот же Турин мог погибнуть в схватке с Саэросом, при столкновении с изгоями, при разгроме изгоев орками, в битве на равнине Тумхалад, при захвате Нарготронда армией Глаурунга или в Хитлуме в схватке с истерлингами в доме Бродды), чтобы они могли пережить максимум страданий при жизни. И всякий раз события развиваются по наихудшему пути — Турин по незнанию убивает Белега, Ниэнор сталкивается с Глаурунгом и теряет память из-за его чар, а позднее отвергает Брандира в пользу Турина, по незнанию выходя замуж за брата, Турин не верит правдивым словам Брандира и убивает его и т.д. и т.п.
Что характерно, в ранних текстах Толкина, в «Книге Утраченных Сказаний», есть мотив «проклятия», ведущего к предательству и взаимному недоверию — но это не проклятие Мандоса (этот мотив ещё отсутствует), а проклятие, связанное с Убийством Родичей в Альквалондэ и вытекающее, увы, из поступков самих нолдор: «В то время свободные нолдоли весьма опасались своих родичей, что отведали рабства, ибо, принужденные страхом, пытками и чарами, вершили те измену; так отмщены были злодеяния гномов в Копас Алквалунтэн: гном обратился против гнома, и прокляли нолдоли день, когда впервые вняли они обману Мэлько, и горько раскаивались в том, что покинули благословенное королевство Валинора» («Турамбар и Фоалокэ»).
Было ли обращение Мандоса к нолдор пророчеством? Как ни странно, с этим определением тоже можно поспорить. Пророчество — это предсказание будущего, неочевидного из текущего положения. Возьмём для начала главную угрозу Мандоса нолдор — «Прольете вы бессчетные слезы <…> Все, что начали они во имя добра, обратится во зло, и случится это так: брат предаст брата, и страх перед предательством овладеет всеми сердцами <…> Те же, что останутся в Средиземье и не вернутся в Мандос, устанут от мира, точно от тяжкого бремени, и угаснут, превратившись в тени скорби пред юной расой, что придет позже» («Сильмариллион»). Эта составляющая угроз Мандоса в адрес нолдор основана на знании им очевидных факторов — нависшей над обитателями Средиземья угрозой Моргота, раздорах среди нолдор и «угасании мира», ведущей к «истиванию» всех эльфов (далеко не только нолдор).
Проще говоря, «пророчество» Мандоса было «пророчеством» в том же смысле, в котором «пророчеством» (или «проклятием») были слова Куруфина, адресованные Берену после их схватки: «Ступай же, — сказал он, — навстречу скорой и мучительной смерти» («Сильмариллион»). Со стороны Куруфина было довольно логичным ожидать, что Берен, отправившись в Ангбанд добывать Сильмариль, погибнет, причем (с учётом личности Моргота) мучительной смертью. Собственно «пророчеством» можно назвать разве что предсказание Мандосом судьбы Феанора и его сыновей — «Клятва погонит их вперед, и в итоге обратится против них же, и лишит их тех самых сокровищ, что клялись они добыть» («Сильмариллион») — но этот прогноз также очевиден с учётом того, что мир Толкина выстроен в теистической парадигме, а Клятва Феанора в понимании Толкина богопротивна («Сыновья Феанора дают ужасную, кощунственную клятву вражды и мести» — Письмо 131) — а значит, предприятие Феанора, по мысли Толкина, в принципе не может закончиться хорошо. Иными словами, для «пророчества Мандоса» вовсе не обязательно было предвидеть будущее.
Для сравнения, у Толкина в «Сильмариллионе» присутствуют различные примеры и всамделишних случаев предвидения неочевидного будущего (которое может наступить, а может и не наступить). Это, к примеру, создание Феанором Сильмарилей: «Ибо Феанор, в расцвете своей силы, увлекся новой мыслью, или, может быть, тень предчувствия того, что должно было вскорости свершиться, коснулась его: задумался он, как сохранить нетленным свет Дерев, славу Благословенного Королевства. И начал он долгий, тайный труд, и призвал на помощь все свои знания и могущество, и свое непревзойденное искусство; и в итоге итогов сотворил он Сильмарили» («Сильмариллион») (Феанор не мог точно знать, что раскаянье Мелькора — ложное, и что в будущем он сможет успешно погубить Древа Валар). Предсказывает своё будущее Финрод: «И я тоже принесу клятву и должен быть свободен исполнить ее и уйти во тьму. Да и ничего не останется от моего королевства, что мог бы унаследовать сын» («Сильмариллион») — знать об обстоятельствах своего ещё не случившегося обещания Барахиру и его последствиях он не мог.
Даром предвиденья обладала Идриль, что и спасло остаток жителей Гондолина: «Однако Идриль Келебриндал обладала великой мудростью и даром предвидения: уже давно сжималось у нее сердце и тяжелое предчувствие омрачало ее душу, словно грозовое облако. Потому в ту пору она приказала проложить тайный путь: он уводил от города вниз и, исчезая под землей, пролегал под равниной и выходил на поверхность далеко за пределами городских стен, к северу от Амон Гварет. Так устроила это она, что о замысле ее известно было немногим, Маэглин же оставался в полном неведении» («Сильмариллион»). В «Падении Гондолина» она предвидит не только предательство Маэглина, но и его будущее намерение убить её сына, Эарендиля: «Се! приснилось мне ночью, что Меглин выстроил печь, и, застав нас врасплох, швырнул туда наше чадо, Эаренделя, и хотел втолкнуть туда же и нас с тобой; я же, скорбя о гибели нашего милого дитяти, даже не противилась» («Падение Гондолина»).
Даром предвиденья обладал Мальбет Прорицатель, человек из числа дунэдайн Артедайна — он предвидел не только возможность будущей гибели Артедайна (которая, из-за ангмарской угрозы последнему осколку Арнора, была довольно очевидной), но и будущий династический кризис в Гондоре (знать о возможности которого он не мог), связанные с гибелью короля Ондогера и его сыновей на войне с истерлингами, в ходе которого у короля Артедайна Арведуи появилась возможность претендовать на трон Гондора на основании своего брака с гондорской принцессой Фириэль (хотя его кандидатуру в итоге отвергли в пользу Эарниля II): «Ты дашь ему имя Арведуи, ибо он будет последним Королем Артедаина. Правда, настанет еще время, когда дунэдайн будет предложен выбор, и если они выберут путь, который, по видимости, будет обещать меньше надежды, — тогда сын твой поменяет имя и станет королем великой страны. Если же выбор будет иным, многая печаль постигнет ваши селения и много сменится поколений, прежде чем дунэдайн вновь станут сильными и воссоединятся» (Приложения к «Властелину Колец»).
Для сравнения, в «Книге Утраченных Сказаний» фигурировало всамделишнее пророчество судьбы нолдор, сделанное неким слугой Мандоса после Убийства Родичей в Альквалондэ: «Там их увидел помощник Вефантура [Мандоса] и, узнав, что значит этот поход, умолял их вернуться, но они отвечали ему насмешками, и тогда он, стоя на высокой скале, обратился к ним так громко, что его голос услышали даже на судах; и он предсказал им многие несчастья, что пали на них потом, предупреждая их о коварстве Мелько, и наконец сказал: «Велико падение Гондолина», и никто не понял этих слов, потому что сына Нолеме Турондо еще не было на свете. Но мудрые запомнили его слова, ибо Мандос и все его подручные обладали даром провидения, и эти слова долго хранили они, назвав Пророчеством Амноса» («Исход Нолдоли»). Нетрудно заметить, что «проклятие и пророчество» Мандоса, в отличие от Пророчества Амноса из «Книги Утраченных Сказаний», довольно неконкретно.
На фоне вышеназванных пророчеств пророчество Мандоса выглядит банальной экстраполяцией в будущее существующих тенденций. Более того, некоторые элементы пророчества Мандоса не сбылись (!) — как, к примеру, его обещание, что «даже эхо стенаний ваших [Валар] не услышат за горами» («Сильмариллион»), хотя на практике отдельные Валар (Манвэ и Ульмо) оказывали нолдор пусть и ограниченную, но помощь. Кроме того — если брать будущие предательства (которые Мандос сулил нолдор), то, к примеру, предательство истерлингов Ульдора в отношении Союза Маэдроса (сыгравшее роковую роль в Нирнаэт Арноэдиад) и предательство Маэглина в отношении Гондолина с проклятием Мандоса связаны довольно косвенно. Про Маэглина я уже писал выше, а предательство Ульдора Проклятого связано с общим «Падением» людей, последствия которого и сказались на его народе. Да, можно сказать, что Ульдора взяли на службу феаноринги, подпадающие под проклятие Мандоса в наибольшей степени — но они же взяли на службу оставшихся верными истерлингов Бора, а Карантир, так ошибшийся с Ульдором, до этого предлагал поступить к нему на службу народу Халет[7].
Если же обращение Мандоса к нолдор не было (в строгом смысле) ни проклятием, ни пророчеством, чем же оно было тогда? Приговором. Не случайно наиболее содержательная его часть — угроза нолдор, что тех из них, кто погибнет, из Мандоса не выпустят, а также что Валар изолируют Валинор от тех, кто попытается отправиться туда просить помощи (что и произошло[8]): «Валар оградят от вас Валинор и захлопнут перед вами двери <…> оружие, пытки и горе станут убивать вас; и бесприютные ваши души возвратятся тогда в Мандос. Долго томиться вам там, тоскуя по утраченной плоти, и не обрести жалости, пусть даже все убиенные вами станут просить за вас» («Сильмариллион»). Решение Мандоса в отношении нолдор в конечном итоге было отменено — «Они получили прощение Валар, и вновь обратилось к ним благоволение Манвэ, и телери простили давнюю обиду, и клятва была предана забвению» («Сильмариллион»). Вряд ли можно отменить проклятие или, тем более, пророчество — а вот судебный приговор (и до того действовавший лишь частично — Манвэ и Ульмо нолдор помогали) может быть отменён или пересмотрен.
Ср. со словами Гвиндора в разговоре с Турином о судьбе эльфов: «Живет среди нас пророчество, что однажды посланец из Средиземья пробьется сквозь сумрак и тени в Валинор, и выслушает его Манвэ, и смягчится Мандос» («Дети Хурина»). В истории Эарендиля Манвэ одергивает Мандоса (настаивающего на казни Эарендиля и, видимо, Эльвинг) и де-факто отменяет его решение, действовавшее до того без исключения: «В этом деле приговор выношу я. Опасность, на которую пошел он во имя любви к Двум Народам, да не коснется Эарендиля, равно как и жены его Эльвинг, что бросила вызов опасности из любви к нему» («Сильмариллион») — хотя и оговаривает, что к эльфам и людям Средиземья Эарендиль не вернётся: «но нет им отныне обратной дороги ни к эльфам, ни к людям Внешних земель» («Сильмариллион»).
Насколько (не)справедлив был подобный приговор— это я уже предоставляю решать каждому из своих читателей индивидуально. Хотя, на мой взгляд, ответ на этот вопрос очевиден — и он для Мандоса будет откровенно неблагоприятным.
[1] «Мандос сказал: "Однако, существуют потомки людей, которые отвергли Единого. И это зерно зла может вновь прорасти. Даже если мы милостью Единого имеем достаточную власть, чтобы вернуться в Средиземье и исторгнуть Моргота за пределы Арды, мы не можем ни уничтожить все посеянное им зло, ни выявить всех его слуг — пока мы не опустошим всю Арду и не уничтожим всю жизнь в ней, а этого нам не позволено сделать"» («Проблема "рос"»).
[2] «И вот правители нолдор созвали совет в Митриме, и явился к ним Ангрод с посланием от короля Тингола из Дориата. Нелюбезным сочли нолдор прием, оказанный королем, а слова его привели в ярость сыновей Феанора» («Сильмариллион»).
[3] «Очень скоро прошли меж синдар слухи о том, что содеяли нолдор до своего прихода в Белерианд. Известно, откуда взялись эти слухи: горькая правда отравлена была лживыми подробностями и много преувеличена. Но синдар еще не привыкли к осмотрительности и доверчиво внимали чужим речам; и (надо думать) Моргот избрал их как первую жертву своей злобы, так как они Моргота не знали» («Сильмариллион»).
[4] «Но не все братья Маэдроса согласились с этим в сердце своем» («Сильмариллион»).
[5] «Однако многие уши слышали слова Хурина, и вскоре известия достигли Черного Трона на Севере; и улыбнулся Моргот, ибо теперь знал точно, в каком краю живет Тургон; хотя, благодаря бдительности Орлов, соглядатаям Врага не удавалось до поры пробраться в землю за пределами Окружных гор» («Сильмариллион»).
[6] «Так значит, отрекаешься ты от отца и родни его, о сын, рожденный в злой час! Здесь обратятся в прах все твои упования, и да умрешь ты здесь той же смертью, что и я!» («Сильмариллион»).
[7] А отказ Халет был связан в первую очередь с её независимым характером: «Но Халет была горда и не желала следовать чужим указаниям или подчиняться чьей-то воле; и большинство халадин отличались таким же нравом» («Сильмариллион»).
[8] «В ту же самую пору, что в песнях зовется Нурталэ Валинорева, Сокрытие Валинора, были созданы Зачарованные острова; а моря вокруг них стали сосредоточием теней и морока. Острова эти раскинулись, словно сеть, в Тенистых морях, преградив путь к Тол Эрессеа, Одинокому острову, всем, плывущим на Запад. С трудом мог пройти между ними корабль, ибо рокот волн, вечно бьющихся о темные скалы, укрытые саваном тумана, таил в себе опасность. А в сумерках великая усталость и отвращение к морю овладевали мореходами; но те, что ступали на землю тех островов, оказывались в ловушке и погружались в сон, коему предстояло длиться вплоть до Изменения Мира. Вот так сбылись предсказания Мандоса в Арамане, и Благословенное Королевство было закрыто от нолдор. Из многих посланцев, что отплывали на Запад в последующие дни, никто не добрался до Валинора, кроме одного только — славнейшего из мореходов, воспетого в песнях» («Сильмариллион»).