В голове знакомый голос,
Который не отпускает меня.
Что ж, скажи ей, что мне не хватает небольших бесед.
Скоро всё будет кончено,
Похоронено вместе с нашим прошлым.
Будучи юнцами,
Мы играли во дворе
И были полны жизни и любви.
1 сентября 1991 Когда война закончилась, когда пепел страшных пожаров и погребальных костров улегся, когда Магическая Британия официально вышла из военного положения, тогда Блейк была по-настоящему счастлива — впервые за очень длительный период. Она не переживала за себя и своих близких, не думала о смерти и о катастрофическом желании заползти куда-нибудь в угол, прикрытый тенью, отбрасываемой деревьями, и спрятаться там навсегда. То лето восьмидесятого года дышало жаром палящего солнца, которое заставляло всех забыть о том, что еще недавно они были покрыты кровью и копотью. Июльские ветры заставляли Регулуса укутывать ее в легкие шали и прикрывать горло, а его беспробудное желание быть рядом немного напрягало, но Блейк была довольна, как мартовская кошка. Именно летом восемьдесят восьмого все и было уничтожено. Но до развала ее только-только устоявшейся жизни, Блейк успела подумать над заданным ей мужем вопросом: была ли она довольна их жилищем? Блейк тогда не знала, что ему точно ответить. Их домик в Шотландии нравился ей хотя бы своей близостью к природе, неким уединением, какого у нее не было давно, учитывая военное положение, смерть ее семьи, его мерзких родственников и своих немного надоедливых друзей. В первую спокойную неделю после войны, после смерти Лорда, судов и похорон, они заперли камин от всего мира и остались только вдвоем. Сладкие, спокойные дни, которые Блейк вспоминала до сих пор. Вот только сейчас, спустя одиннадцать лет, Кавьяр действительно не думала, что ей нравился тот дом. Сейчас в нем обитали Нарцисса и Драко, переделавшие все на свой манер, а Блейк девять лет назад забрала сына и перебралась в Годрикову Впадину (хотя, она не сильно этого хотела). Было много мороки с выбором участка — ей не хотелось жить близко к Поттерам, но и отдаляться от них было бы странно — просто нужна была самостоятельность. Поэтому она разместилась в конце той же улицы, где и жил ее крестник. Коттедж был больше, чем основная масса миловидных домиков Годриковой Впадины и размещался почти у самой кромки леса. Смешно, думала Блейк, сколько слухов ходило про ее уединение. Никто из соседей никогда не мог точно сказать, сколько жильцов было в ее коттедже. Например, их соседи в 1983 говорили, что у Блейк было двое черноволосых и красивых мальчиков. А вот соседи 1985 уже утверждали, что ребенок был один. Те, кому не повезло жить рядом с Блейк сейчас, точно сказать не смогут — они все называют разные числа. Сначала Блейк ненавидела этот дом. Коттедж был мрачный, немного обветшалый, плохо пах. Его земля была заброшена, а она была совсем одна — с двумя маленькими детьми. Сириус и Ремус не могли ей полноценно помочь, они занимались Джеймсом (который совсем слетел с катушек в тот период, хотя ему было лучше, чем в начале), а остальные сестры из ковена были заняты собственными жизнями. Кого-то даже не было в стране. Они помогали, но не имели возможности быть постоянно. После войны они все взяли передышку, всем нужно было немного свободы. Нарцисса тогда заперлась в Шотландии, потому что боялась, что за ее головой придет отец. Сигнус умер через полтора года после падения Темного Лорда, но он долго забрасывал дочь угрожающими письмами. Друэлла пережила его не на долгий срок, скончалась через два года. Эммелина, пытаясь пережить смерть Феликса и Марлин, отправилась путешествовать. Она осела в Новом Орлеане, Массала помог ей наладить работу всех магазинов, которые принадлежали Лаво, и сейчас девушка до сих пор жила там, приезжая лишь на праздники (и то не всегда). Мулона уехала в Грецию почти сразу, с трудом справляясь со смертью Лиры, как и Блейк. Они даже не могли смотреть друг другу в глаза, но сейчас общались гораздо чаще. Мулона вернулась в Мисмахиас, отучилась и осталась преподавать. Рядом с Блейк были только Амелия и Нарцисса. Но именно Амелия была по-настоящему близка. Она-то и помогала с ремонтом на первых парах. Они вместе очистили участок и посадили траву, цветы; они сняли облицовку с дома и заставили рабочих украсить дом белоснежным кирпичом. Они провели все ремонтные работы. Возможно, так Боунс справлялась с полным отречением от своей семьи, но это было неизвестно Блейк — она обещала, что не станет лезть к подругам в головы, не спросив. И теперь дом Шервудов был похож на миниатюру сказочного замка. Возможно, кто-то посчитал бы его аляпистым, но для Блейк не было ничего роднее. Когда-то это был Ираклион. Теперь — это Годрикова Впадина. Коттедж был трехэтажным, с двумя флигелями (как и в Ираклионе), с большой кухней и обеденным столом, с кучей спален, громадной библиотекой и красивым кабинетом в лавандовых тонах. В подвале располагалась мастерская для зелий, по крайней мере, так думали все остальные. А на чердаке была закрытая ото всех глаз комната, в которую Блейк зашла лишь однажды, когда только переехала. Блейк рассудила так: и ее мать ощущала себя в стенах домашнего поместья не совсем уютно, поскольку не имела возможности принимать хоть какие-то дизайнерские решения. Поэтому Кавьяр была довольна — она вложила в этот дом душу и не собиралась покидать его ни за какие коврижки. Блейк установила защитные чары, и никогда нельзя было узнать и увидеть, что же происходит внутри этого домишки. Хотя, говорили соседи, иногда, если приглядеться, то можно заметить, как колеблется вокруг ее дома плотный магический барьер небывалой магии, а за ним, если барьер достаточно доброжелателен в этот самый день, иногда можно разглядеть оленя и собаку, бегающих по заднему двору с двумя мальчиками на спинах. Оба эти мальчика были черноволосые, но глаза одного были зелеными, а у другого карими. И все же, так и не было доподлинно известно, были ли это ее дети, или же нет. По крайней мере, это то, что от соседей-сплетников слышала Блейк. На самом же деле в ее доме всегда творился особый хаос, и она никак не могла понять, как это началось. Еще несколько лет назад никто из Мародеров не заходил в гости на такое количество времени, Сириус не ночевал у нее дома чаще, чем в своей холостяцкой берлоге, а Ремус не заваливался поздно вечером вместе с Амелией, чтобы они вместе могли пожаловаться на свои работы. Даже сейчас коттедж с облицовкой из белого кирпича был наполнен криками и возгласами, и только Блейк не могла спокойно сидеть и завтракать. Потому что это был чертов пиздец, и она чувствовала, как что-то ледяное ползет по ее позвоночнику — страх, ужас, которых она не ощущала уже много лет. Она сжала пальцами белоснежную и ледяную керамику раковины, а потом вздохнула. Женщина — а в свои тридцать она была женщиной — вздохнула опять, потом выдохнула. И снова, и снова, и опять, и еще разок. За годы, проведенные в войне и хаосе, Блейк запомнила, как опасен может быть парализующий страх. На ее бедре все еще остался шрам, служивший ей подобным напоминанием. Иногда блондинка отказывалась смотреть на эту часть своего тела, вспоминая горящий особняк Лестрейнджей и ее глупое, дурацкое желание умереть и забыть обо всем навсегда. Чтобы освободиться. Никто не знал, что Блейк сдалась в том доме. Джеймс, конечно, мог бы сказать об этом пару ласковых, но он не помнил того их разговора. Если бы Регулус не вытащил ее из пламени, она не стала бы бороться, осталась бы прямо там, рядом с телом убитой Беллатрисы. Просто умереть и отдохнуть. Забыть о тяжести бремени, которое она несет и по сей день, каждый раз просыпаясь с фантомным ощущением скользящих из-за чужой крови рук. Блейк покрутила вентилем и умылась ледяной водой, чтобы немного очнуться от страха, который постепенно захватывал ее тело. Ничего страшного, подумала она. Родители Регулуса и Сириуса же как-то делали это. И родители Ремуса. И даже Джеймса. Ее родители тоже отправляли ее в школу на целый год. Одну. Не зная, как она будет питаться, как она будет спать, заведет ли она друзей, не сбежит ли, не попадет ли под… В дверь осторожно постучали, и Блейк взмахнула палочкой и распахнула дверь. — Ты решила паниковать все утро? — раздался веселый голос, следующий за легким стуком в дверь. Женщина застонала и закатила глаза. Иногда она тщетно пыталась вспомнить момент, когда ее дом стал проходным двором, но на ум приходил только солнечный майский день девять лет назад, когда она собрала вещи и уехала из их с Регулусом дома, чтобы поселиться в Годриковой Впадине. — Не отвлекай меня! — фыркнула женщина. — Не отвлекать от чего? — спросил Сириус и прислонился плечом к кобальтово-синей плитке, которую они три часа выбирали в магазине. Он изогнул брови и внимательно посмотрел на нее. — От паники, не видно, что ли? Совсем состарился. — Слушай, — Сириус вздохнул и легко улыбнулся, — тебе правда нужно поторопиться, потому что еще пара минут, и Хоуп поедет в Хогвартс. Ты же знаешь Лунатика, он не может ей отказать. Блейк закатила глаза. — А ты сам-то можешь это сделать? Сириус пожал плечами. — Нет, но я и не ее отец, — Блейк поджала губы и кивнула. — А мой племянник и так собирается в Хогвартс. — Сейчас приду, только умоюсь. — Потом нарыдаешься, — сказал мужчина и поспешил выйти из ванной. Блейк перевела глаза на зеркало и осмотрела себя. В свои тридцать, она была обделена морщинами, которые видела когда-то у Алисы Лонгботтом (три недели назад, вообще-то). Ее кожа была еще бледнее, чем обычно, потому что в Греции она не была уже одиннадцать лет, а на пальце не ощущался привычный вес обручального кольца — она сняла его еще в восемьдесят шестом. Светлые волосы были затянуты в высокий хвост, и только короткие пряди у висков щекотали кожу. Блейк улыбнулась — попыталась, и около уголков ее рта появились гусиные лапки. Она не видела в этом ничего плохого — материнство сгладило ее острые углы. Умывшись и снова тяжело вздохнув, она поспешила на кухню, но замерла на пороге, осматривая картину, которая стала для нее привычной за последние четыре месяца. Ремус сидел во главе стола, окруженный дочерью и Сириусом, которые переговаривались и строили зловещие планы касательно ее отъезда в Хогвартс на будущий год. Рядом с Сириусом умостился Гарри, который все еще смотрел на дверь с неловким вопросом — он до сих пор боялся, что Джеймс придет сюда и заставит его пойти домой, потому что ему не нравилась мысль, что мальчик слишком много времени проводит здесь. Джеймс сидел напротив сына, такой же неловкий и молчаливый, он почти не смотрел на Блейк в обычные дни, да и вряд ли посмотрит сегодня — они только недавно начали нормально общаться, пусть все еще неумело (читай: заключили хлипкое перемирие). Их ссора, длившаяся почти восемь лет, стерла, казалось, всю легкость в общении, которое было между ними с первого дня знакомства. Хотя было заметно, как Джеймсу неловко в доме Кав… Шервудов, напомнила себе Блейк. Она много лет не слышала своей настоящей фамилии, хотя было время, когда та передавалась из уст в уста, словно сказка или легенда, какие непременно наводняли мир послевоенного хаоса. Но теперь о ее фамилии либо не помнят, либо дали клятву молчать. Тони сидел рядом с Гарри. Блейк посмотрела на сына, и на губах сама собой расплылась яркая улыбка. Он набивал рот полностью, забыв о манерах, быстро жевал, надеясь ускорить момент отбытия на вокзал. Он был странным во внешности ребенком. Его ошибочно принимали то за сына Блейк и Джеймса (это было крайне неловкое молчание в Косом переулке), то за сына Сириуса и какой-то волшебницы (Нарцисса поперхнулась шампанским, когда услышала это), то сыном Блейк и неизвестного мага (блондинка всегда грустно улыбалась и уходила от ответа). А правда была такова, что Энтони Шервуд взял все, что он мог, во всех комбинациях со всех семей, когда-либо к нему относившихся. Его волосы были темными, совсем как у Регулуса, и едва волнистыми, как у самой Блейк (они чуть закручивались на лбу). Глаза были темными, как у матери Блейк, хотя женщина и мечтала о том, как увидит хризолитовый свет, но Тони родился с темно-карими, почти черными глазами, которые имели свойство становиться светлее при прямых, ярких солнечных лучах. Уши были чуть оттопыренными, как у Ориона Блэка. Он двигался, как Регулус, и говорил, как Блейк. Он спал, как Сириус, а его голос был громким и четким, как у Вальпурги. Он летал на метле и любил это, как любил полеты Регулус, но также он был магически одаренным и крайне нестабильным в стихийных проявлениях, как и Блейк. В свои одиннадцать, которые он отметил огромным тортом десятого августа, он доставал ей лбом до груди — высокий, как и его отец. Сириус однажды сказал, что Рег в этом возрасте казался ниже, потому что Вальпурга сделала из него «маменькиного мальчика», который всегда старался стать меньше рядом с ней, чтобы не быть замеченным. Но Блейк не застала тех времен. Она застала годы, когда спина Регулуса была прямой, и он нес себя, как и положено аристократу. Она помнила тот неловкий и немного странный момент, когда кто-то сказал Тони, что он похож на отца, имея в виду Джеймса (во второй раз). Они неловко посмеялись, но это дало старт для кучи вопросов. Блейк и по сей день отказывалась нормально говорить о Регулусе, однако она знала, что не может вечно изображать Дамблдора, поэтому, две недели назад, она усадила Тони на диван и решила завести честный разговор. — Итак, — сказала Блейк, немного нервничая под непонимающим взглядом мальчика, — нам нужно поговорить кое о чем. — О моем папе? — спросил Тони. — Да, — вздохнула женщина, не удивившись, что сын уже все понял. Он был умнее многих своих сверстников, вряд ли разумнее, учитывая, что его матерью была еретичка, а дядей — Сириус Блэк, и не стоит забывать о сумасбродстве Регулуса. Но он был действительно умнее. — Я хочу, чтобы ты понимал, что я молчу и ничего не рассказываю о нем не из-за того, что твой отец был плохим человеком. Совсем нет, любимый. Он был прекрасным, храбрым и добрым человеком с большим сердцем. — Тогда почему ты молчишь? — Тони надулся и сложил руки на груди. — Потому что история твоего отца немного мрачновата для одиннадцатилетнего мальчика, — улыбнулась Блейк. — Поэтому я хочу договориться с тобой. Я постараюсь говорить о нем побольше, а ты пока что не будешь спрашивать. И через пару-тройку лет я расскажу тебе все. Готова даже провести тебя по своим воспоминаниям. — И что ты хочешь? — спросил Тони, ехидно смотря на нее темными, совсем как у ее матери, глазами. — Я хочу, чтобы ты не верил гнусным слухам, которые кто-то может распустить. Конечно, это маловероятно, подумала Блейк. После войны, после… после того, как они с Тони остались одни, женщина позаботилась о том, чтобы никто из преподавателей Хогвартса даже не подумал делиться подробностями с Тони или другими детьми. Некоторые, которые не вызывали у Блейк никакого доверия, были связаны с ней теперь клятвой, так что теперь все, кто мог бы рассказать мальчику о матери-еретичке и Пожирателе-отце, который в обществе вообще считался мертвым еще с того момента, когда Блейк не была беременна, были либо далеко, либо почти прокляты, либо были слишком умны, чтобы говорить что-то при Тони. Она позаботилась об этом, кое-кому поправила воспоминания, а Дамблдора и вовсе заставила дать ей клятву. Но ей всегда было страшно, что однажды ее сын придет домой и спросит, почему его называют сыном Блэков. Это было тем, что огорчало Сириуса — не иметь возможности быть своему племяннику полноценным дядей на кровных правах. Когда Тони был маленьким, то и вовсе боялся Сириуса из-за длинных волос и массивного мотоцикла, и понадобились долгие месяцы, чтобы изменить его мнение на эту тему. — Ну наконец-то! — воскликнул Гарри, выдергивая Блейк из ее мыслей. Она тепло улыбнулась крестнику и прошла мимо, целуя всех детей в макушки. До сих пор женщина не понимала, почему ее дом был местом сбора, но, возможно, дело было в ее нежелании приходить в дом Джеймса, или в вечном бардаке у Сириуса, а, может, в том, что Амелия, собираясь на работу, ставила весь дом на уши, и Ремус хотел убежать куда подальше, потому что она нервировала и его, и их дочь. — Поезд никуда не уедет, если ты чуть притормозишь, — со смешком сказала Блейк, улыбаясь Энтони. Он моргнул и что-то промычал, а потом сразу же запил вафли соком. — Ты не можешь этого знать! — воскликнул он, драматично всплеснув руками. Блейк закатила глаза. — Сколько времени до отправления? — спросил Джеймс, смотря на часы. Он не пересекался с ней взглядом. За последние четыре месяца, которые официально считались «Великим Перемирием Кавьяр-Поттер» (Сириус натурально всхлипнул, когда они впервые поздоровались без злобы) они сказали друг другу от силы десять слов. Джеймс не знал, как извиниться и наладить общение, которое сам свел на нет, а Блейк морально устала от работы «груши для битья» и не хотела первой идти на контакт. Она все еще была рядом, как и все эти годы, ни на минуту не покидая его, как и обещала, но не могла снова довериться Джеймсу и принять его после всех тех злых слов, что он наговорил ей. К тому же, он давно не помнил, что они были парными огоньками, а потому не сильно переживал по поводу потерянного собеседника. — Еще полтора часа, — заверила их всех Блейк, осматривая Мародеров. Ее глаза остановились на Хоуп, и девочка залилась краской, пытаясь спокойно прожевать. — Хоуп, — твердо сказала она, пытаясь спародировать строгий голос Амелии, — ты не поедешь в Хогвартс в этом году. — А, может, я все-таки поеду? — и она надула губы, смотря на отца. Лунатик судорожно вздохнул и с паникой посмотрел на друзей, умоляя о помощи. Блейк хихикнула, и ее сын улыбнулся на звук. Люпин был абсолютно бесполезен, когда дело касалось его собственной дочери. Рождение Хоуп почти стоило Амелии жизни, если бы не магия ковена, но они все любили девочку, как первую дочь, рожденную внутри их круга. Ее волосы были каштановыми, лишь слегка светлее на солнце, а черты лица отражали мягкие черты Амелии. Ее любили несмотря на то, что Хоуп выросла слегка избалованной отцовской любовью и материнской, совершенно не намеренной, невнимательностью. Хоуп охраняли сильнее, чем Азкабан, и Блейк совершенно не хотела представлять, сколько успокоительного понадобится в следующем году, чтобы успокоить Ремуса, когда его малышка поедет в Хогвартс. — Ты еще маленькая, — проворчал Тони. — Прожуй сначала, старикашка, — огрызнулась десятилетка и снова обратила умоляющий взор своих карих глаз на отца. Сириус громко расхохотался. — Прости, детка, — вздохнул Ремус, — но так это не работает. — Нечестно, — Хоуп откинулась на спинку стула и сложила руки на груди. Она надула губы, и у Ремуса появилось такое выражение, словно он сейчас заплачет. — Гарри едет, Тонс едет… — Не называй меня так! — Ты едешь в Хогвартс, — она посмотрела на отца, словно на предателя, — а я остаюсь тут. — Присмотришь за мамой, — мягко сказал Ремус. Хоуп фыркнула и насупилась еще сильнее. Блейк вздохнула. Она любила Амелию, но та поставила карьеру на пол ступеньки выше дочери. Боунс была рядом, но иногда казалась абсолютно не приспособленной к материнству. Да и Ремус не сильно помогал. Он боялся испортить ребенка своими волчьими генами, и период беременности Амелии был тяжелым для всех в их кругу. Первые годы жизни Хоуп слишком сильно смутили ее и оставили странные отношения с родителями. — Может, правда, стоит взять ее с собой? — тихо спросил Гарри. Его руки беспокойно (и как будто бессознательно) рвали на части салфетку. Блейк и Джеймс впервые за утро столкнулись взглядами. Эту проблему обнаружили относительно недавно, когда Гарри пришло письмо. Надо сказать, что в этом было главное различие между мальчиками. Так однажды сказал Джеймс. Он предположил, что его крестник (Поттер долго плакал, когда они с Регулусом предложили — Блейк предложила, а Регулус недовольно дул губы рядом с ней) как будто бы является ребенком всех Мародеров, а Гарри только его и Лили. Тони напоминал сгусток энергии, которая часто выходила из-под контроля, и это волновало Блейк. Он был слишком…активным, слишком ярким, слишком… просто слишком. Конечно, с такими генами это не удивительно, но Блейк все равно переживала. А вот Гарри, несмотря на отца, характером в которого он пошел (а Джеймс Поттер был чем-то особенным), очень сильно нервничал, найдет ли он друзей в Хогвартсе — это было странное сочетания нездоровой активности Джеймса и врожденной скромности Лили. Все детство он провел с теми детьми, которых знал с младенчества — с Тони, Хоуп, Драко и Полумной. Иногда приходил Невилл, но Алиса и Фрэнк не сильно любили их семью. И он, казалось, боялся, что не умеет заводить новых друзей. Энтони был генетически к этому предрасположен, как и Сириус, а вот Гарри досталось волнение матери. Он слишком переживал, иногда даже не мог спать, ему страшно было ехать в незнакомое место, и Блейк помнила жуткую ночь, когда Гарри пропал из своей постели, чтобы забраться на крышу дома Джеймса и Лили, чтобы подумать, потому что не заснул. Кажется, тогда у старшего Поттера появился первый седой волос на голове. Джеймс опекал Гарри достаточно сильно, чтобы мальчик ходил по опасной грани с «комнатным растением». — Не кипишуй, — отмахнулся Тони и схлопотал легкий подзатыльник от матери за грубость. — Мы с тобой и Драко разведаем обстановку, а Хоуп и Полумна приедут на следующий год, на все готовенькое, — и он разломил пополам последнее шоколадное печенье, чтобы передать его девочке. Хоуп надула губы сильнее, но подарок приняла. Гарри расплылся в широкой улыбке, и его зеленые, как у матери глаза, заблестели. Казалось, что буря прошла мимо них.***
— Мам, да ладно тебе! — воскликнул Тони, пытаясь увернуться от материнских губ. — Я не увижу тебя долгое время, — пожаловалась Блейк, и мальчик закатил глаза. — Дай мне напоследок порадоваться тому, какой у меня умный и талантливый сын! — Очень смешно, ма. Она вздохнула и немного неловко потрепала его по плечу. Тони покачал головой и обхватил ее за пояс, обнимая крепко-крепко. Он знал, как сильно мама переживала, как она волновалась. Ей снились плохие сны, и теперь Тони слышал перед сном, как она накладывала разные заглушающие заклинания, чтобы не разбудить его криками. — Я буду в порядке, — пробормотал он ей в плечо. — Я же Шервуд, помнишь? — мама грустно улыбнулась, и ему показалось, что она сейчас заплачет. — Мы всегда в порядке. — Это ужасная идеология, малыш, — всхлипнула женщина и крепко прижала его к себе, заставляя Тони расслабиться. Объятия его мамы были особенными, как и она сама, подумал мальчик. Конечно, она не была могущественной волшебницей, какими были Мародеры, и она не была великой шутницей, какими были Мародеры, и, хотя Тони знал, что его мама была отличным ликвидатором заклятий, он все еще не был уверен, что это все, чем она занимается. В любом случае, она была самой особенной в его жизни. Тони никогда не понимал, как появился такой человек, как мама. Она с распростертыми объятиями приветствовала всех друзей у себя дома, она много шутила и даже пыталась вкусно готовить (получалось не всегда, поэтому она доверяла заклинаниям готовки больше, чем своим навыкам), и мама никогда не делала вид, что Тони ребенок, который ничего не понимает. Она общалась с ним как со взрослым, и, если не могла что-то объяснить, то так и говорила. Тони любил ее, эту сильную и странную женщину, и он не мог представить, что ее в его жизни не будет, как не было у Гарри. Хотя, никто из них не помнил Лили Поттер, родители часто говорили о ней, и Тони постоянно смотрел на фотографии, развешанные по дому. На них не было его отца, говорила мама. Он не любил фотографироваться, думал Тони. Или он делал эти снимки. — Напиши мне сразу после Распределения, договорились? — всхлипнула мама, и Тони кивнул. — Даже если я попаду на Слизерин? — спросил он, и кто-то рядом застонал. Это был Сириус. Он громко хлопнул себя по лицу. — Ты не попадешь на Слизерин, — возмутился Блэк. Мама ударила его по плечу. — Не важно, на каком факультете ты будешь, Энтони! — Ну да, — фыркнул Гарри, нервно подпрыгивая. — Вы все с Гриффиндора! — Амелия сейчас весьма обижена, — намекнул Сириус. — Я ее не вижу, — пискнула Хоуп, ошеломленно рассматривая поезд. Ремус вздохнул. Он отправится в Хогвартс чуть позднее через камин, не успел до конца собрать вещи, хотел больше времени провести с дочерью. — Знаешь, — сказала мама, обнимая девочку за плечи, — мы всегда можем выбраться на выходные в Хогсмид. — Ну это же не Хогвартс! — возмутилась Хоуп. Тони закатил глаза и вернул свое внимание платформе. Он вдохнул металлический запах, смешанный с гарью, и удовлетворенно улыбнулся, уже представляя, как они помчатся по железной дороге, чтобы оказаться в школе. Его глаза зацепились за брата — а Гарри был ему братом — и он немного дрогнул. Мальчик стоял чуть подальше, пытаясь разглядеть две светлые макушки, и он не обращал внимание, но Тони видел его нетерпение отправиться в путь. Его пугала перспектива оказаться на другом факультете, быть разлученным с ним. А вдруг они перестанут быть друзьями? А вдруг Гарри найдет себе друзей получше? А вдруг… Словно прочитав его мысли, мама положила ему руку на подбородок и заставила посмотреть наверх. — То, что вы с Гарри можете оказаться на разных факультетах, не значит, что вы перестанете общаться, — мягко сказала она, и Тони уловил, как вздрогнул Сириус. — Ты не можешь этого знать, — тихо и смущенно, что кто-то заметил его страх, сказал он. Мама дернула уголком губ. — У твоего папы был старший брат, — Тони перестал дышать. — Они оказались на разных факультетах, и да, они ругались, но они все равно оставались братьями, даже, если иногда они не показывали этого. Но они с детства были такими. А вы с Гарри гораздо ближе, чем был твой отец и его брат. — Они помирились? — неуверенно спросил Тони. — Да, — кивнула мама. — Они помирились. Никакие факультеты не смогут разлучить дуэт Шервуд-Поттер, поверь мне. Тони поджал губы. Несмотря на ее обещание, мама все равно очень редко говорила об отце, Тони все еще не знал его имени. Но эти небольшие детали, эти короткие упоминание о втором родителе, который никогда не был рядом, служили бальзамом на душу. Тони знал не очень много о нем. Он знал, что папа учился на другом факультете, не на Гриффиндоре, и что они с мамой познакомились, вот так неожиданность, в библиотеке. Он знал, что папа был героем войны, участвовал в страшных событиях вместе с Мародерами. Он знал, что его отец был сильным волшебником. Могущественным, и тетя Амелия всегда говорила Тони, что все его силы и слабости — они пришли от отца. Правда, она всегда смотрела при этом на его маму, и та едва пожимала плечами, вздыхая. И он знал, что отца убили за несколько дней до того, как Тони родился. Теперь вот узнал, что у папы был брат. Но это все еще были крупицы знаний. — А если мы с кем-то познакомимся, мы можем пригласить их к нам на каникулы? — громко спросил Гарри, посмотрев на Джеймса. — Конечно, — с готовностью ответил он и потрепал Гарри по волосам. Тони немного скорчился, но ничего не сказал. Он любил своего крестного, как любил Сириуса и Ремуса — они были его семьей, они были рядом. Но Джеймс… еще с детства старший Поттер был его героем, пока однажды не довел маму до слез одной фразой, которую Тони уже и не помнил. И тогда он начал замечать. Несмотря на искреннюю любовь к самому мальчику, Джеймс почти не контактировал с его матерью. Тони это всегда удивляло. Он помнил колдографии, которые мама иногда показывала ему. Одна такая колдография висела у них на стене — Джеймс и Блейк, корча рожицы, сидели в гостиной дома, который раньше принадлежал Поттерам. Они были друзьями, лучшими друзьями, а потом что-то случилось, и все сломалось. И Тони не мог простить крестному материнские слезы. Джеймс на это не обращал внимание, потому что Тони старался не показывать пренебрежения, потому что это неприлично. — Ведите себя хорошо, — попросила мама, и Тони закатил глаза. — Ма, ты же не серьезно? — Меня кто-то… — Заткнись, Сириус, — надменно сказал женский голос, и Тони улыбнулся. — Тетя Цисса! — воскликнул он и подбежал к высокой, стройной светловолосой женщине. Она похлопала его по плечам, но, несмотря на прохладный прием, Тони знал, что она его любит. — Где Драко? — Он кладет чемодан, — сказала Нарцисса и тепло поцеловала маму в щеку. — Привет, дорогая. Ох, — тетя Цисса позволила себе отступить от правил и прижала к себе Гарри и Тони, — не знаю, как я справлюсь с тем, что вы не будете дома в этом году. — Мы спасем тебя от скуки, — хихикнула мама. — Ты спасешь от скуки кого угодно, — проворчала тетя Цисси, и Тони не совсем понял, что именно она имела ввиду. Поезд издал долгий, бьющий по голове громким звуком гудок, и в этот момент к ним, тяжело дыша, прибежал Драко. — Дорогой! — воскликнула тетя Цисса. — Неужели нельзя идти нормальным шагом! Прекращай носиться платформе, ты уже не маленький. — Чего ты как долго? — спросил Гарри, обнимая друга. Тони последовал его примеру, нетерпеливо подпрыгивая на месте. — Меня Невилл остановил, — сказал Драко. — Он опять потерял свою дурацкую жабу. — Драко, следи за языком! — недовольно вздохнула тетя Цисса. — Так, — засуетилась мама, и Тони закатил глаза. — Вам пора садиться в поезд. Она посмотрела на него, улыбнулась, потом чуть наклонилась и оставила последний, легкий поцелуй на его лбу. — Я не могу просить тебя не влипать в неприятности, но, пожалуйста, постарайся вести себя прилично и не умереть. — Ты так в меня веришь, — усмехнулся он, и мама хихикнула, а потом снова расплакалась. — Женщина, — возмутился Сириус и поспешил обнять ее, — не реви, ты чего, он же сейчас никуда не поедет, ты посмотри на это дикое желание остаться дома и утешить тебя… Мама заплакала сильнее. Тони почувствовал себя очень неловко — ему не нравилось, когда она плакала. — И тогда он не получит образование, останется глупым, ничего не знающим, и тебе придется содержать его до самой смерти, и он опозорит… — Ладно-ладно, — со смехом отпихнула Сириуса мама и снова притянула Тони в свои объятия. — О, нет, опять, ма, — заныл Тони, но его тут же накрыли вторые руки, и Гарри утонул лицом в теплой темно-оранжевой материнской мантии. За ними приклеилась Хоуп, Драко и даже Сириус. — Ребята, я слишком старая для того, чтобы вы все хватались за меня, — воскликнула мама, но только усилила свою хватку на детях. Тони любил это в матери. Какого бы ребенка она не встречала, эти дети были для нее как свои. Конечно, он понимал, когда это касалось Гарри, потому что они были вместе с самого рождения. Но остальные — это странно. Тони был уверен: каждого их друга из Хогвартса мама полюбит, как собственное дитя. Как будто у нее была потребность заботиться о детях, и она не знала, куда девать всю свою любовь. — Все-все, — запричитала она и стерла слезы. — Вам нужно идти. Пожалуйста, будьте осторожны и сразу напишите нам, как у вас дела. И поешьте, обязательно поешьте, — сказала она, взмахнув руками, — я положила вам с собой сэндвичи, и сока, и немного сладостей. Но не сильно наедайтесь перед ужином. И обязательно укрывайтесь одеялами, в Хогвартсе иногда так сквозит. И… Неожиданно для всех, на ее плечи легли большие ладони Джеймса, и он почти нежно провел ими до ее локтей, чуть обнимая. — Они все поняли, Блейк, — мягко сказал он, и мама, все еще ошеломленная, всхлипнула. — Не переживай. Джеймс повернулся к ним, притянул к себе Гарри и легко поцеловал его в макушку. Потом потрепал Тони по волосам и указал на поезд. — Бегите, пока она вас дома не оставила. Махнув рукой напоследок, Тони взобрался на первую ступеньку и послал матери, все еще плачущей и удерживаемой Джеймсом (хотя это и выглядело неловко от слова совсем) воздушный поцелуй, а потом поспешил зайти в вагон, чтобы найти свободное место.***
Тони не нравилось, когда над ним смеялись, особенно, если это были его многочисленные родственники — и да, он всех близких друзей называл родственниками — но сейчас готов был простить подтрунивание Драко из-за своей позы. Он забрался на сидение с ногами и почти прилип к стеклу, пытаясь рассмотреть просторы Шотландии. Несмотря на то, что Джеймс уже долго время работал квиддичным рефери, они не часто выбирались в другие места. На матчи обычно приезжали без ночевок, потому что маленькие дети терялись в людных местах. Так что, Тони нигде особо не был. Конечно, они иногда выезжали на пикники и в разные поселения, чтобы просто отдохнуть, но они никогда по-настоящему не путешествовали. Это было странно, потому что когда-то Джеймс рассказывал, как он отправился в Италию вместе с родителями. Тони тогда спросил у мамы, почему они не путешествуют, и, оказалось, что это не очередное сумасбродство. — Ты знаешь, мы с родителями часто путешествовали в детстве, — сказала мама, укладывая его спать. — Но я была такой маленькой, что никогда не ценила путешествие. Даже не запомнила ничего. — И что, мы никогда никуда не поедем? — расстроенно спросил шестилетний Тони, готовый заплакать. — Конечно, мы поедем! — воскликнула мама и осыпала его лицо мелкими поцелуями. — Как только закончится твой первый год в Хогвартсе, я отвезу тебя, куда захочешь. — Я хочу увидеть ледник в лесу! — крикнул Тони, и мама снова рассмеялась. — Хорошо, но я уточню у тебя перед концом первого курса, — хихикнула светловолосая женщина. — Эй, как думаете, это правда, что говорил Сириус? — спросил Гарри, вырывая Тони из его мыслей. — Что именно? — не понял Драко. — Что нам придется сражаться с драконом, чтобы попасть на какой-то факультет! — тут же ответил Гарри. — Ремус мне ничего не сказал! Наверное, это правда. Тони закатил глаза. — Конечно, это не правда! Нам по одиннадцать лет, никто не заставит нас сражаться с драконом! — возмутился он. — А вот и да! — Нет! — Да! — Нет! — Эй, у вас свободно? — прервал их спор незнакомый голос, последовавший за стуком в купе. Рыжий мальчик, покрытый веснушками, высокий и неловкий, приоткрыл дверцу их купе и улыбнулся. — Просто весь остальной вагон набит, нигде сесть не могу. — Заходи, — после небольшой паузы сказал Гарри, осматривая мальчика. Он ухмыльнулся. — Как тебя зовут? — Я Рон, — сказал рыжий. Его одежда была заштопана так, что Тони не мог сказать, какого цвета были оригинальные вещи. На его носу зияло черное пятно, как будто бы от сажи, но, может, и нет. — Рон Уизли. Драко подавил смешок, и Тони, если честно, тоже. — А ты чего лыбишься? — тут же возмутился рыжий мальчик. — Извини, — тут уж Драко расхохотался. — Просто я не знал, что у Уизли есть еще один ребенок. — А ты счет ведешь или что? — бойко ответил Рон. Драко как-то непонятно хмыкнул и пригладил прядь на голове. — А вас как звать? — немного неловко спросил Рон, оттягивая рукава своего джемпера. У него топорщились карманы, и один из них шевелился — Тони не хотел знать. — Гарри Поттер, — с готовностью протянул руку Гарри. — Драко Малфой. Рон, казалось, был шокирован их именами, а, может быть, немного напуган. Он потряс их ладони. — Мне так приятно с то…с вами познакомиться, — воскликнул он, смотря преимущественно на Гарри, и черноволосый нахмурился. Тони резко захотелось домой. Этот поезд ехал просто бесконечно, как казалось, хотя на самом деле прошел всего час. — Тони Шервуд, — лениво сказал мальчик, — если тебе интересно. — Очень приятно! — тут же ответил Рон, но его правый глаз продолжал коситься в сторону Гарри. Конечно, сын убийцы Темного Лорда. Джеймс ненавидел этот титул, но ничего не мог с этим поделать. Люди продолжали подходить и спрашивать, брать автографы даже спустя почти двенадцать лет. Такое узнавание часто случалось с Гарри. С Драко тоже, но это были не самые приятные встречи. Тони помнил, какой расстроенной была тетя Цисса, когда какой-то мужчина пихнул Драко в Косом переулке из-за его отца. Тони и вовсе отходил на второй план — никто не помнил фамилии Шервуд. Только три фамилии могли так звенеть в магическом мире — Малфой, Поттер или Блэк. Но у Сириуса не было детей. Когда Хоуп попадет в Хогвартс, ей тоже будет весело. — Уизли… — протянул Тони, видя, что друзьям стало неловко из-за внимания, — у тебя ведь куча братьев? — Пятеро, — кивнул Рон. — И младшая сестра, Джинни. Но она только в следующем году поедет. — Очевидно, — чуть насмешливо кивнул Тони. — Раз она на год младше, — Рон покраснел. Его оттопыренный карман вдруг зашевелился, и на свет показались белоснежные, как будто бы седые усы. Гарри взвизгнул и отскочил. — Это еще что такое? — воскликнул он. — Это Скиппер, — смущенно сказал Уизли. — Он всегда такой, — продолжил мальчик. — Мне от старшего брата достался. Я вчера пытался его заколдовать, сделать желтым, но ничего не получилось. Смотрите, — и он достал палочку из кармана. Тони вытянулся вперед. Его странным образом привлекали волшебные палочки. Он тянулся к ним с самого детства, как будто бы часть его хотела колдовать постоянно. Он обожал магическую историю создания палочек и каждый раз, когда они с мамой приходили в Косой переулок, забегал к Олливандеру, чтобы задать свои вопросы. Палочка Рона была потрепанной, выщербленной в нескольких местах, а на кончике поблескивало что-то белое. Шерсть единорога, тут же признал Тони. Вот старье. Рон откашлялся, и в этот момент в дверь купе постучали. Гарри и Драко встрепенулись, когда на пороге показалась невысокая девочка с ужасающе-пушистыми, кудрявыми волосами. Она ярко улыбнулась, и Тони заметил, что ее передние зубы были чуть длиннее, чем должны быть. — Вы не видели жабу? — деловито спросила она. — Невилл опять потерял Тревора? — застонал Гарри и упал спиной на сидение. — Однажды эта жаба найдется где-нибудь в Африке, я обещаю вам. — Так вы знаете Невилла? — изумилась она. — Да, — кивнул Драко. — Но мы не видели Тревора, уже искали. — Понятно, — сказала девочка. — Я Гермиона Грейнджер, кстати. Очень приятно. Кажется, Гермиона хотела уходить, но ее глаза оказались притянуты к палочке Рона. — О, ты колдуешь? — спросила она. — Давай, мы тоже посмотрим, — ее тон был почти начальственным, и Тони видел, как Драко сдерживает ухмылку. Гермиона опустилась на сидение около Тони, и Рон занервничал. — Ну, ладно. Так. Жирная глупая крыса, — начал он, поднимая палочку, — перекрасься ты в желтый цвет и стань такой же, как масло, как яркий солнечный цвет. Рон взмахнул палочкой, выписывая очень странный финт, но ничего не произошло. Его крыса — Скиппер, кажется — все еще оставалась серой и шебуршилась по коленям мальчика. — Ты уверен, что это правильное заклинание? — деловито поинтересовалась Гермиона, сложив руки на груди. — Что-то оно не действует, если ты не заметил. Гарри и Тони обменялись ухмылками. — А я тут взяла из книг несколько простых заклинаний, чтобы немного попрактиковаться, и все получилось, — Гермиона протянула руку и спокойно погладила крысу, спокойно сидящую на коленях Рона. — В моей семьей волшебников нет, я была так рада, когда получила письмо из Хогвартса. И удивлена! И уже выучила все учебники, надеюсь, этого будет достаточно. А как вас зовут, кстати? Она говорила так быстро, что Тони испугался, что девочка запутается в собственных словах, но выглядела Гермиона уверенно, поэтому мальчики уверенно назвали свои имена. — Тони Шервуд, — спокойно сказал он, подозревая, что такая «умница» как Гермиона тоже зациклится на Гарри, как и все остальные. Но ее карие глаза с удивлением остановились на его лице. — Ты действительно Тони Шервуд? — спросила она. — Блейк Шервуд — твоя мама? — Да, — осторожно кивнул мальчик. Лицо Гермионы загорелось за секунду. — О боже мой! — она почти не дышала. — Я читала в «Величайших событиях волшебного мира в двадцатом веке» о ее успехе в работе над снятием тяжелого проклятия золотых конечностей с египетской гробницы, которое оценили, как одно из самых древних! — пискнула Гермиона. Потом она неловко откашлялась. — Извини, — неловко сказала она. — У не-волшебников книги чаще всего пишут после смерти людей, о которых эти книги написаны. У меня никогда не было возможности узнать что-то о настоящих людях. Прости, я не хотела так активно… — Ничего страшного, — легко улыбнулся Тони, прерывая ее. — Я не сильно разбираюсь в том, что делает мама, но она любит говорить об этом с моим дядей Ремусом. Он преподает в Хогвартсе. — Твой дядя преподаватель в Хогвартсе? — изумился Рон. — Ремус Люпин? Тот самый? — Мы все выросли вместе, — кивнул Гарри и указал на сидение, — Гермиона, пожалуйста, садись, — улыбнулся он. Очевидно, девочка понравилась ему больше, чем Уизли. — Хочешь чего-нибудь? Миссис Шервуд… э-э, Блейк…дала нам всем много сладостей с собой, мы со всем не управимся. Тони нахмурился. Гарри до сих пор периодически путался в том, как называть его маму. Из-за продолжительной ссоры Джеймса и мамы, Гарри не всегда понимал, будет ли уместно называть ее Блейк — особенно, когда нервничал. Это все из-за нежелания Джеймса делиться своим сыном, так казалось Тони. — Нет-нет, — сказала она, — я не хочу вмешиваться. — Не переживай, — буркнул Гарри и вытащил из сумки, которую вез с собой, еще один пакет с шоколадными лягушками. — Мой папа тоже решил снабдить нас сладостями. Налетай. Гермиона покраснела, что лично Тони нашел очаровательным, но все же осторожно присела на уголок сидения и приняла пакетик с маленькими ирисками в виде снитчей, которые Драко ей предложил. Она осмотрела купе, и ее карие глаза остановились на красивой полярной сове, которую вез с собой Гарри. Он отказался класть Буклю в багажное отделение, и Джеймс еле уговорил работника поезда разрешить это. — У вас у всех есть фамильяры? — поинтересовалась Гермиона. Драко кивнул. — Я везу филина, его зовут Молния, — ухмыльнулся он. — Только вот мои родители не стали подкупать работников поезда, — Гарри покраснел. — Это Букля, — указал он наверх. — С Тревором ты познакомишься, эта жаба всегда находится, а это Блэкберн, — и Тони достал из-за пазухи черного хорька с белыми кончиками ушей. — Какой милый! — восхитилась Гермиона. — Можно погладить? — Конечно! — А у меня вот, Скиппер, — напомнил Рон, поглядывая на Гарри. Тони уловил немного раздраженный взгляд брата, и они с Драко захихикали. Гарри всегда так страдал, когда его узнавали. — Луне она бы понравилась, — сказал Драко, говоря о крысе, и мальчишки засмеялись. — Кому? — глупо спросил Рон. — Полумне, — пояснил Гарри. — Она приедет в следующем году, как и Хоуп. Тони откинул голову назад и застонал. — Надеюсь, мы будем учиться на разных факультетах, она невыносима! — Она может попасть на Пуффендуй, — пожал плечами Гарри. — А вы куда хотите попасть? — спросил он, смотря на Рона и Гермиону. — На Гриффиндор, конечно! — воскликнул рыжий мальчик. — Все мои братья оттуда. И родители. — А мне было бы интересно попасть на Когтевран, — призналась Гермиона. — Думаю, это было бы занимательно, учитывая, что в «Истории Хогвартса» говорится об истории факультета. Вы знали, что для того, чтобы попасть в их гостиную, нужно отгадать загадку? Тони улыбнулся. Она была смешной, эта Гермиона. Очень умной, и он был уверен, что его мама будет в восторге от такого друга. — Ну а ты, наверное, будешь на Слизерине? — спросил Рон, обращаясь к Драко. Драко пожал плечами, но Тони видел, как Малфой напрягся. Для мальчика реальность была такова, что его отец мог оказаться на свободе, претендуя на место родителя в его жизни, и это пугало Драко больше, чем он показывал. К тому же, Драко бесконечно волновала эта тема. И Нарцисса, и Люциус были слизеринцами, и, если он тоже станет частью факультета змей, то никто не позволит ему забыть об этом. — Вероятнее всего, — сказал Малфой. — Гарри точно будет на Гриффиндоре, а вот Тони у нас темная лошадка. — Иди ты! — обиженно воскликнул Тони. — Можно узнать, почему? — осторожно спросила Гермиона. — Я не знаю, на каком факультете учился мой отец, — сказал Тони. — О, ты полукровка? — изумился Рон. — Нет, — отрезал Шервуд. — Будет весело, если мы все окажемся на одном факультете, — радостно сказал Уизли и продолжил коситься в сторону Гарри. Гермиона недовольно сморщилась на такое открытое проявление чувств, но ничего не сказала, а только украдкой взяла еще одну ириску и продолжила гладить Блэкберна.***
Поезд начал ехать совсем-совсем медленно, и мальчики собрали все бумажки. Гермиона уже час как ушла, чтобы дать им спокойно переодеться. В коридоре была жуткая толкучка, и Драко ленивым тоном предложил подождать, чтобы выйти одними из последних. Наконец, через некоторое время они вышли на прохладную, неосвещенную платформу. Пока дожидались остальных — замерзли. — Поедем на каретах? — спросил Драко, как будто не доставал этим вопросом тетю Цисси с начала августа. — Мама сказала, что для нас запланировано нечто другое, — пробормотал Невилл, которого они встретили на улице, крепко сжимая Тревора. Вдруг над их головами закачалась большая лампа, и из темноты высунулось лицо бородатого великана. Он неожиданно доброжелательно улыбнулся, оголяя неровные, желтоватые зубы. — Первокурсники, все сюда! Меня зовут Хагрид, добро пожаловать в Хогвартс! Великан подождал, пока все соберутся. Он стукнул массивной ладонью по поезду, и из самого первого вагона (через пару мгновений) высунулась голова тоненькой леди, которая показала большой палец. — Отлично, все вышли. Все за мной! — скомандовал Хагрид, и они последовали в темноту по узкой дорожке, резко уходящей вниз. Было настолько темно, что Тони не мог даже своих собственных ног разглядеть. Его пальцы вцепились в руку брата, и Гарри успокаивающе сжал пальцы Тони своими. Шервуд считал себя достаточно смелым. Он знал это, потому что Сириус и Джеймс говорили так. Конечно, и мама тоже, но мнение мамы — так себе показатель. Она говорит, что он молодец, когда Тони добавляет соль в чай по ошибке, потому что не выспался. Но он боялся темноты. Тони не знал, почему, но именно черная, непроглядная тьма безумно пугала его, ему казалось, что оттуда тянутся руки, готовые утащить его в темноту. Они шли молча, только Невилл пару раз чихнул, но уже через несколько мгновений первокурсники разразились охами и ахами, ведь перед ними показался Хогвартс. Отражающийся в черной воде раскинувшегося озера, он блистал высокими башнями и горящими теплым светом окнами. Тони присвистнул — это и близко не было похоже на описание, которое ему дали Джеймс и Сириус — мама о Хогвартсе не очень любила говорить. — По четыре человека в лодку, не больше! — твердо сказал Хагрид, указывая на флотилию лодочек у самого берега. Тони оказался в одной лодке с Гарри (естественно), Гермионой и Драко, а вот Рон и Невилл делили лодочку с Дином Томасом и еще незнакомой им девочкой, которая громко искала магглорожденных. — Расселись? — прокричал Хагрид — у него лодка была отдельная, и она почти затонула под весом этого великана. — Тогда вперед. Лодочки двинулись вперед и заскользили по озеру. Тони услышал странный всплеск — это Невилл почти выпал из лодки, потому что Тревор снова сбежал — просто спрыгнул с лодки. Тони покачал головой — держать же надо! Они подплыли к утесу, пригнулись по команде, чтобы не задеть плющ, который прикрывал расщелину, а потом синхронно ахнули. Лодки привезли их внутрь замка, а они и не заметили. Тони осторожно ступил на каменную пристань под землей и улыбнулся, наблюдая за тем, как ребята вокруг почти вибрируют от нетерпения. Он и сам не мог перестать двигать то руками, то ногами — так ему хотелось узнать, на каком же факультете он будет. Невилл, кажется, снова нашел Тревора, но Тони, если честно, потерял его из виду, когда Хагрид повел их наверх по каменной лестнице, освещая дорогу свой огромной лампой. Когда все первокурсники собрались на лужайке перед массивными воротами замка, Хагрид поднял кулак и громко постучал. Когда двери открылись, за ними показалась высокая черноволосая волшебница в изумрудной мантии с очень строгим лицом. — Черт, — шикнул Гарри и пригнулся, и Тони не смог сдержать лукавой улыбки, когда глаза профессора Макгонагалл переместились на них. Она, кажется, тяжело вздохнула и готова была повесить голову. Минерва Макгонагалл была частым гостем в доме Поттеров, почти почетной бабушкой для Гарри, если можно так сказать. Эта строгая женщина не давала спуска мальчикам и постоянно требовала от них хорошего поведения, иногда по привычке снимая с них баллы. Тони находил это уморительным, но Гарри, как сын Поттера, знал, что она уже заранее готова ко всем розыгрышам, на которые их подбивали Мародеры. — Вот первокурсники, — сказал Хагрид. — Спасибо, — кивнула волшебница, — я их забираю. Пройдя за профессором Макгонагалл, они оказались в большом зале, на стенах которого горели факелы. Потолок, казалось, уходил в небо, а мраморная лестница вела на верхние этажи. Холл, подумал Тони. — Добро пожаловать в Хогвартс, — сказала профессор Макгонагалл и позволила себе скупую улыбку. — Скоро начнется банкет по случаю начала учебного года, но прежде, чем вы сядете за столы, вас разделят на факультет. Отбор — это серьезная процедура, потому что с этого дня и до самого конца ваш факультет станет для вас второй семьей. Вы будете вместе учиться, спать в одной спальне и проводить свободное время в комнате, специально отведенной для вашего факультета. Она откашлялась и внимательно посмотрела на Гарри, Драко и Тони. Все они мило улыбнулись. — Факультетов у нас четыре — Гриффиндор, Когтевран, Пуффендуй и Слизерин, — Драко закатил глаза на то, что Слизерин назвали последним — он всегда так делал. — У каждого из них своя древняя история, из каждого выходили великие волшебники… И…Тони был потерян для общества. Он не слышал ничего, что Макгонагалл говорила про очки, баллы и так далее, потому что все это уже услышал от Ремуса…профессора Люпина. Теперь ему придется называть его так. Профессора Макгонагалл ненадолго ушла, и Тони рассматривал стены, а потом она вернулась. В ее руках был толстый свиток с их именами, и она еще раз кивнула, внимательно осматривая первокурсников. — Идемте, — сказала она строго. — Церемония отбора сейчас начнется. Они построились по парам (Тони был с Гарри), а потом двинулись за Макгонагалл в Большой зал. Тони не удержался и распахнул рот. Он никогда не видел ничего подобного. Нет, конечно, он видел зачарованные потолки и раньше. Его мама, когда он был еще совсем маленьким, заколдовала его светлый потолок, и по ночам он превращался в ночное небо с созвездиями Большого Пса, Льва (Тони так и не понял, почему), Волопаса (тоже без понятия), Медведицами, Персея и другими древними мифами, которые мама ему читала. Но этот был другим, словно замещал собой крышу. Тысячи свечей парили над столами, роняя воск на пустоты, а сами столы были заставлены золотыми тарелками и кубками. На другом конце зала за длинным столом сидели преподаватели. Тони нашел глазами Рем…профессора Люпина, немного уставшего, но сияющего, когда мальчики столкнулись с ним взглядом, и он украдкой подмигнул им. Наконец, когда они все построились, началась церемония распределения. Тони не уверен, что он мог был рассказать о песне, которую пела Шляпа. И он точно не помнил, как хлопали другие студенты. — Когда я назову ваше имя, — сказала профессор Макгонагалл, — вы наденете Шляпу и сядете на табурет. Начнем, — она открыла список и вчиталась. — Аббот, Ханна! — ПУФФЕНДУЙ! — Боунс, Сьюзен! — снова закричала Шляпа, и мальчики переглянулись. — Боунс как Амелия Боунс? — прошипел Драко, и Гарри пожал плечами. — Она не говорила, что у нее есть племянница, — сказал он. Тони посмотрел на Ремуса. Тот был бледным, сжимал вилку и смотрел на их перешептывания. — ПУФФЕНДУЙ! — завопила Шляпа. — Бут, Терри! — КОГТЕВРАН! — Финч-Флетчли, Джастин! — ПУФФЕНДУЙ! — Финниган, Симус! — ГРИФФИНДОР! Очередь дошла и до Гермионы. Она резко вылетела из шеренги первокурсников и уверенно встала под Шляпу. Той потребовалась почти минута, чтобы в итоге отправить Гермиону на Гриффиндор. Рядом застонал Рон Уизли, уверенный в том, что попадет на тот же факультет, и Тони закатил глаза. Если Гермиона была такой же храброй, какой она была умной, то у Шляпы вообще сомнений быть не должно было. — Малфой, Драко! — крикнула Макгонагалл, и блондин уверенно встал под Шляпу. Она долго молчала. Да так долго, что Тони забеспокоился. Они втроем, ожидающие решения, переглянулись, пока Шляпа, широко открыв рот, вдруг не выкрикнула: — ГРИФФИНДОР! Зал погрузился в молчание. Ремус отчетливо так подавился воздухом. Застыла даже профессор Макгонагалл, и только Тони, Гарри и Невилл (вот так сюрприз) неожиданно для всех начали кричать и хлопать, поздравляя Малфоя, а потом и остальные для приличия подтянулись. Тот медленно направился к месту за столом, на который не так давно ушла и Гермиона Грейнджер. Она тоже была одной из немногих, кто искренне хлопал. Стоило мальчику оказаться рядом с ней, как она осторожно обняла бледного и испуганного Драко и тут же начала о чем-то говорить, что заставило его расслабиться. — Неожиданно, — буркнула девочка, стоящая позади. Кажется, ее фамилия была Паркинсон, но Тони не помнил точно. — Нотт, Теодор! — послышалось снова, и темноволосый мальчик, стоявший прямо за ними, побрел к Шляпе, ожидая приговора. И он его получил, когда Шляпа, не думая ни минуты, отправила мальчика на Слизерин. Как только Гарри оказался на табуретке, Шляпа не думала ни минуты. Она объявила Гриффиндор, и Большой зал взорвался аплодисментами. Казалось, что после этого напряжение спало. Все расслабились, и на Малфоя перестали смотреть, как на врага народа. Наконец… — Шервуд, Энтони! …пришла его очередь. Тони опустился на табуретку, которая рисковала развалиться прямо под ним, и его глаза оказались закрыты под ее широкими полями. — Ах, — пробормотала Шляпа в его голове, — ну как интересно! — она взвизгнула? — Что же такого интересного? — буркнул Тони. — Несомненно, несомненно, — продолжила болтать эта старая тряпка, — ты, конечно, идешь по стопам своей матери… жаль, что я не добралась до ее хорошенькой головки в детстве…зато добралась до головы твоего отца, — Шляпа мерзко хихикнула. — Ты действительно ребенок своих родителей…очень похож… ну очень… — Бред-бред, — пропел Тони. — И то верно. Ты пока еще ничегошеньки не знаешь! — И каков же вердикт? — СЛИЗЕРИН!