Hostage

Безжалостный просто юноша. У наивного Феликса не было ни малейшего представления о том, что такое сила слов. Не понимая, омега каждый раз ранил так сильно, только лишь открывая свой прелестный рот. Как будто специально целился прямо в центр изнывающего сердца. Без крови временами больнее. Душа, ох, как болит, и это не сравнимо абсолютно ни с чем. Пятидесяти четырехлетний взрослый альфа даже чуть ли не заплакал от осознания того, что именно имел в виду его молодой муж.   — Стоит м-мне быть с ним помягче, но… но почему? — омега сам не понимал или делал вид.   Он ведь сказал то, что давило на его сердце, то, что давило на душу, отравляло и так уже давно ядовитую жизнь еще больше. Он попросту решился и сказал правду прямо в лицо Кристоферу.    Но... что?    Его никчемная душа разве была облегчена? Это все как-то помогло?   О-о-ох, нет, наоборот, сейчас Феликс в сто раз больше думал о своей несчастной судьбе, чем думал до этого момента.  О Боже, почему он был обманут, так наивен и глуп?  Почему...   Были ли его всегда любящие родители идеальными тиранами?    Ох-х… вовсе нет.    — Они ведь любили меня и хотели как лучше для меня.    Или для себя, Феликс?   Ему была дана некоторая свобода, хотя бы условная свобода, которую «современные» родители дают чадам. Сначала его познакомили с Бан Кристофером Чаном, разрешили несколько раз поговорить с ним в клубе, в театре, а потом только начали «убеждать», да, убеждать, а не принуждать.    Он мог бы отказаться, если бы захотел.   Мог ли?   Никто его не выдавал замуж насильно.    Ведь так?   Вернее всего, родители были бы немного расстроены, немного оскорбили бы его или же начали бы ругаться, после же... они бы молчали. Таким образом давя на юношу еще сильнее. Лучше кричать, но не молчать, заставляя заниматься гаданием чужих мыслей и мнения.    Но... он не отказался.  Феликс не мог... Не смог или попросту не захотел? Уже и не важно, что чувствовал он тогда. Неважно сколько слез он пролил. Это все уже далеко в прошлом, и сейчас нет вообще никакого смысла думать об этом и каким-то образом жалеть о ранее сделанном выборе.   И… и пусть он теперь понесет последствия своей добровольно совершенной ошибки. Пусть он сожительствует с человеком, который на тридцать лет старше него и которого он не любит.    Не любит... И не сможет полюбить.   Нет, это неправильно, хочет любить и не может. Как так? Он уважает этого человека, считает его достойным мужем. Муж, который любит его, как Бога самого, исполняет все его желания, все прихоти, словно раб.    Но… достаточно ли этого?    А где же омега скроет только что начатую жизнь, его естественные потребности, пыл молодого сердца, сжигающего его всего, как тепло летнего солнца, распространяющееся по всему телу, как самый настоящий расплавленный металл?    Как избавиться от жажды любви?  Страсти? Желания?   Каждый раз, стоя перед зеркалом и невольно засматриваясь на метку, Феликс еле прячет слезы, следом ложась в ложе рядом с ним, обнимая, целуя сухие губы, отдаваясь этому мужчине.   Хочет он любить его, но не может.   Говорят, быть любимым лучше, чем любить... Но люди только говорят об этом. Любить он, черт возьми, хочет не обессиленного мужчину, а вспыльчивого молодого человека, способного утолить все его желания, так же наделенного жизнерадостным огнем страсти.   Насилие, это все ведь совершенное насилие.    Ему самому еще нет двадцати четырех лет, он только-только понимает, для чего создан, взрослея. И… во время течек нужно обнять и целовать, или обниматься и целоваться с придурком во время гона. Подчиняться его желаниям, терпеть, делать вид, что нравится, любить не любя.    И еще есть те, которые завидуют Ли. Абсурдно просто.

***

  В конце августа омега вернулся в город.    Дом был готов. Семья просто переехала туда.  Бедный человек, сколько работы было потрачено на то, чтобы придать новому жилью столько роскоши и блеска?  Кристофер действительно постарался на славу.   Многое из мебели вовсе только что привезли из-за рубежа, потому что старые не соответствовали роскоши комнат. Стены расписаны маслом, двери из драгоценного красного дерева, окна в позолоченных колоннах — вот главный зал.    В остальных комнатах тоже была соответствующая атмосфера. В конюшне визжала пара новых лошадей, на этот раз серых и не менее прекрасных, с отрубленными хвостами. У главного входа стоял высокого роста швейцар, а мраморная лестница была украшена красивыми статуями и драгоценными тропическими растениями.  Феликс просто смотрел на все это и не мог понять, нравится ему это или нет. Он не понимал, зачем им вообще жить в таком доме. Кристофер настаивал, а у юноши не было сил и желания говорить на эту тему. Он согласился, и все.   И ведь все это для Феликса Ли и ни для кого-либо другого. Только для удовольствия омеги — так любил его Бан. А как изменился сам альфа за последнее время. В течение всего лишь двух жалких недель... Он не только похудел, но и постарел, сильно изогнулся в спине. Теперь он молчал, как спокойная вода летним днем. Одна мысль давила на его душу, как свинец. Это та самая мысль, которая преследовала его последние годы и от которой он сейчас не мог избавиться...   Приведя мужа в город, альфа спросил, как Ли хочет упорядочить жизнь в предстоящем сезоне. Должен ли он, как прошлой зимой, распахнуть двери перед многочисленными и разнообразными знакомыми, или хочет жить по-другому?    Феликс был в восторге от нового дома и мебели… но не так, как год назад.    Все теряло свой смысл.    — Я решил впредь жить по-другому, — ответил он.   — Как? — поинтересовался альфа.   — Хочу заниматься общественными делами, — искоса смотря на Кристофера, медленно начал Феликс.    — Общественными делами? — переспросил он, подняв взгляд.   — Можешь отказать и…   — Делай то, что хочет твое сердце, любимый, только не плачь, прошу, — перебив, отвечает мужчина, так и не посмотрев на мужа. — Мне не нравится видеть тебя грустным.   Это было совершенно честно.    Альфа не хотел видеть любимого грустным или, скорее, боялся его печали. Было бы лучше видеть его занятым делами, чем замкнутым в себе. Безделье, по его мнению, могло привести, кто знает, какие опасные мысли...   

***

Феликс начал заниматься общественными делами.   Золотым ключом своего альфы он открыл перед собой двери всех учреждений, в которые может войти только омега. Бан пожертвовал действительно много денег. Ли же поступил в почетное училище.   Другие стали сплетничать, называть его не очень хорошими словами, злословить не только о его деятельности, но и о его личности, приписывая ему тысячу и один дурной поступок.    И он ни на кого не обращал внимания.    Он был милым и не лишенным теплоты, умел и презирать людей, и закрывать им рты по-доброму. Одного побеждал по вкусу и обедам, другому предлагал роскошную карету на прогулку, третьего просто навещал и так далее.   День был напряжен до вечера. Феликс писал письма, разбрасывал билеты на ту или иную благотворительную вечеринку, отдавал заказы, выполнял заказы и уставал. То есть он начал чувствовать то, из-за чего он действительно занимался общественными делами.   Нет, он обманул себя и продолжал обманывать.    Но омега старался забыть.    Он действительно хотел любить Кристофера.    В памяти всплывали все моменты с Хван Хенджином, и становилось досадно. Ему было противно от самого себя. Феликс поддался соблазну. Хван ведь был замужем...    Но что можно было поделать?    Все уже было сделано давно.    Он отдался этому альфе, и… ему было действительно очень приятно, сладко, хорошо, интересно в любом понимании этих слов, но… Кристофер.    Он не изменял Ли.    Ни разу.   С этой целью омега насиловал себя, душил в себе много незаконных, опасных, но приятных чувств. Он держал все это подальше от альф, чтобы не раздражать никого, Бана в том числе. Феликс, прекрасно зная об этом, не смог остаться верным ему. Не смог... Изменил. Изменил с Хван Хенджином... Он просто не смог устоять перед соблазном попробовать что-то новое. Прикосновения молодого тела, длинных узловатых пальцев, шершавого языка и нежных губ слишком сильно манили, и… Феликс просто был не в состоянии устоять и не стать заложником страсти. Не стать любовником Хван Хенджина, сделав его своим. Сам себя обманывать он тоже не стал. Метка болела... ОН ВЕДЬ ПРИНАДЛЕЖАЛ ЧАНУ. После третьего раза мужчина прекрасно понял, что просто тонет без какой-либо возможности спастись. Он действительно хотел прекратить все это безобразие, но не был в силах. Хенджин же ничего не говорил, будто боялся сильнее смерти. Феликс тоже не находил в себе уверенности начать разговор первым. Кристофер даже думать о таком не мог. Альфа не делал ему никаких выговоров по поводу того или иного шага и всегда повторял:   — Делай как только прикажет сердце, — Чан был неузнаваем.   Это пугало до чертиков.    В этом смирении Феликс невольно чувствовал что-то плохое. Почему? Он тоже не знал. Однажды он решился и спросил своего мужа.    — Ты злишься на меня, любимый? — всякие ненужные мысли лезли в голову, и Феликс просто не был в состоянии контролировать все это. Ему все время мерещилось что-то. Казалось Кристофер прекрасно обо всем знал и только лишь играл роль некоего дурака. Феликсу казалось, что дураком является именно он. И он еще даже стал думать о том, что Хван тоже втайне смеется над ним.   — Кто сказал? — одаривая любимого заинтересованным взглядом, спросил альфа. — Мне... просто мне так кажется.    — Зря, — голос с хрипотцой заставлял мурашки начать путешествовать по всему хрупкому телу. — Я ничего тебе не запрещаю. Делай что хочешь.    — Ты ведь имеешь право запрещать…   — Я имею, но я этого не делаю.     — Я хочу, чтобы ты не давал мне слишком много свободы.     — Ахаха, — рассмеялся Чан.    — Ты…   — Не думай, что я боюсь твоей свободы, — глаза посмели посмотреть прямо в глаза напротив. — Нет, Феликс, я не трус.    Он глубоко посмотрел в глаза своего мужа. Ли наклонил голову к груди, немного покраснев. На этом разговор и закончился.