Hostage

Феликс действительно сдержал свое слово. На следующий день омега написал подробное письмо своему отцу-омеге и велел в быстром темпе отправить сообщение. Он, наконец, решился, не побоявшись всякого рода последствий, и сообщил, что сейчас он несчастлив. Настолько несчастлив, что вряд ли сможет впредь жить с этим человеком. Жить вообще. Рука предательски дрожала, пока он пытался собрать все свое мужество в кулак, несмотря на действительно огромный страх все-таки сесть за написание этого письма. Феликс действительно очень долго шел к этому финальному шагу. Даже дорогое вино не помогло расслабиться полностью. Омега только лишь был в состоянии рыдать, судорожно обнимая лихорадочно дрожащие хрупкие плечи после того, как готовое письмо было на столе. Расслабленное лицо спящего малыша рядом с ним тоже не давало покоя. Надо быть тихим. Нинни был воистину прелестным ребенком и каким-то странным образом был похож на них обоих. Феликс не знал, что ему вообще делать с этим фактом. Омега должен был радоваться или, впадая в отчаяние, плакать в подушку? У Феликса, когда он смотрел на собственного ребенка, все время перед глазами всплывал образ его мужа, и на сердце в такие моменты становилось просто-напросто кисло. Чонин ведь не только его сын. Не хотелось бы вообще думать о таком. Что мог сделать Кристофер… Забрать его? Забрать Чонина… Лишить Феликса всех прав? Не дать ему возможность видеть детство собственного ребенка? Он мог бы… Феликс неосознанно смотрел на сына и не понимал, что он вообще чувствует в эти моменты. Омега уже привык к боли и как таковой ее даже не чувствовал. Однако на душе все-таки было не очень спокойно и хорошо. Что-то мешало, однако он никаким образом не мог понять, что с ним происходит и что именно ему мешает. Это бесило. Феликс действительно не любил Кристофера и ничего с этим не мог поделать, однако он являлся отцом его ребенка, и Феликс уважал этого мужчину, который являлся очень внимательным и заботливым родителем. Любил Нинни больше всего на свете, игрался с ним и вечно говорил, какой он красивый, как сильно он похож на своего папу, как красиво на нем смотрятся веснушки папы. Он любил наматывать на пальцы кудрявые пряди волос и играться с ними, пока малыш спал. Кристофера он не любил и не сможет никогда полюбить. Хотел он этого… но не мог, и от этого становилось ненавистнее.

***

Родители отреагировали быстро. Это была не очень старая пара с не такой уж и большой разницей в возрасте — альфа был уже слегка толстым, около пятидесяти лет. Супруг же едва ли на четыре-пять лет моложе мужа, все еще свежий, ухоженный, даже красивый. Явно было видно, в кого Феликс такой миниатюрный и элегантный. Они немедленно потребовали объяснений у своего сына. Феликс сказал, что написал все в письме и ему больше нечего сказать. Родители действительно негодовали и не понимали, в чем проблема и почему их сын, который буквально плавает в деньгах, каким-то образом может быть несчастным, так еще и жаловаться. Действительно почему… Они собирались навестить сына и вправить ему мозги по необходимости. Феликс явно не этого хотел, когда писал письмо, надеясь на понимание хотя бы со стороны родителей. Но кто его вообще слушал-то? Если бы его родители каким-то образом считались с его мнением, то он бы вообще сейчас не находился в этом доме и был бы счастлив. Не грыз бы себя изнутри каждый божий день и не терпел бы невыносимые ночи с ним. Не мог же он отказать собственному мужу, надо ведь было выполнять свой супружеский долг. Чан же, в свою очередь, принял родителей мужа холодно, с надменным взглядом и не захотел даже банально разговаривать с ними о своем семейном конфликте. Не их ведь дело. Кристофер не мог понять, почему омега написал письмо родителям, с которыми вообще не общался. Это настораживало, Чан же не знал даже содержимого письма. Феликс решился рассказать мужу о письме только лишь после того, как он отправил его. Омега чувствовал, точнее очень хорошо знал, что Бан просто не дал бы ему отправить письмо родителям. Возможно, попросил бы прочесть это письмо и после этого тем более не позволил бы ему отправить это безобразие, по его мнению. Пара была расстроена. По крайней мере, они рассчитывали на банальное приветствие со стороны Кристофера, а не полное игнорирование даже их присутствия. Феликсу тоже было неприятно такое отношение мужа к своим родителям, однако он не осмелился что-либо сказать по этому поводу. Не хотел сделать еще хуже. На следующий день Чан все же не выдержал и решил уже начать разбираться в проблеме, и как бы то ни было не давать Феликсу много чего делать и рассказывать родителям. На этот раз Феликс кратко и как-то подозрительно позитивно повторил все то, что написал в письме несколько дней назад. Он больше не может жить с Крисом, есть его хлеб, тратить его деньги, спать рядом с ним.  Совесть мучает. Чувствует он себя униженным перед человеком, которого не любит и никогда не любил, и не сможет любить.  Любить… Перед глазами всплывает образ Хенджина… — Но почему? — воскликнул Техен — старший омега семьи Ли.  — Потому что он стар, отец, — ответил Феликс настолько серьезно и резко, что не допускал уже никаких противоречий. В этот раз руки даже не дрожали от волнения. Волнения как такового даже не было. Он уже привык ко всему этому.   — Хммм, — пробормотал Чонгук — старший альфа, — это веская причина, да уж.  Феликс резко упрекнул отца в лицо и спросил: — Сколько тебе лет, папа?   — Сорок девять исполнилось в прошлом месяце, — как ни в чем ни бывало ответил старший альфа. — А тебе, отец?  — Сорок четыре.  — Сорок девять... Сорок четыре... Разница всего в пять лет. — Не начинай. — Верно ведь?  — Верно, — нехотя произнес Техен. — Пятьдесят четыре и двадцать четыре, разница в тридцать лет, папа. — И что? — обыденно спросил альфа. — Папа, мой альфа старше тебя, — глаза слезятся. — Скажи мне, почему ты дал мне в руки этого человека?  — Бан Кристофер Чан был одним из лучших женихов города. Ликси, он очень умный, порядочный человек и владелец миллионов... — И стар, — сказал омега с необычайной настойчивостью.  — Я не понимаю, о чем ты говоришь, Феликс. Старый, старый и старый, — воскликнул уже Техен. — Было бы хорошо, если бы мы отдали тебя голодному молодому человеку? — Да, это было бы лучше.   — Одного из ныне избалованных молодых людей? — спросил Чонгук.  — Так, да, — сказал с такой же настойчивостью. — Чонгук, выйди, оставь нас, любимый.  Альфа прекрасно понял мысль мужа и поспешил выполнить его приказ. Техен посадил сына к себе рядом и положил его голову к себе на колени. Одной рукой он обнял его за спину, другой — погладил по волосам. — Теперь ты можешь открыть свое сердце. Я все пойму, не стыдись. — Папа, отпусти меня, — прошептал Феликс со слезами на глазах и закрыл лицо руками от стыда. — Мне нужна свобода. Я не хочу так жить. Благослови меня. Техен решил нужным просто обратиться к самой проблеме. — Сынок, — сказал он, вздыхая, — я должен кое о чем спросить, не обижайся. Скажи мне, у тебя никого нет? — Что? — Эй, ну кто знает.  — Что ты хочешь сказать, пап?  — Нет другого альфы? — Нет, — прошептал Феликс совсем тихо, горько покачивая головой. О связи с Хваном омега не решился рассказать. — Я знал, что ты спросишь это. Нет, я никого пока что не люблю и не хочу любить, потому что живу в этом доме.  — Поклянись.  — Я… клянусь своим именем.  — Ты не любишь кого-то и не хочешь жить с кем-то другим, — недоумевает омега. — Не понимаю. Он избивает тебя?   — Блаженны избиения... — сквозь рыдания отвечает Феликс. — С тобой плохо обращаются? — Нет.  — Ненавидит тебя? — Наоборот, теперь он не любит никого больше, чем меня, на свете. — Не дает свободы? — Дает… и это так сильно меня беспокоит, отец. Мне страшно. — Не делает то, что хочет твое сердце? — Выполняет и делает. — Может, он держит любовников? Любовниц?  — Нет-нет, ничего из этого.  — Значит, либо я стар и ничего не понимаю, либо ты просто сошел с ума.  — Ну папа, не делай вид что… Не притворяйся наивным, прошу, ты тоже омега ведь. Найди минутку, чтобы подумать о том времени, когда ты был моего возраста. Мысли и воображай себя в объятиях пятидесяти четырехлетнего человека.  — Пятьдесят четыре года — это не старость для такого мужчины, как он.  — Но... он стар, понимаешь? — Никто не может сказать, когда увидит его. — Я имею в виду, ты понимаешь, я знаю. О, ради бога, пощади меня, не заставляй, пап... я не хочу, — Техен посмотрел юноше в глаза и прочитал там конец его речи. Он бессильно склонил голову к груди.  — Итак, — сказал он, заикаясь, — тогда... Феликс...  — Ах, хватит, наконец...  То, что выражали отчаянные движения молодого омеги, было настолько убедительным и в то же время печальным, что Техен просто обессиленно и отчаянно прижал сына к груди. Более… он почувствовал угрызения совести и сопереживал сыну. В тот же вечер он уединился со своим супругом, долго и долго советовался. Старший омега попытался убедить мужа потребовать объяснений от Чана.  Чонгук отказался.  Ничего другого ожидать не стоило. — Стыдно, — сказал он. — Если и спросить, то все равно ничего не скажет...  — А что же нам делать?  — Не знаю.  Оба почувствовали, что уже несколько лет назад совершенная ошибка непоправима и что они своими руками сделали несчастным своего родного сына. Деньги ведь нужны были им, а не самому Феликсу. Он никогда не думал и не мечтал о богатой жизни.