За гранью жизни, за гранью смерти. Моя любовь к тебе бесконечна.

      Если долгое время работаешь с Казом Бреккером и хоть чуточку его знаешь, то быстро понимаешь, что вопросов ему задавать не следует, а Инеж, на беду или на счастье, Грязным Рукам ещё и доверяла.       Так что она не стала задавать вопросов, когда он почти сразу после их возвращения из Равки заявил, что завтра они куда-то едут с самого раннего утра. Хотя нет, кое-какие вопросы она задала, полагая почему-то, что они едут «на дело». На первый вопрос Каз не ответил, заявив только, что оборудования никакого не надо, достаточно одежды на сутки-двое, и что разумеется они едут одни. Инеж только головой покачала, но не стала переспрашивать, куда. У Каза было слишком странное лицо, чтобы она рискнула его дёргать ещё больше.       Инеж ждала, когда Каз заговорит, но парень упорно молчал, погрузившись в свои мысли, и когда они плыли куда-то на юг из города сквозь утренний туман, до сонного городка Лиж, и когда пытались поймать попутку, чтобы отправиться куда-то дальше. Наконец Каз не выдержал первым: — Ты что-то хотела у меня спросить? — Спросить? — Инеж с трудом сдержала нервный смешок. — Боюсь, у меня слишком много вопросов, так что уж лучше я подожду, когда ты решишься и вывалишь всё скопом.       На усталом лице Каза, который промаялся без сна почти всю ночь (Инеж слышала, как он ворочался), мелькнула тень улыбки: — Сама догадаешься, наверное. Ты у меня умная… — рука парня дёрнулась вверх, будто он хотел её коснуться, но Каз, бросив взгляд на дорогу, тут же махнул тростью, останавливая проезжающую машину. — Куда это вам, ребята? — кажется, их парочка не внушала доверия водителю старенького пикапа. Лысеющий мужчина лет пятидесяти недоверчиво прищурился сквозь мутноватые стёкла очков. — Нам до поворота на Брадтфорд, сэр, — когда Каз хотел, он умел располагать к себе людей, казаться не отморозком из Бочки, а просто обычным парнем, вчерашним студентом, по злой прихоти судьбы пользующимся тростью. Сработало и в этот раз — водитель смягчился и улыбнулся в седые усы. — Что ж вас в поле несёт, ребята? Или вам на ферму какую? Так давайте подброшу, чего топать будете от поворота… — Спасибо, сэр, но мы дойдём, — Инеж почти касалась рукой ладони Каза, которой он покрепче сжал трость. — Ну, смотри, парень, — понимающе усмехнулся мужчина и махнул рукой в сторону кузова. — Назад пойдёте или разделитесь? У меня тут только одно место. — Назад, — Каз явно удивил наблюдавшего за ними водителя тем, как он первым ловко забрался в кузов, закинув туда перед этим рюкзак.       Дома тихой окраины Лижа сменились полями, но девушка никак не могла оглядеться по сторонам, следя за Казом. Бреккер был сам на себя не похож в толстовке с забавным толстым вороном (это был подарок Джеса на Новый Год, и все думали, что Бреккер от него избавился) и выглядел каким-то… оглушённым, рассеянным и тоскливым взглядом следя за дорогой, барабаня нервными пальцами по трости. Удивительно холодный для ранней осени ветер окончательно растрепал его причёску, сделав его совсем юным. Таким его видела, наверное, только Инеж, и то редко. — Приехали, — Каз встрепенулся, как птица, когда водитель притормозил у развилки. — Спасибо Вам, сэр. — Да за что, парень, — мужчина только рукой махнул. — Если бы я вас до места подвёз, то другое дело было бы, а так… — Всё равно, спасибо, — Инеж улыбнулась водителю, подумав, что, наверное, в этот день Грязные Руки побил свой рекорд по количеству «спасибо», сказанных одному человеку в один день.       Как только за их спинами взревел, удаляясь, мотор пикапа, Каз почти из ниоткуда выудил сигарету и зажигалку. Покрутил их в руках, с которых минутой ранее снял перчатки, и убрал обратно: — Неправильно это. Он бы наверняка мне уши пооборвал, если бы застал за сигаретой. — Он? — Каз дёрнул головой, указывая направление, и первым тяжело захромал по полузаросшей дороге вдоль изгороди, огораживающей заросшее дикой травой поле. — Такое поле простаивает, прибыль теряется, — парень тяжело опёрся на заборчик. Ну да, кто о чём, а Бреккер о выгоде. Хотя и странно, что городской парень рассуждает о сельском хозяйстве. — Но у меня не хватило духу пустить его под пастбище или на распашку, — Каз сорвал какой-то дикий колосок, словно не замечая удивления Инеж и постучал его маковкой по шраму на подбородке. — Здесь отец под колёса трактора угодил. Работник пьяный немного был, засранец. Даже не сразу понял, что на помощь звать надо, а когда понял…       О.       Да, Инеж догадалась, пусть и не сразу.       Кто бы мог подумать, что их поездка к её родне в Равку сподвигнет Каза на такую откровенность. Ведь если подумать, то для него визит на родину, пожалуй, в чём то ещё сложнее, чем рассказ о том, как он стал из мальчика Ритвельда Грязными Руками.       Но, как и в случае с рассказом об Якобе Герцуне и Джорди — Казу было сложно только начать, найти в себе силы на то, чтобы пусть и не снять, но приспустить на время свою броню.       Они шли по ухабистой дороге уже между более ухоженными, засажеными полями под темнеющим раньше времени небом, и Каз говорил под тревожные крики каких-то птиц, низко шныряющими над самой землёй. Инеж молчала, не перебивая его немного сбивчивые истории о детстве, где самое страшное — быть ущипанным за ногу гусём или пойманным на чужой яблоне, с замиранием сердца понимая, что это далеко не тот мошенник по прозвищу Грязные Руки, не тот Каз Бреккер, которого знали Вороны. Это был Каспар Ливен Ритвельд — её далеко не идеальный, но по своему прекрасный парень, мальчик в броне из стекла, пороха и железа. Его глаза, сейчас ставшие цвета любимого чая Инеж с корицей и имбирём, сверкали в предгрозовом свете, когда он показал на отдалённую кучку деревьев: — Знаешь, сейчас мне почему-то показалось это забавным совпадением, но вон там я впервые сломал правую ногу, когда прыгнул с тарзанки в пруд. Мне было лет пять, и нас впервые отпустили купаться одних. Джорди так здорово прыгал, и мне захотелось также. Родители были в ужасе, когда перепуганный Джорди доволок меня домой, — Каз прижмурился, замирая и подставляя лицо под первые тяжёлые капли. Он даже не вздрогнул — только улыбнулся своей редкой, кривоватой улыбкой — когда Инеж подошла к нему почти вплотную и взяла его руку в свою, осторожно сжимая ловкие пальцы.       Под первый громовой раскат Каз притянул её к себе поближе, закрывая от шквалистого порыва ветра. — Ты можешь идти туда, в дом, я приду потом, — прохрипел он ей в ухо, указывая тростью куда-то за спину Инеж. Редкие капли дождя затихли, чтобы тут же вернуться с новой силой. Девушка только покачала головой и покрепче обняла Каза, слушая его лихорадочное сердцебиение и тяжёлое дыхание. Хотя, судя по тому, как его ладонь легла между лопаток, до панической атаки было далеко.       Сегодня они побили свой рекорд по длительности объятий — под осенним ливнем чуть ли не посреди поля, деля один ритм сердца на двоих. Каз Каспар прерывисто дышал над её головой, и Инеж на секунду показалось, что те капли дождя, которые падают с его лица на её, чуточку солёные.       Может быть, они простояли бы так и дольше, но под очередной раскат грома Инеж невольно чуть поёжилась, и парень это заметил. — Пойдём, — его руки ненадолго задержались на её плечах, прежде чем отпустить, — пойдём в дом… домой?

***

      Чуть позже, когда они оба чуть отогрелись и обсохли, сидя с чашкой чая в гостинной у печи-камина со стеклянными дверцами, Инеж поняла, почему Каз поправился в конце. Она давно не видела его таким… спокойным, умиротворённым. Как будто ливень, продолжающий барабанить по крыше, что-то смыл с него, позволяя вдохнуть спокойнее.       По словам Каза, те люди, которые владели фермой несколько лет, оставили от прежнего дома только стены, кардинально поменяв его изнутри: — Наверное, оно и к лучшему, — Каз с наслаждением потёр глаза, избавившись от линз. — Раньше только печкой топили, а они отопление нормальное сделали, стены утеплили. А на втором этаже снесли все стены, какие только можно. Сначала думал, что мне не понравится, но знаешь? Так легче. — Что, совсем ничего старого не осталось? — Инеж подозревала, что даже если те люди и оставили что-то от дома детства Каза, кроме стен, то он всё равно бы от этого избавился. — Ну, кое-что осталось, — он похлопал рукой по креслу, на котором сидел. Оно, как и кресло Инеж, было накрыто явно вязаной вручную накидкой, несколько выбивающейся из общего стиля гостиной. — Это моя мама сплела, чуть ли не последнее её рукоделие. Я нашёл с ещё каким-то барахлом в кладовке, ни у кого не поднялась рука выбросить. Даже у отца, хотя он знатно поскандалил с ней в своё время из-за этого. — Почему? — парень показал на кусок под рукой Инеж — видно было, что его плёл другой человек, не такой умелый или опытный, как миссис Ритвельд. — Мама очень хотела дочь, но, так как моё рождение далось ей очень тяжело, папа сопротивлялся. Да и, подозреваю, сам он дочь не очень-то хотел. Тогда мама пошла на крайние меры и стала учить меня плести макраме. Отец как вошёл и увидел это, так чуть не упал. А мама пригрозила ему, что, раз дочери нет, то она все свои женские хитрости передаст сыну, — Каспар улыбнулся на секунду, но тут же помрачнел. — А оказалось, отец не зря беспокоился. Мама умерла на следующий год в родах.       Инеж не стала говорить, как ей жаль — он не нуждался ни в чьей жалости. Но, судя по тому, как он прижался головой к её боку, когда она подошла и обняла его, в её присутствии он нуждался.       Может быть, именно поэтому им удалось сегодня спокойно разделить одну кровать на двоих. Под разными одеялами, на разных подушках — но уже это было колоссальным достижением для обоих.       Утром, проснувшись раньше Каза Каспара и отводя от его глаз растрепавшиеся волосы — осторожно, чтобы не спугнуть его сон — Инеж с ним согласилась.       Они наконец-то дома. Оба.