Лезвие агата

Мёртвый Бог! Тебе нужны рабы. Ты снова хочешь жертв, Чтобы выжить. (Thornsectide – Падший)

Майкл Кроуфорд не находил себе места. Как такое могло случиться? Еще месяц назад Холли играла с Дайаной в маджонг и смеялась над тем, как глупо выглядят телеведущие новостных каналов, когда рассказывают о выборах – а теперь ее нет! Похороны прошли, Майкл с дочерью присутствовали на них – но в полиции кто-то шепнул мужчине, что тела опознаны не были. Погибли все, кто работал в клинике! Странная инфекция, причем она поразила только «Маяк», а по городу не распространилась: успели быстро ликвидировать? Тогда почему вообще никто не выжил, включая начальство? Неужели босс Холли, доктор Викториано, не успел сбежать из клиники, спастись? Так уж заботился о других, пожертвовал собой? Чума поражала средневековые города, скашивала целые поселения, и ликвидировать ее можно было только изолировав, или при необходимости уничтожив всех, кто заражен. Неужели власти пошли на это? Или все затеял главный врач, начальство? Неудачный эксперимент? Но больница психиатрическая, она – не полигон для исследований, касающихся бактериологического, и в целом биологического оружия. Вопросы метались ранеными животными в голове Майкла. – Папа, почему мамы нет дома? Майкл рвал на себе волосы и плакал. Дайане было тринадцать, она далеко еще не взрослая, но уже столкнулась с тем, что не перенесут многие люди старше нее, и значительно старше. Девочка рыдала всего три дня, не переставая, но потом затихла, стала как обычно ходить в школу, учить уроки и гулять с подружками, а Майкл уже месяц не мог прийти в себя. Дочь оказалась его сильней. Возможно, у нее просто шок, но мужчина будто сердцем чувствовал, что сдался: чему он тогда может научить дочь? Полицейский участок в этот месяц стал чуть ли не вторым домом Кроуфорда. В первые дни телефон детективов разрывался от звонков, мужчина кричал и ругался: как могли такое допустить? Почему еще не пойман виновник происшествия? Заказ ли это? И, главное, почему тела не были опознаны? «Почему вы ничего не делаете? Где результаты патологоанатомической экспертизы? От чего умерла моя жена?» Однажды Майклу просто сказали, что не могут ничего сделать, и ему нужно смириться, сходить в церковь или в бар: «Ваша жена мертва. Что толку от ваших звонков? Вы не воскресите ее, вы не пророк Илия и не Апостол Петр! Мы сделали все, что смогли, а если позвоните еще раз – мы расценим это как хулиганство». И все. А сколько он ждал, сколько общался с детективами – все было безрезультатно. Холли. Она не могла умереть. Никто не видел ее тела, значит, она может быть жива, только вот где она? Кроуфорд, после месяца моральных пыток, дабы не впасть в депрессию, решил провести собственное расследование, и однажды отправился на территорию бывшей психиатрической клиники: нужно осмотреть место преступления. В том, что это было преступление, мужчина не сомневался. Инфекция не могла взяться из пустоты, ее кто-то создал, и намерения этого кого-то были самыми темными. Клинику перекрашивали: вначале она была окрашена в светлые тона, а теперь стала багроветь. Злая шутка. Майкл подошел к охранникам и заговорил с ними. Ему сказали, что клинику перекупили, и теперь у нее новый владелец. – А что со старым владельцем? – Вы не читаете газеты? Все погибли, не осталось никого: какая-то зараза, – ответил охранник. – Могу я пообщаться с новым хозяином больницы? – спросил Кроуфорд. – Моя жена работала в этой клинике, и я не верю, что она мертва. – Нет, не сможете: я сам не знаю, кто это, да и не в моих полномочиях давать такую информацию. Майкл бродил вокруг периметра клиники. Так, нужно вспомнить все, что он знает об этом месте и главном враче. Жена рассказывала, что «Маяк» окружен силовым полем, созданным главным врачом в содружестве с какими-то внушительного ума людьми, видимо, физиками. Холли часто приносила домой больше денег, чем ей полагается: поощрения. Атмосфера в клинике была не особенно светлой и праздничной, но в целом жену все устраивало. Главный врач был замкнутым и нелюдимым, ходил с работы домой, а из дома на работу, а что он делал в отпуске – тем особенно не делился. Странный человек. Так, надо бы вспомнить пару случаев, когда он общался с доктором Викториано. Однажды у Викториано был день рождения, на который его сотрудники решили закатить небольшую вечеринку: был ноябрь, ветер пронизывал до костей, и так хотелось провести этот вечер дома, но Хонеккер все равно решил устроить Рубену сюрприз и позвал всех, кто более-менее симпатизировал Викториано. «Сюрприз? Ты серьезно, Эрвин?» Эрвин отвечал Кроуфорду: «Он ненавидит тусовки и прочее, но я считаю, что его надо немного развлечь: трудоголики долго не живут». Боб подтвердил, и тоже решил поучаствовать, хотя сам далеко не всегда был расположен к вечеринкам. Эрвин и Рут купили в местном супермаркете огромный торт и решили подарить его в конце рабочего дня, остальные скинулись на вино, внушительного вида портсигар и дорогую зажигалку. Потом запланировали поход в оперу, естественно, заказав билеты заранее. В пятницу (удачное совпадение), часов в шесть все собрались возле кабинета Викториано, Майкл и Холли тогда были с ними (Холли посчитала, что мужу нужно развеяться); все были в праздничных колпачках. Рубен громко скрипнул стулом, видимо, собрался выходить. Распахнув дверь, он увидел своих подчиненных с тортом и чем-то, упакованном в подарочную бумагу. «С днем рождения, мистер Викториано!» – сказали все хором, и захлопали в ладоши (те, у кого не были заняты руки). Рубен стоял ошарашенный, потом поправил очки и потер уставшие глаза. «В смысле? Вы серьезно?» – спросил главный врач. «Да, мы серьезно», – сказал Хонеккер. – «Посмотрите на подарки, а потом мы идем в оперу, надеюсь, вы не заняты этим вечером?» Викториано ухмыльнулся и цокнул языком, взял из протянутых рук подарки, развернул и медленно помотал головой, как бы говоря: «ну вы даете!» «Давайте тогда выпьем вина в моем кабинете, раз уж вы все тут собрались», – расщедрился Рубен. – «Хонеккер, неси бокалы». «Тридцать восемь лет – отличный возраст, я считаю», – начал Эрвин. – «Можно подвести итоги того, что уже сделано, а потом хлопнуть себя по лбу, поняв, что тебе скоро сорок!» – широко улыбнулся мужчина. – «Мы все знаем, что вы, мистер Викториано – большой ученый, и что бывает тяжело совмещать работу и науку. Мы так же знаем, что бываем нерасторопными и, что уж говорить, часто нам не достает энергии: психиатрическая больница – это крайне специфическое место: люди выгорают, и иногда им самим требуются специалисты. Но вы – это что-то с чем-то: несгибаемый человек, трудолюбие и ум которого освещают нам путь. От лица коллектива желаю вам больше отдыхать, вот честно: немного лени, безделья, слетать в Германию, но исключительно для того, чтобы посмотреть на горы в Цугшпитце или погулять в саду Майнау, а не чтобы общаться с местными психиатрами на научные темы: когда вокруг слишком много психиатров – невольно сам становишься подозрительным», – пошутил он. – «За вас!» И все отпили из бокалов, включая Рубена. Юмор Хонеккера был известен на весь «Маяк», и шутки вышли вполне удачными. Он всегда считал, что психиатрам нужно быть чуть менее серьезными, иначе действительно впадешь в депрессию, пропуская через себя каждый день жалобы, боль и ужас. «Наш главный врач – то есть вы – действительно сильный человек», – стала говорить Холли. – «Управлять психиатрической клиникой – тяжелое дело. Психиатров в народе считают странными людьми, чудаками, которые сами страдают психическими заболеваниями, но мы уверены, что ваша научная деятельность, ваш будущий проект покажет всему миру, что излечение самых страшных недугов возможно, и что психиатр – это нечто большее, чем сборник цитат из учебников, и вообще не вселенское зло. Вы сможете сдвинуть науку на новый уровень, помочь миллионам людей! Ваш метод заинтересовал многих, включая нас, он уникален в своем роде. До такого додумается далеко не каждый: пациенты благодарны вам, а также благодарны вам и мы за отличное руководство. Вы – хороший босс, думаю, скажу от лица всех присутствующих. Мы вас очень уважаем и ценим. И присоединюсь к Эрвину: пожалуйста, чаще отдыхайте: вы нам нужны. С праздником!» – закончила женщина, чокнувшись с Майклом, стоящим рядом. Все подняли бокалы вверх, а затем отпили вина. Эрвин пошел резать торт, остальные, кто пожелал, тоже стали говорить тосты. Все это время Рубен сидел на краешке своего собственного стола, улыбаясь и смотря на всех с хитрым прищуром. Его обычно холодные глаза наполнились огнем. Да, ему определенно нравились слова коллег. Майкл помнил, каким был Викториано, помнил черты его лица, но увы: знал он о главном враче немного. Рубен не любил говорить о себе, не было в нем и особенного нарциссизма, но что-то в его поведении выдавало очень непростого, таинственного человека. Он был неразговорчивым, не подпускал к себе близко, очень любил красный цвет в одежде, одевался всегда со вкусом, любил курить в кабинете и трясти с коллег отчеты. Был ли он хорошим боссом на самом деле, или Холли немного слукавила? Жена рассказывала Майклу, что у Рубена нет ни жены, ни детей, он ничем не связан, кроме работы и научной деятельности, в город выезжал редко (видимо, не терпел городского шума и суеты), не выносил праздности, глупости, был весьма прямолинейным и иногда жестким, знал несколько языков. Его внешний облик был весьма пугающим: огромный шрам на полголовы, ужасные следы ожогов на шее и руках; цепкая профессиональная хватка, умение находить выход из любой ситуации, и, пожалуй, все, да и то многие вещи были лишь предположениями. Они попробовали торт, Рубен с удовольствием съел свой кусок, затем взял в руки подарки, щелкнул зажигалкой прямо перед своим лицом. Маленький огонек вспыхнул и тут же погас. Портсигар, видимо, ему тоже пришелся по душе, раз Викториано осторожно положил его на видное место на своем рабочем столе. «Опера, говорите? А какая?» – спросил Викториано у коллег. «Травиата, мистер Викториано», – сказала Рут. «Это замечательно, а во сколько начало?» «В восемь, мы как раз успеем!» – ответила Рут. Дальше разговоры пошли о разном: о семье, последних новостях города; одна женщина жаловалась, что ее взрослые дети по уши в учебных долгах (тоже учатся в кримсонской медицинской академии, но на стоматологов), дочь из-за этого впала в депрессию, а Рубен на это отвечал что-то вроде «неправильно мотивируете» и «вы же психиатр, пропишите дочери что-нибудь». «Вы же были отличником?» – поинтересовалась она у Рубена. – «Что мотивировало вас?» На это Викториано сказал, что его мотивировала сама жизнь. Мало. Мало данных. Так, надо собраться и кое-что понять. Когда он в последний раз видел жену, что она говорила, как себя вела? Она была беспокойной, причем ощутимо, но ничего не рассказывала, ничем не делилась. Будто… знала? Или предчувствовала какую-то беду. Никто не может предсказать, когда умрет: Кроуфорд не верил в экстрасенсорику, но все-таки что-то в поведении Холли было подозрительным. А Викториано? Холли рассказывала мужу, что Рубен узнал что-то важное для него (видимо, получил не то, что ожидал), потом бушевал от ярости несколько дней, затем вызывал десятерых своих коллег (включая жену Майкла) на ковер – устраивал мозговой штурм: ему отказали в предоставлении гранта, и он требовал у всех свежих идей насчет того, откуда ему взять деньги на проект. А потом, спустя какое-то время, он внезапно успокоился, стал шелковым и щедрым. Что это значит? Ему кто-то выделил деньги? И так все потерять! Нет, в голове не укладывается! Он погиб, когда был в прекрасном расположении духа, когда, похоже, в жизни все начало налаживаться. Странные совпадения случаются, но это совпадение выглядит уж чересчур странно. Они выпили еще вина, доели торт и направились в оперный театр Кримсон-сити. Всего осталось пять человек, не включая именинника: Холли, Эрвин, Майкл, Рут и Боб. Рут везла их на своей машине. В театре было людно. Они сидели на одном ряду, а сидение Майкла было прямо рядом с местом Викториано. Майкл периодически видел, как Рубен прикрывает глаза от удовольствия: видимо, очень любит оперу. «Травиата» в итоге понравилась всем, хотя, скажем, Боб не был любителем высокого искусства; он любил смотреть старые американские комедии. Но что дает этот факт о любви к опере? Кажется, ровным счетом ничего. Нужно вспомнить еще какой-то случай… Кроуфорд уже обошел клинику кругом и решил дать еще один круг. Хотя… Может быть, дойти до дома Викториано? Неужели его тоже узурпировали новые жильцы? Майкл сел в машину и направился к дому Рубена: он знал, где живет психиатр. Дорога не заняла много времени, и вот он – этот коттедж. Кажется, в доме пусто. Мужчина постучался и пару раз нажал кнопку звонка. Ответа не было. Внимание вдруг привлек почтовый ящик: может быть, там что-то есть интересное? Майкл засунул руку вовнутрь, и с радостным волнением достал письмо. Может, это зацепка? Он разорвал конверт и развернул лист, исписанный крупным размашистым почерком. И вот что он прочел: «Дорогие новые хозяева дома! Хочу сообщить вам, что в ночь на двадцатое мая две тысячи тринадцатого года в расположенной неподалеку психиатрической больнице “Маяк” случилось странное происшествие: если вы читаете “Кримсон-пост”, то вы знаете, о чем я говорю: не выжил никто. Хозяин этого дома был главным врачом “Маяка” и моим большим другом. Очень прошу вас прислать на мой адрес несколько предметов, которые вы найдете в доме. Во-первых, студенческий альбом с фотографиями выпускников (мы учились в одном университете на одном факультете). Во-вторых, картину Веласкеса “Триумф Вакха”, которую я подарил мистеру Викториано в шутку. В-третьих, книгу ‘”Антология нейрофизиологических открытий XX века”: больно ценная. В-четвертых, огромный кружевной платок с инициалами “Л. В.”, который был невероятно дорог моему другу. И, наконец, памятные сувениры: плачущий ангел и бюст Гаэтена Гасьяна де Клерамбо (мужчина в пенсне и с усами, стоит на бывшем рабочем столе Рубена). Буду вам очень благодарен: я скорблю по своему другу, и единственное, что мне осталось – хранить память о нем. С уважением к вам, Грегори Марш. Улица Линкольна, 148, северный пригород Кримсон-сити. Если возникнут вопросы – позвоните на номер 1-875-148-2094. P.S.: очень прошу вас сохранить библиотеку Рубена в целости и пожертвовать в новый университет города на психологический факультет: в библиотеке есть огромное количество уникальных книг, которые обязательно найдут своих хозяев среди умных и талантливых студентов, каким был мой друг». Майкл прочитал письмо и немного потряс головой: значит, у Викториано был лучший друг. Он хорошо знал главного врача, и уже сдался, смирился со своей потерей. Может быть, им есть о чем поговорить? Раз они с Викториано учились на одном факультете – значит, этот Марш тоже психиатр? Вполне возможно. Нужно набрать этот номер и поговорить с автором письма. Кроуфорд достал мобильник и набрал указанный в письме номер. Был вечер, поэтому, скорее всего, Грегори уже дома. – Алло? – произнес Марш спустя несколько секунд гудков. – Здравствуйте, вы – мистер Марш? – уточнил Майкл. – Да, это я, а вы случайно не новый хозяин дома Рубена Викториано? – Да! То есть… Не совсем. Я – муж коллеги мистера Викториано Холли Кроуфорд, меня зовут Майкл. – А-а-а-а, Холли Кроуфорд! Да, Рубен рассказывал мне о вашей жене. Я так понимаю, это вы купили дом? – Нет, мистер Марш, я… Как бы вам объяснить… В общем, я думаю, что и ваш друг, и моя жена живы, но находятся где-то в плену. Я не знаю, кто все это затеял, но я вижу много несостыковок в этом деле… – Вы – полицейский? – Нет, я нотариус. В полицию я звонил множество раз – но они не хотят ничего делать, и от безысходности я решил начать расследование сам. Я не верю, что моя жена мертва. У нас маленькая дочка. Я хочу встретиться с вами и поговорить. Можем устроить? – спросил Кроуфорд. Марш немного помялся, но сказал: – Да, это возможно. Приезжайте… Так, подождите, откуда у вас мой номер телефона? – с подозрением добавил психиатр. – Не сочтите за дерзость, но мое «расследование» привело к дому вашего друга, и я… нашел ваше письмо в его почтовом ящике. Вы можете сразу же послать меня к черту, если не терпите, как и большинство людей, когда читают ваши письма, но я вас очень прошу мне помочь! Моя дочь сходит с ума, и я вместе с ней! – голос Майкла предательски дрогнул. – Хорошо-хорошо, мистер Кроуфорд! Давайте встретимся на выходных, скажем, в субботу, в ресторане «Закат», часов в пять вечера, вам удобно? – дружелюбно предложил Грегори. – Вы знаете, где находится этот ресторан? – Я знаю, мистер Марш. Спасибо! – Ну, тогда до встречи! Так, до субботы еще два дня. Но дело продвинулось! Майкл положил письмо обратно в ящик, сел в машину и поехал домой. Дома Дайана встретила его с растрепанными волосами и в пижаме: собиралась спать? – Папа, где ты был? – Дайана, послушай меня внимательно. – Майкл взял дочку за руку, провел в гостиную и посадил рядом с собой на диван. – Я почти уверен, что наша мама жива. Я ездил к больнице «Маяк», и там… нашел человека, который хорошо знает маминого начальника, и мне показалось, что он может нам помочь. Мы встретимся с ним в субботу… – Но папа! Мамы не… – Дайана, мама жива, и я сделаю все, чтобы найти ее. Мы снова будем вместе, как раньше, понимаешь?! – воскликнул со слезами в голосе Майкл. – Папа, ты сошел с ума, – выразительно добавила дочь. – Полицейские нам не помогли, а что ты можешь сделать? Ты не полицейский. Мне сегодня приснилось, что я – птенчик, который упал из гнезда, а вокруг меня летает птичка. Это мама. Я знаю, она умерла. Майкл обнял дочку и решил ждать субботы. Два дня пролетели быстро, Майкл оставил Дайану дома и поехал к пяти часам в условленное место. В ресторане он огляделся, прошелся между столиков, и, наконец, увидел одиноко сидящего лысоватого и полноватого мужчину. – Добрый вечер! Вы – мистер Марш? – А вы – мистер Кроуфорд? Да, все верно, присаживайтесь! Закажете что-нибудь себе? – сказал Грегори. – Нет, я не голоден… – Тогда выкладывайте! Чем я могу помочь? – улыбнулся Марш, отправив в рот полную ложку греческого салата. – Вы были другом мистера Викториано, клинициста из «Маяка». – Марш кивнул. – Моя жена работала там, я вам говорил. Вы верите, что они погибли? Что вся больница разом заразилась смертельной болезнью? Я думаю, что они пропали или куда-то уехали. Да, это странно, – поправился Майкл, смотря на то, как лицо Марша приняло удивленное выражение, – Но откуда взяться этой заразе? Клиника всегда была чистой, а жена рассказывала мне, что Викториано не позволил бы нарушить порядок в своей обители ничему на свете. Может быть, это вообще заказ или какая-нибудь локальная диверсия? У Викториано были враги? Он имел дело с полицией или международные связи? – Постойте-постойте, слишком много вопросов, – хихикнул Марш. – Насчет врагов не знаю, но международных связей у него было порядочно, особенно с Германией. Не знаю, есть ли им дело до его смерти, но я не думаю, что в этом виноваты иностранные агенты. На самом деле я тоже не верю во всю эту историю. – В то, что все погибли? – Да, именно. Все было слишком спокойно, Рубен позвонил мне радостный и сказал, что нашел деньги (правда, не уточнил, где именно), а потом я его не слышал несколько дней. В день его смерти (предполагаемой смерти) я не предчувствовал ничего ужасного, все было как обычно: я пошел на работу… – Вы – тоже психиатр? – Да, я – психиатр, мы с Рубеном были лучшими студентами курса, – прихвастнул Грегори. – Так вот, я пошел на работу. Был обычный день, ничто не предвещало беды, я поработал, вернулся домой к жене, а на следующее утро я прочел в газете «Кримсон-пост» статью, она была на первой полосе: «Неизвестная инфекция поразила психиатрическую клинику “Маяк”, шестьдесят жертв среди персонала, все пациенты погибли». Там был некролог, посвященный Рубену как почетному гражданину Кримсона и ученому… Отличная новость с утра! – лицо Грегори стало кислым. – Кэрри, моя жена, тоже была в шоке… Так вы говорите, что не верите в смерть Холли? – Не верю. Вы как психиатр должны понять мое положение: я чуть не скатился в депрессию из-за того, что Холли больше не вернется домой, моя дочка… – Да, я вас очень понимаю и сочувствую вам! Что вы хотите предпринять? Вы общались с детективами? – Общался, но без толку: не хотят делать вообще ничего, а мой последний звонок вообще расценили как хулиганство! – Кроуфорд отвлекся и заказал у официантки капучино, и теперь рассказывал снова. – Я ходил на допросы, мне задавали дежурные вопросы вроде «где вы в последний раз видели свою жену, и как она себя вела?» или вообще спрашивали, здоров ли я психически, предлагали обратиться к мозгоправам! Кроуфорд осекся, жалея о том, что сказал, ведь он мог оскорбить Марша, но тот улыбнулся и знаком показал, что не обижен и слушает. – То есть к психологам или кому-то еще, кто занимается психологическими проблемами, а еще говорили сходить в церковь или бар и смириться с гибелью Холли! А я не могу, я чуть сам не ушел на тот свет! И я уверен, что не я один: у всех докторов были друзья или родственники, что уж говорить о пациентах. Это скандал, и я не думаю, что я один хочу вернуть свою жену. Вот, что я предлагаю: нужно кинуть клич, собрать всех, кто неравнодушен, и попробовать провести собственное расследование. Что могу я один? А если мы – те, кто не смирился – объединимся, мы сможем найти хоть что-то! Я не знаю, где моя жена, и жива ли она, но Холли не могла погибнуть вот так! Марш слушал и чесал бороду. – Пожалуй, я поучаствую: я тоже не могу поверить, что Рубен погиб на творческом пике. Если бы вы знали, как он хотел реализовать свое изобретение, и как он разозлился, когда в НИИ ему отказали! Это была катастрофа для него! Я приезжал тогда в клинику, мы с ним вспоминали университетские годы, потом я прогулялся по территории и поговорил с его пациентом – Уизерс, кажется, забавный такой альбинос. Я тогда пожурил Рубена, мол, он чересчур властен и строг, и что к пациентам нужно относиться немного добрее и мягче: парень его побаивался, мягко говоря. А теперь его родители наверняка опечалены. Быть может, и их привлечь?.. Да, вы не в курсе, что случилось с «Маяком» после всего? Его разрушили? – Перекупили. – Кто? – Не знаю, охранник не сообщил... Побаивался, говорите? А почему? Каким он был? – спросил Кроуфорд. – Рубен не любил ввязываться в авантюры, ему тяжело было поддерживать эмоциональную связь с людьми. В университете был любимчиком, но девушки его обходили стороной: больно грозен. Да, характер не сахар, вдобавок скрытный, и даже для меня его душа была загадкой. Он говорил мне, что очень любил свою старшую сестру, и она любила его, а их родители были неприятными людьми. Он пострадал в пожаре, отец запирал его в подвале потому, что стеснялся сына, и Рубен, должно быть, стал отвергать мир… Да, в нем это определенно было. Марш доел салат и выпил вина, Кроуфорд – свой кофе. «Ах вот что изуродовало Викториано: пожар. Да, это вполне реалистично. Но то, что он вообще практически ничем не делился даже с лучшим другом… Это странно». – А он рассказывал вам что-нибудь перед его предполагаемой смертью? – пожелал узнать Майкл. – Он позвонил мне в невероятном воодушевлении и рассказал, что достал деньги на проект. Я поздравил его, был несказанно рад! Но как только я спросил, где именно он взял средства, Рубен ответил, что это тайна. Мне показалось это подозрительным, – отметил собеседник. – Может быть, вся эта ситуация с «Маяком» связана с этой новостью? Но, опять же, как именно? – Не знаю, мистер Кроуфорд, не знаю… – Психиатр положил подбородок на руки, сплетенные в замок. Они посидели еще несколько минут в полном молчании. Через открытое окно ресторана прорывался теплый летний вечер; «Закат» находился на набережной и продувался всеми ветрами, поэтому не было особенно жарко. – Мистер Марш, скажите, а как можно достать список контактов всех, кто может нам помочь? Все телефонные книги были у Викториано; Холли тоже имела кучу контактов – там были почти все ее коллеги, но свой мобильный телефон она забрала с собой в тот самый злополучный день. Ведь ничего не предвещало!.. – Успокойтесь, постарайтесь успокоиться, мистер Кроуфорд: нам сейчас нужно мыслить трезво, – попытался урезонить Майкла психиатр. – Давайте так: может быть, я попробую поискать пофамильно в справочниках контакты родственников как можно большего числа бывших пациентов? А! Более того, я знаю одну женщину, которая лечилась у Рубена; она – наша с ним общая знакомая. Поговорите и вы с подругами Холли. Будем искать, будем искать… а что нам остается?.. Мужчины пожали друг другу руки, Марш записал отдельно в своем мобильнике телефон Кроуфорда, который два дня назад высвечивался у него на экране, но был еще незнакомым, они расплатились по счету и вышли из ресторана. Легкий бриз трепал уж очень отросшие за этот месяц депрессии каштановые волосы Майкла, а вечернее красное солнце превращало зрачки его карих с прозеленью глаз в маленькие бусинки. Появилась надежда. – Красиво, правда? Жаль, пахнет не как на море… Вы были на море? – поинтересовался Грегори у Майкла. – Я был во Флориде с Холли и Дайаной. Дайана – наша с Холли дочка, ей тринадцать. Любит математику и головоломки. Пытливая. Я бы отдал ее в полицейскую академию, как закончит школу, – мечтательно протянул нотариус. – Берегите дочь, мистер Кроуфорд… а можно Майкл? – Майкл ответил, что можно. – Майкл, берегите дочку: возможно, именно она наведет вас на какую-нибудь интересную деталь. Дорога до дома далась нотариусу гораздо легче, чем путь в «Закат»: у мужчины появилась слабая надежда на то, чтобы выйти на след жены. Словно тяжкий груз ушел из груди, стало легче дышать. Главное – начать что-то делать. Даже если и не удастся (Майкл пытался гнать эту мысль, но она сверлила ему череп изнутри) – все равно это лучше, чем тратить время впустую: из дома в контору, из конторы домой… Они любили играть с Дайаной в настольный теннис и бадминтон, особенно летом; ракетки и теннисный стол находились в гараже. Дом их был небольшим, с треугольной мансардой, где жила девочка, мини-камином и уютной гостиной с креслами-мешками и большим кожаным диваном с ворохом цветных плюшевых подушек. – Дайана, я дома! – произнес Кроуфорд, скидывая кроссовки. – Папа! – дочь бросилась навстречу и обняла отца. – Ты поговорил с этим человеком? Что он сказал? Он поможет? – Слишком много вопросов, – шутливо ответил нотариус. – Но я думаю, что это был полезный разговор. Что я тебе всегда говорю? – Ниль дэспэрандум!* – продекламировала Дайана. – Да, не отчаиваться. Пойдем играть в бадминтон! Они с дочерью добрались до захламленного гаража, достали ракетки и ушли на задний двор играть. Очень давно они так не отдыхали душой. Каникулы у Дайаны уже шли полным ходом, лето затеплило черепицу на крышах, и теперь по ним тек солнечный сок; жирные черные жуки путались в высокой траве и деловито гудели над головами, мохнатые шмели собирали нектар, круглые и пузатые фонарики гирлянд, прикрепленных к фронтонам некоторых домов их южного района, покачивались на проводах стеклянными ребяческими шалостями, как цветными стеклышками-лупами, создавая ощущение большого семейного праздника с шарлоткой и мороженым. Местные мальчишки катались на велосипедах с бутылками колы в багажниках, то и дело дурашливо тренькая звоночками, вертя руль в разные стороны от недостатка координации и мастерства, соседка выгуливала своего сеттера, помаргивали шашечками одинокие такси. Дайана была живой, впервые за весь этот месяц: ее смиренное спокойствие в последние недели было скорее тупой подавленностью, ощущением пепла на одежде, угасшим скаутским костерком. Ее джинсовый комбинезон с заклепками, длинные каштановые волосы, собранные в два хвоста резинками с мотыльками, и домашние шлепанцы прыгали вместе с ней, когда девочка отбивала удары. На следующий день Кроуфорду позвонил Марш. – Майкл, добрый день! Это Марш, мы с вами вчера беседовали. Я вчера, как только прибыл домой из ресторана, стал звонить этой женщине, которая лечилась у Рубена и была также моей знакомой, ее зовут Мариэтта. Мариэтта, по счастливой случайности, знает родственников еще нескольких бывших пациентов «Маяка»: они живут в одном районе, в западном, недалеко от самой клиники. Я дам вам ее номер, пообщайтесь с ней! Как ваше самочувствие? – Спасибо большое, Грегори, мне стало гораздо лучше, и дочка понемногу придет в себя. Но тут скорее нужно беспокоиться обо мне, это я сплоховал: у нее энергии выше крыши, а я чуть не опустился. Но я думаю, что все наладится, – ответил нотариус. Они обменялись еще парочкой слов, Грегори продиктовал номер, и Майкл решил позвонить сегодня же. Кроуфорды пообедали, Дайана ушла на задний двор и расположилась в гамаке с мобильником и книгой (что ей было нужнее – девочка не определила), а Майкл распахнул окно, сел возле него, и набрал номер Мариэтты. Женщина долго не отвечала. Тогда Майкл решил записать сообщение на автоответчик. – Привет, это Мариэтта всенебесная, оставьте свое послание! – произнес приятный и мелодичный женский голос. – Здравствуйте, меня зовут Майкл Кроуфорд, я – знакомый Грегори Марша. Грегори говорил мне, что вы знаете доктора Викториано и лечились у него. Моя жена работала в его клинике. Если вы читаете газеты, вы наверняка слышали об инфекции, поразившей «Маяк», и о том, что в живых никого не осталось. Но я уверен, что моя жена жива, а Грегори уверен, что мистер Викториано тоже жив, он – его друг. Мы хотим организовать своего рода тайное общество, если вас не напугает эта фраза: мы должны найти своих близких, в произошедшем много несостыковок. Я не из полиции, я нотариус, и не хотел бы, чтобы вы обращались в участок: они все равно не помогут нам. Пожалуйста, перезвоните мне! Сообщение вышло длинным, но зато толковым: ничего лишнего. Но насчет «тайного общества» он, конечно, переборщил. Не отпугнет ли? Поздно вечером, уже за полночь, Майкл лег в кровать, но не мог заснуть и беспокойно ворочался с боку на бок. Кровать из уютного пристанища для уставшего теперь превратилась в тяжелую королевскую ложу в опочивальне: одеяло было завалено беспокойными мыслями, подушка была ими заполнена и забита доверху, как перьями, они путались и переплетались. «Май, дай мне эту вазу, ее давно пора выкинуть!» «Дайана, не лезь в окно, кто тебя этому научил? Для чего дверь?» «Звонила Элис, просила помочь ей с телевизионной антенной, а еще ее Брэд (назвала в честь любимого актера, вот дура) все порывается помочиться на наши ворота, чертова собака!» «Викториано сегодня опять устроил всем разнос: вечно недовольный. Сплетничали с Рут на перерыве в ее кабинете. Мне показалось, что наша Татьяна положила на него глаз: ты бы видел, как она на него смотрела! А с виду и не скажешь, скромная девочка. Как я заметила ее взгляд – тут же потупила глазки! Тут явно что-то не так». «Милый, я согласилась участвовать в проекте Викториано. Я не знаю, где он все это организует… Помнишь я говорила, что он хочет изобрести какую-то машину, объединить сознания людей в общий мир? По-моему, довольно интересно… Интересно… Интересно…» *Nil desperandum – не отчаиваться (лат.) Гораций, «Оды».