Лезвие агата

Ваша жизнь – котёл порока. Так услышьте божий глас Истина в устах пророка. Падший Ангел среди вас. Ваша смерть – вопрос лишь срока Знайте, будет судный час Я – всевластная длань Бога, Я был избран среди Вас! Мирозданье – горстка праха, Знайте! Я дарую свет! Он сожжет все ваши страхи! Высший мне дает ответ. (Thornsectide – Иерофант)

В «Мобиусе» действительно существовала особая когорта людей: они не были приближенными к администрации, просто создали своеобразный круг, куда со скрипом принимали новых членов. Джон знал, что члены круга не особенно любят его расширять, но уже растрезвонил всем о том, кто такой Викториано и что у него за проект. Обещали подумать, и в итоге вынесли совместное решение: пусть приходит. А вот взять Хонеккера и Кроуфорд практически наотрез отказались, но Ричмонд убедил их в том, что эти два человека – ближайшие коллеги и друзья Рубена, и уж их-то лицезреть не будет лишним. Отказ за отказом, но инженер умел убеждать. Теперь оставалось ждать результатов эксперимента. И, скорее всего, ждать довольно долго. Марсело, конечно же, тоже внес свою лепту, правда, сомневался, стоит ли присутствовать его любимому ученику на подобном… своеобразном игрище. Но дело уже сделано. На следующий день Рубен проснулся с четкой целью: ему нужен Уизерс. Не то чтобы сильно беспокоил, но нужно поторопиться. Правда, большой проблемой было то, что мир никак не хотел собираться воедино, и альбиносу нужнее всего поэтому кто-то, кто сможет помочь ему организовать пространство и не отберет время. Но кто? Уайт не подходит: они, конечно, неплохо срастаются, но он тревожный, нужен кто-то покрепче. Филипс показала неплохие результаты – но она в невменяемом состоянии, как и Левандовский. Может быть, Клемент? Художник, страдает депрессией, но в целом неплохой кандидат на сращивание. Правда, у него нет пары, срастался плохо с другими, но, может быть, окажется к месту и ко времени? Или Сильвия? Продавец-консультант, биполярное аффективное расстройство. Но ее нестабильный эмоциональный фон может расколоть пространство, которое желательно бы не раскалывать. В «Маяке» ее подсобрали, но сейчас у всех бывших пациентов явно не самый лучший жизненный период. Рамки довольно сильно расширились, не всегда вмещаясь в поле эксперимента. Новая стезя, как у него, так и у них, посвящение, болезненная смута, ухудшение. Намеренное! Нельзя оставлять пациентов в здоровом состоянии – тогда их разум станет слишком скучно препарировать. Но проблема в том, что расшатанная колесница не держит строй. Рубен ломал голову, сидя в своем кабинете. Что делать с его экспериментом? Он обречен на провал! Ложная дилемма, да: быть либо с устойчивыми пациентами, но с неинтересным содержимым, либо оставить все, как есть, но не организовать целостность мира STEM. В чем смысл фильма, если кадры в нем разорваны? Смотреть на отдельные кадры, не видя общей картины? Тогда мы снова приходим к началу: эксперимент нежизнеспособен. Гипносинтез? Плохо помогает. Филипс вчера рыдала, как плакальщица возле могилы – Кейт доложила о ее состоянии. Отправить к Хоффман? Но нельзя же всех повесить на Хоффман! А у него уже другой статус, он – больше ученый, нежели врач. Лиминальная стадия пройдена. Ученый убил эскулапа. Разум убил профессиональную этику. Всесилен, и уже расторгнул договор с обществом, подписал кровью коллег новый договор – со сверхпричинным, сверхдогматическим светом. И свет этот уже сочится из его глаз, угол обзора расширен, утопия отвергнута, и да здравствует новое мироустройство! «Мысли без содержания пусты, созерцания без понятий слепы».* STEM без образной сети пуст, а значит бессмыслен, образная сеть без STEM не модифицирована в технохимическом устройстве, а значит скрыта. STEM – конструкт, сознание – запутанный, если распутывать, но если схватывать в целом – единственно доступный феномен для самое себя. Да! Тот светящийся шарик – это ли не точка исхода, где соединены все скрытые возможности STEM? Как та самая точка сингулярности? Из сингулярности развернулась Вселенная - из сингулярной отметки на абсолютно чистой карте развернулась корневая система искусственного мира. В каждом ответвлении – чья-то моральная дилемма перед папертью, чей-то сосед, что ровно в полночь запирает окна и жует табак, чей-то немой укор, чей-то суровый выговор без последствий, чьи-то родственники, что некритичны к новостям по телевизору, сахарный смешок той самой дочери подруги матери, жуткое старинное зеркало, стоящее в коридоре родительского дома, запах монпансье, случайный порез от цветной стекляшки, упавшая невзначай визитная карточка. Да что угодно! Секреты. То, чего мы не замечаем за общим ходом вещей, то случайное, что формирует фон, в который мы интегрированы как источники суждений. STEM – это схема случайностей, фигура обломков, холодное одеяло, под которым ощущаешь каждый волосок. Верить в четкий план, разумеется, хотелось, но Рубен понимал, что любой план несовершенен, в любом плане заводятся короеды. Может быть, поговорить с Хименесом? Все-таки бывший преподаватель довольно неплохо ему помогал. – Добрый день, над чем работаешь? Надо же, призвал телепатически что ли? Дверь открылась достаточно громко, но наваждение еще нужно с себя смахнуть. – Добрый, да вот пытаюсь кое-что понять. – И что же? – Марсело притащил с собой свой улун и решил заварить чай к полднику. У мужчины появилось навязчивое желание поухаживать за Рубеном. – Это что, чай? – Кофе вреден для здоровья, ты на нем посадишь желудок. Чай не хуже бодрит, поверь мне! – убеждал Марсело. – Не знаю, что делать с Уизерсом. Был моим пациентом, я его вчера упоминал. Ему нужен напарник, или какая-то основательная психическая интеграция: не выдержит. Мне с утра доложили, что вчерашние первопроходцы чувствуют себя паршиво, мой метод не помогает их собрать, разве что повторить сеанс… А в этом, очевидно, плоде долгой, настойчивой и бессмысленной селекции, приведшей к такому немыслимому сочетанию заболеваний, скрыт потенциал, я чувствую. – Это который Лесли? Я вообще его еще не видел, или видел, но забыл. Кажется, альбинос? – уточнил Хименес. – Да. Вдобавок альбинос. Природе не занимать фантазии, – фыркнул Рубен. – Расскажешь мне подробнее о нем? Сколько лет ты с ним работал? – Три года у меня лечился. Интеллекта как у десятилетнего, аутичен, хотя вроде как мне рассказывали, что с кем-то пообщался, рисовать очень любит, могу потом показать то, как он изобразил себя в последний раз. Я давал ему ментальную карту, и в одном из пунктов он указал желание нарисовать себя снова, я ему дал лист, подождал, а потом лицезрел призрачное существо без рта с руками-граблями. Глаза есть – рта нет. При этом в карте он обозначил огромную территорию под тайные желания, а пункт отметил всего один, и знаешь, как подписал? «Нет». Я ему говорю: «Ну, нет так нет». Потом он внезапно разволновался, начал говорить, что случится что-то ужасное, причем не только с ним, но и со мной. Я тогда остался озадачен. Попытался успокоить его – но он зарыдал и не позволил прикоснуться к себе, отдал его медсестре, она дала транквилизатор – вот, собственно, все. Я не верю в предсказания, но все эти карты и рисунки вызвали приступ, чего раньше не было. Я не уверен, что он выдержит сеанс на данном этапе испытаний, но желание посмотреть ему в голову велико. Как думаешь, подождать или сегодня же внедрить его? – Викториано отпил из чашки бледно-желтую жидкость, и с удивлением обнаружил, что вкус ему нравится. – Я бы не хотел лишний раз взывать к предусмотрительности, поскольку это твой механизм, но, полагаю, надо повременить. Он не сможет ничего построить, если настолько нестабилен. Впрочем, как и другие твои подопытные. Рубен приподнял бровь. Серьезно? С чего бы? Но Марсело говорил дальше: – Ты не даешь им лекарства, но это ни на что не повлияет. Метод не работает, как я думаю, потому, что нужно действовать радикальнее: отними у них самое дорогое, что у них есть – надежду. Сколько было бунтов? Их не подавить кулаками. Здесь не с волей работать нужно, и уж точно не делать лоботомию, как это любили в двадцатом веке… – Повредить стриатум! – осенило Рубена. – Все верно, отличник! – шутливо сказал Марсело. Рубен возвел глаза к небу. – Но нейродегенеративные заболевания?.. А если затронуть только астроциты? Избирательное воздействие на астроглию? Токсическое? – выдвинул версию изобретатель. – Стоит попробовать, почему бы и нет. Думаю, в «Мобиусе» смогут синтезировать флуоросцитрат или структурный аналог глутамата? – Инъекции в префронтальную кору, стриатум и миндалевидное тело. Нужно поговорить с химиками, – сделал вывод Викториано, и уже было хотел подняться со стула.** – Сначала чай допей, – хихикнул Хименес. Рубен был не то чтобы ошарашен поведением своего коллеги, но от такой заботы все равно было немного дискомфортно. Нынешний коллега, бывший наставник, бывший любовник – но только не мамочка! Но все-таки стоит еще немного посидеть и подумать. Кстати, нужно посмотреть акции кого-то, кто был уже почти вылечен и приехал на полигон во вменяемом состоянии, и все прошедшие два месяца был более-менее стабилен. Попались на глаза данные двух пациенток с очень разными заболеваниями, но сращение каким-то образом получилось, и нарциссическое расстройство личности Агаты подошло шизофреноформной Люции по акциям. Возможно, Люция тоже, еще до своего настоящего заболевания, в преморбиде, была эксцентричной и самовлюбленной особой. Рубен не занимался ее лечением и не знал деталей. «Номер 3, испытуемая – Фурман, Люция. Диагноз – F20.8. Маркер – кисть. Кисть принимает формы или кисти руки, или кисти художника. В первом случае она похожа на крыло летучей мыши, во втором – на черную трость с набалдашником в виде головы лошади. Ассоциируется с балами и скорбью. Ассоциация неустойчивая, но образ яркий. Номер 35, испытуемая – Галбрейт, Агата. Диагноз – F60.8. Маркер – карнавальная маска. Маска белая, чередуется с лорнетом, имеет заостренные зазубренные части и красные перья, плачет золотыми слезами. Ассоциируется со стыдом. Ассоциация устойчивая. Сращение синт-мэморитом. Акция Альфа: женщина в карнавальной маске стоит на сцене под светом софитов, ей не рукоплещут, у нее горят уши, ее бьют черной тростью по спине. Акция Бета: кисть без руки хватает трость, откручивает набалдашник, он превращается в живую лошадь, у которой подбиты ноги. Акция Гамма: художник изображает человека с головой лошади, он вырывается из портрета и убивает уколом красного пера в зрачок. Акция Дельта: на балу горят свечи, мужчина видит призрака женщины в лорнет, внезапно в окно влетает лошадь, разбивая стекло на множество мелких осколков, один из них попадает в часы на стене через силуэт призрака. Акция Эпсилон: трость с головой лошади скорбит, пьяный слуга неправильно подает руку госпоже. Акция Дзета: женщина в маске скачет на лошади, ее волосы кроваво-красные, все смотрят на нее и желают подарить весь мир. Акция Эта: бал заканчивается похоронами. Акция Тета: на сцене актриса убивает соперницу тростью, внутри которой спрятан кинжал, черная кровь соперницы пахнет розмарином. Акция Йота: балерина плачет от стыда золотыми слезами, ее глаза разрывают лицо, и все это видят. Акция Каппа: на похоронах вдова в черной вуали флиртует с призраком погибшего брата ее мужа, кладет их фамильную трость в могилу. Акция Лямбда: золотые слезы сплетаются в силуэт богатой и знатной дамы из высшего света, она не следит за временем на часах с зазубренными и острыми стрелками. Акция Мю: жена аристократа давно погибла, но ее дух бродит по фамильному склепу и плачет, ворует у мужа лорнет за лорнетом и прячет. Акция Ню: актриса падает со сцены, с нее сваливается маска, обнажая отвратительное изуродованное лицо, ей мучительно стыдно и страшно. Акция Кси: замок становится черным, из него на полной скорости вылетают лошади, покрытые кровью, из окон струится золотая вода. Акция Омикрон: золотое озеро порастает красной осокой, на его дне растут маски. Акция Пи: тело красной лошади хрустит, растягивается в длину, становится тростью. Акция Ро: аристократка летит из окна замка и падает в черное озеро, растворяется в нем, а затем озеро становится стеклянным, как бы зарастая черным льдом, а потом из окна в озеро падает лорнет и раскалывает лед. Акция Сигма: белая маска висит над сценой, на сцене раскиданы игрушечные лошади, кого-то бьют тростью, он кричит. Акция Тау: бал в самом разгаре, призрак женщины танцует с человеком, часы в зале останавливаются и начинают плакать красными слезами. Акция Ипсилон: над замком встает красное солнце, все участники бала мертвы. Акция Фи: женщина с тростью скорбит возле могилы, наполняет слезницу черными слезами, слезница выпадает из ее рук, могильная земля впитывает жидкость, и на могиле вырастает цветок, листья которого напоминают лорнеты. Акция Хи: время течет медленно, странные маски перемещаются по залу, где проходит бал, без своих владельцев. Акция Пси: на актрису никто не обращает внимания, она смертельно ненавидит, ее руки становятся похожими на крылья летучей мыши. Акция Омега: танцовщица плачет золотыми слезами возле трупа лошади». Да, образы любопытны, правда, странно, что они такими получились, ведь состояние обеих пациенток улучшилось (правда, все равно не было стабильным настолько, чтобы поставить ремиссию). Но болезненность будет сохраняться, ведь обе эти молодые женщины уж точно получили психологические увечья, из-за которых пострадали психически. Да, нужно найти их досье… – Тебе еще что-нибудь нужно? – поинтересовался Марсело. – Мне нужны досье на Фурман и Галбрейт. – Может быть, позвать твоих коллег? Хонеккера, к примеру? Ты вообще взял сюда тех, кто занимался этими леди? – Фурман занималась Холли Кроуфорд, а врача, который лечил Галбрейт, я не забрал, – ответил Викториано. – Мне нужна Кроуфорд. Хименес распорядился позвать женщину-психиатра. Холли подошла минут через пятнадцать, и поинтересовалась, что от нее требуется, Рубен спросил ее о Люции. Видимо, досье где-то затерялось… – Мистер Викториано, у вас должны быть все досье, разве не так? Хорошо, Люция была сильной девушкой, практически выздоровела... Ее симптомокомплекс сложно было отнести к какому-то конкретному виду шизофрении, поэтому я поставила ей шизофреноформное. Синдрома Кандинского-Клерамбо у нее не наблюдалось, в отличие от остальных моих подопечных с расстройствами шизофренического спектра, зато слуховые галлюцинации и идеи преследования были. Течение было благоприятное, но она часто думала о смерти. Нет, не о лишении себя жизни, просто о том, что нас ждет после того, как мы умрем. Рубен поблагодарил Кроуфорд и отпустил. Да, образы смерти были явно не от Агаты, которая, благодаря своей истерической патологии, сосредотачивалась на более поверхностных театральных образах: маска, актриса, танцовщица... Но эти образы все же не формировали их с Люцией мир фундаментально, скорее, образы Фурман придавали ему закрученности, глубины и проработанности. Это было и с Уизерсом, Уайтом, Левандовским, Филипс... Так значит, в каждой паре есть тот, чьи образы доминируют, вплетая себя в партнера с тенденцией поглотить его? Нужно использовать доминанта для формирования общего мира с другими доминантами, и тогда вселенная построится? Похоже, что так. Но если сами доминанты повреждены, и сила их множится именно за счет повреждения? Но ведь Фурман почти пришла в себя! Да и Галбрейт уже давно пережила свой тяжелый нервный срыв. Нужно все обязательно выяснить в ходе следующих экспериментов. В этот же день по приказу Рубена были убиты все пожилые постояльцы «Маяка». Их вывели из помещения, где размещали подопытных, и прикончили пулей в затылок. Викториано отправил Марсело к химикам, чтобы тот спросил их о том, синтезируют ли они нужные для опыта вещества, те ответили, что это вполне можно устроить, но придется подождать. Опять ждать! Тогда нужно попробовать начать поиск доминантов. В паре Уизерс-Уайт доминантом оказался Уизерс, хотя, на первый взгляд, они с Уайтом делили мир на равных. Что-то было основательное, скрепляющее мир именно в «ангеле» его бывшего пациента, как и в «скелете» Левандовского: именно эти проекции создавали костяк, фундировали их общие с партнерами акции. Ангел-парит-птица. Часы-тикать-время-имматериальность-внетелесность-ангельность-сложные мистические действия. У Левандовского: скелет-кристалл-разрастаться-расслаиваться-умирать. Но усталость... Неужели Уизерс не выдержит? Или это усталость Уайта, вызванная его постоянно преобладающей тревогой? Стоит подготовиться к его внедрению, сначала распределив в капсулы доминантов. Но как это сделать? Может быть, сначала скрещивать доминантов в синт-мэморитных блоках? Тогда нужно будет скрестить Левандовского и Уизерса. Точно! Нужно этим заняться сегодня же! Иногда было сложно разобраться с тем, чья проекция лучше передавала личность испытуемого, ведь результаты опытов с нефизическим воздействием всегда «варятся в воздухе», подвисают вопросительными знаками с перспективой. Перспектива – это прекрасно, но это же и неопределенность. Смысл имеется, идея есть, есть проекция – но работает? Что толку бесплодно болтать – все равно придется ждать, и, видимо, довольно-таки долго. Хотя экспертиза его собственного вещества заняла не так много времени, работают они быстро, штат огромный… Нужно набраться терпения. И, может быть, немного отдохнуть? – Чай остыл. Ты вообще отдыхаешь? – Хименес, оставь меня в покое, ты и в университете пытался заменить мою мамашу, но сейчас это переходит всякие границы, – холодно и раздраженно ответил ученый. – Я забочусь лишь о нашем проекте: если ты будешь постоянно измотанный – что с тобой делать? Что делать со STEM? Ведь ты никому не делегируешь, я знаю, – попытался смягчить раздражение Рубена Марсело. – Ой, все-то ты знаешь! Вы с Маршем оба экстрасенсы, не иначе. Говорил мне при последней встрече, что я сильно давлю на Уизерса, и поэтому он мне ничего не говорит… – Не говорит? Да, я слышал твой разговор с Холли. Неужели вообще никак? – удивился Марсело. – Блокнот у него отобрали – теперь я смогу увидеть его сознание только в STEM, – сказал Рубен. – А ты не думаешь, что будешь уязвим во время подключения и после него? Помнишь вчерашних новичков? Одну подопытную вырвало и затрясло, другой заплакал, теперь они оба в ужасном состоянии... Не страшно? – поинтересовался бывший преподаватель. – А я что, похож на психа? – зло усмехнулся Рубен. – Ты говоришь не как психиатр, ну да ладно. Пойду работать и оставлю тебя в покое. Марсело вышел из кабинета своего ученика и направился в свой кабинет разгребать собственные оставшиеся дела. Черт, не получается! Делаешь для него – а он нос воротит! Правда, действительно малость перестарался, но с кем не бывает. Тем более для того, кто дороже всех проектов, научных статей и кафедр. Да, Рубен всегда был не в меру саркастичным, озлобленным, но все то время, что он учился, преподавателю удавалось поддерживать хрупкий мир, следить за тем, что он делает, и даже тогда, на выпускном, Викториано спровоцировал его сам! Будто чувствовал, чего больше всего желает Хименес. Но теперешние их отношения хотя бы не конфликтные настолько, чтобы полностью разочаровываться в собственных силах, да и Рубен пока проявляет только пассивную агрессию. После отбора доминантов, который занял пару часов, Рубен отправился в столовую, и по дороге столкнулся с Татьяной. Та стремительно глянула на своего любовника, тут же опустила глаза, и пролетела мимо, идя как можно скорей. Женщина уже работала с Юкико, у них было три сеанса психотерапии, во время которых бывшая медсестра рассказывала Хоффман о том, насколько ей плохо, насколько она подавлена и напугана, не называя имени того, кто всему виной. «Татьяна, вы должны расстаться с этим человеком, посудите сами: он, конечно, удовлетворяет вас в постели, но его отношение к вам, мягко говоря, ужасно. Вам стоит беречь себя». Хоффман предполагала, что это за человек; она давно заметила двусмысленность взглядов, бросаемых Татьяной на Викториано, но, как настоящий психотерапевт, старалась никого не судить. По крайней мере, открыто и устно. Первое впечатление было подпорчено основательно, но то были лишь подозрения и догадки. Татьяна ненамеренно рассказала японке, что встречается с человеком, на которого ей жаловалась, хотя это было не так. Рубен был явно важен для Гуттиэрез, и влекло ее что-то опасное в характере ученого. По крайней мере самой Юкико стало немного не по себе после первого сеанса с Татьяной. Последняя решила рефлексировать больше, и вообще прекратить общение с теперь бывшим любовником, хотя такое решение далось ей непросто, более того, она еще сомневалась в том, что у нее выйдет игнорировать того, кем она восхищалась, того, кого желала так сильно, что сможет она поставить преграду, расставить личные границы. Ее психика, как поняла Юкико, была уже повреждена общением с Рубеном, но, разумеется, об этом всем заявлять не стоит, стоит хранить нюансы их общения с Татьяной в тайне. С этическим кодексом играть не следует. В столовой собрались Ричмонд, несколько его коллег, пара специалистов из «Мобиуса», которые присутствовали на той неформальной встрече в комнате отдыха, Хонеккер, Кроуфорд и Хоффман. Марсело подошел позже, уже тогда, когда Рубен, придвинув стул, сидел в большой компании. –…и тогда я просто переключил канал: глупо было рассчитывать на электорат, у них же мозгов нет! – О чем беседа? – поинтересовался Марсело. – О прошлых выборах, – ответил Рубен. – Я был бы рад, если бы в Кримсоне новым мэром был Рейнольд Морган, но люди проголосовали за какого-то пафосного пустослова, забыл, как его имя. То ли еще будет! – Но нам все равно отсюда уже никуда не деться, и кого бы ни избрали в Кримсоне – это уже не наша забота, – сказал Марсело. – Я работаю с теми сотрудниками «Мобиуса», что оставили семью, – начала Юкико. – Амбивалентное состояние этих людей длится примерно год, потом они привыкают, смиряются. Но прийти к тому, что работа важнее, проекты важнее, практически невозможно. Люди так привыкают к близким (что вполне естественно!), что много лет жалеют о своем решении работать здесь. – Мистер Викториано, вы, наверное, оставили в городе семью? – вопросила женщина из команды Юкико. – У меня нет семьи, – начал Рубен… – Он просто живет работой, Хэлен, – перебил Хименес. – У него нет других желаний. Alta petunt.*** – Вы делаете из меня невротика-трудоголика, Хименес. Благо, я еще не начал сортировать книги по алфавиту, – пошутил Викториано. – Время – вот что непостижимо, мы не знаем, сколько нам отведено, и наш долг потратить годы с умом. – Хорошо, если вы ее сохранили. Книгу, что я вам дарил. Рубен сощурил глаза на мгновение, а потом до него дошло, о чем говорил его бывший любовник. Он специально вызывает эти воспоминания? – Сохранил, не беспокойтесь. Но из дома не забрал, пусть прочтут новые жильцы, если, конечно, они не окажутся нишевой ветвью эволюции, – саркастически предположил Викториано. – Вы перевезли библиотеку в «Мобиус?» – поинтересовалась Хэлен. – Большинство книг я держу в своей голове и могу процитировать наизусть, – ответил изобретатель. – Но несколько взял, разумеется. Для отдыха. Люблю писателей рубежа XIX-XX веков. Скажем, Томаса Манна.**** – А вы путешествуете? – вдруг спросил Ричмонд. – По сознаниям пациентов, – бросил Рубен. – И эти путешествия – самое интересное, что есть на земле. Ни Бранденбург, ни Берлин, ни даже сады Семирамиды не сравнятся с прицельным копанием в чужой голове. Да, могу я поговорить с химиками? Мне нужно синтезировать одно вещество для исследований, даже два, но химики из отдела четыреста двадцать пять вообще не торопятся мне помогать. – В том конце зала, – начал Ричмонд, указывая пальцем на двух мужчин, – Сидят два химика из другого отдела. Позвать? Рубен, конечно, желал делать все сам, но бродить по «Мобиусу» и искать новых нужных ему людей было муторно и долго, ведь он не знал, где их отделы, поэтому ученый принял предложение Джона. Эти химики оказались более сговорчивыми, и пообещали доложить сегодня же своему начальнику о том, что нужны флуоросцитрат и L-аминоадипиновая кислота. Дело продвигается, причем быстрее, чем с теми, первыми химиками, не нужно долго ждать! А Хименес пусть скажет тем, первым специалистам, что их услуги больше не нужны. После обеда Рубен поинтересовался у Кейт судьбой стариков, та ответила, что они ликвидированы. Состояние Аманды все более плачевно, Левандовский же оправился и спокоен. Не зря Викториано избрал его доминантом! Рубен, от нечего делать, лично заглянул в отсек, где были подопытные, впервые за эти месяцы. Левандовский смерил его уничтожающим взглядом, на что Викториано усмехнулся. – Вы меня лечили! Какого хрена?! – возмущался поляк. – Я нашел достойное применение твоим мозгам, Ян. Готовься, – угрожающе ответил Викториано. Ян был в смирительной рубашке, поэтому не смог двинуться, но яростно зашипел, словно змея. – Уизерс! Лесли испуганно обернулся, и чуть не свалился с кровати. – Уизерс, ты тоже готовься. Тебя ждет путь через лес. Не забудь краюшку хлеба. Викториано с улыбкой покинул отсек под ругательства бывших пациентов «Маяка». Лесли был в прострации. Ян обеспокоенно подбежал к его кровати, чуть не споткнувшись: благо, ноги не связали. – Лесли, я знаю, что он будет делать с тобой! Он положит тебя в холодную ванну, подключит к какому-то механизму, ты увидишь воспоминания из детства, а потом твоя голова взорвется к чертовой матери! – все говорил и говорил поляк. – Постарайся вспомнить как можно больше моментов из детства, и если увидишь разломы на земле – беги! Не доверяй тому, что видишь! Альбинос не понимал, что ему хочет сказать мужчина, но на всякий случай принял к сведению. Тоннель превращался в кольцо, сжимая их в каменном танце, скручивая руки белым полотном, выворачивая цветущие транквилизаторами суставы, переставляя извилины, перемежая страхи, закупоривая волю, порождая корпусы крупинок социации***** Треплет по плечу Ян, голубые глаза его порхают косяками ласточек, дворец рушится и превращается в склеп. Горящие свечи плавятся, как предсмертные напольные часы, маятник качает пыльные секреты, стрелки бегут, и скоро пробьет полночь для них для всех, черная и многоголосая, как католическая месса при свете десяти радужных солнц, от каждого – по лучу. Лучи надежды еще теплились во многих из испытуемых. Лучи сходились в одной точке – точке на затылке. Рубен давно не проделывал свои «фокусы» с Лесли и Левандовским, последнему так вообще ничего не помогало до недавнего времени. Просто Ян стал общаться с Амандой, они поддерживали друг друга, словно гребцы, ведь они были в одной лодке. Лодка эта шла по быстротечности, на нее обрушались множественноугольники Викториано, сковывающие их в гиперкубической боли. Нереальность происходящего была и правда схожа с гиперкубом: «Мобиус» стал иным измерением, парком жутких аттракционов под палящими моргающими операционными лампами, под навязчивыми идеями и железной хваткой вокруг горла. Голова болела не только в височной доле, но и в лобной. Биоэлектрическая война. Сопряжение воль. Дезадаптация. Клетка. Что с самосознанием? Подавленность и скорлупа. Редкая кормежка, ужасный уход, злобный цербер и тайный кардинал страданий. Многие стали догадываться, что Викториано не только врач, но и ученый, хотя почти никто не знал о его статьях и разработках. Главврач – и только. Но теперь, когда он навестил всех, большинство начало догадываться, что участвует в каком-то масштабном проекте: масштабном с точки зрения идеи и с точки зрения опасности. «Маяка» больше нет. Большая часть подопытных ужасно тосковали по родным, сотни раз пытались попросить у Кейт телефон еще в самом начале, не понимая, что выхода нет. Dum spiro, spero.****** В то время, как Викториано размышлял и работал, всех поглотила скука, начала угнетать подкорку, а страх – рыболовная сеть. Они все в рыболовной сети, маленькие рыбки, ученый их выбросит на берег, затем их чешуйчатые тела иссушит солнце, медленно, мучительно. Горе витало в отсеке. Лесли пыталась поддерживать рыжая женщина, к ним присоединилась Анна, которая так и не разговаривала с Амандой, но потом девочки поплакались друг другу и помирились. Анна была, с одной стороны, и рада тому, что теперь ее не преследуют дилеры, но, с другой стороны, перспектива подключаться к какой-то машине, а потом извиваться от боли в голове, как это было с Яном, была эшафотом. Вот, через пару дней, тебя поведут на казнь, колесуют, четвертуют или сожгут, раздробят суставы огромной металлической палкой. Ян, несмотря на свою низкую социальную приспособленность, тоже объединился со всеми и стал уговаривать Лесли не плакать, но альбинос, как только услышал о том, что ему придется к чему-то «готовиться», зарыдал в одеяло так громко, что не мог не вызвать у рыжей женщины и остальных сочувствие. Он был самым странным из всех, по мнению бывших пациентов «Маяка», самым оторванным, самым оборванным маленьким нищенкой, который зарывается в солому, чтобы не чувствовать запаха собственного страха. Взрослые жалеют детей, пытаются разорвать череду смертей, но Викториано никому не позволит волить, кроме себя. И все это понимали. Пациенты организовали что-то вроде групповой терапии, стали ближе знакомиться друг с другом, рассказывать истории из жизни, чтобы страшное ожидание было не столь мучительным. Они прикинули время (в комнате не было часов), когда приходит Кейт, и за десять минут до ее появления стали вести себя максимально понятно, но, когда надзирательница уходила, садились на пол в круг и беседовали, многие держались за руки. Им уже было нечего терять. *Обычно я не указываю такие привычные для меня вещи, не разъясняю, но в данном случае как-то хочется указать источник. Это «Критика чистого разума», стр. 69 моего издания. Трансцендентальный идеализм Иммануила Канта, которым я очень давно занимаюсь. Да, я типа смешиваю все, но для постмодерна это норма, и вообще очень удачно сочетается с моим пониманием сути STEM))) Я беру только необходимое. **Нет, это не случайные слова, если вам сначала так показалось. Я перелопатила кучу литературы в сети, в которой говорилось, что экспериментальный паркинсонизм еще недостаточно изучен, а почему бы тогда не дать его в руки Рубену? А еще я испытываю странное дежавю, будто читала это все раньше, но это можно списать на недавний психоз и гребанную бессонницу. ***Высоты зовут (лат.) «Энеида» Вергилия. ****Это не перетаскивание собственных интересов на персонажа, я сама Манна не очень люблю. *****Социация (или связка) – понятие современной социальной философии, обозначающее беспричинную либо событийную связку двух или более акторов в их взаимодействии (социальных действователей; да, у меня было это слово, и я его написала правильно, и не стоит искать публичной бетой ошибку здесь). ******Надежда умирает последней (лат.)