Лезвие агата

Мир состоит из границ. Нет границ – нет и мира. Границы проходят между всеми вещами мира, но и все, что есть, потенциально наталкивается на свою границу во всем, что не есть оно. В свою очередь, всякое нечто является границей и краем другого и для другого, которое оно не просто ограничивает, но и формирует. Всякое тело граничит с другим телом, будучи само по себе границей, за которой находится иное. Такова структура мира, функционирующего согласно закону границы, закону различия. (Оксана Тимофеева. Если б не было ничто).

И почему они так похожи на летающие острова без мостков? Каждый патологичен, каждый травмирован. Орбитокласт соединяет три звезды – STEM соединяет десятки индивидов, вместе – две сети, и он, он такой один, звездные врата. Шутка ли – всякий раз строить воздушный замок и ждать урагана, который его растащит на спиральные облачные всполохи? Спираливеет их разум, и скоро, скоро поглотится и малая толика их воли, скоро синтезируют необходимые вещества. Надежда. Ее больше не будет. Время стремглав, стрелки странно убивают, и хочется будто бы замедлить скорость, но никак, ведь если ты начал дело – заверши его. За три девять земель они от него самого, от Создателя, который сеет семя знания, чтобы ацефалы превращались в белые, чистые цветы, сплетенные и сплоченные в одном поле, в поле, наэлектризованном холодным светилом, рядом с которым вращается генератор, а мысль – гало. Калибровка как улучшение, уточнение. Первая, вторая… Безрезультатно. Ночами расчерчивал корпус и части, его образующие, еще будучи стажером, а потом уже штатным психиатром, орудовал карандашом и транспортиром между чашкой кофе и безразличием по отношению к какой-то девушке без имени и лица, что хотела быть его пассией, но отвергнутой, разбитой. И поделом. Но это было без плана, сначала способ скоротать вечер, а затем – цель жизни. Хаотизация? Структурация? Выкинут и даже не посмотрят, заберут его проект себе, и назначат Хименеса руководителем (тьфу!). Какова ценность его проекта, если механизм построен, но ничего не выходит? По чертежам все должно работать! Может быть, не ставить цель сделать красивый мир, оставив цель создать хотя бы какой-то? Вполне себе. Эта идиотская любовь ко всему изящному осталась от родителей, которые понесли заслуженную кару, так что же – оставлять ее в себе? Но причем здесь изящество, если мир в принципе не строится, любой? Каждый, кто побывал в его машине, трясется от ужаса, рыдает, как младенец. Кейт опять сообщила, что Левандовский плакал навзрыд, и глаза Рубена уже закатились сами собой. Но Филипс держится молодцом, ее точно нужно оставить как основного претендента на продолжительное пребывание внутри миров изобретения. Но Уизерс удивил даже его. Еще день назад Викториано потребовал его, Левандовского и Бауэрмана в лабораторию. Лесли с утра было дурно, еды им не дали, аргументируя тем, что «сразу же после погружения выйдет наружу», чем еще сильнее напугали альбиноса. Робин уже побывал в STEM, побродил по какой-то заброшенной стройке, усеянной жуками с переливающейся спиной, забрел в кафе, названное на каком-то славянском языке, расположенное на углу мощеной неприязнью улицы, где у бариста отсутствовало лицо, кофе был кровавым с ломтиками ногтей, а у соседки лет восьми были перекошенные начесанные хвостики и чулки в сеточку. Было неприятно, парень вынес стоически, его даже не вырвало, и он плакал всего полчаса. Однако голова раскалывалась двое суток. Настало время Лесли. Уизерса разбудили рано, подняли и толкнули к выходу, как Робина и Яна. Ян подмигнул альбиносу, мол, все будет хорошо, я рядом. Поляк хотел позаботиться о парнишке: больно жалостливым был его взгляд, больно тряслись руки светлого пергамента, а слезы уже подступали к горлу. В лаборатории Викториано уже почти встретил их заинтригованный: наконец-то Уизерс познает все прелести его механизма! Но… – Мистер Викториано, вас желает видеть начальство! – Какая-то девушка с папкой вбежала, выпалила, и тут же унеслась. Тьфу! Да что за чертовщина с утра! Рубен собрался было выходить… – Рубен, доброе утро! – Марсело добежал до ученого, последний машинально пожал ему руку. – Важный день – а меня вызывает босс! – раздраженно сказал Викториано. – Слушай, ты не против будешь провести опыт вместо меня? – Только рад. Надеюсь, не случилось ничего плохого, – подстраховал его Хименес. – Иди, я сделаю все как нужно. О! Ввели подопытных. Лесли подтолкнули к Марсело, альбинос выглядел не то чтобы растерянным, скорее, ужасно напуганным. У него немилосердно сосало под ложечкой, а слезы… слезы вырвались практически мгновенно: парень увидел механизм. Огромный сверкающий корпус его возвышался на десятки метров, наверху будто была гигантская звезда, немыслимое количество человек в белых халатах сновало вокруг, мигали мониторы, а этот доктор с лысиной выглядел… не особенно дружелюбно. Уизерс не выдержал и закричал, соленые дорожки полились из его глаз, через пару мгновений став целым фонтаном, он обхватил взъерошенную голову руками и опустился на пол. – Эй, ты, кажется, Уизерс? – мягко спросил его Марсело. – Полно реветь, механизм уже неплохо испытан, ничего страшного не будет. Дженни! Для сто пятого подготовь капсулу. Поднимите его! Все еще кричащего Лесли схватили за руки и потащили к капсуле, он упирался, лупил ногами воздух, но тащившие оказались сильней; альбинос что есть силы пнул мужчину в белом халате по ноге, мужчина выругался, и дернул так, что парень взвизгнул. Его поместили в ванну, обвесили проводами, девушка неподалеку взялась за запись, окликнула соседку, та отдала ей какую-то папку. Яна и Робина отвели в другой сегмент круга, и Уизерс уже их не увидел. До погружения. – Погружение в STEM через три… два… Лесли будто ударили в грудь и голову с размаху. Он почувствовал, что нечем дышать, стал, словно рыба, открывать рот, пытаясь глотнуть воздуха. Его начало будто бы засасывать водоворотом впечатлений (своих ли?), парень стал падать куда-то вниз, барахтаться и визжать что есть силы, насколько хватало голоса. Так и охрипнуть недолго… В голове шумело, все вокруг вертелось в адской чернильной смеси, и вдруг он подвис в воздухе, шумно выдохнул и опустился на какую-то поверхность. Дорожка… Лесли, все еще держась за кружившуюся голову, кое-как поднялся, сделал шаг, и тут заметил в конце дороги кусочек реальности, словно лаз. Туда можно залезть? Уизерс подбежал, радостный, ухватился за намозоленный перистый край какой-то бетонной плиты, влез, и тут… Свет! Парень зажмурился и, для надежности, закрыл глаза ладошками, а потом, как только понял, что ему ничего не угрожает, убрал руки. То, что он увидел, поразило, да так, что Уизерс в ужасе отбежал назад, но выход уже пропал. Пеплом замасленные солнца: зеленое, синее, лазурное… Штук десять ослепляли, едва ощутимо грея. Лесли будто сканировали их тепло-холодные лазерные лучи. Впереди маячил чей-то огромный дом, запелёнатый ощущением давнего нахождения и множества ассоциаций: будто кружевные, прянично-страшные фронтоны усеивали сплетениями и двери, и заглатывающие в себя невесть откуда взявшийся снег круглые сытые окна. Дом сконструирован из леденцовых стен, увитых ощипанным плющом… Выглядит такой сказочной неожиданностью! Лесли подбежал к строению, и услышал рафинадный детский смех с потаенной угрозой. Что это? Нужно зайти во двор… Парень толкнул калитку, и та поддалась. Во дворе его ждали желто-красные качели с очень высоко расположенными деревянными сидениями, на которые если и можно забраться, то только разбежавшись и прыгнув, зацепиться за металлический край, овивающий сидушку. Качели! Уизерс улыбнулся, почему-то одновременно испытывая чужеродную известь боли, скребущую его хрусталик. Он подобрался, попытался залезть, скреб пальцами по деревянному сидению, раскачиваясь, и, наконец, упал на коленки. Синяк будет… Он отошел чуть дальше, разбежался, и наконец ухватился руками за низ держащих сидение крашеных балок. Он раскачивался, пока с трудом не залез, и тут внезапно ощутил себя грифом. Птицей, которой никогда в жизни не видел. Он понял, что качели – это гнездо, и вокруг него стали появляться собранные кем-то веточки бузины. Почему именно они – Лесли не понимал. Видел ли он такое раньше? Где он? Захотелось взлететь и больше никогда не видеть этот сказочный злой дворик… Внезапно детский смех сменился ожесточенным, мучительным криком, пронзившим своим звоном уши альбиноса. Тот сжался в комочек, и обнаружил, что земля под ним превратилась в топь. Грязь вперемешку с комками земли и илом, сорная травка с уже испачканными в коричневой жиже редкими цветками… Он такие видел когда-то… Лютики? Колокольчики? Внезапно откуда-то исстари грянул церковный колокол и посыпались молитвы. Почему-то появилась ассоциация с цирком, промелькнули слоны с выжженными крестами над хоботами. Лесли захотел уже избавиться от этого наваждения, попробовал помахать руками, чтобы взлететь, и… У него получилось! Он подлетел к матово-черной двери особняка, и приземлился на пороге. Порог отдавал деревенскими сенями. Пахло гарью. Что происходит? Откуда у него это в голове? Почему он это видит? Зайти было нетрудно: дверь поддалась с первой попытки ее толкнуть. Внезапно альбиноса настигло ощущение, что он не должен быть в доме днем, и на мирок опустилась ночная пелена. Странно… Ночью же всегда страшно, а что может быть страшнее ночного пустого дома? Лесли показалось, что дом пустой, но что-то внутри него шевелилось, твердя, что это не так. В холле было довольно мерзко, настигала неуютная назидательность церковно-приходской школы, и, вместе с тем, какое-то глобальное чувство старины, словно его отправили в фильм. Внезапно дом ожил, загорелись кусочки воска в каких-то извивающихся полужидких подсвечниках. Пламя свечей было синим. Перед ним начали бегать дети… Салки? Сочельник. Ощущение сочельника нагрянуло и будто оттолкнуло от двери: он здесь лишний? Дети были одеты по-старинному, словно на карнавале, и носились с громким смехом. Из соседней комнаты доносился гомон взрослых. Дом отдыха? У Лесли зарябило в голове от чересчур сильного напора различной диковинной информации. Уизерс решил пойти вперед, и ноги сами понесли его куда-то в темные комнаты, где дети уже играли в прятки. «Раз, два, три… Робин! Ну ты и неповоротливый! Мэри уже пробежала мимо тебя дважды, а ты ее не увидел!» Уизерс прислушался к разговорам детей. «А пойдем в подвал!» «Туда нельзя! Мама не разрешает». «Ха! Трусишь? А мне не страшно! Что там? Привидение?» Второй мальчик захрабрился и обнажил белые зубы в ухмылке, а тот толстенький, которого, как едва запомнил альбинос, звали Робин, обидчиво сложил руки на груди и отвернулся. Внезапно из-под какого-то стола выскользнула девочка в красном платьице, и со всей силы хлопнула Робина по уху. «Не поймаешь, не поймаешь!» Девочка унеслась в подвал. Уизерс пошел за ней, его обогнал Робин. Он что… невидимый? Почему дети его не видят? Внезапно он почувствовал чей-то ужас, причем такой животный, что аж заурчало в желудке и захотелось согнуться в три погибели. Все вокруг начало меняться: стены слезали, как краска под растворителем, трансформируясь в совершенно другие. За окном теперь светило солнце. Или несколько. То день, то ночь… Лесли выглянул в первое попавшееся окно. Те же самые качели! Только вокруг них стали образовываться лунки, будто на поле для гольфа. Из лунок выскакивали маленькие пушные зверьки. Неожиданно пришло осознание, что нужно идти наверх. Лесли увидел широкую лестницу, застеленную цветастым ковром, и направился на верхние этажи. Комнаты почему-то были недоступны, и он ходил по коридорам. Внезапно возле ванной (ванной?) он обнаружил записку. Альбинос подбежал к ней и взял в руки. На клочке бумаги была изображена стрелочка, нарисованная детским мелком. Наверх? Еще выше? Шух! Что-то пронеслось буквально в миллиметрах от его плеча, и стало так холодно, будто душу вытянули… Ладно, нужно идти дальше. Может, он наконец выберется отсюда? Стрелочка указывала на винтовую лестницу с привкусом телесных наказаний. Будто кто-то когда-то по ней брел, боясь дотронуться до собственной спины, испещренной ударами трости. Почему? Кто это? Лесли уже устал думать, и просто пошел по лестнице вверх. Она круто уходила куда-то в мансарду. Внезапно комната опять начала меняться, и ступени стали такими… мягкими? Запах матов, резиново-спортивный. Они падали и падали вниз, а Уизерс все карабкался наверх, боясь упасть вместе с ними. Куда они провалились? Там же до пола пара метров? Но сине-зеленых матов как не бывало. Комнатка в староанглийском стиле. – Эй, ты кто такой, и почему в моей комнате? – Мальчик в костюме сына английского лорда (Лесли уже не спрашивал, почему, как, и откуда он это знает, и с чего вдруг взял) насупился, сощурил глаза, и наставил на альбиноса игрушечный пистолет. – Ты меня видишь? – спросил Лесли. – Еще как вижу! Ты же не невидимка! Кто ты такой? – Мальчик сжал в руках игрушку. – Я Лесли. А почему другие не видят меня? – Какие другие? Я тут один, это моя комната! Уходи или получишь: я драться умею не хуже Билли! Кто такой Билли? Уизерс отошел на пару шагов и едва не упал: сзади был обрыв. – Я н…не могу! Там… там ничего нет! – Уизерс умоляюще взглянул на мальчика. Внезапно он услышал звуки гармошки, и кукла, что лежала на кровати мальчика, превратилась в кроху; ее сатиновое платье цвета пиона было слегка помятым, и девочка принялась приглаживать его фарфоровыми ручками. – Хьюго! Отстань от него! – девочка приняла боевую стойку, разбежалась, и сбила мальчика с ног. Тот шлепнулся на ворсистый коврик, и заплакал. – Эй, привет! Ты что тут делаешь? Я – София. – Я не знаю, где я! Какой-то доктор с лысиной меня отправил сюда, и мне надо домой, – сказал Лесли. Девочка стала забавно цокать языком. – Кристина! Выходи! Из резного шкафчика вдруг выскочила девочка постарше, стройная, как тростинка, в джинсовом комбинезоне и с копной черных волос, собранных в хвостик. – Софи, mon amie*, не устраивай балаган! Ты кто? – девочка-подросток внимательно стала изучать Лесли. – Я Лесли! Я уже сказал! – Уизерс уже немного разозлился: раз его пустили в дом – значит, его должны знать! – Мне показалось, что в доме никого нет, потом какие-то дети… – Смотри, он смеется! – мальчик, который уже поднялся с пола, вдруг схватил Лесли за щиколотки и попытался повалить на ковер. – Ай! Альбинос упал и приложился затылком; перед глазами поплыло. София соскочила с кроватки с жалостливым видом. «Они странно себя ведут», – пронеслось в голове парня. – Нас всегда трое, но мы умеем хорошо прятаться! – Эхо голоса Кристины разнеслось по комнате, словно по большой арене. И тут Лесли, на последних минутах сознания, увидел, как Хьюго прячется за шторку и становится ею, София превращается в куклу, а Кристина в шкафу становится драповым пальто с синей окантовкой. Лесли растерял картинку, все растворялось, превращаясь в убегающие лоскутки, но альбинос так хотел сохранить хоть что-то! Он завопил, ухватился за пол, словно после катания на карусели, но пол стал проваливаться, и парень угодил вновь на первый этаж, основательно приложившись головой. Ой! – Это дети отцовских друзей. Настоящий Робин вылез из-под лестницы, и уже направлялся к собрату по эксперименту. – Где я? – спросил у него Лесли. – Я так понял, это наши воспоминания, правда, странные какие-то. Дай руку! Уизерс подал Бауэрману руку, и смог подняться на ноги. Голова болит… – Что будем делать? – Лесли держался за голову, по руке текла кровь. – Пошли выйдем, мне никогда не нравился этот дом отдыха. Жили там с тетей Джойс, дядей Питом, и их детьми: Кристиной, Софи и Хьюго, когда мне было лет семь-восемь. Тогда еще гости были: тетя Грейс с Мэри, и еще полно других… Я помню, как Мэри мне дала по уху, я потом ей надрал зад, напугав в подвале, – рассказывал школьник. – Стой! Лесли напрягся. Он увидел, что ждет их в будущем: парк развлечений. В этом мире его предвидение работало точно так же, как в привычной реальности. Робин схватил его крепче за руку. – Ничего себе синяк! – воскликнул наконец Бауэрман, аккуратно подняв ближе к глазам руку альбиноса, не запачканную кровью из головы. – Это кто тебе поставил? – Ай! Не хватай! – Робин тут же отпустил. – Это те, кто меня тащил в ванну. Смотри! Там, впереди! Они уже вышли из особняка, и увидели почти эфемерную длань дорожки, ведущую куда-то вперед. Дорожка состояла из прянично-страшных фронтонов, разрубленных в мясо и хаотично прилепленных друг к другу. Юноши пошли по злому дворику, ступили на тропинку. Лесли захотелось нагнуться и рассмотреть ее: между ажурными зазубринами зияли бетонные куски, словно вырванные из стен, а также металлически-мармеладные заводные челюсти, из зубов которых выползали мыльные пузыри. Лесли поднес палец к пузырю, дотронулся до него, и тот лопнул. В нос ударил запах сахарной ваты и марципана. Юноши направились вперед, стараясь не оступиться. Шли они довольно недолго, минут десять. Вокруг, везде, куда только хватало взгляду, были эбеновые сытные тучи, величаво грозящие, и каждая молния извивалась раненым солдатиком. Воздух захватывал, как перед началом ливня, покалывало подушечки пальцев. – Эй, смотри! Теперь перед ними стелилась равнина непонятного цвета, связанная с воротцами фронтонной дорожкой. Дорожка стала обрастать комами земли, словно кость – плотью. Направо – поворот, усыпанный острой рубиновой галькой, окруженной редкой жухлой травкой, и черный шахматный лес. Поворот отстраивался стремительно, деревья проявлялись, как на пленке, вата туч гнездилась над ними. Грянул гром голосом злобного старика. Крученые воротца заржавленно зашелестели. Можно сюда… Погодите, а ведь это… – Робин, мне это снилось! – выпалил Уизерс. – Недавно! – Это было во сне? Ого! То есть здесь не только то, что мы помним, но и сны! А мне снится такая дичь, ты бы знал, – поделился школьник. – Не хочу встретить одно из существ, которые я видел. Да и тебе они не понравятся, поверь мне. Они решили не поворачивать, а пройти дальше. Всю дорогу оба глазели по сторонам. Робин все пытался вывести парня на разговор, но тот молчал. Где-то вдалеке, за парком, но чуть влево, была еще одна дорога, идущая, по-видимому, от одного из его выходов. Позади Лесли и Робина и за парком маячили дома старого города, словно вылепленные из муки кондитером или вырезанные из цветного картона: их плоские крыши и квадратные окна, острые шпили, резные карнизы создавали ощущение сказки в декорациях. «Словно в книжке оказался», – промелькнуло в мыслях альбиноса. Бауэрман снял с себя свои роговые очки, протер их уголком своей красно-синей клетчатой рубашки, и рубашки – к его радости – не больничной: одежда была такой, какую они носили в повседневной жизни, ведь, по сути, эти тела были лишь проекциями, тем, как они себя запомнили и перенесли в миры STEM. Лесли был в джинсах (как, кстати, и Робин, но в более светлых), черной футболке в тонкую белую полоску и ярко-синем кардигане. Ох, давно юноши не ощущали себя в привычной для них одежде! Лесли с удовольствием ощупал себя, застегнул деревянную пуговицу на кардигане, и поправил штаны. Они подходили к парку. – Знаешь, а я даже рад, что выгляжу как обычно: достала эта концлагерная форма, – признался школьник. Лесли мельком глянул на собеседника, но опять промолчал. В голове Робина промелькнула толика радости, что он попал сюда. Хоть эксперимент, но хотя бы не травматичный и интересный. Лишь бы монстров не встретить, ведь здесь возможно всякое… Из-за ворот парка доносился гомон и шум, хруст сухариков и шелест платьев, звуки аттракционов. Пахло горячей кукурузой. Парк был открыт, но рядом с входом стояла пузатая касса. Лесли и Робин постучали в окошко, заглянули внутрь, и женщина без лица замахала руками, сказав что-то на незнакомом обоим гостям языке. Пропускают? Юноши прошли без билетов. И вид им открылся занимательный. Горки петляли, словно гусеницы, деловито размещаясь где-то в середине парка, окруженные другими конструкциями. На горках катались, визжа, люди. Вот вагонетка подползла к самому пику, постояла, вырвав радостное волнение у пассажиров – и тут же обрушилась с грохотом вниз, потом вильнула влево, круто ушла вправо... Уизерс лишь однажды был в подобном месте, на день рождения; тогда Лиза купила ему сахарной ваты, и мальчик от души вымазался в ней. Отец тогда был на работе, да и мать пришла только вечером. Как иногда случалось с конфетами, мисс Уизерс решила сделать сыну подарок – сводить в местный парк развлечений. Лесли тогда носился, как оглашенный, играл во все, что видел, и даже выиграл огромного плюшевого зайца. Это был самый счастливый день его детства. Воспоминания нахлынули и накрыли собою, Уизерс отделился от Бауэрмана и побежал вперед. Его товарищ по эксперименту поплелся к сцене, по обе стороны от которой стояли франтами два фигурных фонаря с огромными желтыми плафонами. Музыканты были безлики, но играли неплохо, да и одеты были с иголочки. Робин заметил, что костюмчики у них какие-то… изумрудные! Изумрудные костюмы, и еще что-то вроде фиалковых или фиолетовых жилетов – никак не припомнить название. Рядом со сценой танцевало несколько парочек; молодая девушка со светлыми кудряшками заливисто хохотала, пока ее целовал юноша в коричневом пиджаке, они танцевали что-то среднее между вальсом и полной жанровой кашей, веселились: она цокала каблучками, а он притопывал штиблетами. Маленькая девочка в платьице в горошек прыгала, дергая за веревку большой пластиковый грузовик. «А здесь довольно мило», – решил гость. – «Но нужно бы посматривать за Лесли». Лесли с округлившимися глазами созерцал колесо обозрения. Крашеные кабинки двигались медленно, были заселены не полностью, недалеко бродил смотритель в полосатой форме. Парочка мальчишек сговаривались неподалеку, чтобы попасть на аттракцион без билета, прошмыгнув мимо смотрителя, но Уизерс не понимал, что они говорят. Сорванцы стали красться мимо мужчины, но он вовремя обернулся и ловко схватил одного за воротник. Второй бросил друга и спасся бегством. – Здесь красиво, правда? Лесли обернулся. Позади него стоял Левандовский с рожком пломбира. – Не хочешь прокатиться? – спросил поляк. – Это, кстати, Польша. Страна, из которой я переехал в Америку уже много лет назад. – У меня нет денег, – пожал плечами парень. – А здесь не нужно, это мои воспоминания. Иди на колесо. Альбинос вприпрыжку пробежал через турникет. Колесо как раз остановилось, и можно было садиться новым посетителям. Юркнув в кабинку, можно было закрыть дверцу и наслаждаться видами. Колесо тронулось, и стало поднимать гостей парка. Все выше, и выше… Лесли вглядывался в просторы, разворачивающиеся перед его взором, видел равнину, вокруг которой уже нарос пушистый подлесок, далекий странный дом отдыха, окруженный какими-то многоярусными домами, а с другой стороны строительные леса, свалку и жилой квартал. Внизу Робин подошел к Яну, они разговаривали, Ян размахивал руками. Со стороны стройки Уизерс заметил движение. Какая-то огромная, высокая фигура маячила там, направляясь к парку. Внезапно раздался отвратительный звук – смесь гудка паровоза и истерического вопля. Господи, что это? Альбинос запаниковал, заметался по кабинке, она угрожающе закачалась, поэтому пришлось лечь на пол и закрыть голову ладонями. Кроме него, никто, вроде бы, не паниковал… Внизу этот звук тоже был отчетливо слышен, и Робин напрягся. – Я знаю, кто это, – сообщил школьник Левандовскому. – Я назвал его мультизондом. Сейчас увидишь почему. Но нам надо бы отсюда убираться подальше. – А Лесли? – побеспокоился поляк. – Он передвигается не так быстро, поэтому колесо успеет завершить оборот. Я надеюсь, – добавил юноша. – Он из твоих снов? – Да, и его лучше не злить… Послышался топот длинных, тонких ножек. Мерзкое существо семенило к парку. На вид оно оказалось конструкцией из костей и страха: длинные вытянутые кости соединялись подобием сухожилий грязно-серого цвета с черепами, глазницы которых выпукло светились, словно диско-шары, кости «рук» заканчивались зондами, похожими на те, что используют при осмотре внутренностей желудка. Позвоночники и ребра формировали корпус, а семенил объект одиннадцатью скелетными ногами, обтянутыми пупырчатой кожей. «Голова» то и дело выдвигалась из-под тонкой кожистой поверхности, болтаясь на длинной кости. Передвигалось существо ползком, крадучись, подозрительно, то и дело клацая зубами. «Голова» высунулась из ворот, кость повернула ее вправо и влево, а потом сам объект уже забрался на территорию. – О, господи, и ты правда такое видишь? – Ян был в шоке. – Оно нам, надеюсь, ничего не сделает, если не трогать? – Он читает мысли и заставляет твою тень отделяться от тела, – пояснил Робин. – Он любит загадки, но не говорит, надо общаться телепатически, а это могу только я. А еще он любит желудочный сок, поэтому лучше не открывать при нем рта. И не думать о том, что ты убиваешь его, ни в коем случае! Ян поморщился и отпрянул назад. Робин же был и напуган, и восхищен: его существо теперь обрело практически реальные формы! Мультизонд вытянул один из зондов, сканируя им обстановку, стрекоча. Его тело вздымалось, косточки перекатывались в такт «дыханию» (?) Лесли едва успел выскочить из кабинки, и теперь присоединился к ним. Он схватился за Яна, испытывая животный ужас перед существом, последнее же проявило какой-то нездоровый интерес к альбиносу, поскольку направилось прямиком к ним, вытягивая зонд в сторону Лесли. Стрекотание так напугало последнего (что уж говорить о внешности!), что он вцепился в Яна еще сильнее и заплакал. Мультизонд издал урчащий звук, любопытствуя, вытянул главный череп, приблизился почти вплотную к стоящим перед ним людям, и адски сверкнул переливающимися глазищами. Ян, поддерживая за руку вцепившегося мертвой хваткой в него плачущего Лесли, стал пятиться, обернулся, чуть не наткнулся на забор, и, стараясь держаться спокойно, дал вправо, а Робин прикрыл их собой. Существо слегка опало, немного сжалось, а затем раскинулось, как полотно, состоящее из костей и сухожилий, а три черепа стали вращать блестящими глазами и старчески скрипеть. Бауэрман зажмурился и послал мысль: «Они – мои друзья, не трогай их, отпусти нас». Глаза основного черепа существа стали сияюще-белыми, вместо привычного камнепадающего калейдоскопа оттенков, но потом мультизонд ответил ему совсем не то, что хотелось бы: «Я голоден». Бауэрман сжался от ужаса, вспоминая, как во сне существо забиралось ему в желудок и пило сок, как его рвало с утра и знобило, и как ругалась мать. Он рванул с места и стал догонять Яна и Лесли. Они выбежали из парка, разочарованный мультизонд направился за ними следом. Робин то и дело оборачивался, но существо передвигалось действительно не особенно быстро. Внезапно в голове Робина промелькнула та самая запретная мысль, и мультизонд бешено заорал, набирая скорость. Черт! – Бежим, быстрее! – крикнул Робин, и все трое понеслись что есть мочи. – А от него можно спрятаться? – спросил, задыхаясь от бега, Ян. – Его глаза видят сквозь стены… так что нет, – разочарованно ответил школьник. – И что нам в таком случае делать?! – вскричал поляк. Лесли задыхался от бега и от слез, чуть ли не падал. – Я попробую его остановить, бегите в черный лес! Тьфу, идиотская затея, там явно что-то пострашнее! – оборвал себя Робин, но делать было нечего. Мультизонд рассвирепел, подбежал, визжа, к Робину, и наставил на него самый толстый и длинный зонд в своем арсенале. Они находились на пустыре, ибо Робин сошел с дорожки; Ян и Лесли убежали к фигурным воротцам и скрылись за ними. Бауэрман знал, как можно успокоить существо: дать ему немного своего желудочного сока. Мультизонд сверкнул глазами и потянулся ко рту своего создателя. Тот открыл рот, зонд скользнул в него. Робин почувствовал, что мучительно не хватает воздуха, а рвотный рефлекс душит его, но существо вцепилось в его плечи и проталкивалось все глубже. Слезы полились, из глаз посыпались искры. Существо возило зондом в его желудке, утоляя жажду, он терпел. Наконец, спустя целую минуту возни, мультизонд покинул его организм, больно оцарапав пищевод, застрекотал и направился куда-то в сторону парка. Робин выдохнул, упал на землю, и от души прокашлялся; его рвало желчью и кровью. Правильно им не дали еды перед экспериментом. – Выводите, достаточно. – Голос Марсело прозвучал у всех троих в головах. Спустя мгновение Робин, Лесли и Ян растеряли картинку и оказались в зале STEM. Ян морщился от боли в голове, Робина рвало точно так же, как минуту назад внутри миров изобретения, у него шла носом кровь, а Лесли… Лесли совершенно спокойно лежал в ванне, смотря в потолок. Марсело стал обходить подопытных. – Номер сорок шесть, неплохо, показатели в норме. Номер восемьдесят гораздо хуже, – осмотрите его. Номер сто пять зря плакал, – улыбнулся Хименес. Врачи подошли к Робину, вытащили из капсулы и стали осматривать, а затем им пришлось вести юношу на дополнительную диагностику: кровь – плохой знак. Яна и Лесли повели в соседнюю комнату к Юкико, которая терпеливо ждала окончания сеанса STEM. Все это время Рубен был сначала в офисе начальника, а затем отправился в далекий отсек за синтезированными веществами: хотел лично увидеть. Администратор нетерпеливо спрашивал с него последние результаты, и мужчине пришлось пообещать предоставить готовый отчет не позже, чем через два дня. Поход за веществами занял продолжительное время, но химики с удовольствием вручили ему емкости. Затем он отдал их на хранение и вернулся в зал STEM. – Рубен, твой альбинос не промах: абсолютно спокойно все перенес. Восьмидесятого рвало, сорок шестой практически в отключке, ему нужно восстановить силы, – сообщил ученый коллеге. – Некогда, Хименес! – обозленно прервал его Рубен. – Босс затребовал отчет не позже среды! – Разделим обязанности, и все успеем, – обнадежил его бывший преподаватель нейропсихологии. Викториано с Марсело направились в зал, где обитала Хоффман. – Отдай Уизерса мне, – приказал Викториано. Японка подчинилась, и продолжила общение с весьма неадекватным поляком. Хименес и Рубен засели в тихом кабинете по соседству, Лесли заставили сесть напротив. – Расскажи мне, что ты видел, – обратился к подопытному Викториано. Лесли тут же все рассказал, настолько подробно, насколько хватало скудного словарного запаса. Виденное им существо Рубен позже идентифицировал как тварь Робина, и понял, что таких существ будет еще немало, тем более что другие подопытные в прошлых экспериментах тоже видели различного рода монстров, от которых у них начинались новые кошмары. Он назвал таких существ «жители». – Нарисуй мне этого монстра, – потребовал Рубен, дав альбиносу листочек и ручку. Тот совершенно спокойно рисовал, пока Хименес переглядывался с бывшим учеником. Позже, у себя в кабинете, Викториано анализировал рисунок и данные с электроэнцефалограммы. Если мир уже обретает целостность, выстраивается границами, соединяющими отрывочные топосы воспоминаний – значит, работа удалась! Он поделился с Марсело радостью, тот предложил «отметить». – Меня удивляет больше всего вот что, – произнес Рубен, отпивая виски, – До Уизерса мир был нецелостен, не строился совсем, а стоило мальчишке подключиться – вот тебе и равнина, и лес, и парк, соединенные несколькими дорожками. И никаких разломов! – Значит, перспективный юноша нам попался, зря ты на него тогда, – отвечал испанец. – Эта амальгама, что они видели… Очень любопытно, – высказал оценку Рубен, разглядывая набросок альбиноса. – Мне нужна анкета восьмидесятого. Бауэрман, по-моему. Викториано пошел копаться в папках, а Марсело наблюдал за ним с искренним восхищением: первая удача! Он сегодня по-особенному выглядит: похорошел, глаз блестит, виски пьется, почти ребяческий задор в движениях… Так выглядит ученый, которому удалось продвинуть мысль, прорваться чередой неудач и болезненных неурядиц: per aspera, ad astra.** Может, и сеансы психоанализа с его стороны не нужны? Но ведь бодрость бывает обманчивой. И, к тому же, еще один способ быть как можно более близко. Рубену удалось откопать досье на Бауэрмана, и действительно, описание одного из кошмарных существ полностью совпадало с рассказом альбиноса. И сны, и воспоминания – теперь общие – облегают друг друга, формируя поле, в котором есть общее время. Поле разбито на границы, ограничивающие друг друга подпространства, подмножества этого множества***. Поле уже не фрагментарно, понемногу обретает вес и плотность. Уизерс ли поспособствовал тому, что опространствливается время и овременяется пространство? А не согласно ли с законами его внутреннего театра? При этом в мире работают привычные законы физики, но населен он проекциями, которые обрели тело. Или подобие тела. Странно еще то, что Уизерс увидел лица знакомых Бауэрмана, а в парке – полнейшая прозопагнозия.**** А что если воздействовать на нижне-затылочную область, височные доли? Хотя игра только начинается, и не стоит требовать с игроков выполнения сверхзадач. Этих результатов вполне достаточно для первого основательного отчета. – Как думаешь, это Уизерс скрепил пространство? Понимаю, вопрос глупый, но мне не дает покоя то резкое изменение мира STEM, открывшееся благодаря его появлению там, – обратился к Марсело изобретатель. – Он еще сказал, что предчувствовал все, что произойдет. Как тогда на той консультации. Бред какой-то, – выдохнул он. – Не хочешь поговорить о том случае? Что тебя тогда забеспокоило? – поинтересовался Хименес. – Да уже не важно. Важно то, что Уизерс мне помог, хотел он того или нет. Робину пришлось делать гастроскопию, потому что рвота не прекращалась, но никаких нарушений не нашлось. Лесли попросил Марсело поговорить с Хоффман, и та приняла альбиноса. – Тебе не было страшно? – интересовалась японка. – Скелет был страшный, с вращающимися глазами, я плакал, – отвечал Уизерс. – Но я хочу туда еще раз. – Но ты же плакал, – мягко сказала Юкико. – Ты хочешь еще плакать? – Я вижу картинки, и они меня пугают, – выдавил Лесли. – Но там лучше, чем здесь. Юкико записывала в блокнот мысли альбиноса. Да, действительно сочетание его заболеваний наложило своеобразный отпечаток на личность. Рубен, видимо, так и не сможет вылечить его. Но у парня есть STEM, которого, по словам Марсело, подопытный боялся как огня, закатив истерику в зале. Теперь это его дом. *Мой друг (фр.) **Через тернии – к звездам (лат.) ***Дурацкая отсылка к булевой алгебре, в которой существует множество всех подмножеств, которое само для себя множеством быть не может. ****Прозопагнозия – это когда человек смотрит на портрет или другого человека, и у изображения или объекта отсутствуют нос, глаза, губы и другие черты, только смазанное поле. Проще говоря, неузнавание лица.