Песни о волках и драконах

       Эймонд, подобно древнему богу, которого покарали за коварство и алчность, был прикован к стене железными кандалами. Металл обжигал кожу, оставляя неприятную, тягучую, словно патока, боль. Оголенный торс покрылся влажными каплями пота и крови, каждый мускул в теле натянулся до предела.       В темницах Драконьего Камня, вопреки обыкновению, было нестерпимо душно. Под землёй, на глубине сотен футов, текла раскаленная магма. На острове всегда пахло так же, как и от живого дракона — дымом, пеплом и огнём. Кучевые облака на сером небе напоминали огнедышащего ящера, а скалы, уродливые и голые, не терпящие ничего живого, — его пасть. Остров по праву носил столь грозное название.        Металлический привкус крови во рту хоть как-то отвлекал Эймонда от той нестерпимой боли, что дробила кости и заражала каждую клетку его тела смертельным ядом, который каплями стекал с тела убитой змеи, висевшей над его левым плечом.        Деймон Таргариен, отличающийся мстительным нравом, убивал его медленно, смакуя каждую секунду страданий, что испытывал скрытый от всего мира в темных подземельях Эймонд.        Память о потерянных детях и Рейнире не позволяла проявить ему хоть каплю милосердия. Несмотря на нестерпимую боль, Эймонд, познавший, каково это — носить корону Завоевателя, не собирался молить о пощаде. Принцу хотелось бы увидеть, как этот мир катится в ад. Правление Деймона не могло быть идиллически мирным — одного взгляда на дядю было довольно, чтобы убедиться, что Порочный Принц — живое воплощение девиза драконьего дома. Пламя и кровь. Безумие и величие текли по его венам. Говорили, будто Деймон соткан из света и тьмы в равных долях. Теперь же, его сердце чернее беззвёздной ночи — Эймонд и его мать собственноручно уничтожили то, что дядя ценил больше всего — семью и наследие дома Таргариен.        Он услышал, как поворачивается ключ в замочной скважине — нарочито медленно, издавая мерзкий звук скрежета металла о металл.        Свет, исходящий от факела, залил небольшую комнатушку, что заменила принцу Эймонду Железный Трон и спину Вхагар. При мысли о том, что дядя сделал с его драконом, он почувствовал бессильную ярость.        В камеру вошла девушка — юная, статная северянка. Глаза, подобно двум каменным глыбам, смотрели со смесью злобы и облегчения, губы были сомкнуты в тонкую линию, кожа, на которой играли блики от пламени факела, казалась белее снега. Чёрное атласное платье обрамляло девичий стан. На груди была вышита сложная композиция, однако Эймонд не мог разобрать в полумраке темницы. Длинные волосы, цвета киновари, при другом освещении были бы каштановыми. Леди Эйра Старк. — Моя зимняя роза. — Хриплым голосом поприветствовал её принц. — Ты как всегда самонадеян, — холодным, как поцелуй стали, голосом ответила северянка.        Эймонд усмехнулся. В вошедшей едва ли угадывались черты той девушки, на колени которой он возложил венок роз цвета инея и морского дна. Тот турнир хорошо ему запомнился — рёв толпы, звон стали, пьянящий вкус победы, лик девушки, так непохожей во всём на его назойливую невесту, ссора с матерью, насмешливые взгляды в их сторону, когда Эймонд отважился пригласить Эйру на танец, а она отказала, приняв предложение Джейкейриса, руки сильного мальчика на её талии и взгляд Деймона, будто говоривший, что Зелёные не получат Север, как бы не старались. Так и вышло — царство вечной зимы сражалось на стороне Рейниры и её детей. Северяне остались верны своей клятве, данной задолго до рождения Эймонда. Лорд Старк и его старший сын погибли на поле боя, сражаясь за свою королеву, — пленный принц и сам был причастен к их кончине. — Кому же досталась твоя невинность, леди Старк? Мой сильный племянник сейчас кормит рыб у дорнийского побережья.       Подойдя к нему ближе, Эйра подняла с пола старую, потрескавшуюся чашу. Она удерживала её на весу тонкими пальцами, не позволяя каплям яда стекать на плечо Эймонда. Казалось, кожу мгновенно перестало так неистово жечь, однако её слова причинили ему больше боли, чем яд мёртвой гадюки. — Деймону. Он сделал меня своей королевой — отчасти из желания ещё больше досадить тебе, отчасти из чувства долга и выгоды. — И что же королева забыла в этой мрачной обители, где обитают духи замученных пленников?       Будто не слыша его, Эйра продолжила свою речь, пристально вглядываясь в тёмные капли, приносящие боль и агонию. — Я наслаждалась его ласками, испытывала трепет предвкушения, когда он снимал с меня свадебные одежды… — Замолчи! — сквозь зубы процедил Эймонд.        Северянка наконец удосужилась взглянуть на него. Эйра холодно улыбнулась, сжав пальцами свободной руки подбородок одноглазого принца. — Нет, ты выслушаешь меня, последний из драконов. — Последний? — запинаясь, повторил Эймонд, ещё не до конца понимавший значение этих слов. — Каждый раз, когда Деймон касался меня, он вкушал яд. Подобный тому, что убивает тебя. Его предсмертный взгляд, когда он наконец всё осознал, был полон презрения и восхищения. Поистине чарующее зрелище.       Блеск её темных глаз, подобный ночной грозе и бушующему океану, одновременно ужасал и завораживал. Она походила на каменное изваяние, коих было сотни в крипте Винтерфелла. А Эймонд, подобно скульптору, что влюбился в созданную им же статую, всё ещё желал девушку, чьё сердце было высечено из камня и льда. — Почему он? Твоих отца и брата убил я, — правда слетела с его уст легко, подобно дуновению ветерка в знойный день, но её горечь, смешиваясь с кровью, проступила на пересохших губах. — Они не единственные неприкаянные души, что жаждут отмщения. По приказу Деймона убили невинных детей принцессы Хелейны, а тысячи других сгорели в пламени его дракона. Я терпелива. Моя месть может и подождать.       Она отбросила чашу, что с каждой секундой наполнялась ядом. Достав из складок платья заржавленный ключ, ловкими движениями тонких пальцев Эйра освободила его от оков. Стоя на коленях, Эймонд заворожённо наблюдал за каждым её движением, силясь понять, чего же добивается северянка. В её взгляде не было ни капли милосердия или жалости. — Когда-нибудь в минуты покоя и счастья ты вдруг почувствуешь вкус пепла во рту, драконий принц. И поймёшь, что долг за моих отца и брата уплачен, — слетел с её уст прощальный шёпот, наполненный горечью утраты и предвкушением предстоящего возмездия.