***
Эймонд Таргариен, заняв Железный Трон после кончины старшего брата, знал, что в Танце Драконов есть лишь один закон — неизменный для всех. Vincere aut mori. Третьего не дано. Винтерфелл пал быстрее, чем он мог ожидать. Эймонд, не испытывающий жалости или сострадания к предателям, что сражались за Рейниру и её детей, сидя верхом на Вхагар, гордо возвышался над поверженными врагами. И всё же, увидев северянку, чья дерзость граничила с безумием, он невольно залюбовался ею. Приказ сорвался с уст Эймонда Таргариена вопреки его ожиданиям. Изначально он планировал перебить всех людей мятежного лорда Старка, как Стронгов в Харренхолле, но что-то остановило его в тот момент, когда девчонка с растрепавшимися каштановыми кудрями и раскрасневшимися щеками преградила дракону путь. Его удивила та холодная решимость, что он узрел в её взгляде, и отвага, с которой она бросилась на защиту младшей сестры. Лютоволк, вышитый серебряными нитями на подоле платья цвета первого снега, ясно давал понять, что перед ним дочь лорда-хранителя Севера. Должно быть, самая старшая — Алессия Старк. Ткань наряда, недостаточно плотная, чтобы согреть тело в столь морозное утро, но скрывающая всё, что мужчины были бы не прочь разглядеть, обрамляла точённый девичий стан. Побелевшими костяшками пальцев она попыталась было схватиться за меч, но быстро смекнула, что оставила его где-то по пути во двор или вовсе не взяла, а быть может поняла, что против дракона клинок всё равно бесполезен. Секундная растерянность северянки, когда она осознала, что произошло, и толика удивления, промелькнувшая в металлических радужках девушки, вызвала у Эймонда лёгкую улыбку. Всё же, живые волки могут оказаться полезнее мёртвых. Успокоить дракона было не так-то просто, но в этот раз, в отличии от той чёрной ночи, когда он убил Люцериса Стронга, у него это получилось. Быть может, сыграло роль то, что Эймонд не чувствовал жгучего желания оставить от девушки горстку пепла, а может, Вхагар было достаточно пролитой за последние годы крови.***
Король, заняв покои лорда-хранителя Севера, с нескрываемым интересом рассматривал девушку, которая несколькими часами ранее едва не вырвала сердце одному из выживших стражников, что преклонил колено перед своим новым господином, желая избежать смерти в цепких лапах Вхагар. Эймонду доводилось становиться свидетелем разного рода предательств: из-за богатства, славы, женщины, призрачной надежды, во имя мести или же защиты чести и своих идеалов. И, признаться, его всегда удивляло, как низко может пасть трусливый человек. Малодушие и страх за собственную шкуру, толкнувшие северянина на измену, служили ярким примером того, как зыбки человеческие идеалы. Mens vertitur cum fortuna, но истинно храбрый, или же истинно глупый человек предпочтёт смерть, а не бесчестье. В стальных радужках Алессии Старк плескалось обещание подарить предателю самую мучительную смерть, да такую, что даже их жестокие старые боги содрогнуться, став свидетелями сего акта возмездия. На него она смотрела несколько иначе — презрительно, будто своим присутствием в её замке он осквернял стены древней обители. Алессия мазнула беспристрастным взглядом по повязке, что прикрывала отсутствие глаза, явно нисколько не взбудораженная подобным зрелищем, хотя многие служанки и их леди в Королевской Гавани всё ещё избегали пронизывающего до костей, пытливого, ничего не упускающего взгляда Эймонда. Но под пеленой холодного равнодушия северянки скрывалось нечто таинственное, ведомое одной только ей: то, что Алессия хранила подобно тому, как сказочный дракон оберегает свои сокровища. — Не желаете вина, миледи? — благодушно спросил король, наполняя два кубка терпким напитком. — Не откажусь, Ваше Величество, — выплюнув гоноратив так, будто это самое грязное ругательство, и даже не думая склонить голову в учтивом поклоне, ответила юная леди Старк. Старший брат Эймонда не счёл бы её достаточно хорошенькой, чтобы уложить в свою постель: северянка была красива и не лишена изящества, однако красота её была дикой. Волчья кровь древнего дома Старк. Металлический блеск радужек, что напоминали туманное утро, кожа белее молока, пышные каштановые кудри, каскадом ниспадающие на плечи и спину, тонкий стан, несколько вытянутое лицо, простое шерстяное платье цвета беззвёздной ночи и чешуи Балериона — девушка напоминала каменное изваяние, а упрямства и гордости ей было не занимать. Эймонд усмехнулся — вдвойне приятнее поставить на колени гордеца. Стронги молили его о пощаде, но вот станет ли так унижаться леди Алессия? Быть может, ради сестёр и своих людей, но не ради себя. — Право, я ожидал, что вы будете проклинать меня, леди Старк, — скользя по девушке взглядом, произнёс Эймонд Таргариен. — Или молить о пощаде. Второе было бы благоразумнее. — Слова — ветер. Что с того, если я обвиню вас во всех смертных грехах? На войне не место слабости, и если в обороне противника есть брешь, грех ею не воспользоваться. Мой отец оставил замок практически беззащитным, если вообще какие-нибудь стены способны спасти обитателей твердыни от драконьего пламени. У всего есть своя цена. Верность, доблесть и честь — прекрасные понятия, но когда приходит время, за них платят кровью, как и за предательство. Я не могу винить вас, лишь презирать, — холодно ответила девушка. — Tanta vis probitatis est, ut eam etiam in hoste diligamus. Присаживайтесь, миледи, — Эймонд указал на место подле него. Вопреки его ожиданиям, Алессия послушно проследовала к креслу, рядом с которым он стоял. Он продолжил: — По крайней мере, лучше иметь врагов честных, чем честолюбивых. От неё пахло корицей, древесным углём и мёдом — лёгкий, слегка терпкий аромат, так сильно отличающийся от удушающе-сладких парфюмов благородных южанок. Тень усталости пролегла под её глазами — свидетельство бессонной ночи и пережитого потрясения, ведь мало кому удаётся выжить, столкнувшись с разгорячённой в пылу битвы Вхагар. Тонкие пальцы нервно сжимали подол платья, но в сумрачном взгляде, который Алессия не сводила с его лица, бесстрастно изучая мужчину, захватившего её замок, читалось леденящее душу спокойствие. Одно мгновение Эймонду казалось, что северянка могла бы попытаться заколоть его кинжалом, который, наверняка, был спрятан под подолом платья, которое ей заботливо помогли переменить служанки, уверяя свою леди, будто не пристало незамужней девице её статуса являться пред королём, да и другими мужчинами в ночной рубахе. Но, тут же вспомнив все те события во дворе замка, свидетелем и участником которых он стал, Эймонд отринул всякие мысли о том, что девушка попытается ему навредить. Алессия пусть и была своевольна и безрассудна, но явной глупостью точно не отличалась. А значит, не раз задавалась вопросом, как поступит дракон, лишившись хозяина? Ответ «спалит замок дотла» определённо приходил ей на ум и не раз. Леди Старк не станет рисковать благополучием своего дома, пусть и весьма эфемерным, учитывая все те слухи, в которых Эймонд предстаёт чудовищем, искусным в своём изуверстве. Алессия благодарно кивнула, принимая из его рук кубок с вином, будто надеясь, что горячий напиток подарит ей минутное забвение. В этот момент она умилительно напоминала ребёнка. Первый глоток вина на секунду обнажил её истинную личину: девочки, что едва избежала страшной погибели; девочки, не ведающей, как далеко может зайти человек, захвативший её замок, при этом осознающей, что на войне все средства хороши, а понятия «доблесть» и «честь» едва ли присущи хоть одному из тысячи. — Не боитесь, что ваши слуги отравили вино прежде, чем подать его захватчику? — небрежно-насмешливым тоном поинтересовался Эймонд. — Яд — оружие трусов и дорнийцев, — в миг осушив бокал, как бывалый завсегдатай питейных заведений, пробормотала северянка. — И женщин, — добавил Эймонд, едва сдерживая ухмылку, что так и наровила искривить его тонкие губы. — Что ж, мне жаль, если все эти годы вам приходилось иметь дело со столь некомпетентными женщинами, — пряча слабую улыбку за гранью бокала, ответила леди Алессия. В этой девушке не было ни капли жеманности или кокетства, что так присущи придворным дамам, в особенности — приближённым к королевской чете. Она держала себя с той изящной простотой, что была присуща отнюдь немногим, при этом давая понять, что неуважения по отношению к себе она не потерпит. Она боялась Эймонда, скрывая свой страх глубоко внутри — так глубоко, что и сама порой забывала о нём. Алессия не пыталась воззвать к его благодетели, заставить его чувствовать жалость или сожаление, и, видимо, даже не задумывалась о тех средствах, к которым женщины прибегают в случае безысходности — слезам и соблазнению. Всё ли дело в её юности, суровом воспитании иль, быть может, Алессия непорочнее самой Девы как телом, так и душой? — Вы держитесь достойнее харренхолльских мужей, леди Старк. Это делает вам честь, — склонившись чуть ближе к ней, заметил Эймонд. Лукавая усмешка служила явным доводом в пользу того, что меж этими строками затаился истинный смысл. Платиновые искры зажглись в её серых глазах, Алессия крепче сжала кубок. Ей не нравилось, когда с ней играют, а именно этим мужчина и занимался. — В таком случае, доблести в моих деяниях чуть меньше, чем снега в дорнийских пустынях, — переводя взор на единственный глаз короля Эймонда, что напоминал чистейший халцедон, и возвращая ему лукавую улыбку, ответила северянка. — Отец как-то сказал мне, что быть лордом — все равно, что быть отцом, только для тысячи детей, и беспокоиться о них всех. Твой долг — защищать крестьян, которые трудятся в поле. Защищать служанок, которые моют полы. Солдат, которых ты ведёшь в бой. Он говорил мне, что утром просыпается в страхе и в страхе ложится в постель вечером. Я ему не верила. Я спросила у него: «Как человек может быть храбрым, если он боится?» На что он ответил: «Только так человек и может быть храбрым». Меня пугает туманное будущее, которое, признаюсь, в ваших руках, но было бы просто бесстыдно позволить страху завладеть собой, — улыбка исчезла с её лица подобно тому, как быстро тает первый снег под ещё греющими бренную землю солнечными лучами. Её признание, мудрый завет отца, слова которого были для неё ценнее золота, воспоминание о былых временах, безвозвратно утерянных, заставили уголки его губ поползти вверх — эта не была ухмылка, которую видели враги короля перед гибелью от его меча или в пламени Вхагар; уста не скрывали снисхождение или презрение, милость или гордыню; чистая, незапятнанная пороками рода людского улыбка обнажила ряд его молочно-белых зубов, тихий смешок вырвался, несмотря на его самообладание. Семеро! Её честность повергла бы обитателей Красного Замка в ужас, но Хелейна, — его милая сестрица, великолепная в своей непосредственности и удивительная в том стремлении к жизни, которое прослеживалось в каждом её движении, — была бы без ума от леди Старк, если бы боги были так благосклонны и позволили им встретиться. Но Хелейна мертва, а Эймонд помолвлен с дочерью лорда Баратеона — пустоголовой девицей, переживающей лишь о том, что из-за войны свадьбу пришлось отложить, а водная блокада, которую никак не могут прорвать сторонники Зелёных, лишает её даже такой ничтожной радости, как миррийские кружева для подвенечного платья. Откинув непослушную прядь волос цвета луны и морской пены, Эймонд сам наполнил её кубок, который вновь опустел столь стремительно, что он и не заметил. — Вы сговорчивей, чем я полагал. На юге бытует мнение, что северяне — все как один — сделаны изо льда, молчаливы и угрюмы, — задумчиво произнёс он. Расстояние между ними не превышало десяти дюймов. — У вас превратные суждения о северянах, Ваше Величество. Да и fecundi calices quem non fecere disertum! Её щёки пылали подобно пунцовым облакам на закате, но ясность и твёрдость во взгляде едва ли притупились под действием вина. — Право, вы бы понравились моему брату, — тоном, которым обычно делились какой-то озорной шуткой, произнёс Эймонд. Алессия, несколько расслабившись после пары бокалов горячего напитка, предпочла опустить тот факт, что Эйгон был узурпатором и уж точно не самым достойным претендентом на корону, всё же решила, что игры с огнём опасны. — Что вы намерены делать дальше? Винтерфелл не имеет для вас стратегической важности. Замок выдержал бы долгую осаду, окружи его пехота и конница, но едва ли мой отец вернётся на Север, дабы избавить меня от вашего общества. Да и Железный Трон вам не заполучить, пока вы пируете в чертогах моего отца, а Деймон Таргариен сжигает ваше королевство и подговаривает ваших союзников предать вас, — наполняя вновь опустевший кубок, заметила Алессия. — Ваша дерзость забавляет меня, но я бы не советовал вам так расточительно расходовать мою благосклонность, — вкрадчивым тоном произнёс Эймонд. Он с трудом подавил мимолётное, но такое жгучее желание заправить прядь выбившихся волос Алессии ей за ухо. Леди Баратеон исчезла из его памяти, стоило королю проследить за тем, как тонкие пальцы северянки небрежно перекидывают непослушные кудри за спину. — Вы позволите мне навещать сестёр? — смущённая его близким присутствием, Алессия спешно поднялась, краем глаза уловив заинтересованный взгляд Эймонда на себе, отличающийся некой душевной расположенностью с его стороны, которую ей было стыдно принимать за истину. Эймонд был приятным собеседником, а встреча с ним лишь подтвердила её догадки: и половина слухов о новом короле не соответствовала действительности. Он не пытался причинить вред её беззащитным сёстрам, женщинам, старикам и детям, живущим в замке. Да и то, что Винтерфелл не повторил судьбу проклятого Харренхолла уже навевало на мысль, что, как минимум, её захотят использовать в качестве разменной монеты, а значит, придётся довольствоваться ролью высокородной заложницы, что не так уж и плохо, учитывая обстоятельства. Эймонд не создавал впечатление человека, бездумно влекомого своими минутными гедонистическими порывами, да и на изувера, наслаждающегося агонией невинных тоже мало походил. Убийство Люцериса Стронга, по правде сказать, представлялось Алессии как акт справедливого возмездия, тысячи убитых — ценой войны, которую платит каждый рыцарь, латник, лучник, лорд или драконий владыка. — Если это доставит вам удовольствие, миледи, — учтиво ответил Эймонд, удовлетворённо отмечая, как грациозно Алессия делает лёгкий поклон и смущённо отводит взгляд. Она спешно покинула покои, что не так давно занимал её лорд-отец, обуреваемая парадоксальными эмоциями, но стоило ей вспомнить пылающий взор маленького Эйгона, которому она поклялась в верности, как лёгкий романтический флёр первой влюблённости спал с её глаз, обнажив суровую, но правдивую действительность. Эймонд, раздираемый схожими противоречиями, едва ли в тот миг подозревал, к каким аллегоричным последствиям приведёт его встреча с Алессией Старк.