Присоединение Севера к владениям Эйгона I Таргариена
Писано мейстером Гильдейном
В Вестеросе даже самому глупому конюшонку, даже самой невежественной девице с Шёлковой улицы, а, тем паче, доблестным рыцарям и благородным леди известно, что события, нашедшие отражение в виде пространных суждений о доблести и отваге, о чести и гордости, о трусости и низости, перемежающиеся с краткими упоминаниями персон значительных, однако куда менее приметных, чем короли и лорды — тех, кого история обезличила, сохранив лишь имена, что могли быть выдумкой какого-то невежественного мейстера или трактирного пьяницы, датируются либо от Завоевания Эйгона, либо до. Однако, как отмечают учёные люди, подобное летоисчисление не может быть точным: первый король-дракон не завоевал Семь Королевств за один день. Более того, Дорн так и остался непокорённым ещё на долгие годы, а Эйгон Таргариен, вместе со своими сёстрами-жёнами принёсший в Вестерос пламя и кровь, на деле убедился, что девиз дома Мартеллов, на гербе которого изображено пронзённое копьём красное солнце, — не пустой звук. Непреклонные, несгибаемые, несдающиеся — жители песчаных земель предпочли бороться и умереть, а не подчиниться воле захватчиков. Однако речь пойдёт не о том, как сёстры Эйгона сжигали дорнийские деревни и замки, превращая раскалённый добела песок в стекло, а о том, как сам он склонил, не пролив ни капли крови, на свою сторону Север — край суровый и неприглядный, неприступный и в силу погодных условий, и благодаря рельефу местности: Ров Кейлин, который не способно взять с юга даже пятидесятитысячное войско, замерзающие зимой прибрежные воды, омывающие стылый Каменный берег, высокие стены Белой Гавани. И всё же стоит отметить, что это утверждение верно для любой армии, вздумавшей высадиться в бухтах или пройти кишащий различного рода опасностями Перешеек, но абсолютно не имеет никакого веса для того, кто вознамерится атаковать древние твердыни с воздуха. Доселе подобное считалось невозможным, и пусть северяне то и дело воевали с железнорождёнными и одичалыми за Стеной, в междоусобных распрях южных лордов они редко принимали участие. Прибытие же Эйгона в Вестерос изменило привычный, неизменный в течение долгих тысячелетий правления королей Зимы — Старков из Винтерфелла — уклад. Торрхен Старк, известный в летописях и хрониках как Король, Преклонивший Колено, памятуя о судьбе, постигшей Харрена Чёрного, а также наслышанный о бойне на Пламенном поле, не желал бесславно сложить голову в битве с заморскими чудищами, которыми управляли, однако, люди. Стремления Старка обойтись без кровопролития не были продиктованы ни трусостью, ни малодушием, ни, тем паче, корыстолюбием и честолюбием, коими северяне никогда и не славились. Свидетели тех событий покинули сей бренный мир задолго до написания сего труда, однако доподлинно известно, что в одно на редкость ясное морозное утро Винтерфелл сотряс неистовый рёв громадного ящера, прозванного в народе Чёрным Ужасом. Вовсе не преувеличены в хрониках его размеры: пролетая над Староместом или другим городом, раскинувшимся на десятки лиг, Балерион своей гигантской тенью накрывал землю подобно тому, как ночь накрывает её своим мрачным покровом. Некоторые утверждают, что тогда осыпалась одна из башен древней твердыни, воздвигнутой основателем рода Старк — Брандоном Строителем — в Век Героев, однако сему утверждению едва ли можно верить. И всё же, Балерион, обсидиановая чешуя которого зажглась яркими бликами в аметистовом свете белого северного солнца, грузно приземлившись на внутреннюю стену, возведённую ещё до прихода андалов, во времена Первых людей, раскрошил камни на самой её вершине в гранитную крошку. Эйгона встретил король Торрхен Старк со своими старшими сыновьями, которые, однако, не разделяли взглядов отца, и, как впрочем и все юнцы, в чьих жилах бурлит горячая кровь, порывались вступить в войну с валирийцами. Именно с этого момента и начинаются заметные расхождения в различных источниках: так, в одних сказано, будто бы Эйгон, отвечая на упрёк Старка в том, что посланцы не летают на столь грозных тварях, отдавая предпочтение лошадям, заявил, дескать «ничто так не устраняет сомнения, как дракон у тебя во дворе»; в других же говорится о том, что переговоры больше походили на разговор двух старых боевых товарищей, спорящих о том, кто своим мечом сразил больше врагов. И всё же, какие бы приветственные слова не были произнесены, обещание Эйгона не причинять вред тем, кто угостил его хлебом и мёдом, тем самым дав понять, что в Винтерфелле он теперь гость, а, следовательно, незыблемые законы гостеприимства не позволят ни одному северянину обнажить меч против Таргариена, сохранилось в веках. Собственно, как и справедливый и не лишённый остроумия ответ Торрхена Старка: «Однако ваш дракон подобных обещаний не даёт». Хранитель Севера, вопреки ходившим вокруг его личности слухам, пусть и был преисполнен гордости, проявил себя не только как радушный господин и честный муж, даже не думавший раболепно падать ниц, вымаливая помилование и надеясь на королевскую щедрость, когда сам только и думает о том, как низвергнуть царя, но и как благоразумный человек. Представ пред ликом старых богов, в замковой богороще, ещё не вымолвив ни слова, он уже выказал своё уважение великому воину, коим и был Эйгон. Старки не переняли обычаев и укладов южан, поклоняясь божествам, что не имели имён, но имели тысячи ликов, вырезанных Детьми Леса на чар-древах — будто стенающих, льющих кровавые слёзы, пугающих этим отпечатком скорби, внушающих благоговейный трепет даже в сердца тех, кто верует в Семерых. Богороща — не менее священное место, чем Септа, а в Септе, как известно, принято говорить откровенно. Никто не знает, ведь свидетелями того разговора были лишь кроваво-красные листья, что, гонимые промозглым ветром, рьяно танцевали свой неистовый танец, да белые, напоминающие обглоданные кости, ветви и скрученные корни тысячелетнего древа, как двум правителям удалось столь быстро прийти к соглашению, однако уже через четверть часа Старк, что никогда не отличался многословием, и Эйгон, коему даже при всех его заслугах не было присуще бахвальство, созвали весь замковый люд в обитель древних богов, и Торрхен Старк, почтительно преклонив колено, сложил венец королей Зимы к ногам драконьего владыки, поклявшись ему в верности. Поднялся он уже не королём, но лордом Винтерфелла и Хранителем Севера. Мейстеры справедливо отмечают, что ни один северянин не оставил своих обугленных костей на поле брани, и пусть царство вечной зимы и утратило свою независимость, семена союза дракона и волка, что были посеяны в тот поистине знаменательный день, проросли даже в столь неплодородной почве, дав вскоре свои плоды. На сим можно было завершить сказ о Севере, вновь обратив свой взор на дорнийские пустоши, если бы не одно «но» — шестилетнюю девочку, что, незамеченная лордами и стражниками отца, едва уловимой тенью прошмыгнула во внутренний двор, желая поближе разглядеть одну из тех «диковинок», как она сама изволила потом выразиться, о которых она прочла столько книг. Эта малышка — с растрёпанными каштановыми волосами, живыми глазами, плавленую ртуть радужки которых поглотила чернильная тьма зрачков, и щеками цвета маковых лепестков, — как несложно догадаться, приходилась новоиспечённому лорду Старку дочерью. Седьмое и самое младшее дитя Торрхена, единственная дочь Старка, пережившая предыдущую зиму, она была худа и мала для своих лет, однако вопреки предостережениям лекарей, говоривших, что малышка и седьмицу не проживёт — настолько слабой она родилась — всё же на исходе восьмого месяца отпраздновала свои шестые именины, да так ловко вскарабкалась на подаренную ей лошадь, что в замке только и разговоров было о том, как бы она себе чего не сломала. Юркую девчушку можно было заметить то на замковых стенах, за выступы которых она цеплялась тонкими ручками, карабкаясь всё выше, то в крипте, где она играла в прятки со старшими братьями, вовсе не помышляя о том, что ей не так давно прочили скорую кончину. Маленькая леди, не зная ничего о цели визита высокого белокурого мужчины с сияющим в ножнах валирийским клинком за поясом, и не подозревала, что лишилась титула принцессы, который неизменно прибавляли служанки и стражники к её имени. Однако, Аларру Старк, благоговейно взирающую на Балериона без тени страха или испуга (а стоит отметить, что Чёрный Ужас мог и храброго мужа заставить броситься наутёк) на прелестном, пусть ничем особо не примечательном личике, вовсе не заботили такие глупости. Её глаза, свинцово-серые, как северное небо, ярко пылали огоньками озорства и любопытства. Вишнёвые губки слегка приоткрылись, и горячее дыхание, смешиваясь с промозглым воздухом, клубилось туманной дымкой. Она споткнулась, стараясь как можно ближе подкрасться к дракону, гордо восседавшему на гранитной стене, и комки кристально чистого, только что выпавшего снега, налипшего на её сапожки и платье цвета слоновой кости, что успело и так изрядно запачкаться, пока она карабкалась по стенам (только богам известно, как она умудрялась проделывать подобное под носом у стражников, что несли караульную службу) придали ей несколько неряшливый, если даже не комичный вид. Аларра сердилась на отца за то, что он не позволил ей поприветствовать человека с необычными фиалковыми глазами, наказав запереть её в комнате на вершине башни и выставив стражу, так что своеволие, проявлявшееся в ней уже в те годы, взыграло оттенками обиды и бунтарства. Она, пренебрегая запретами отца, вылезла в окно, спустилась со стены на крышу конюшни и проникла во внутренний двор, украдкой поглядывая на мужчину, выглядевшего столь величественно верхом на древнем ящере, что Аларра невольно залюбовалась, с по-детски невинной восторженностью рассматривая всадника и виденного ею только на картинках в старых книгах дракона — могучего, с чешуёй цвета беззвёздной ночи и глазами, в коих плескалась раскалённая лава. Она не слышала, о чём толкуют Эйгон и её отец, даже не обратила внимание на то, как Торрхен повёл короля в богорощу, а лордам приказал дожидаться его в Большом чертоге. Двор вмиг опустел, голоса затихли, растворяясь под сводами замка, но и эти перемены остались ею незамеченными. Аларра, меж тем, подбиралась всё ближе к Балериону, не осознавая, как опасна, даже в сравнении со всеми предыдущими её авантюрами, подобная дерзость. Кто знает, быть может, будущая королева Вестероса сгорела бы в пламени Чёрного Ужаса, поплатившись за непослушание, ведь дракон, учуяв сладкий запах корицы, смешанный со свежестью хвойного аромата, повернул голову и издал тихий рык, что был страшнее звона стали и стенаний умирающих, явно не разделяя того энтузиазма и предвкушения от знакомства, что наполняло всё существо девочки. Однако, если верить словам Аларры, что и записала этот эпизод много лет спустя, пламенный взор Балериона настолько поглотил её, что очнулась она от наваждения лишь когда крылатый змей яростно взревел, испуская столпы дыма из расширенных ноздрей. Прибежавшие на шум стражники тут же обнажили мечи, ящер взмахнул крыльями, раскрыв пасть; Аларра вся сжалась, но продолжила стоять на месте, не пытаясь броситься наутёк или шмыгнуть за ближайшую бочку. И в этот миг властный голос, что пронзал тело подобно холодной стали, разнёсся над двором, и Балерион тут же затих. То был голос Эйгона Завоевателя — как раскаты грома звучали древневалирийские слова, враз утихомирившие дракона — последнего из живых существ, заставшего Валирию во всей её красе, помнившего этот некогда благоденствующий край, что славился своими богатствами и сказочными диковинками, до печально известного Рока, избежать который волей богов удалось лишь Таргариенам. Аларра, только спустя много лет осознавшая, как много треволнений вызвала в тот день, сколько беспокойств причинила отцу, и причиной какого количества бед она стала в последующие годы, вышла из оцепенения в тот миг, когда сильные руки — нет, не новоиспечённого лорда Старка, а самого короля Эйгона — подхватили её, мягко смахивая с её лба растрепавшиеся кудри цвета осенних листьев, что в лучах нежданно показавшегося сквозь свинцовые снежные тучи солнца взыграли оттенками меди и киновари. На вопрос, что же привело её во внутренний двор, Завоеватель получил ответ следующего рода: «Меня заперли в башне, как принцессу из той глупой сказки, что часто читает мне няня — в ней эту самую принцессу охраняет могучий дракон, но прекрасный рыцарь в конце концов убивает зверя, вызволяя возлюбленную из заточения. Но в старой книге о Древней Валирии сказано, что истинно храбрые мужи не убивают драконов — они летают на них. И я захотела воочию увидеть ящера, пережившего Рок, и всадника, уничтожившего неприступный Харренхолл». Королю, нашедшему девочку не по годам смышлёной, пришёлся по вкусу её ответ, и он, с позволения Торрхена Старка, явно желавшего вновь запереть дочь в покоях на вершине башни, но не посмевшего пойти против воли Эйгона, был вынужден разрешить ей прокатиться верхом на Балерионе вместе с Завоевателем, а после —принять несомненно щедрое, но безрадостное для отеческого сердца предложение. «Моей волей Аларра лишилась титула принцессы, моей же волей будет ей вновь дарован этот титул — только на сей раз она станет принцессой Драконьего Камня, а после, когда мой старший сын Эйнис взойдёт на престол, она, как его законная супруга, получит право называться королевой Семи Королевств», — сказал лорду Старку Эйгон, прежде чем увезти его дочь на Драконий Камень, где в родовом замке Таргариенов в ту пору жили две жены его, и наследники: вышеупомянутый принц Эйнис — тщедушный малец с мечтательным взглядом, чьё безволие ещё сыграет в дальнейшем свою роль; и принц Мейгор — крепкий от рождения, уже в четыре года бегавший по двору с деревянным мечом, похожий на брата лишь пурпурными глазами да серебристыми волосами. Так любопытство одной маленькой северянки, очаровавшей сначала Эйгона Завоевателя, а затем кроткого слабохарактерного Эйниса, восхищавшегося острым умом, проницательностью и живой непосредственностью невесты, и Мейгора, ценившего в Аларре прежде всего не то достоинство, с которым она умела себя держать, и не её бесстрашие, удивлявшее его старшего брата каждый раз, когда девчонка просила их отца взять её полетать на Балерионе, а то, что она, подобно королеве Висенье, дни напролёт проводила на тренировочном поле, поднимаясь снова и снова после того, как меч выбивали у неё из рук, и в конечном итоге научилась управляться с клинком не хуже, чем любой мальчишка её телосложения и возраста, навсегда изменило судьбу Вестероса.