Песни о волках и драконах

      И царям мира земного ведома печаль. Тот, кто насмехается над слабым, и сам падёт жертвой более сильного. Пусть же история эта послужит потомкам нашим в назидание.       В краю приморском правил юный король — был он столь отважен, сколь и горд. Кто-то мог бы сказать, что сгубила алчность его, но виной всему была любовь.       Звал его в дорогу глас таинственных гор, манил его шёпот хладных ветров. И, следуя за лучом восходящего солнца, луноликий юноша, вмиг обратившись среброкрылым драконом, взмыл в небо на заре, покидая процветающую страну, где рождались чудные баллады и сны.       Много он видел всего: бурные воды глубоких рек, сияющие златом песка мифические пустыни, пенное море, что волнами разбивалось о голые скалы, цветущие сады, в коих дивными ароматами благоухали алые розы, бескрайние поля, засеянные пшеницей и рожью, тенистые леса и топкие болота. Но не трогал надменного короля лик матери-природы, представшей пред его пламенным аметистовым взором во все красе своей.       И вот, как-то раз, отдыхая знойным вечером у ручейка, кристальные воды которого дарили желанную прохладу, молодой дракон, обернувшись человеком, заметил согбенную старушку.       Никогда он не встречал столь таинственное и изменчивое существо — в считанные мгновения превращалось оно в маленькую курносую девочку с ободранными коленками, девятихвостую лисицу, мальчишку-оруженосца в грязной одежонке, раненного вепря, певчую птичку, почтенного дородного лорда, грифона, грозно размахивающего своими орлиными крыльями, хорошенькую дочь кузнеца со смеющимися глазами… Словно видения проносились пред его взором печальные и озорные образы, в коих воплощалась сама жизнь. Но и они не взволновали равно величественной и низменной души его. — Кто же ты? Божество или злобный дух? — спросил он забавы ради. — И то, и другое. Одни почитают меня благодетелем и спасителем, другие проклинают, называя душегубом, злобным демоном или же карой божьей. У меня много лиц и ещё больше воплощений. Ты видишь лики тех, чья любовь была отвергнута и тех, чьи чувства, подобно яркому пламени, освещают мрак этого жестокого мира, сияя жемчужинами звёзд на синем бархате неба. — И ветер унёс сей потусторонний глас, сию весть, что счёл циничный король глупой шуткой, а, того гляди, и вовсе грёзами, навеянными ароматом пьянящего дурмана. — Какая глупость! Ты, видно, одурачить меня решила, старуха. — И злая насмешка исказила его лицо.       Обиделся посланник, дарящий любовь и забирающий души, на юного короля. Ушёл он, прокляв надменное дитя, что посмело смеяться над силой небес и земли. А в качестве напоминания о их встрече пустил в гордеца невидимую стрелу, что ранила сердце его зачерствелое, распуская цветущий алый бутон любви.       Шли годы. Драконий владыка, купаясь в лучах славы, и думать забыл о загадочном существе, что некогда встретил он в далёком краю теней.       Но вот, вновь настал день, когда наскучили ему и трон, и пиры, и девичьи ласки. Обернулся уже не юнец, но мужчина огнедышащим зверем, и, желая развеять тоску, что железными кандалами сковывала его тело, последовал туда, где на сапфировом небосклоне сияла ледяная звезда — в царство извечной стужи, в коем бураны поют колыбельные младенцам, а смех застревает у тебя в горле.       Снежное кружево окутывало землю подобно тому, как мать заворачивает собственное дитя в тёплые ткани и меха, желая утаить его от злой колдуньи, что дарит своими призрачными губами морозные поцелуи невинным, в надежде забрать их чистые души себе. Блеклое солнце бликами рассыпалось на замёрзшей глади глубокого озера, а студёный воздух пах хвоей и холодом.       Приземлившись на скалистый утёс, зорким взглядом оглядел он окрестности, замечая, что кругом лишь белоствольные деревья с кроваво-красными листьями, чёрные скалы да ледяные толщи кристальной воды. Хотел король-дракон подняться в небо, ибо и на сей раз не тронула его картина первобытной природы, покой которой не был нарушен человеком, да только заметил он одинокого серого волка.       Обратился владыка пламени человеком, затаился в тени, ожидая невесть чего и незнамо зачем скрываясь от обсидианового взора, в коем узрел он некое таинство.       И вот, когда амарантовые сумерки уж шёлковой вуалью укрыли заснеженную поляну, обратился зверь в девушку — гибкую, как струна, с кожей белее первого снега и глазами, мерцавшими подобно камням оникса. Болезненно сжалось сердце короля в тот миг, когда встретились их взгляды, обнажая истину.       С быстротой ветра пустилась бежать девушка-волчица, ведь коварная стрела, убивающая любовь, пронзила ее трепещущее сердце в ту роковую ночь, когда юноша посмеялся над божеством. Щёки её зарделись маковым цветом, сумрачная пелена окутала её очи, а суеверный страх наложил свой устрашающий отпечаток на благообразное личико её. — Не убегай, прекрасная дева, — поспешив за ней вслед, в отчаянии крикнул сребровласый король.       Но она не слушала его. Стремглав бежала к могучему чардреву, багрянец листвы которого скрывал пылающий светом догорающего дня небосвод, моля древних божеств леса о спасении. И как только последнее слово сорвалось с иссохших уст незнакомки, онемели ее члены: кора покрыла нежное тело, длинные власы обратились в листву, окрашенную зловещим кармином, а руки, поднятые к небу, превратились в молочно-белые ветви. И навеки застыл на огрубевшей коре скорбный лик девы, льющей кровавые слёзы.       Упал на колени король, проклиная богов и людей. А горбатая старуха, стоя позади него, с безжалостной улыбкой на устах примеряла новый лик.