Песни о волках и драконах

      Рейнира Таргариен была отрадой королевства. Эйгон Таргариен — узурпатором. Хелейна Таргариен — провидицей. Эймонд Таргариен — убийцей родичей. Дейрон Таргариен был любимым сыном третьей жены короля Визериса. А она была никем. И было у неё лишь имя.       Алисса Таргариен.       Принцесса Алисса Таргариен. Дитя, убившая свою королеву-мать — в девичестве леди Старк — в день своего рождения. Дитя с волосами белее свежевыпавшего снега на Севере и глазами ярче цветущих под палящим солнцем Королевской Гавани фиалок. Названное в честь своей бабушки дитя, не знавшее родительской ласки, любви и заботы. Не встречавшее понимания и сочувствия во взглядах придворных и родичей. Дитя лунных ночей, далёких звёзд и сказаний, что пылились на бесконечных стеллажах библиотеки.       Все эти годы она была лишена даже дома, и Винтерфелл снился ей лишь во снах. Далёкий каменный замок, закованный в ледяные доспехи, в чертогах которого пировали бородатые мужчины и хорошенькие девицы с румяными щеками. Древняя твердыня, что стояла под натиском бурь и гроз вот уже восемь тысячелетий. Сердце непокорного и дикого Севера — сурового края извечной стужи, что сдался на милость лишь Эйгону Завоевателю. И ей.       Ведь едва принцесса, в чьих жилах течёт кровь дракона и лютоволка, посмела оседлать огромную огнедышащую тварь, доселе никогда не имевшую наездника, едва разгромила войско северян близ Рва Кейлин и, преклонив колено пред единокровным — обезумевшим от адской боли и обессилевшим от макового молока — младшим братом, тело которого было изуродовано огнём и сталью, но чело украшала корона завоевателей, охотники до сплетен, разговоров и клеветы сразу нашлись.       И она стала кем-то.       Возрождённой, словно восставшей из пепла былых времён, королевой Висеньей.       Любимой сестрой короля.       Девой-воительницей.       Советницей.       Хранительницей Севера.       Пересуды и толки не смолкали ни в чертогах лордов, ни на рынках и площадях, а уж в питейных заведениях и борделях имя Алиссы Таргариен поминалось чаще имени её венценосного братца Эйгона.       Одни говорили, что она спала с юным королём, другие — что с Эймондом. Смельчаки шёпотом упоминали Порочного Принца, нашедшего вторую свою племянницу не менее очаровательной, чем первую.       Её стали величать ведьмой, шлюхой, принцессой Севера, Снежной королевой, огненной волчицей, безумной сумасбродной девкой, убийцей родичей. Ибо дикий необузданный дракон, живший сотню лет на скалистом острове, покорился лишь ей одной. Ибо близ Рва Кейлин в пламени его погибло будущее дома Старк. Ибо она в действительности незадолго до свадьбы разделила ложе с одним из своих братьев. И вскоре приказала отравить опостылевшего ей мужа. И кара богов не пугала её, ведь Алисса была Таргариеном. От плоти и крови дракона — ближе к богам, чем к людям. И Алисса всё также продолжала взирать на мир холодными глазами Старков, индиговый пурпур утренней зари которых не мог скрыть выкованную сотнями поколений средь льдом и снегов сталь. А Винтерфелл во власти Снежной королевы будто погрузился в сон. В глубокий и зловещий сон…

***

      Глоток терпкого амарантового вина обжигает гортань, проницательный взгляд стоящего напротив Эймонда — всё тело.       Она сидит, закутанная в меха, на высоком резном троне королей и лордов зимы, лениво оглаживая унизанными серебряными кольцами пальцами подол тёплого шерстяного платья. Она смотрит на своего единокровного брата взглядом, что сверкает аметистами, усталостью и презрением.       И мрачный голос её, что таит в себе ехидную усмешку, разбивается под сводами молчаливого чертога, в коем не слышны хохот, стук кружек и пение, и лишь порывы неистового ветра изредка стучатся в окна: — Мой дорогой братец… Помнится, когда мы виделись в последний раз, ты ещё не был королём.       — Помнится, когда я улетал в Харренхолл, ты тоже не носила короны, — ехидно тянет Эймонд, замирая в нескольких шагах от возвышения. — А ещё не сжигала города и замки, — патетически добавляет он, театрально покачивая головой.       А Алисса неторопливым движением закованной в бархат перчатки ладони снимает железный обод со своей головы, вертит в руках регалию, сверкающую рубинами в неверном свете чадящих факелов, и, невесело усмехаясь, бросает её под ноги Эймонду.       — Преклонять колено не буду, — вставая со своего места, злобно шипит она. — Так что, Ваше Величество, примите мои искренние поздравления по случаю вашего восшествия на престол и скорой женитьбы, и катитесь в Пекло.       — Алисса!       Эймонд хватает её за плечо, разворачивая к себе лицом. Касается заиндевелыми от северного холода ладонями щёк, что пылают маковым румянцем. И презрительная усмешка больше не кривит уста, и голос его вновь отчаянно мягок и волнительно нежен. Единственный халцедоновый глаз мерцает обожанием и жадным влечением в полумраке пустого чертога. Король-дракон склоняется над миниатюрной женщиной, прижимаясь лбом к её лбу, и выдыхает в бескровные губы, что так жаждал поцеловать ещё хоть раз:       — Ты же знаешь, что это не веление моего сердца. Долг велит мне исполнить данную леди Баратеон клят…       — Долг! — гневно восклицает Алисса, толкая его в грудь. — Седьмое Пекло, Эймонд, — а он вздрагивает, ведь нет былой чуткости в бархатном голосе, коим некогда она исступлённо бормотала просьбы, моля его о большем, — клятвы, семья, доблесть, честь! Ты просто жалкий трус!       — Алисса, послушай…       Но старшая сестра вновь перебивает его:       — Ты убил Люцериса, убил Деймона, убил, чтоб Иные их всех побрали, неисчислимое количество пастухов, трактирщиков, шлюх и рыцарей!       Она делает вдох, сжимает его предплечье, пальцами комкая плотную ткань камзола. И едва Эймонд вновь хочет что-то сказать, Алисса властно приказывает:       — Не смей перебивать меня!       А Эймонд шумно сглатывает, невольно поправляя рукой край повязки, что скрывает изуродованный мальчишкой-бастардом глаз.       Вспоминает, как он пробрался в покои Алиссы за несколько ночей до её свадьбы, как она плакала у него на груди, говоря, что не хочет замуж за скаредного толстого лорда, потешающегося над добродетелью и воспевающего порок.       Она так долго противилась браку, так долго таилась средь призраков Красного Замка, не зная, что Эймонд присматривает за сестрицей, чей гнев в ту ночь, когда он лишился глаза, пленил и увлёк его своей необузданностью и силой. Он видел в ней своё отражение, с каждым днём желая её всё больше и больше. Он стал мужчиной, отточил навыки владения мечом, обуздал самого яростного из ныне живущих драконов, познал все тонкости придворного этикета и проникнул в глубины философских изысканий ученых мужей, а она — пусть свободная и незамужняя — всё ещё была недосягаема для него.       А после… Отец неожиданно настоял на её браке, и хрупкая принцесса, любившая тишину и уединение, вновь проявила свой драконий нрав. Воспротивилась, взбунтовалась, заперлась в своих покоях, желая лишь одного — дракона, что унёс бы её в дальние края, где землю серебрит морозная стужа, и волки поют в ночи беспристрастным холодным звёздам. Она намеревалась бежать — в Винтерфелл, а, быть может, в Пентос или Браавос, но гвардейцы отца поймали её в порту. И вот до церемонии бракосочетания она стала пленницей высокой башни — как героиня из печальных баллад.       Эймонд вспоминает, как сцеловывал жгучие слёзы с её щёк, шепча в обнажённое плечико «моя Алисса».       Эймонд вздрагивает, когда чувствует эфемерные касания мягкой ладони и нежных губ, что ласкали оставленный на его белоснежной коже шрам. Вздрагивает, когда вожделенные стоны и всхлипы, слетавшие в ту ночь с уст его прекрасной принцессы, вновь полнят разум сладострастными картинами.       И ему вовсе не хочется думать о том, как она, в наряде, сотканном из белоснежных кружев, тончайшего шелка и жемчужных нитей, стояла пред алтарём. И как губы другого мужчины сминали губы его Алиссы.       — Ты подарил мне надежду! А я наивно полагала, что ты подаришь мне любовь, а не одну ночь страсти и утешения!       А Вхагар, громоподобный рев которой пронзает беззвёздную ночь, вторит исступлённому крику Алиссы, глаза которой заволакивает туманная пелена слёз.       — Ты обещал мне, Эймонд… Обещал! И я верила тебе до самой последней минуты, даже когда этот пьяный боров навалился на меня сверху, решив консумировать наш брак.       Алисса обнимает себя за плечи, делает шаг назад. Бездонная тьма зрачков поглощает осколки аметистовых радужек, и отчаяние полнит сумеречный взор.       — Прошу, Эймонд, оставь меня… — тихо молит она.       Но Эймонд в два шага преодолевает разделяющее их расстояние. Зарывается в белоснежный шёлк длинных волос, пахнущих травами. Держит крепко, не позволяя отстраниться. Алисса ощущает жар его тела даже сквозь толстые слои шерсти и меха и невольно прижимается ближе. Их дыхание смешивается, когда Эймонд исступлённо бормочет в её губы:       — Ты права. Я струсил. Я был тщеславен и горд. И глуп. Но я любил тебя. — Его голос дрожит от волнения. — Всегда любил только тебя. И сейчас люблю.       А она грустно улыбается, заключая его в плен своих объятий. Грустно улыбается, обвивая его шею руками и шепча ответное «люблю». И когда Эймонд трепетно целует свою Алиссу, сердце Снежной королевы вновь начинает биться — неистово и рьяно, как сердце истинного дракона.