* * *
Всё это - тест на знание себя, Здесь, в самом сердце, В сердце декабря Мы среди миллиарда тех, Кто ищет нужные слова, Но слов не надо, Нужен просто взгляд. (ТАйМСКВЕР — «Декабрь»)
Никита стоял у окна, наблюдая за тем, как фигура друга стремительно пересекает детскую площадку, и безмолвствовал. А внутри… чувствовал себя полностью опустошённым и словно бы выпотрошенным. Как плюшевый мишка, которого разорвали где-то в области груди и сейчас вынимают все внутренности, оставляя после себя лишь холод и пустоту. Было больно, но он молчал. Он привык молчать. Всю свою жизнь он учился молчать. Учился держать под контролем свою болезненную тягу, свою привязанность. Потому что знал, на собственном опыте знал — стоит только показать кому-то силу своей привязанности, как этот кто-то тут же исчезает, испаряется, словно страшась этой силы. Многие, посчитав его слишком навязчивым, исчезли из его жизни. Начиная с матери. Он всюду искал тепла, но натыкался лишь на равнодушие. Он ничего не мог поделать со своей зацикленностью. Казалось, эта тяга сильнее его. Но он научился скрывать её от окружающих. И особенно от объекта своей зацикленности. Он всегда ставил его на первое место. Дима был невероятно важен для него. Кто бы мог подумать, что этот мальчишка с растрёпанными волосами, огромной шишкой на лбу и фонарём под глазом сам сделает первый шаг навстречу. Впрочем, как и многие до него, кто пытался подружиться с Никитой. Но, в отличие от многих, он не исчез, не испарился. Он продолжает оставаться рядом. До сих пор. Несмотря ни на что. Они всегда были вместе. И Никита понимал, что всё больше утопает в Димке. Его привязанность росла с каждым днём. Чем ближе был к нему Димка, тем полнее удовлетворялась его потребность в чужом тепле. Тем охотнее он отдавал это тепло взамен. И он знал: если Дима начнёт отдаляться, то… да, Никита не сможет пережить это без значительных потерь. Рано или поздно это должно случиться. И Никита изо всех сил старался отсрочить этот момент. А потом наступил чёртов подростковый пубертат. Когда в их тесную крепкую связь постоянно пытались влезть посторонние. И это всегда жутко раздражало Никиту. Он понимал, что когда-нибудь у него отнимут Диму, украдут. Он не был готов делить его с подружкой, которая рано или поздно появится, заявляя на него свои права. И эти мысли сводили его с ума. Именно тогда Никита стал осознавать: то, что он чувствует по отношению к нему, гораздо глубже и интимнее обычной дружбы. И сказать, что он удивился, когда впервые понял, что испытывает влечение к лучшему другу — это значит ничего не сказать. Никита пришёл в ужас от мысли, что его привязанность принимает болезненные формы. Никите недостаточно было просто дружить с ним. Он хотел быть для него тем, кто необходим, как глоток воздуха для задыхающегося, как пригоршня воды для жаждущего. Он хотел быть для него тем, кем является для него сам Дима. Самым важным человеком. Однажды ему подвернулся случай проверить, возникнет ли у него тяга такого же плана и к другому парню. В своих отчаянных попытках придумать, как усмирить своё внезапно открывшееся влечение к другу, он пошёл на этот шаг. Но всё, чего добился, так это понимание того, что вряд ли когда-нибудь сможет иметь близость с человеком, к которому не привязан эмоционально. Получалось ли у него держать свою болезненную привязанность в тайне? Получалось ли у него держать маску отстранённости? Никита не знал. Но одно он знал наверняка: в моменты их близости он терял контроль над собой. И с жадностью позволял себе наслаждаться украденными мгновениями наедине с другом. «Мы — друзья, которые иногда помогают друг другу удовлетворять потребности», — промелькнула острым ледяным осколком эта фраза в мыслях. Дима неоднократно давал понять, что все эти моменты не более чем удовлетворение потребностей. И Никита молчаливо, безропотно принимал этот факт, скрывая даже перед самим собой, что лишь одна мысль об этом приносит жгучую, режущую боль. Но он не понимал, зачем Дима сначала смотрит на него ТАК, касается его ТАК, а затем вновь и вновь говорит эту фразу? Порою ему хотелось признаться, сказать правду, но страх потерять то, что уже имеет, всегда оказывается сильнее. Своё желание быть к Диме как можно ближе, так близко, насколько вообще возможно, он считал чем-то постыдным. Он считал это своей слабостью, которую он должен скрывать от других. И скрывать от самого Димы. Ведь покажи Никита степень своей привязанности, его снова сочтут навязчивым. Снова отдалятся. Снова уйдут. Снова оставят в одиночестве. Приступы острого одиночества преследовали его всегда, сколько он себя помнил. Они были самым страшным его кошмаром. Иногда они принимали настолько изощрённые формы, что он чувствовал, будто теряет себя, своё «Я». Иногда ему казалось, что он исчезает, истончается. Что он никому не нужен в этом мире. Ведь этот мир незыблем, огромен, всеобъемлющ. А Никита, словно тень, растворяется в нём без остатка. Он — никто. С появлением в его жизни Димы приступы стали реже, а потом и вовсе исчезли, лишь возвращаясь в моменты разлуки с другом. Но их легко было преодолеть, стоило услышать его звонкий голос, заразительный смех, увидеть жизнерадостные голубые глаза и добродушную улыбку, ощутить биение сердца рядом и шершавую кожу на ладонях. Димка — его якорь, благодаря которому у него появилась уверенность, что он не исчезнет. Что он нужен. Как бы сильно ни хотел Никита полностью и безраздельно обладать Димой, и как бы сильно ни желал сам отдать ему себя всего без остатка, он понимал, что абсолютно беззащитен перед своими чувствами к нему. И как бы унизительно ни было признаваться в этом самому себе, но если вдруг Дима решит использовать его, он, скорее всего, позволит ему это. Несмотря на то, что внутри всё будет истерзано в клочья. А что ещё ему остаётся? Он не умеет по-другому. «Давно пора трахнуть её!» — эта в ярости брошенная фраза не выходила из головы, вызывая миллион мыслей. Ревнивых, завистливых, собственнических, зацикленных, самоуничижающих. Эти слова сильно ранили. Хотя нельзя сказать, что они были неожиданностью. Никита всегда готовился к этому. Но он не ожидал, что будет так плохо, так больно. Всякий раз, когда Никите было больно, он мог обратиться к другу и тот всегда был рядом. Рядом с ним боль словно бы съёживалась, уменьшалась в размерах. Но теперь лучший друг — тот, кто сам причинил эту боль. Боль, кромсающую всё, превращая внутренности в лоскутья. Никита, чувствуя себя полностью раздавленным и потерянным, до сих пор стоял и безмолвно смотрел в окно. Во дворе зажглись фонари, комната погрузилась в сумерки. Наконец он пошевелился, судорожно выдохнув, и побрёл прочь из комнаты. Выйдя в тёмный безмолвный коридор, снова почувствовал Его приближение. Оно где-то рядом. Совсем близко. Витает неподалёку, ожидает момента, чтобы наброситься на Никиту. Одиночество. Чувство ненужности и покинутости. В такие моменты на него накатывала необъяснимая, беспочвенная тревога, что вот-вот сейчас он просто исчезнет. Он никому не нужен. Никита никогда ни с кем не говорил об этом, если не считать тех ночей, когда, будучи ребёнком, просыпался от кошмаров и в ужасе шёл в комнату к бабушке. Конечно, ей всегда трудно было понять, что имеет в виду внук, рассказывая про невидимого монстра, готового кинуться на него в любой момент и задушить. Но её слова про то, что нужно встретиться со своими страхами лицом к лицу и увещевания, что её внук самый сильный и смелый, всегда немного успокаивали. До шестнадцати лет Никита вообще считал это нормальным. Разве не у всех детей есть страх, что он останется в полном одиночестве? Разве не всем из них нужен один-единственный человек, который бы отогнал все страхи и которому можно довериться целиком и полностью? Как оказалось, нет. Однажды, будучи девятиклассником, пока он готовил доклад к уроку психологии, то совершенно случайно наткнулся на одну статью в интернете. В ней рассказывалось о видах психических расстройств. Некоторые моменты настолько сильно откликались в нём, что Никита поневоле задумался. Конечно, он считал это глупостью! Это как если бы читать медицинский справочник и находить у себя симптомы всех описанных там заболеваний. Но мысль о том, что это ненормально, с тех пор не покидала его головы. В последнее время эти приступы случались крайне редко, но Никита всегда очень боялся их возвращения. Один раз такое было, пока они с Димой были в разлуке этим летом. Это было … тяжело. Как жаль, что бабушка сегодня на смене. Он вернулся в комнату, щёлкнул выключателем и разблокировал смартфон. НИ-ЧЕ-ГО. Без сил упал на диван. Увидев маленькое засохшее пятнышко на тканевой обивке, шумно выдохнул. В голове промелькнули моменты их близости. Пронзительные голубые глаза, коротко стриженые жёсткие волосы, крепкое сильное тело дрожит под ним, горячие губы обжигают кожу, а руки с выступающими венами прижимают к себе. Никита не мог выкинуть терзающие, навязчивые мысли об этих руках на чужом теле, об этих губах на чужой коже. Они сводили его с ума. Терзаясь раздумьями, где сейчас Дима и чем занят, он не заметил, как погрузился в вязкое глубокое болото сна. Грязно-серая жидкость затягивала его внутрь, а Никита изо всех сил пытался выбраться. Он не кричал о помощи, потому что знал, что помочь некому. Он один. Еле слышные звуки ворвались в его сон, но тот продолжил затягивать Никиту в свои сети. Звуки становятся всё более громкими и настойчивыми и, наконец, вырывают Никиту из болота. Он просыпается окончательно. До сих пор не понимая, что происходит и почему он всё ещё слышит какие-то звуки, он резко сел на диване и почувствовал, что его щёки мокрые. В недоумении стёр влагу с лица. Глаза выхватили светящиеся электронные часы: 01.12. А затем он вздрогнул от новых настойчивых звуков. Не сразу поняв, что это трель дверного звонка, Никита встал с дивана и двинулся в прихожую. Сейчас глубокая ночь. Кто бы мог с таким упорством названивать в дверь посреди ночи? Сердце пропустило удар, когда он взглянул в глазок. Никита молниеносно открыл оба замка и распахнул дверь, чувствуя, что на этот раз сердце замерло, буквально остановилось, когда увидел пронзительные голубые глаза. — Привет, — хрипло сказал до боли родной голос.