Анандамид

От спонтанно пронзительного крика где-то под ухом Блум судорожно дернулась. Фея растерянно подскочила с мятой подушки, что тут же импульсивным ударом отозвалось в чугунной голове. Она колко метнулась по скомканному одеялу, откидывая прилипшую к ногам ткань и села ровнее, пытаясь успокоить непрерывную боль в висках. Через секунду перед глазами открылся привычный белый потолок. Мокрые от холодного пота лицо и грудь буквально горели, создавая ощущение, что ее на мгновение окунули в ледяную воду, мышцы живота плотно сжались, а перед глазами мельтешили скорченные страхом лица. Как в замедленной съемке снова пронёсся обеспокоенный взгляд Валтора и миллионы осколков, разлетевшихся по полу. Черт, осколки! Девушка дернула рукав нагретой пижамы; послышался треск влажной ткани, однако разъехавшийся шов меньше всего беспокоил перепуганную фею. Плечо, куда ещё минутой ранее угодило, по крайней мере, около семи осколков, оставалось абсолютно здоровым, лишь на коже проступили едва заметные красные пятна, скорее всего вылезшие на нервной почве. Тщательно осмотрев и прощупав место удара, девушка устало вздохнула, убирая вялыми пальцами взмокшие, облепившие лицо волосы. Все было как обычно, совершенно ничего не случилось. Огненно-рыжая бросила короткий взгляд на настенные часы. 3:24. Блум, ощущая жуткую слабость после серьезного эмоционального потрясения, хотела разложиться на кровати и поспать ещё хотя бы часик, но стоило рыжей прикрыть глаза, как кровавые образы плясали, словно черти у кострища, и вызывали новые приступы тошноты. Фея осторожно перекинула ноги, поднимаясь с кровати. Она встревоженно взглянула на Флору, но та сладко сопела, крепко замотавшись в одеяло. Похоже, к ночным крикам подруги цветочек уже привыкла. Кико тоже мирно дремал на мягкой подстилке, обложившись морковками. Малыш иногда дергал ушком, забавно похрапывая, но явно видел самые приятные сны. В отличие от своего зайчика, Блум, истощенная и затравленная собственными переживаниями, недовольно проследовала в ванную. Сон как рукой сняло, а валяться в кровати просто так уже не хотелось. Белый потолок, казалось бы, родной и обыденный, больше не успокаивал. Сердце все ещё гулко отбивало синусовый ритм, нерасторопно приходя в норму. Освежившись прохладной водой и почистив зубы, фея вернулась в комнату и, заменив рваную пижаму на повседневные джинсы и майку, выскользнула на балкон. Белесая дымка тумана прикрывала сияющие созвездия, сковывала лесную чащу в тиски тишины и редкого, настоящего умиротворения. Блум вдохнула полной грудью щекотавший нос елово-смолистый сбор и растянулась в счастливой улыбке. Аромат смешивался с запахом прелой хвои и молодого мха, оседая на пыльно-розовых стенах школы. Сумрак и ощущение безвременья делают туман кисельно вязким, клейким, но отчего-то освежающим и незаменимым. Поднявшийся из ниоткуда ветерок едва коснулся бледных щечек принцессы, таинственно гудя, завлекая вглубь леса. Не в силах сопротивляться зову природы, она преобразилась огненной вспышкой и, словно повторяя игру с порывом из сна, поднялась в воздух. Здесь, наверху, было бодряще прохладно. Она просияла, нежно улыбнулась мимолетной свободе и, провернувшись в воздухе, полетела куда-то за пределы защитного барьера. К слову, Гризельда бы ее прибила, как муху, узнай о ночном вылете в сторону дремучего Вечного Леса, тени которого скрывают столь страшные тайны. От несуразности и необдуманности своего поступка Блум почему-то расплылась в самодовольной ухмылке, а пересекая перламутрово-золотую стену, и вовсе рассмеялась. Но что-то манило ее туда также необъяснимо, как манит к Валтору и, если к последнему она никогда бы не смогла заявиться посреди ночи, то опуститься на берег источника жизненной силы ее сестры – вполне. Воздух совершенно прозрачный, холод сползается в мириады лунных крупинок, рассыпаясь осколками перед мерцающим звездопадом. Луна, покровительница тьмы, самая бесстрастная и в то же время томная, летела сквозь дым редких облаков. Силуэты деревьев звенели под Светилом неподвижными ветвями, почти неслышимо у подножья глубокого неба, но ощутимо выдававшими себя зеленеющим блеском макушек. Через мгновение показалась зеркальная гладь озера Роккалуче. Кристально чистая вода отражала звездную пыль небосвода и острые пики хвойных деревьев, отделяющие водоем своеобразным кольцом от опасных местных болот. Ближе к берегу открылись заросли тростника и белоснежных кувшинок. Светлячки, бойко перепрыгивая с ветки на ветку, поблескивали в темноте, они были похожи на искорки ее крыльев. Фея аккуратно опустилась на остывшую после знойной жары землю и, вздохнув, подняла глаза к небу. Вокруг было так тихо. Возможно, для некоторых сны не больше, чем глупость, несуразная работа шаловливого подсознания, воспаленная, неправильная фантазия. Так, например, было для Текны. Девушка противоречиво ненавидела все, что заставляло эмоции колебаться, а сны, хорошие и яркие, иногда дают людям слишком много ложных надежд. Однако, когда ты последняя фея своего рода, прямой потомок самой созидательной и в то же время разрушительной силы, к сновидениям, хочешь не хочешь, будешь относиться с трепетом и всей возможной серьезностью. На первом курсе Блум не верила в ночные видения: яркие образы, пугающие разговоры и непонятные символы – все это казалось ей лишь последствием перечитанных сказок, что довольно сильно затруднило процесс раскрытия подлинного предназначения феи, а также оттянуло момент знакомства с духом родной сестры. Но стоило набраться смелости и ответить на зов потаенных нейронов, как правда сама всплыла на поверхность и болезненно вскрылась, пусть и оставила рубец на сердце, зато теперь она могла трезво оценить ситуацию…перестать строить розовые замки. И в случае с историей Валтора, все ее естество верило в ночную проекцию. Он не хотел ее убивать ни тогда, ни сейчас. Возможно, у него не было выбора прежде, чем вступить в бой с ее родителями. Возможно, он сам находился на грани жизни и смерти. Возможно, обстоятельства были к ним слишком суровы…к ним обоим. Блум невесомо скатилась по воздуху прямиком в душистую траву, влажную от росы. Фея неловко поежилась от холода, стоило коротенькой юбочке покрыться мокрыми пятнами, а затем прижала колени к груди, уместив на острых костяшках свой подборок. Она поступила с ним низко. Сейчас, когда прошло уже достаточно времени с их первого разговора, истина и осознание действительно нашли ее сами. Все его предупреждения сбывались быстрее прежних пророчеств и странно, но слова делали Блум одновременно и сильной, и уязвимой, словно привязывая к нему. И даже теперь она подсознательно ждала этого демона, как верная псина на железной цепи. Девушка не дала магу и слова вставить, а ведь он пытался…постойте-ка. А если все эти ночные прегрешения, которые занозой засели в голове и сердце, были лишь способом подобраться ближе? Этакий нестандартный подход к решению проблемы, основанный на гормональной неустойчивости девчонки? Глотку будто раскрошило от жара, а слезы практически блеснули в густых ресницах, если бы рыжая вовремя не наполнила грудь кислородом и не попыталась остановить эту паническую хрень. В конце концов, это она его не выслушала, отвесила пощёчину, как больная истеричка и пубертатная язва, а ещё собралась выяснять отношения, которых априори не было (что же это за тоска такая?) «Выкидывай эти мысли из головы, одно дело спать с ним, другое – принадлежать ему» «Но ты уже принадлежишь ему» «Иди ты к черту» Девушка вздохнула. Ее извинения для него все ровно пустой звук, так что вряд ли после всего дерьма, что принцесса натворила, маг примет ее на порог своего дома и с добрым сердцем выложит всю подноготную смерти ее родителей. «Вот умеешь же ты все испоганить, Блум» Обругала себя рыжая, со злостью прикусив изнутри щеку. Может мелкая боль поможет справиться с психологической нестабильностью и негодованием, застывшем в глотке. Крошечное покалывание заныло в груди, огонек, некогда спящий, снова грустно заскоблил тонкие стенки. В такие моменты казалось, что горючая субстанция проживает отдельную жизнь и сейчас по-настоящему…скучает? Вдох поглубже и впечатление, будто тысячи иголок вонзились в сердце, накрыло ее с головой. Она ощутила почти буквально как по позвоночному столбу струями растекается жар, как мурашки накрыли все оголенные участки бархатной кожи, как дыхание участилось, а глаза распахнулись. Он был здесь, не иначе. Как и всегда рядом в самый нужный момент. И от этого какое-то благоговение томилось внутри, ведь в ожидании подобных моментов она провела, наверное, всю жизнь. По крайней мере, часть жизни, разделенную со Скаем. Но, увы и ах, принц на белом коне всегда слишком долго добирался до замка. И в какой-то степени она была ему благодарна: наследный принц Эраклиона показал свое отношение, дав ей время остыть и потихоньку отпустить эти отношения. О чем тут можно говорить, сейчас Блум была благодарна даже мерзким ведьмам, ведь без их участия, демон не стоял бы здесь, такой недостижимый и нужный, такой, от которого она таяла, как ледышка на солнце. Это все был ее выбор. Лучший из худших. Блум не поворачивалась – страшилась сделать только хуже, словно та тонкая грань между ними в виде ее крыльев на секунду задержит фею в безопасности. Он молчал, не нарушая сонного затишья. Но он подходил ближе, пока тепло его кожи не обожгло ее тело. Валтор не трогал ее, нет, напротив, но его секундная близость заставляла голос осипнуть, горло преть от жажды, а губы требовать нечто неосознанного и властного. – Почему ты молчал, – наконец решает нарушить гнетущую паузу принцесса, но все ещё смотрит на озеро, не скроешь – боясь его взгляда. – Ты не была готова услышать. Его голос, теплый и нежный, одновременно с этим холодный и острый, подобно убийственной стали, ювелирной работе искусного кузнеца. И мурашки мягко летят по телу: она начинает едва заметно дрожать. Если бы не вечные обиды, древние ошибки, за которые неизменно нужно платить, она могла бы допустить мысль о свидании с пепельноволосым мужчиной. Здесь, на озере, в ночной глуши, с легким колебанием лунной дорожки на чистейшей воде, с драгоценной россыпью звезд на небе, с его прикосновениями, с взглядами, полными химии и самых неизведанных чувств. Интересно, он на всех смотрит так? Получают ли Трикс подобные взгляды? – Но я… Она неуверенно сглатывает, поворачивая голову. Почти не видит лица, лишь тень длинных, шелковистых волос, что колышется под легкими порывами ветра. Полы его плаща делают фигуру шире, более громоздкой и устрашающей, и Блум ловит себя на мысли, что не так часто маг был при своём полном облачении. Обычные его появления сопровождались великолепной рубашкой, иногда с дополнением в виде жилета, и, неизменно, брюк. Сегодня он выглядел официально и от того пугающе. – Вспыльчивая, упрямая и гордая? – закончил за нее мужчина, усмехнувшись в образовавшейся тишине. Секунду спустя, немного брезгливо поджав губы, демон опустился рядом с принцессой и впервые за время их встречи, взглянул ей в глаза. Вообще, он никогда не лишал себя удовольствия утопать в небесных лазуритах, разбираться в бурном коктейле ее эмоций. Но больше всего он обожал, когда кусачие язычки пламени поднимались внутри этой голубой неги, норовя сжечь до тла, оставить после него кучку жалкого пепла. Именно в эти моменты он ощущал их единение, силу, принадлежавшую им поровну от природы, по праву рождения. И пусть Блум не была Первым Хранителем, зато она стала избранной, прямым потомком Дракона спустя столько поколений упадка процветающего королевства. Сейчас в глазах его красавицы (а она уже давно принадлежала ему) горел неуловимый огонек стыда и злости, обильно смазанный чувством вины. Даже в приглушенном свете он любовался тонким румянцем на гладких щеках и мокрыми губами, опробовать которые зудила каждая мышца. Забавно, насколько сильно она переживала с момента их последнего разговора. Да и сам Валтор был от него не в восторге: собственная щека горела необычным воспоминанием – рука у принцессы действительно хлесткая. И почему-то это трогало его на улыбку, однако на губах она так и не взыграла. – Ты наивна, Блум, ты думаешь, что мир всегда беспрекословно делится на темное и белое, но упускаешь нечто важное: без слияния не будет цвета. И в нашем мире есть нечто серое, половинчатое, неполное. Никто не может быть полностью хорошим или плохим, даже ты. Проклиная себя за дрянную выдержку, он поднимает руку и, немного помедлив, убирает за ухо ее локоны, играясь с мягкими волосами, пропуская огненное богатство сквозь длинные пальцы. А фее это нравится, она льнет ближе, стараясь быть незаметной, словно он не слышит бешеный стук ее сердца, словно не видит как прерывисто вздымается ее грудь. Но им нельзя переступать хрустальную грань реальности (теперь не получится оправдаться сном), ведь неизвестность, поджидающая их ночным кошмаром, сможет запросто сломить девчонку. Но черт бы побрал эту девицу! Если его личный дьявол существует, то она его воплощение. – Я просто хочу хорошо выполнять свою работу. Я хочу защищать людей от… – Таких как я? – с презрительной усмешкой влез Валтор, убирая от феи горячие пальцы. – Зла…, – неуверенно продолжила она, забавно качнув головой, словно подсознательно протестуя. Он ведь не злой, милая Блум, просто непонятый. – Я всего лишь хочу для всех лучшего. – Неправда. – Отрезал маг, вглядываясь в лунные тени ледяного озера. – Ты стараешься быть удобной, при этом не считаясь с собственными эмоциями, поэтому так быстро выгораешь, а чувство вины разъедает тебя. Ты не обязана учитывать абсолютно все интересы. Это твоя жизнь, каждому мил не будешь. Он говорил так спокойно и тихо, словно общался не с заклятым врагом, не с мерзкой бабочкой, ничтожной феей с хрупкими крыльями, а со старым другом. Блум невольно улыбнулась приятному трепету в груди и довольно мерцающему меж ребер огню. Пламя ощущало его и было в восторге. А Блум, исподтишка прислушиваясь к терпкому аромату, старалась просто держать себя в руках. Между ними повисло молчание, но отнюдь не напряженное как во время свиданий со Скаем. Это было нечто комфортное и размеренное, словно они обсудили каждую клеточку этого мира, а впереди ещё тысячи таких измерений и они просто переводили дух, чтобы заговорить вновь. – Я не хочу замуж за Ская. – Я знаю. – Что мне делать? – банально, но рыжая действительно хотела, надеялась на совет. Просто, быть может, если бы демон ее обнадежил, то правда в разочаровании от собственных чувств не была бы такой уж болезненной. – Пх,– мужчина буркнул что-то невнятное, внимательно посмотрев на нее, – я все ещё твой заклятый враг, не забыла? Не мне давать тебе такие советы. – Но ты единственный, кто…– вмиг возразила принцесса, страдальчески смотря в две серые льдинки напротив. – Нет. Только не говори, что я единственный, кто понял тебя, принцесса. Не делай из меня доброго волшебника, я не фея-крестная. Он хмурится, совсем немного, почти незаметно, но со стороны кажется, будто на остром лице разыгралось отвращение. Валтор подавлено усмехается, переведя взгляд на собственные руки. Сильные, увитые венами и перепачканные миллионами литров чужой крови, которую, кажется, уже не отмыть. Такими руками, падалью, грязью, к чистейшему свету прикасаться было пугающе опасно, словно тронь он Блум ещё раз, как она покроется трещинами, а затем уйдёт в небытие. – Просто…несмотря на всю жестокость, с которой о тебе говорят, ты ни разу…ни разу не сделал мне по-настоящему больно, – тихо объяснила она, настороженно отслеживая мельчайшие изменение тона и взгляда мужчины. – Не надо, Блум. – Холодно отрезал колдун, грубо отчеканив каждое слово. – То, что я не убил тебя, не значит, что я умею сочувствовать. Я выращен порождением тьмы, холодным инструментом, мне чуждо сострадание. – Тогда почему не убил меня сразу? Она не ожидала, что собственный голос, ещё такой, казалось, слабый и томный, может звучать так отрешено и пусто. Нечитаемые блики взыграли в глазах огненной феи, отчего Валтор лишь сильнее нахмурился. Выдержав минутную паузу, демон продолжил. – Я хотел огонь, принцесса, но не знал, как его достать из тебя. Поэтому решил обдумать все ещё раз, но обстоятельства накалились, пришлось принимать серьёзные решения, которые изменили ход истории, ты сама это видела. Я спрятал тебя на Земле, где чертовы старухи не должны были добраться до огня…раньше меня. И я вернулся бы за тобой на Землю. Я бы сделал задуманное, Блум, понимаешь? – его слова звучали как призыв. Призыв о помощи, о спасении, словно не огромный демон сидел рядом с ней, а тот самый законченный, убитый мальчик, дрожащий от страха сделать крошечный шаг в сторону, скованный болью и разрушением по рукам и ногам. И он знал, на что он способен. Что способны сделать эти отвратительно бледные пальцы. Скольких людей он задушил в попытке доказать свою верность? Верность тьме и греху. Скольких людей он зарезал, скольким вытащил кишки наживую? Их были не тысячи, их были миллионы. Он ел, поглощал, воровал чужие души, он травил поселения и деревни, он проклинал людей на чуму и голод, он делал все, что мнимо могло принести ему абсолютную власть, но самое страшное, он алчно горел, он желал этой силы. И он помнил это безумие, когда одна лишь Команда Света могла его остановить. Когда ее родители, истекая кровью, из последних сил готовы были использовать мощнейшее заклинание, которое убило бы их самих без раздумий, просто чтобы остановить его. И он боялся этого сумасшествия, он знал, что не совладает с этим, он не остановится. Валтор не хотел навредить, но упорно не мог держаться подальше. Они были равны по силе, но по опыту – нет. И демон бы никогда в жизни себе не простил, если бы причинил вред тому лучику света из бального зала Домино, которая единственная посмотрела ему в глаза без страха и ненависти, но с чистой, яркой любовью. Как к совершенно обычному, живому существу. Без предрассудков и привитых обществом мышлений. Тогда она была совсем крошечной, влезала ему полностью в две ладошки, но уже обладала огромным сердцем, полным сострадания, эмпатии и счастья. – Ты мог вытащить из меня огонь прямо в бальном зале, пользуясь суматохой гостей. Ее голос вырвал из оков собственной грязи и тоскливых воспоминаний, заставив вздрогнуть и поежится. Черт, на улице к утру стало заметно холоднее и даже он, обычно не чувствительный к температурам, начал немного подрагивать, не говоря уже о полураздетой феи под боком. Неслышно выругавшись, демон поднялся на ноги, ухватив боковым зрением ее испуганный взгляд. «Что, моя маленькая фея, боишься, что оставлю одну?». Грациозно стянув с себя плотный бордовый плащ, он, стараясь двигаться как можно медленнее (мы помним, что пугать – все равно, что изнасиловать, во всех смыслах), опустился к тонкой спине, и, переборов желание покрыть костлявые лопатки согревающими поцелуями, укрыл девушку теплой тканью. Блум не удержала тихого вздоха, а щеки мгновенно обжег заливистый румянец. Теперь она могла не прислушиваться к терпкому аромату парфюма – он проходил по каждому сантиметру кожи, напитывал яркие волосы и возбуждающей истомой скручивался где-то внизу. Ухватившись озябшими пальчиками за бордовую ткань, она благодарно кивнула и покрепче укуталась. – Мог бы, – вернулся к разговору длинноволосый, вновь садясь рядом. – Но ты бы умерла. Желваки его челюсти плотно сжались, показалось, кожа вот-вот лопнет от напряжения, а клыки прорежут остатки соединительных тканей. Блум не смотрит на мага, но почти физически, нутром ощущает его недовольство. Она молчит и без лишних слов понимает – это было тяжело. Звенья цепи постепенно соединяются, когда она осознает, что спасение ее души и магии в тот трагический вечер, стоило ему лишения свободы длиною в 17 лет. Фея ловит прямой взгляд, полный усталости и принятия. И ей движет что-то естественное и правильное (так подсказывает огонь в груди), когда она поджимает губы, а затем неуверенно касается его плеча. Демон, почти получивший ожег четвертой степени от слабого прикосновения, терпеливо переводит дыхание. Блум почувствовала как вздулся бицепс под белоснежной рубашкой и опасливо вздохнула. Навредить хотелось меньше всего. – Спасибо. Голос дрожит предательски, все еще пропуская зыбкую надежду на их кроткое единение. Словно прикосновение губ спасет от губительной жажды, вернет всему миру разрушенные стены, но мужчина не отвечает, а Блум мечется, желая прижаться как можно ближе. – Ты не злодей в моей истории, Валтор. Собственное имя режет слух и бьет, словно электрический разряд, тот самый, каким била Тхарма во времена его детства. – Не злодей? – повторяет он, почти презрительно, ядовито. Бровь дергается, лицо каменеет от отсутствия эмоций. – А кто же я тогда, Блум? Смотрит ровно, холодно, почти жжет непробиваемым равнодушием. На секунду кажется, что он репетировал этот взгляд тысячи лет, желая убить мельчайшие зачатки сострадания к самому себе. Помедлив, он небрежно сбрасывает ее руку с плеча. – Будешь ли ты считать также, если я скажу, что хотел смерти твоих родителей? Хотел лишить тебя всего? Королевства, семьи, дома! Я хотел свободы, Блум, я бы не остановился, я бы убил их всех и мне бы было абсолютно плевать! Я сделал это добровольно, никакого принуждения! Разрушение Домино лежит на моих руках, как и миллионы смертей до этого, как и все страдания после. И самое страшное, что я не сожалею, принцесса. Я хотел власти и я был готов убивать. Блум сверлит его взглядом, она натянута, как струна, но отчаянно продолжает защищаться. – Ты сам себе противоречишь! Если бы ты хотел власти – убил бы меня! Ты же сам это понимаешь! Она почти рычала от непонимания и минутной обиды, сводящей с ума. Соленая пелена подталкивала слезы к уголкам глаз. Шмыгнув носом, фея откинула спутавшиеся волосы и застыла в ожидании ответа. – Нц, я просто не смог! Называй это как хочешь, жалостью, моей слабостью, но твоя жизнь – моя фатальная ошибка, за которую я заплатил сполна. Сердце замерло. Слова долетают до его отключившегося мозга только в момент, когда на женской щеке уже блестит первая мокрая дорожка. «Блять» Он не хотел сказать то, что лживо слетело с языка. Возможно он сам ещё не разобрался в правильности решения сохранения ее жизнь, но и фатальной ошибкой это нельзя было назвать. Валтор тяжело сглатывает, почти сгорая заживо, и мысленно втыкает в себя с десяток ножей. Просто идиот. Почему сердце так подозрительно сильно болит? Блум прикрывает веки, тяжело дышит. Перестает сдерживать соленую жидкость, и та, прочувствовав полную свободу, извилистыми дорожками скользит по мягкой коже, скапливается на подбородке, затем крупными каплями падает на мерцающий топ. Фея прикусывает нижнюю губу, делает себе больно, чтобы не закричать, чтобы сдержать гнев вперемешку с обидой. «Твоя жизнь – моя фатальная ошибка». Это мерзко. Это, в конце концов, просто бесчеловечно! Она не выбирала такую судьбу, ей было не нужно это гребаное одолжение! – Зачем тебе мой огонь? Скажи мне правду, – выплевывает она спустя минуту с горечью и отвращением, смотрит косо, пришибленно. От слез перед глазами плывут черты его лица. Надо же, все переживания о чувствах, влечении, ненормальном желании, старательно паразитирующие ее мозг последние несколько недель, тут же превратились в его фатальную ошибку. Всё было так просто, Блум, а ты накручивала, искала там какие-то ответные искорки. Даже голос его стал противен. – Наша материя – сложный составной элемент, структура которого до конца неизвестна. Когда Великий Дракон создавал Измерение, его свет распространился повсюду, кроме нескольких Миров, позже признанных падшими. В один из таких, будучи крошечной частицей святого огня, упал я. Три Древние ведьмы: Тхарма, Лилисс и Белладонна нашли меня и, возрадовавшись высшей силе, что снизошла до них, придали мне человеческую форму, подкрепив своей магией. Они осквернили меня, но вместе с тем воспитали демоническую суть. Блум слушала внимательно, не позволяя мыслям отклониться в сторону ненависти и негодования. По крайней мере искренне пыталась отключить свое врождённое сочувствие, а еще необузданное разочарование. Слишком рано, она ещё успеет переплакать в подушку. Валтор продолжал тихо, практически шепотом. –…После нападения на Домино мне удалось бросить им вызов и заключить в Лимбо. Как сказали бы смертные – вместилище для душ ничтожных, нечто среднее между адом и раем. Однако старухи до сих пор остаются в нашей материи, они проникают в сознание, влияют на решения и выборы, которые делают волшебные существа, в том числе, и на мои, – он делает короткую паузу, сглатывая сухость во рту. – Не вздумай сочувствовать, – тут же пресекает демон, однако Блум лишь высокомерно складывает руки на груди и упрямо продолжает молчать. – Я просто хочу изничтожить этих тварей, не прогнать, я хочу убить их. Его глаза наливаются кровью и сейчас он больше похож на обкуренного фанатика, что беспрекословно гонится за своей идеей. – Моего огня не хватит для этого, тем более, – потеряно усмехается, – древняя ящерица отказалась от меня, еще когда сбросила на Обсидиан, поэтому мне и нужен Светлый Хранитель. Пламя жизни – самая могущественная магия в мире, но стоит мне поглотить твою энергию, как мировое равновесие будет разрушено, и огонь снова будет осквернен. Руки принцессы сложены на груди. Она закрылась, стерев позорные слезы тыльной стороной ладони. Мысли роем крутились в голове, бесконечно делились и, с одной стороны, просили помочь, подумаешь, поделиться огнём, позволить управлять своей силой ради блага не только мага, но и всего Измерения, но с другой стороны, опять кому-то нужна ее сила и мощь, отнюдь не душа и самоотверженная личность. И все изначально было игрой, тонко продуманной, спланированной, причиняющей боль, и эта паранойя закрутилась ради прикрытия его задницы, ради его свободы. Будь она обычной феей животных, проявлял бы маг такое же рвение, интерес, знаки внимания? Ответ очевиден. – Что с моими родителями? Прохладный ветер несет ароматы травы, заботливо окутывает лицо, правда не приносит желанного облегчения. Фея грубит, пытается казаться суровой и отрешенной, на деле просто заталкивает свои чувства поглубже в глотку, чтобы после всего сбросить их с самой высокой скалы. Чтобы разбились, чтобы навсегда, чтобы бесповоротно. – Понятия не имею, – отстраняется Валтор, нечитаемым взглядом очерчивая озеро прежде, чем подняться на ноги. – Тебе пора возвращаться. Протягивает руку галантно, уважительно, однако принцесса игнорирует жест напускной вежливости и, легко сбросив плащ с маленьких плечиков, врезается погасшим взглядом в ледовито-серые зрачки напротив. – Мы были рождены, чтобы стать врагами, мы противоположны, – Блум говорит тихо, немного охрипшим голосом, а в голове тем временем образовывается пустота, вырезанная собственными руками и опечатанными чувствами. – И это практически правда, – отвечает Валтор, накидывая бордовый плащ на широкие плечи. «Ненавижу» – как смертный приговор подводит обвинительную черту в своей голове девушка, мечтая перемотать время куда-нибудь далеко-далеко, где ей больше не придется жертвовать всем своим миром во благо общего будущего. Сегодня Валтор сделал ей больно. Всего один раз. Но это скоро пройдет.