Излюбленному Куникудзуши.
Снова здравствуй, душа моя. Или здравствуй лишь впервые. Я писал тебе письмо, и не знаю, получил ли ты его. Мне остается лишь молиться, что это послание будет вторым по счету. На календаре 18 декабря, с последнего письма прошло почти 4 дня. Я смог устроиться на корабле музыкантом. Как это было неловко и нелепо… Помнишь, как в той пивнухе я перебрал с алкоголем, да пел на всю округу «Когда меня не станет, сарай достройте сами»?.. Здесь я выпил пару рюмок коньяка, отчего полетел к пыльному фортепиано и начал орать «А муха тоже вертолет..». Разумеется, я этого не помню, но капитан БейДоу говорила, что давал я сольный концерт весь оставшийся вечер… Ох, боже, даже писать о таком стыдно. Но, в итоге, мои музыкальные навыки были замечены, и я играю для гостей корабля и его работников. Знаешь, я нахожу некоторое удовольствие в наблюдении за волнами… Не то, чтобы мне было здесь больше нечего делать, совсем нет… Просто, все же оттенки голубого напоминают мне тебя. Сидел я прошлой ночью на палубе, а вернее забрался на само воронье гнездо. Море было до волшебного глубоким и невозможно одиноким… Словно ты в года нашей юности. Помнишь, как мы встретились впервые? Мы были так малы. Как сейчас помню твою отчасти нелепую, но до безобразного милую панамку. Меня тогда не покидал вопрос – почему же на детской площадке малыш не уходил далеко от матери, а если и выползал с под юбки, то решительно шел лепить самые большие замки из песка, напоминающие мне сейчас огромный муравейник. Да лепил так старательно, выводил хрупкими пальчиками каждое окошко и с легким флером радости смотрел на сие творение. И ты звал маму, громко звал, лишь бы она посмотрела, лишь бы оценила, но та воротила нос от детских стараний. Я смотрел на это с качелей. Родители не уделяли мне должного внимания, а на площадке со мной была няня, и от того я чувствовал себя куда свободнее тебя. То и дело спрашивал сам у себя: «Ради чего он так старается?». Разумеется, похвалы мне не хватало, но я никогда бы и подумать не мог, что ее пытаются получить так… рьяно. Мне стоило выцепить занятых родителей, да показать сделанную в детском саду игрушку. «Молодец» и «умница» сыпались сами собой, и мне почти хватало до следующей их свободной минуты. Но ты же каждую нашу встречу пытался: «Мам, смотри, я сделал машинку!», или «Мам, глянь, пожалуйста, я так высоко раскачался!». И, я уверен, пусть ты мне и не говорил, что это продолжалось и дома. И я все еще помню тот момент, как не удержался. Тучи были грозовыми, мы снова игрались на той площадке. Я катался на качелях с пониманием, что сейчас оба мы, последние дети во дворе, сейчас пойдем домой. А ты так стремительно, по-детски неуклюже и решительно достраивал очередной муравейник. Твоя мать, бесцельно прожигающая время в телефоне, встала с лавки. Тогда у меня замерло сердце. Замок еще не достроен, а злостный начальник уже намеревалась звать домой, прерывая бесконечный поток фантазии, воплощенной в песке. – Это красиво! Я не помню, что двигало мной. Твое растерянное выражение лица или постоянные негодования на лице женщины, но я чувствовал себя обязанным сказать это. Вскочил с нагретого сиденья, подбежал к песочнице, да тыкнул пальцем на двери из палок: – Они выглядят, как настоящие ворота! Это очень круто! Думаю, были бы там дети с родителями, все бы обомлели от того, что двое вечно одиноких чада заговорили между собой. Ну, как заговорили… В ответ ты цыкнул, насупился и убежал от меня прочь к матери. Определенно незнакомый тебе ребенок был не тем, кто должен был сказать эти слова, от кого ты так яро жаждал их услышать. Больше в детстве мы не виделись. Я строил тысячу загадок, куда же ты делся с той площадки, и сам себе давал ответы, но и подумать не мог, что ты оказался в детдоме.Каэдахара Кадзуха.