Глава 6
«Две минуты до Апокалипсиса: стрелки Часов Судного дня* будут передвинуты впервые с 2018– го года. Неспокойные новости для всех жителей планеты — в связи с набирающей обороты эскалацией конфликта на приграничных территориях России, Часы могут показать самый высокий уровень риска за всю историю проекта. Мир, по мнению ученых, стал еще ближе к катастрофе. Действительно, показания Часов следует воспринимать как повод для дискуссии, способ подсветить существующие риски и привлечь внимание общественности к проблемам. Хотелось бы отметить, что это не формальная оценка или указание на то, сколько времени еще осталось у человечества. В 1947– ом стрелки Часов были установлены на без семи минут полночь. Дальше всего от полуночи, семнадцать минут до, они оказывались в 1991 году, после подписания договора о сокращении стратегического вооружения… (Харт, Роберт. «Forbes Magazine», 2024.) Читайте также: Материалы по теме: — Армагеддон близко? Почему мы так этого боимся? — Плейлист Судного дня: «Бюллетень» составил список композиций, которые… *Часы Судного дня — это символ того, насколько человечество близко к самоуничтожению. Они были созданы в 1947 году, после первого в мире взрыва атомной бомбы, «Бюллетенем ученых– атомщиков» — группой ученых, которые работали над Манхэттенским проектом (американской программой, ответственной за создание первого в мире атомного оружия). Каждый год «Бюллетень» при участии группы экспертов передвигает стрелки, исходя из последних данных «ядерной напряженности».***
— В том, что ты понятия не имеешь, кто на самом деле такой твой Джеймс Баки Барнс. Ассистентка с идеальной укладкой и яркой коралловой помадой на тонких губах, презрительно изогнув бровь, оглядывает девушку и железку, зажатую в ее руке. Она продолжает, не дождавшись ответа. — А ты изменилась. — Виктория пытается улыбнуться — внутренности предательски сжимаются от страха. — Новый образ тебе идет больше, знаешь ли. Тогда в лаборатории ты была чуть менее симпатичной, чем подопытные мыши. — Дерзкая. — Краешек тонких, идеально обведенных красной помадой губ ассистентки ползет вверх. — Мы с тобой бы подружились. — Это вряд ли. — Шатенка сильнее хватается за режущую пальцы поверхность арматуры. — Где Николай Иванович? — Ты серьезно собралась бить меня этим? — Ты серьезно полагаешь, что я не знаю, кто такой Барнс? Девушки смотрят друг на друга немигающим, прожигающим взглядом, словно ожидая, пока одна из них кинется вперед. — То, что ты прочитала в интернете, не составляет и сотой доли правды. Много ли он рассказал тебе? — Достаточно. Блондинка ядовито усмехается. — И, то, что Елена Белова сестра Наташи Романофф? Что она одна из «Вдов», тоже? — Сестра? — Рассказал, что его по– настоящему связывает с агентом Романофф? Почему Елена искала его в Нью– Йорке? Девушка сглатывает, пытаясь успокоить ускорившийся пульс. — Мне продолжать? Рассказал, сколько человек он убил в двадцатом веке? Рассказал, что кровь Джона Кеннеди на его руках? Да, черт возьми, они у него не по локоть, по плечи в крови! Виктория закусывает нижнюю губу, а блондинка презрительно хмыкает. — Я по глазам вижу, по твоему пульсу на шее, что ни хрена ты не знаешь. — Зачем ты все это говоришь? Лариса выставляет вперед руки, ладонями вверх. — Смотри, ты видишь здесь пистолет? Или шокер? Я не собираюсь ни хватать тебя, ни убивать, ни пытать, ни бить. Ты мне не нужна, от тебя требуется лишь одно — уехать, как можно дальше. Прекратить свои бесполезные поиски, оставить Барнса мне и свалить куда угодно. — Нет. — С невесть откуда взявшейся твердостью резко отвечает девушка. — Мне нужен профессор, живой, и я собираюсь достать его хоть из–под земли. Мою мать несправедливо посадили за решетку, умершего отца обвиняют в госизмене, пытаются… — Найти все части «Энозиса»? — Безэмоционально продолжает Лариса. Виктория кидается вперед, но женщина ловко скручивает ее, подминая под себя. Ее тело идеально крепкое, сухое, как трость, вытянутое, а в напряженных бицепсах чувствуется стальная сила. — Что тебе известно про проект? — Девушка морщится — крепкие руки прижимают ее к шероховатому бетону, что впивается в спину иглами. Она пытается сбить блондинку с себя, но та словно и не чувствует слабых попыток. — Послушай меня! — Шипит она. — Он убьет тебя, рано или поздно, своими или чужими руками, но убьет, понимаешь ты это или нет?! В 2009– ом мой отец был в Одессе, служил дипломатическим переводчиком для инженера из Ирана. Самого инженера сопровождала Вдова Романофф, и твой замороженный дружок подбил их, прострелил колеса тачки, а потом и Вдову, убив инженера сквозь нее. А знаешь, что было с моим отцом? Он так и не пришел в себя, когда автомобиль сорвался с обрыва. «Случайная жертва» — вот как его назвали в милицейских отчетах. — Послушай… — Ты следующая. — Лариса щурится, низко склоняясь над лицом девушки. — Помяни мое слово. Он как был советским убийцей, так и остался. Грязное отродье. Это же он сделал, верно? — Она подбородком указывает на синевшие на горле Виктории отметины железных пальцев. — Что тебе нужно? — Мне нужен Барнс. Его нужно было ликвидировать еще там, в лаборатории, но профессор словно с ума сошел, бегая с этим куском «гидровского» дерьма. — Рявкает Лариса. — Зови его, немедленно! Громко. И как только он будет здесь, я отпущу тебя и исчезнешь из города. — Что ты знаешь о проекте? Почему из– за него столько шума? — Девушка глубоко набирает воздух в легкие — голос у нее севший и тихий. — То, что предотвратила Белова, в Варшаве, лишь ускорило неминуемое. Ваши жалкие попытки остановить их смешны. — Расскажи, что знаешь, и я сделаю так, как ты хочешь. Обещаю. Лариса усмехается и чуть ослабляет хватку — этого хватает, чтобы девушка, с силой оттолкнув соперницу, вырвалась. Они крутятся по полу, вцепляясь в лица друг друга. Пыль, поднимаемая их телами, начинает попадать в глаза и нос, мешая видеть. — Я так и думала, что ты конченая дура! — Ассистентка, с силой ударив девушку в солнечное сплетение, переворачивает ее через себя. — Зови Барнса, быстро. Виктория кашляет, пытаясь вздохнуть — правое колено начинает гореть огнем от встречи с бетонной поверхностью, а по ноге заструилась темная кровь. — Быстро. — Ледяным тоном повторяет ассистентка, зажимая в руке волосы девушки, с силой оттягивает их назад, заставляя ее шею откинуться, и приставляет к пульсирующей точке под скулой холодное дуло пистолета. Девушка прикрывает глаза — на коже чувствуется ужасный холод. Несущий в себе смерть, боль, тошнотворный запах крови. Она часто дышит, пытаясь бороться с болью под ребрами и с болью в разбитом колене, что саднило от содранной кожи. Тяжелая рука женщины продолжает натягивать ее скальп с силой, что была способна оторвать его вовсе. — Причем тут все это? Проект, профессор, Белова, «Вдовы»? Какой чертов смысл? — Ох, девочка. — Вдруг почти смеется Лариса. — Поверь, на дне морском обитает не одно чудовище. — Я не сдам американца, пока не получу ответы. — Рычит сквозь плотно сжатые от боли зубы Виктория. Блондинка, кажется, на полсекунды теряется — этого хватает, чтобы девушка, превозмогая боль, схватив ту за руку и с силой дернула на себя, ударила лбом в аккуратный тонкий нос. — Хочешь драться — будем драться. — Она вскакивает, закрывая голову отработанным на тренировках жестом. — Это я умею. — Ты сошла с ума, если думаешь, что он заслуживает этих жертв. У него каша в голове, он не помнит ни своего прошлого, ни своей личности. — Теперь от боли морщится Лариса, наводя на девушку пистолет. — Он лишь машина для убийств, не человек, лишь оружие, лишь часть чертовой системы. Он тебе не друг, не защитник, не союзник. — Тогда почему профессор так хотел его увидеть? Почему ждал? Зачем откачивал? — То, под чем поставлена государственная печать, все равно исполнится! Вам их не остановить! — Рот женщины кривится в приступе неясного гнева, а рука, сжимающая пистолет, вдруг начинает подрагивать. — Зови его! — Нет! Лариса усмехается и стреляет вверх — на девушку мгновенно сыпется дождь из осколков бетона. — Ты пожалеешь об этом. — И она сбивает ее с ног. Блондинка не просто сильная — она тренированнее, подготовленнее, в разы злее. Ее движения быстрые, рассчитанные. Такие же, как у Елены. Ассистентка ловко выворачивается из неудачного захвата, и, размахнувшись, ногой пинает девушку прямо в ребра, отчего та, пролетев назад и скатившись прямо к краю этажа, вываливается с недостроенной конструкции. Побелевшими от напряжения пальцами она хватается за скользкий, режущий бетон, размахивая ногами в воздухе, пытаясь подтянуться. — Где же твой солдат? — Лариса плотоядно улыбается, смотря в расширившиеся от первородного ужаса зрачки девушки. — Там, внизу, четыре этажа свободного полета и острая арматура, на которую ты насадишься, как шашлык. Девушка оглядывается и тут же жалеет об этом — высота нескольких этажей пугает не настолько сильно, как торчащие остатки железных прутов, напоминавшие колья. — Последний раз я… Но блондинка не успевает договорить — она резко улетает в сторону, громко вскрикнув, снесенная Барнсом, что, припечатав ее в колонну, занес руку для удара. — Ты остался последним, верно? Гельмут хорошо поработал? — Усмехается ассистентка, сплевывая кровь из разбитой губы. — Где Осипов? Что тебе известно? — Баки бьет по колонне, отчего на нее сыпется цементные осколки. Но та лишь смеется. — Снова надо сделать выбор, Зимний Солдат. — И она кивает в сторону, туда, где из последних сил держится русская. — Джеймс! Нет! — Девушка кричит, когда одна ее рука, наконец, срывается. Барнс не размышляет ни секунды — крепко выругавшись, он, срываясь с места, за долю секунду пролетает расстояние до висевшей над арматурой девушки, и вытаскивает наверх, схватив бионикой за запястье. Русская подрагивает всем телом, пытаясь отдышаться, дрожащими от невиданного напряжения руками убирая от лица волосы, и закрывая ладонями лоб. Она лежит, прикрыв глаза, словно не веря тому, что еще жива. Баки оглядывается– блондинки нигде не нет. — Зачем побежала за ней? — Напряженно спрашивает он, помогая девушке подняться, но та обозленно вырывает руку из его пальцев. — Врал мне, да? — И ее тонкая, совсем хрупкая на вид ладонь, отвешивает американцу чувствительную пощечину. Барнс растерянно трет щеку — его кожа, прочнее, чем у нормальных, обычных людей, вдруг загорается от удара. Девушке, должно быть, очень больно от этого неразумного действия. Но, кажется, та даже не ощущает, как горит ее ладонь, как хрустнуло запястье от удара, когда рука столкнулась с каменным лицом сержанта. Она, фыркнув, разворачивается и медленно хромает к лестнице. — Отвали! — Кричит она, чувствуя его сзади. — Послушай меня! — Он пытается остановить ее, взяв за плечо, но девушка скидывает его руку. — Что она тебе сказала? Королева молчит — ее лицо перепачкано в пыли, а вниз по ноге из разодранного колена течет кровь. — Ты убил ее отца. В 2009– ом, под Одессой. Тогда же ты стрелял в Романофф. — Отстранённо говорит русская. — Которая, ко всему прочему, оказывается, является сестрой Беловой. — Викки… — Ты помнишь это? Тебе же стирали память, верно? Ты помнишь это? — Побледневшие губы девушки слегка подрагивают. Сержант молчит. — Я помню их всех. — Наконец тихо произносит он. — До единого. — Почему не сказал? Не сказал про «Вдов»? — Что ты знаешь о них? Девушка фыркает. — Кроме того, что было обнародовано после рассекречивания «Гидры», ничего. Ничего! — Чуть громче повторяет она. — Разведка готовила девушек для совершения миссий, тренировала особым образом. Вроде как, идея КГБ. Это все. — Я не хотел…втягивать тебя в это еще больше. Русская фыркает снова, более демонстративно. — Я уже втянута. Втянута по самые уши. Да будет проклят тот день, когда я поперлась в этот институт! Она закрывает лицо руками и тихо стонет. Потом отнимает ладони и внимательно смотрит прямо в глаза сержанта. — Значит, так, рыцарь дня, я не хочу однажды оказаться в числе твоих новых жертв, понял? Я на это все не подписывалась, ты и так свалился мне на голову из ниоткуда! Находим профессора и расстаёмся навсегда, усёк? — Нужно в аптеку. — Вдруг нахмурился Джеймс, указывая подбородком на кровоточащее колено девушки. Но она молчит. Она пытается стоять прямо, но боится полностью распрямить левую ногу, по которой темно– вишневым соком бежит кровь из разодранной коленки. Губы девушки поджаты, пальцы рук слегка подрагивают, а частое дыхание выдает в ней борьбу с наступающей тошнотой. Пара длинных прядей налипают на вспотевшее от схватки лицо, но она даже не собирается их убирать — она смотрит вперед, и взгляд ее напряжен, хоть и слегка растерян. Она выглядит так, словно пять минут назад чуть не сорвалась с высоты парковки на стальную арматуру. Она растеряна, разозлена, и боится показаться слабой. Пытается держать спину и ровно встать на ногу, но тут же качается. Ее прямой, обескураженный, но в тоже время пытающийся быть собранным взгляд вдруг напоминает мужчине взгляд молодой Пэгги Картер, тогда, в далеком, ревущем 44– ом. Именно так она смотрела на них, тысячи и тысячи раз прокручивая в голове один и тот же план действий, проигрывая сотни разных концовок, и когда хмурая тень оставляла морщинки на ее лбу, они догадывались, что мысли ее совсем не веселы. Но она никогда не позволяла эмоциям взять вверх, оставаясь несломленной, смелой Картер, с чуть беспокойным взглядом теплых карих глаз и идеально прямой спиной. Он знал ее слишком мало, чтобы скучать, но достаточно, чтобы понять, почему Стив влюбился в нее. Он действительно только сейчас начал понимать, почему Стив влюбился в нее. — Я хочу кофе. — Тихо и четко говорит девушка. — И мороженое. Да, я хочу кофе и мороженое. Она наконец поворачивается к Барнсу, и проводит рукой по своей щеке, стирая грязь и пыль. — И чтобы ты увез меня отсюда подальше.***
— Больно! — Терпи. — Да жжется, эй! Девушка пытается выдернуть свою лодыжку из стальной хватки сержанта, но терпит неудачу. — Ешь свое мороженое, молчи и не мешай. Она приподнимается на локтях, недовольно косясь на мужчину. Среди шелестящих на легком июньском ветре деревьев, сквозь листья которых просачивалось золотистой смолой вечернее солнце, в отдалении от шумной толпы, неспеша гуляющих по Парку Горького, приятно пахло свежей травой и доносившимся со стороны набережной терпким деревянным запахом от покрытых масляной краской досок. Девушка недовольно оглядела сидевшего перед ней на корточках Барнса, что пытался безболезненно очистить травмированное колено от набившейся в него грязи и пыли, поливая водой из бутылки и орудуя влажными салфетками. — Возьми свой рожок. Ее руки заняты двумя стаканчиками шоколадного пломбира, которое было поручено крепко держать и, по возможности, не дергаться. Ссадина представляет собой печальное зрелище — кожа содрана до мяса, а особо глубокие места все еще кровоточат. Сержант достает из аптечного пакетика дезинфицирующее средство, и русская инстинктивно пытается отползти, сильно дернув ногой . — Сиди спокойно. — Хмурится Джеймс, подтягивая ее за щиколотку обратно. — Пять минут. — Да мне больно! — Она морщится и шипит. — Ай! Барнс закатывает глаза и, к своему собственному аккуратно дует на разбитое колено. — Так лучше? Она удивленно смотрит на сидевшего перед ней мужчину, и он ощущает, как крепко его собственные пальцы держат ее ногу. Судя по легкой улыбке, расплывшейся на губах русской, он догадывается, что его прохладное дыхание приятно ее саднящей ране. Глаза американца в солнечно свете жаркого дня кажутся светлее обычного насыщенно– синего, и внимательно изучают ее лицо. И она капризно качает плечом, отворачиваясь. — Еще. Баки плохо понимает, что конкретно делает, но отчего– то вспоминает, что так его собственная мама успокаивала его после неудачных прогулок в далеком детстве. Это было так давно — рваные воспоминания напоминают истертую кинопленку, на которой из понятных образов лишь очертания веселого улыбающегося лица матери и ее нежные прикосновения к Баки. Ему не раз говорили, что он похож на нее — те же темные густые волосы, вечно блестящие синие глаза в обрамлении длинных ресниц, и небольшая ямочка на подбородке. — Ты — абьюзер, ясно? Он часто моргает, словно прогоняя пелену. — What? — Мало того, что чуть не удушил меня, а такого никто себе еще не позволял из мужчин, — девушка указательным пальцем дотрагивается до шеи, — так еще и это все… Барнс прикрывает глаза, продолжая крепко держать ее ногу — его пальцы, словно по своей собственной воле, начинают слегка поглаживать гладкую кожу, что ощущалась очень теплой под неживым металлом. — Прости. — Бормочет он себе под нос, заставляя себя разжать пальцы. Но русская будто не замечает его переходящих рамки дозволенного прикосновений. — Пока извинения принимаются. Мужчина тяжело сглатывает — он опасен, все еще дико опасен для окружающих, особенно если они не подготовленные бойцы и не накаченные сывороткой суперсолдаты, а такие как его новая русская знакомая. Ее лодыжка тонкая и хрупкая даже на ощупь, и Баки не стоило бы никаких усилий сжать пальцы так, чтобы раздробить кость девушки на многочисленные осколки. И пусть он никогда не сделает этого, но что насчет других? Та девушка, ассистентка профессора, едва не убила ее. Но есть и другие — опаснее, кровожаднее, так от чего русская так бездумно бросается в эту авантюру? — Держи. — Виктория протягивает к нему руку с пломбиром и вытаскивает из плена собственных мыслей. — Оно начинает таять. Она снова заглядывает ему в глаза, слегка прищурившись от солнечных лучей, отчего вокруг ее зрачков начали плясать маленькие желтые точки. Не могла же она доверять ему? Королева, конечно, дурная, но не настолько. Инстинкт самосохранения — базовый для всех видов живых существ. — Не хочу. — Возьми! — Если соглашусь — замолчишь? — Пока не попробуешь — не узнаешь. Барнс быстро откусывает холодный шоколад и, почти не жуя, проглатывает, занятый наложением повязки. — Мороженое надо не кусать, а лизать. — Не удерживается девушка. — Лизать, понимаешь? — Ее острый кончик языка делает несколько показательных движений. — Умеешь лизать? Баки хмурится. — А…на что ты намекаешь? Так и не поняв, отчего вдруг русская издает тихое хихиканье, алея щеками, он комкает грязные салфетки и отправляет их в урну, забирая у девушки свою порцию. — Смеешься надо мной, да? Она лукаво тянет вверх уголок губ. — Не думаю, что такое может прийти хоть кому–то в голову. По крайней мере, специально. Сержант разминает плечи и садиться рядом с ней на траву. Теперь солнечные лучи отражаются от его левой руки, заставляя ту светиться золотистым. — Ты обещала рассказать. Как оказалась во всем этом. — Не поверю, что ты уже не нашел на меня информацию, ковбой. Баки сдавленно улыбается — этого почти незаметно. — От тебя услышать историю будет интереснее. — Он отправляет в рот еще порцию мороженого — замерзший шоколад приятно холодит язык. — Я знаю только, что ты дочь ученого и бизнесмена. Виктория недоверчиво изгибает бровь и молчит около минуты. Пока это ее личный рекорд. — Тогда тебе нужно знать кое–что еще. — Наконец вздыхает она, проводя пальцами по травинкам. — Мой отец, до того, как стать предпринимателем, служил в армии Советов. Попал туда в 87–ом, и сразу в спецподразделение. Уж не знаю, каким образом выбрали его — он приехал учиться из Заковии, из Нови–Града, и…так получилось. Он был не против, знаешь, хоть раз в жизни любой мальчишка мечтает о военных подвигах. Баки горько усмехается про себя, а девушка продолжает. — В той части занимались разработкой оружия нового поколения, способного соединить программы по изменению сознания человека и ядерный потенциал. По сути, искали нечто, что будет способно делать суперсолдат, адаптированных к обычной службе и работе, но, в нужный момент — полностью управляемых. Понимаешь? Баки морщится, словно слова причиняют ему физическую боль. — Да. — Проталкивает он ответ сквозь сжатое горло, отчего его голос звучит ниже и грубее. — Программа «Зимний Солдат» устарела, искали нечто более… — Современное? Возможно… Возможно, более стабильное, управляемое, не знаю. — Девушка пожимает плечами. — Профессор ничего больше рассказать мне не успел. Какое–то время она молчит, отпивая кофе из белого бумажного стаканчика. — Когда рухнули Советы, понимая, что разработки таких масштабов могут быть украдены, командир части разделил проект на пять частей, что спрятал у «пятерки» лучших в отряде, главой которой был моей отец. — Девушка набирает кислорода в легкие. — Проект «Энозис» — «соединение». Союз живого и машины. Мечта кибернетиков из 50–ых, нашедшее исполнение в столь извращенной форме. После смерти Президента, в прошлом году, в стране начались чистки среди бывших спецназовцев, видимо, те, кто борются за власть, очень хотят обладать проектом. Но отец умел хранить секреты — в отличии от сослуживцев, он спрятал пятую часть, «сердцевину», так, что теперь по подозрению в госизмене арестовали мою мать. Она усмехается. — Уже под следствием, мать рассказала, что спрятала записи отца с его шифрами. Ключа никто не знает. Она думает, что в них содержится информация о том, где найти пятую часть спрятанного проекта, его «сердцевину». В своих поисках я вышла на Николая Ивановича, ну, а дальше…ты знаешь. — Он обещал помочь тебе расшифровать записи? — Осторожно спрашивает Баки. — Да. Этот шифр уникален — его прародитель, командир отряда, некто Зотов, давно умер. А теперь и профессор неизвестно где, а если не найду часть проекта, то мать посадят, вероятно, очень надолго, а память отца будет опорочена, хоть он, я уверена, ни в чем не виноват. — Девушка смеряет Барнса долгим взглядом. — И он бы руку тебе твою стальную оторвал, если бы увидел, как ты со мной обращаешься! — Однажды один гениальный инженер в костюме уже сделал это. Она вопросительно сощуривается, бегая глазами по блестящей в солнечных лучах черно– золотой бионике, и Баки пожимает плечами. — Тони Старк, во время…небольшого конфликта. У меня была другая, советская, серебряная, с красной звездой… — Мужчина показывает на область плеча. — Это же подарок Вакандских друзей. Он несколько раз сжимает и разжимает пальцы, словно удостоверяясь, что левая рука действительно принадлежит ему. — Да уж… Она облизывает губы, смахивая остатки пломбира, и проходится взглядом по мужчине рядом — он машинально ежится, словно бы она трогает его руками. Он глубоко вздыхает, стараясь опустить глаза — ему начинает казаться, словно она читает его мысли. Некоторое время они оба молчат, наблюдая за стремительно катившемуся к закату солнцу. — Николай Иванович сказал, что, даже когда найду «сердцевину», я не должна ни в коем случае отдавать ее властям, он не верил никому, говорил, что это может быть смертельно опасно. — Негромко начинает русская, отряхивая с шорт невидимые крошки. — А теперь я даже не знаю, сумею ли найти ее… Сначала профессора бы отыскать. — Найдем. — Уверенно отрезает Барнс. — Как ты думаешь, он еще жив? — Думаю, да. Он для чего– то нужен «Гидре». — А ты? Зачем нужен ты им? Ты один такой… с сывороткой? Баки отрицательно качает головой. — Нет, было еще несколько человек, элитных бойцов из разных стран. Головорезы, настоящие машины для убийств. В 91–ом я был отправлен на роковое задание — для «Гидры» я украл сыворотки суперсолдат, из машины родителей Тони Старка, Железного Человека, убив их. — Баки тяжело сглатывает, ощущая огромный ком в своем горле. Он с необъяснимым опасением косится на девушку рядом, ожидая ее реакции. Но она поднимает голову наверх, к переливающиеся на свету легкие сизые облака, и словно не слышит, что он говорит. Девушка достает из сумочки пачку сигарет, чиркает зажигалкой. Делает вдох, и выпускает легкий сладковатый дымок. — Опять 91–ый… — Задумчиво тянет она. — А когда это было? То, что ты сделал с ними? — Шестнадцатого декабря. — А ровно через десять дней распался Союз… Это же, не просто совпадение, верно? — Она смотрит мужчине прямо в глаза. — В «Гидре» завладели сывороткой, той, что превращает людей в суперсолдат, а потом… потом все рухнуло. Режим рухнул… Это же части одного паззла, да? — Хочешь сказать, уже тогда «Гидра» была в правительстве? И придумала план? — Барнс вдруг ощущает легкую дрожь в бионике — что– то было в словах девушке похожим на правду. — Где сейчас те солдаты? Из проекта «Зимний Солдат»? — Убиты, одним человеком, из Заковии. У него с такими, как я, личные счеты, но он… не плохой. Просто… на его долю выпало много боли. Она удовлетворительно кивает и не расспрашивает дальше. — Значит, остался только ты. Тогда начинает быть понятнее, почему «Гидра» охотится на тебя и на профессора. Он точно знает больше, чем успел сказать. — Нам нужно придумать план. — Хмурится Барнс. — Согласна, а иначе тыкаемся по углам, как слепые безрукие котята. — Протягивает девушка сразу же осекается. — Ой, извини, я не это имела ввиду. Но задорная белозубая улыбка выдает русскую. От ее кожи, нагретой жарким солнцем, в воздухе разносится ненавязчивый аромат пряного вишневого сока, словно она раздавила в руке несколько ягод. Запах был таким живым и сочным, что Баки кажется, словно он чувствует его на своем языке. — Почему ты не побежал за ассистенткой на парковке? Почему не стал добивать? — Вдруг поворачивается к нему девушка. Сосредоточенный, задумчивый взгляд миндалевидных глаз снова выдает ее возраст. — Ты чуть не умерла. — Но она была важнее! Баки трет шею и ощущает себя растерянно. Она, что, заставляет его оправдываться? — Я больше никого не убиваю, даже случайно. Мы найдем её, от меня еще никто просто так не уходил. — А что с теми мужчинами? Куда они делись? — Когда ты побежала за той блондинкой, они… — он сглатывает, подбирая слова, — эм… исчезли? — Исчезли? В смысле, ушли? — Да, и я… был занят тобой. — Кажется, все намного хуже, чем мы себе предполагаем. Как ты думаешь, они опасны? — Свой выбор они сделали. И нас до сих пор не убили, так что… — Странно… Девушка молчит, и, только спустя несколько секунд подозрительно глядит на американца. — Это правда, что ты убил Джона Кеннеди? Вопрос звучит так неожиданно, что заставляет его дернуться всем телом– ему нужно время, чтобы собраться с мыслями. Он едва уловимо кивает, пряча глаза. — Это было заданием «Гидры»? Снова кивок. — Мрази… Барнс грустно усмехается — он почти не помнит событий того дня, только лицо президента, чья голова разлетелась от попавшей в него пули солдата. Он помнит всех, кто умер от его рук, и эти лица, полные предсмертного ужаса, глаза, в чьих расширенных зрачках плескался первородный страх от встречи с ним, каждую ночь настигают его в кошмарах… — А принцесса Диана? Че Гевара? Листьев? Он не может сдержать смешка. — Нет, это не я. — Ну, Кеннеди я тебе не прощу, а все остальные… Пусть покоятся с миром. — Хорошо. — Кивает Барнс. — Получается, нам нужно искать следы этого командира? Зотова? — Меня больше волнует судьба еще одного профессора, Ильи Давыдова, что загадочным образом испарился. Она вскакивает с места, на секунду забыв про травмированное колено. — Мне не верится, что человек, обладающий знаниями, способными перевернуть все мировое научное сообщество, берет и просто пропадает. И уж тем более, мне не верится, что он по своей воли уехал за границу. — Думаешь, его украла «Гидра»? Девушка пожимает плечами. — Нужно узнать о нем, в конце концов он не мог исчезнуть бесследно. — Мог. — Еле слышно усмехается Барнс. — Если он у «Гидры»… Русская хмурит гладкий лоб, тронутый золотистым загаром. — Помнишь, в том…баре, когда ты нашел меня. Тот парень, с которым я танцевала. — Ты с ним целовалась… — Он сын генерала Арефьева, того самого, что… — Заказчик сыворотки. — Не только. Раньше он был командиром округа, где находилась та самая секретная часть. Понимаешь? Баки кивает. — Хочешь сказать, что… — Поможешь мне снова встретиться с сыночком? — Найти его не должно быть большой проблемой. — О, да, ищейка, ведь я сделала всю работу за тебя. — Девушка самодовольно взмахивает волосами и улыбается. — И что значит, целовалась? Она крутит в руке мобильный телефон и пару раз стучит ногтем по экрану. — К счастью, он не особо заботится о своей частной жизни, видимо, доверяет охране. Я нашла фитнес–центр, в который он ходит. Барнс непонимающе хмурится, встряхивая головой. — Это так принято сейчас? Сообщать, где ты находиться? — Почти. Ты же пытался пользоваться современным интернетом? Только не говори, что нет. Баки снова хмурится и смущается. Он чувствует нечто постыдное в этом, хотя до конца не мог понять, что именно. Но это было определённо тем, чем он бы не хотел ни с кем делиться. — … В социальных сетях большинство старается поддержать особый образ, порой отличающийся от настоящего. — Ты же не делаешь этого? — Вдруг совершенно серьезно спрашивает он, пристально посмотрев на девушку. Она чуть дергается от его пронзительного взгляда. — Не делаю что? И тут же догадывается. — Я обычный человек, естественно, я выкладываю фотографии, так все делают. Ведь никто за мной не охотиться, не шпионит. — Девушка осекается. — Не делал так. Раньше. Не охотился. Пауза, что повисает в теплом вечернем июньском воздухе, была почти осязаема. — Завтра. — Тихо говорит Барнс и качает головой. — На сегодня хватит. Русская молча с ним соглашается — ее тело напряжено, это он замечает. Ее синяки болят, ее колено саднит, но она терпит — он знает, что она терпит. — Пока что больше вопросов, чем ответов. — Замечает она, поправляя бинт на колене, пристально оглядев его, словно опять читает мысли сержанта. — Это знакомое мне чувство. — Усмехается он, слегка откидываясь назад. — Ничего, сержант, потерпи немного, отдохнешь и ты. — Улыбается Королева, подставив лицо под оранжевые солнечные лучи. — Я же понимаю, что тебе непросто, в другой стране, вдалеке от родины. Чужой язык, чужой народ, чужие порядки. Так еще и время такое… неспокойное, неприветливое. — Посещать Европу в неспокойное время мне не в первой. — И он тоже улыбается, искоса поглядывая на свою «напарницу». — В первый раз я отправиться в путешествие с программой: «Уничтожь как можно больше нацистов и получи металлическую руку в подарок». Шутка выходит так себе — он проглатывает окончания слов, путает ударения и склонения, но русская тихо, почти не слышно, усмехается, качая головой. — Боже, ты еще и шутишь про это, удивительно. Вода в широкой мутной Москва–реке окрашивалась розово–пурпурным, отражая лучи заходящего солнца. Оно было раскаленным, пылающим, и теперь тонуло за крышами «высоток», заставляя воздух вокруг своих лучей слегка подрагивать. Лилово–голубые стебли лиантриса и декоративной турецкой гвоздики едва покачиваются на легком ветерке, что приносит с собой сладкий медовый запах цветущих клумб. Это был миг невиданного временного спокойствия, и лишь стрекочущие переливы ласточек, кружащихся высоко в свете заката, в небе, сделавшимся похожим на клубничное мороженое с сиреневыми прожилками, нарушают его. — Россия не так мне и чужда… — Все, все, хватит. — Девушка машет рукой. — Пожалуйста. Я меньше всего хочу бередить твои старые раны, я не настолько злодейка, окей? — Да? — Саркастически изгибает он брови. — По мне, самая настоящая. Русская как–то странно смотрит на него, словно на секунду перестает понимать его речь. — Я тоже была в Америке. — Качает она плечом. — Я много, где была. Мой отец все время искал партнёров, налаживал связи, мы много путешествовали. Мама не любила долгие перелеты, и больше тяготела к Европе, а я таскалась за папой по всему миру, когда у меня не было экзаменов или практики в университете. — И что успела посмотреть? — Я была в Миннесоте, и в этом, как его, — девушка морщится и щелкает пальцами, — Индианаполисе. — Местный уровень преступности…он… — Морщится Баки, вспоминая слова. — Высокий? — Подхватывает она. — Не знаю, не то, чтобы очень. У нас на площади Трех вокзалов в разы опаснее. — Значит, туда мы не пойдем. — Ни в коем случае. — Соглашается русская. — Твою руку украдут прямо с тобой, ищи потом тебя на приеме металлолома. Баки не уверен, что правильно ее понимает, но на всякий случай улыбается. Теперь он замечает точно — в правом углу темно–синей футболки, надетой на девушке, был флаг Индианаполиса, белая звезда в красном центре, с исходящими по четырем сторонам света белым полосам. Может, новый мир 2024–го года был еще не так понятен Барнсу, как бы он этого хотел, но одна вещь проясняется для него окончательно — его новая русская подруга со знакомым ему тревожным трепетом привязана к вещам из своего прошлого, едва ли меньше его самого…***
На окраине города пахнет молодой травой и нагретым асфальтом, терпкой сладостью жасмина и невероятной высотой стремительно темнеющего июньского неба, на востоке которого едва мерцают далекие бледные звезды, не засвеченные даже огнями мегаполиса. Мед высаженных рядами старых лип по обочине дороги смешивается с влажным туманом, что на вкус был кислым, словно фруктовый леденец. Июньские ночи не бывают спокойными — словно горячий, безголовый подросток, они бегут с маленьким букетом первых летних цветов, издирая не раз подшитые штаны о заборы, на свидание с любимой, что, взяв в руки ароматные бутоны, утыкает в них свое веснушчатое, румяное лицо. Июньская ночь — драка за кинотеатром, где противник обязательно сильнее и обязательно возьмет с собой нож, но свисток полицейского разгонит надвигающуюся трагедию. Это живая музыка на площадках, доски которых трещат под каблуками разгоряченных, растрепанных девиц, весело хохочущих в объятьях парней, что обещают им весь мир, а утром исчезают с первыми лучами рассвета. Это молодость и надежда, бесконечность, помноженная на влюбленность, первая страсть и первые дни взрослой жизни, когда алкоголь, и поцелуи, и неуклюжие, неумелые занятия любовью кажутся волшебством. Это неспящий город, музыка, пьяный воздух, юная Америка, провожающая своих детей на войну, словно на забаву… И это было одним из тех редких, смазанных, затертых воспоминаний Барнса из тех, далеких, ревущих сороковых… Он прячет угнанный мотоцикл подальше в тени отцветшего раскидистого сиреневого куста. Они успевают сделать последний заказ в пиццерии, прямо на первом этаже дома, и теперь Барнс наблюдает, как девушка осторожно приглаживает растрепавшиеся под шлемом волосы. Та недовольно фыркает, когда длинные пряди прилипают к ее губам. — Сержант? — Она передает ему приготовленную горячую пиццу, слегка растерянно заглядывая ему в лицо своими кажущимися еще ярче в желтом свете фонарей миндалевидными глазами, устало блестевшими под тонкими темными бровями. — Пойдем. — Не верится, что этот день наконец закончился. — Когда они оказываются внутри квартиры, девушка скидывает кроссовки, морщась, сжимая пальцы на ногах. — Куда? — Спрашивает мужчина, поступая так же — он быстро уяснил, что здесь принято оставлять обувь перед тем, как зайти внутрь. — Знаешь, у меня есть одна идея, я… Иди за мной. Он подчиняется и, пройдя гостиную насквозь, выходит на довольно просторную лоджию. — Располагайся. — И девушка, нажав на кнопку, включает гирлянду, что мигом осветила их теплым, желтым светом. — Я раньше любила сидеть на крыше, но потом ее закрыли, да и, честно говоря, там было все загажено голубями и не очень безопасно. Я скоро вернусь, садись. В душе она долго стоит вниз головой, наблюдая, как вода становится серой, сливаясь с ее тела и ускользая в слив, смывая покрывавшие ее кожу пыль и грязь. Стоило ей прикрыть глаза, как в голове мгновенно всплывают образы убитого выстрелом лаборанта, длинные штыри, что угрожающе торчат вверх заточенными кольями, холодный, жестокий взгляд той женщины, что одним ударом вышибает ее. От воспоминаний предательски болит под ребрами — девушка сжимается в комок, садясь на дно ванны. Слезы, смешиваясь с водой, скатываются по ее лицу; закрывшись руками, она плачет, выдавливая из себя все пережитое, так тихо, что никто ее не слышит. — Я думала, ты уже уснул. — Русская садится рядом с ним, на свободное место, протягивая мужчине две принесенные бутылки пива. Ее губы слегка подрагивают, а глаза блестят сильнее обычного — это Барнс замечает тут же. Ее влажные волосы были расчесаны и заплетены в две длинные косы, а кожа слегка поблескивает от влаги. — Я думал, уснула ты. — Баки ловко срывает железными пальцами крышечки с бутылок. — Что можно так долго делать в душе? Девушка пожимает плечами, держась как ни в чем ни бывало, беря из раскрытой упаковки большой, ароматный кусок пиццы с еще не остывшим и тянувшимся сыром. — Я готова съесть это все. — Мечтательно прикрывает она глаза, отправляя в рот еду. — Ну, будем. — Она потянулась бутылкой к мужчине, и тот аккуратно чокнулся своей. — За партнерство. — Партнерство? — Медленно повторяет Барнс. — Это когда два человека делают что– то вместе, как мы сегодня. — Спокойно отвечает она, поправляя тонкую лямку серого домашнего топа. — У нас неплохо получилось. Они сидят минут пять в полной тишине, прерываемой лишь звуком поглощающейся с невероятной скоростью пиццы и глотанием пива. Теплый вечерний воздух обдувает лицо Барнса, остужая его накаленные мышцы, успокаивая его мысли, что дикими пчелами роются у него в мозгах. Он пытается лихорадочно обработать все, что он узнает за сегодня, но словно не поспевает за потоком картинок в голове — они ускользали от него, как пестрый змеиный хвост в высокой траве. Русская тоже притихает — она медленно жует, смотря на огни соседних домов и дорогу, уходящую прямой чертой на запад, на темно– синее небо, словно кто– то пролил на него чернильницу, с едва виднеющейся бледно– красной полоской заката, тонкой, как ниточка, почти полностью скрывшуюся за далеким горизонтом. — Ты… молодец. — Вдруг слышит свой голос Баки. Девушка, кажется, была удивлена не меньше — она резко поворачивается к нему, испуганно слизывая крошки с уголков рта. — Не поддалась…панике. — Он осторожно подбирает слова. — Похвально. — Поддалась бы и уже была насажена на арматуру. А это последнее, на чтобы мне хотелось быть насаженной. Она усмехается, краем глаза следя за реакцией американца. — Обычно люди совершать много глупостей, от страха. — Хмурится мужчина. — И умирать потом. Девушка едва заметно улыбается, качая плечом. — Мой отец многому меня научил. Приемам самообороны, поведению в экстремальных ситуациях. Возможно, поэтому я вообще еще жива. — Ты должна быть осмотрительнее. Не рисковать. Не пить много. Она лишь молча отпивает из бутылки. — Где сейчас твой отец? — Умер, за год до «Щелчка», от рака. — Прости. — Мужчина снова сдвигает брови на переносице, образовывая между ними глубокую складку. — Ты не знал, это не считается. — Она подтягивает ноги ближе к себе, укутываясь в лежащий рядом плед. — Твой отец был ученым, ты…тоже? Девушка горько усмехается, прикрывая глаза рукой. Баки знает этот жест, таким часто грешил Стив — обычно он значил его нежелание отвечать. — Не знаю, вряд ли можно так сказать. Учеба, конечно, даром не прошла, но после возвращения все сложилось совсем не так, как хотелось бы. Барнс глубоко вздыхает. — У тебя тоже? — Русская нагибается чуть вперед. — В моей жизни редко что– то шло, как надо. Девушка немного молчит, принимаясь за следующий кусок. Она жует быстро, прикрывая глаза от наслаждения. — Что произошло после всего? — Наконец, расправившись с пиццей, спрашивает она. — Все вернулись к обычной жизни. — Голос Барнса глухой, словно неживой. — После похорон… Старка. Стив Роджерс ушел раскладывать эти странные цветные камни в их… места, а мы ждали его, ровно пять секунд. — Где он сейчас? — Тихо спрашивает девушка. Баки сглатывает, чувствуя, как горло сжимается от воспоминаний. — Он решил исполнить свою мечту и прожить другую жизнь. — Подожди, то есть он вернулся в прошлое и… что? Не пошел на войну? Не стал Капитаном Америкой? — Нет, нет, стал, еще как. — Усмехается мужчина. — Просто решил вернуться к своей единственной любви… — К той…девушке? — Восхищенно охает она. — К Картер?.. — Да, Пэгги Картер. — Я думала, это сопли для красивой статейки на сайте вашего музея. А ты… знал? Что он не вернется? Сержант хмурится, снова удивляясь какой– то пугающей проницательности девушки. Он молча кивает. — Знал. Он мне сказал перед тем, как отправиться. — И ты позволил?! Американец морщится — как морщатся от боли в застарелом шраме, и молчит, откусывая кусок побольше. Он быстро двигает челюстями в попытке прожевать и проглотить эту боль. — Он имел право другую, лучшую жизнь. — Бубнит Баки, словно скрывая недовольство. — Ты тоже. — Упрямо продолжает она. — Имел такое право. Только им не воспользовался. Неужели после всего, что вы пережили, после стольких лет поисков призрачного следа, после того как ты вновь появился и ничего не знаешь про этот мир, он решает уйти и оставить тебя одного? Слова девушки отзываются ударом острого клинка где– то под ребрами. Она ранит его, даже не используя оружие… — Нет, это не так… Я справляюсь сам… — Он облизывает губы, вдыхая свежий ночной воздух и делая очередной глоток пива. — Давай не будем об этом Девушка замолкает, недовольно засопев, но на долго ее не хватает. — Как можно всю жизнь думать, что твой друг мертв, потом встретить его, спасти из лап «Гидры», потерять снова на пять лет, и уйти? Уйти, когда он нуждается в тебе, когда не понимает, что делать дальше! — Фырчит она, подобно лисе, недовольно морща нос. — Стив и Мстители все это время пытались найти способ, как вернуть всех нас, и когда он понял, что у него появился шанс на нормальную жизнь, то… — Барнс будто задыхается — от разогнавшегося сердца, от слишком большой порции кислорода в легких. — Я пытаюсь понять. Она набивает рот пиццей. — Ты ведь не думаешь, что он на Луне? — Решает разбавить тишину Баки. Лицо девушки моментально светлеет, а губы растягивает задорная улыбка. — Конечно, нет, все же знают, что вы никогда не были там, а отсняли это все на киностудии. Мужчина удивленно вскидывает брови. — Прости, что? — Или ты будешь серьёзно доказывать мне, что вы такие слетали туда, отсняли маленький шаг человека для человечества, и вернулись обратно? Ха, не смешите, это было невозможно. — Она вдруг тот посерьезнела, пристально вглядываясь в глаза Баки. — Или ты что– то знаешь? — Я не знаю! — Разводит руки Барнс. — Нет, признавайся, иностранный агент, что вам известно о программе «Высадка на Луну»? Ну? Считаю до трех. — И девушка направляет на него сложенные в виде пистолета пальцы рук. — Я был заморожен почти все последние семьдесят лет, я мало что знаю о мире. Я даже особо не понял, что произошло, во время «Щелчка». Вот я есть, вот меня нет, а вот я есть опять, но смысла в этом… Он снова не договаривает — ему катастрофически не хватало словарного запаса. Но русская, кажется, прекрасно его понимает — она кивает, отпивая пиво, и осторожно разминает шею. — А чем ты занимался после всех событий? — Особо ничем. Снял квартиру в Бруклине, ходил на психотерапию, это было обязательно, ради моего помилования, сдружился с Соколом, это такой парень с крыльями, Сокол Сэм. Человек с крыльями. — А, военный? — Догадывается она. — Вроде того. Пытался завести друзей, сходил на неудачное свидание. Он молчит и добавляет. — Пробовал сидеть на сайтах знакомств, но это жутко. Девушка вдруг поднимает брови, совершенно искренне удивляясь. — Прости, делал…что? — Я даже не понимал, на что конкретно я смотрю. Это было…странно. — Почему? — Восклицает она. Мужчина пожимает плечами. — Как можно доверять тому, кого никогда не видел в глаза? Это…сумасшествие. — Звучит очень современно. — Надо же, сайты знакомств. — Она облизывает губы, пытаясь переварить информацию. Русская усмехается, а лисий прищур миндалевидных глаз так и скользит по профилю сержанта. — Ты полон сюрпризов, Джеймс. Он вновь отпивает из бутылки, сдерживая смешок. — Ты была меньше удивлена, когда я рассказать, что быть агентом «Гидры» последние девяносто лет. — Я тоже полна сюрпризов. «Еще каких». — Думает про себя Баки. — Долго учился пользоваться интернетом? Он кривовато усмехается. — У меня был хороший учитель. Сэм многое мне объяснял, рассказывал, даже показал… — Баки моментально осекается, видя заинтересованный взгляд девушки. Нет, знать, что он делал наедине с собой после того, как Уилсон показал ему те самые видеоролики, ей точно не стоит. Никогда, ни в коем случае. — Он хороший парень, у него отличная семья. И есть большая, красивая лодка. — Смущенно откашливается он, надеясь, что его знакомая ничего не поняла. — Мы всесте остановили «Флагодробителей», подростков, что были не согласны… с современной политикой. Девушка закусывает пухлые губы. — Про них что– то по новостям крутили. А как же этот идиот, что решил стать новым Кэпом? Барнс не удерживается и громко хмыкает. — Уокер? Он тебе не понравился? — Спрашиваешь? Он жуткий! Он больше похож на маньяка, что трахает девушек в своем грузовике, чем на новый символ. — Боже… — Прикрывает глаза Барнс. — Ты заручиться поддержкой Уилсона на всю жизнь. — Ха. — Вдруг лицо девушки принимает задумчивый вид. — А почему не ты новый Капитан? Барнс чувствует, как теряет последние слова, что на языке родном, что на языке девушки рядом — вопрос задан так просто, в лоб, без прелюдий, без изысканных хождений вокруг да около. Он внимательно смотрит на неё– как ей удается заставить его испытывать настолько смешанные эмоции? — Я… не достоин, нет. — Сглатывает он комок в горле, запив его пивом. — Это большая ответственность. — Кто, если не ты, готов для неё? — Я не тот, кого захотят увидеть люди со щитом в руках. — Почему? — Потому что я не Капитан Америка, Викки! — Рычит он, чувствуя, как подрагивает его рука. Но девушка, кажется, совсем не пугается, наоборот — чуть обнажив белые верхние зубы, она закидывает голову, доверительно открывая шею. Баки тяжело вздыхает — Капитан Америка не хватает девушек за горло, разбивая им головы, и уж точно не подвергает смертельной опасности несколько раз на дню. И тут же качает головой. — Я не Кэп, и никогда им не буду. Ты все сама сегодня услышала от этой…девушки. — Бубнит он, навешивая на лицо привычное хмурое выражение. — И, если ты не поняла, я последние девяносто лет убивал людей, а не спасал их. — Ты спас всю землю от Таноса. Глупо умалять твои заслуги. — Заслуги. — Хмыкает он. — Еще скажи, подвиги. — Ты много пережил. Баки снова грустно усмехается. — Даже не верится, что символ народа стал жертвой бюрократии. — Девушка улыбается и отпивает пива. — Людям нужен герой, и это явно… — Не ты? — Не я. — Утверждает Баки. — Не я. Он повторяет уже чуть тише, будто уговаривая сам себя. — Значит, вы с Соколом вместе боролись с той группой европейских террористов? — Виктория хмурит лоб. — В сети было много фотографий, как ваш новый Кэп убил одного из…них. Она молчит полсекунды и осторожно добавляет. — Щитом… Девушка отводит взгляд. По ее лицу проходит легкая дрожь, словно ей становится больно. Барнс напряженно молчит, а горло сводит от невысказанных слов. — Уокер — это необходимые меры правительства, что были озабочены поиском нового символа. — Но ведь сам щит и есть символ? Пусть слегка старомодный, пусть периодически чересчур пафосный, но символ. Разве этого мало? Разве эта память нуждается в новых героях? Баки поворачивает голову на девушку и встречается с ней взглядом, который не желает отводить. Ее блестевшие в свете желтоватых огоньков глаза кажутся печальными. Она смотрит долго, серьезно, словно её и правда это беспокоит. — Время и люди нуждаются в новых героях. Мы и так достаточно времени носились с ним. Сейчас он в надежном месте и уж точно в надежных руках. Русская едва заметно улыбается, вновь отпивая из бутылки. Она согласно кивает, будто удовлетворена ответом мужчины. — Молодые львы на страже старого символа? — Молодые… — Он жует щеку. — Почему тебе так это важно? — Потому что это вообще важно. Центральная часть любой хорошей истории — это прошлое. Прошлое определяет поступки и ценности. Пусть не для моей страны, но для твоей… — она сглатывает и поправляется. — для вашей — это важно. А для остального мира…. Девушка ненадолго замолкает. — Пусть это звучит смешно, но ведь Капитан слишком идеализирован, да? Он словно Иисус, ни грехов, ни проступков. Для простых людей он стал символом… мира? Надежды? — Борьбы. — Соглашается он. — Борьбы… Но борьбы праведной, справедливой. Разве это нормально, что сейчас оружием этого символа не вершится правосудия и не наказываются мудаки, а убивают практически гражданского? Так еще и на виду у всего мира… — Ты сейчас поддерживаешь террористов. — Американец берет очередной кусок — вечный голод внутри него сейчас одолел его с новой силой. — Поверь, радикальные группировки мне не близки. А вот справедливость во всем мире… Баки хмыкает. Ему ли не знать, что слово это — пустой звук. — Мы стали больше сопереживать злодеям, не находишь? — Она потирает плечи. — Хотя нет… Не злодеям. Антигероям? Наверное, таковы времена. — Время мечтателей сменилось на время искалеченных психопатов? Мужчина смотрит на нее, и она кивает. — С проблемами с головой. — И отваливающейся рукой. — Добавляет сержант. — Идеальный новый Капитан. Девушка не выдерживает и смеется. Смех у нее грубоватый, с легкой хрипотцой, немного сдавленный, но искренний. Баки кажется, что она смеется впервые за очень долгое время. Вдруг она нервно вздыхает, дрогнув всем телом. — Ты не виноват, не виноват не в чьей смерти. Это был не ты. Он отчетливо чувствует эту застарелую боль– перед глазами возник паренек– азиат, что испуганно поднимал руки вверх в том отеле, пытаясь вставить ключ замочную скважину, и уговаривал Зимнего Солдата не убивать его… Но он был глух к мольбам других. — Нет. Моими руками убиты больше двух дюжин людей, и это был я. — Ты был запрограммирован, верно? — Да, но… Но отделять Зимнего Солдата от меня неправильно, так сказали мне на терапии. Я должен принять его, простить себя. Но ничего не выходит. Виктория снова устремляет свой взгляд на дорогу. — Я тоже живу прошлым, все думаю, как вернуть тот май, и все исправить, но видимо, это невозможно, даже если «Мстители» не справились. Я вернулась, но, честно говоря, совсем не понимаю, для чего… Подруга, оставшаяся в живых, ненавидит, обвиняя в убийстве, мать ненавидит, работы нет, и каких– то удачных перспектив тоже. Я словно….словно отгорожена от всего мира стеклянной стеной — всех вижу, но люди не слышат меня, как бы громко я не кричала. Это убивает меня. — Девушка совсем понижает голос, а ее кажущиеся бездонными глаза засверкали в свете гирлянды. Баки вдруг ощущает невероятной силы желание прикоснуться к ее погрустневшему лицу — кажется, что ее упругая кожа, покрытая легким персиковым загаром, на ощупь должна быть как шелк. Нет, он не должен этого делать, это неправильно, это… это одно из правил психотерапии. Контролировать взгляд, контролировать прикосновения к другим. Он может пугать людей, он опасен для них, если не будет держать себя в руках. Барнс хмурится — синяки на шее девушки его вина. Он не может сдержать себя во сне, и не стоит делать себе одолжение. Он не смеет прикасаться к ней, не смеет сокращать дистанцию между ними. Мозг по старой памяти начинает лихорадочно искать ответ на единственный вопрос. «Какова цель данного действия?» — Ты живешь одна. — Он хочет задать вопрос, но выходит утверждение. Она медленно проводит языком по нижней губе, прежде чем едва заметно кивнуть. — Что, тоже хочешь спросить, где мой муж? — С легкой полуулыбкой спрашивает она. — Нет, это… Я не знаю. Он должен быть? Повисает неловкая пауза. — У меня был парень, но мы… мы расстались после «Скачка». — Почему? Вопрос словно ставит девушку в тупик. Она часто моргает и смотрит в одну точку. — Когда я вернулась, точнее, собралась заново, я в первую очередь нашла его. Дверь его квартиры открыла его жена с ребенком на руках. Он не ждал меня — через полгода после первого Щелчка женился. Это тебе не Роджерс и Картер… — Вздыхает русская, качая головой. Он смотрит на нее из–под темных бровей сочувственно, понимающе. — То есть, не ты его бросила? — Если учесть тот факт, что меня не было пять лет, то…не думаю. — Тогда он идиот. Девушке это льстит — она снова улыбается. — Ты смелая. — Барнсу нравится ее улыбка и он продолжает. — Находчивая. «Красивая». — Ты мне комплимент делаешь? — Тихо спрашивает она и сержант дергается. — Я… нет…но… — Давно не общался с девушками, да? — Догадывается она, заглядывая в глаза– океаны сидевшего рядом американца. — Да. — Что же… — Шепчет она, и шепот ее был таким же еле ощутимым, как и легкий ветер, что будил молодую листву. — Прошло много времени, почему…? Он не договаривает, но догадливая русская, кажется, и так понимает его. Девушка пожимает плечами, тряся опустевшей бутылкой. — Я вернулась в другой мир, где, похоже, подходящих мне людей просто нет. Словно я лишний элемент. Барнс чувствует, как легкая дрожь проходит по его плечам — он наконец мог их расслабить, слегка опустив. Девушка рядом не боится, не осуждает, не обвиняет его. Словом, не делает ничего из того, что делают почти все вокруг. Теперь, в мире без Стива, никто не был так схож с ним самим, как… Он качает головой, словно прогоняя эту мысль. Нет, это безумие. — Я, наверное, просто привыкла. Да, привыкла. Конечно, бывает немного больно думать об этом, что кого– то ждали, молили о возвращении, а кто– то… Вот, вы, например с Капитаном. Он же ждал тебя? Искал способы вернуть? Баки усмехается. — Он искал способы вернуть всех, кто пропал. Русская цокает языком и моментально зевает. — Не думаю, что другие его заботили больше тебя. Ты же его лучший друг, плечо к плечу. С детства вместе, и хочешь сказать, он не ждал именно тебя? Мужчина молчит. — Ничего, если я закурю? — До этого ты не спрашивала. — Усмехается он. Легкий сизый дымок, сладко тянувший вишней, долетает до его лица, и он тут же вдыхает его. Русская набирает в рот дыма и тут же выпускает его, не затягиваясь — он подмечает это и теперь ему сложно не обращать внимания. — Девушки с сигаретами… — начинает он и останавливается. Выжидает пару долгих секунд, устремляя взгляд в даль. — Это напоминает мне о тех… годах. Была война и никто не думал о раке легких. Все курили и читали новости в газетах. Вероятно, это стало тем самым правом женщин делать еще одну мужскую вещь. — В нелегкие времена всё уравнивается. — Задумчиво тянет она. Дым растворяется в теплом воздухе летнего города, и где–то в наступившей тишине едва слышна перебранка соседей, чьи громкие голоса улетают в открытое окно. Это продолжается недолго, но этого хватает, чтобы они переглянулись — оба слышат одно и тоже. — Знаешь, в чем смех? — Девушка докуривает и тушит окурок в хрустальной пепельнице, больше напоминающей салатницу. — Ты «погиб» на одной войне, чтобы через много десятилетий заново «родиться» в новом мире со множеством нескончаемых войн. Одна из них в любом случае будет иметь к тебе отношение. — Я послужил началом многих битв, многих переворотов. Не по своей воле, конечно… Девушка догадывается — он говорит сейчас о времени, что провел в шкуре Зимнего Солдата. Жестокого, бескомпромиссного, беспощадного. — Я методично, почти роботизировано выполнял приказы в течение последних десятилетий. Я знаю, на что способны суперсолдаты — за пару часов устроить дестабилизацию внутри страны такого масштаба, что не поймешь откуда и прилетело. Но сейчас… — он качает головой, — что произошло со всеми за эти пять лет? Ты видела глаза людей? В них столько горя, будто это они вернулись с войны. — Может ты и прав… Девушка отворачивается и вглядывается в потемневшее ясное небо с ярко–алыми и желтыми всполохами на западной стороне. «Плечом к плечу». Баки прикрывает глаза — перед ними, словно кадры документальной кинопленки, сменяют друг друга воспоминания. Вот он дает пинка очередному обидчику Стива, что задрал его в тупике за кинотеатром. Вот обнимает его за плечами на выставке Говарда Старка, болтая о девчонках, а вот восхищенно смотрит на танцовщиц, что задорно размахивают длинными ногами около очередного достижения прогресса. Потом он видит другого, сильно изменившегося Роджерса, над собой, в лабораториях нацистов в Австрии, и тот отрывает ремни, которыми он был прикован к койке, помогает выбраться, буквально таща на своих плечах. Дальше были миссии, Картер, съемки на чью– то камеру для хроники. Поезд, падение, боль… Боль, продлившаяся более девяноста лет, не покидавшая его ни на секунду. А потом, там на дороге, какой– то мужчина зовет его «Баки», и весь мир рушится в одну секунду. Были битвы, войны, ученые Ваканды, что помогли ему излечиться, и снова война. Война, в которой выиграло человечество, но проиграл он. Он знал, что Стив собирается сделать после того, как разложит все камни по своим местам. Знал, но ничего даже не сказал ему — он и так чувствовал себя бесконечно виноватым в том, что доставил столько неприятностей, послужил причиной раскола… Он отпустил его, даже не показав всех тех чувств, что раздирали его изнутри, рвясь наружу. Отпустил. Зная, что ему будет лучше там, где он молод и влюблен. Разрешил прожить свою собственную, счастливую жизнь. Он закусывает губу, поднимая голову вверх. Баки глубоко вдыхает и моментально берет себя в руки. Когда он поворачивается к русской, та уже дремлет, свернувшись под своим пледом. Он молча наблюдает, как влажные пухлые губы на её спокойном ото сна лице слегка приоткрываются. И что–то странно–наивное, доверчивое было в этом — она так легко засыпает рядом с ним, словно он не представляет для нее никакую угрозу. — Кажется, тебе просто нравитьсяся, что я ношу тебя на руках. — Низко шепчет он, поднимая девушку, относя ее в спальню. Она даже не шевелиться, когда мужчина осторожно опускает ее на широкую кровать. Он прикрывает ее пледом, и уже собирается уходить, как ощущает вновь то странное, новое, совершенно не объяснимое для него желание — снова прикоснуться к её коже. Дотронуться не в случайном касании, не в вынужденной мере, когда он обрабатывал ее ссадины или затаскивал наверх с края парковки… Осознанно провести рукой по ее телу, ощутить под своей кожей тепло, легкое биение сердца… Разве можно так спокойно дремать рядом с посторонним мужчиной? Ведь это…может быть очень опасно. Баки хмурится и отдергивает руку. Девушка слегка выпрямляется на боку, подогнув одну ногу. Он стискивает зубы, пытается уйти, но вместо этого он не может даже увести взгляда от нее. Это сильнее его. Его живая, теплая рука, едва прорезая воздух, одними подушечками пальцев касается оголенного плеча, и чувство, что пронзает его на месте, похоже на разряд тока в несколько тысяч вольт. Он проводит по ее руке, и под его пальцами ощущается невероятный бархат гладкой кожи. Баки морщится от отвращения к самому себе — хоть русская и была той еще занозой в заднице, он позволил себе грубость, а затем допустил, чтобы люди посмели сделать ей больно. Вдруг девушка слегка ведет плечом и тихо стонет. Барнс цепенеет — этот звук был… так глубоко отпечатан в его подсознании. И вызывает столько разных эмоций. Он облизывает губы, ощущая, как до дрожи его тянет прикоснуться ими к телу девушки. Он обязан понять, правда ли этот шелк будет так нежен на его губах. Не начнет ли он случайно таять, подобно зефиру, оставленному на солнце? Девушка так сладко пахнет, так спокойно спит — ее лицо усталое, сонное, лишенной привычной насмешливой ухмылки, лишь слегка приоткрытые губы и едва подрагивающие веки. И это все будит в нем что– то спрятанное очень глубоко, что– то покрытое страшно толстым слоем льда… Он рывком отстраняется и выскакивает из спальни русской. Уже стоя под ледяным душем, Барнс начинает вспоминать, что такое, когда женские руки прикасаются к телу, даря наслаждение, сопоставимое с маленькой смертью и вознесением в рай. Обжигающе холодные струи бьют по его спине, стекают по шее, вниз по цепочке с жетонами, а жар внутри него всё никак не хочет униматься.***
Она не спит — а как тут уснуть? Влажный жар летней ночи врывается сквозь открытое окно порывами легкого ветра, лаская ткань тюли, заставляя ее извиваться в соблазнительном танце. Проникающий воздух нес в себе невероятный аромат начала лета, он будоражит, заставлял прикрыть глаза и смахнуть ладонью с горячей шеи капельки пота. От едва ощутимых порывов ветерка, что бесстыдно пробирались под тонкую ткань короткого пеньюара, мгновенно затвердевают соски, теперь призывно выступающие вперед. Руки девушки крепко привязаны к спинке кровати — таким было условие. Он боится, что стоит ей опустить свою мягкую ладонь на его горящее тело, он будет не в силах сдержаться. Мужчина почти бесшумно появляется в дверях спальни — с ниспадающими вниз по крепкому торсу каплями влаги от душа, снимая с бедер полотенце. Она рвано выдыхает, когда мощное тело американца накрывает ее собственное — она никогда не видела таких литых, таких твердых мышц. Его тело и есть настоящее оружие, смертоносное, опасное. Оно — машина, что было создано для выполнения самых кровавых заданий. Но сейчас, в этой тиши поздней ночи, он лишь сидит перед ней на коленях, осторожно дотрагиваясь губами до ее щиколотки, ведя губами вверх, пока наконец касается языком клитора. Она выгибается и закатывает глаза, чувствуя, как мужчина углубляет внутрь нее свой язык, даря порядком забытые ощущения. — А– ах! — Разносится по пространству комнаты, а настоящая рука сержанта проходится по телу девушки, очерчивая тонкую талию, перемещаясь на напряженные мышцы живота. Пальцы бионики сжимают ее грудь, лаская твердые соски, вызывая новую порцию вскриков. Она дергает руками, натянув веревки, что до боли впиваются в ее запястья. — Я хочу…так хочу прикоснуться к тебе. Американец молчит, лишь поднимаясь губами вверх по плоскому, дрожащему от рваного дыхания животу, пока наконец не замирает над лицом девушки. Она не сдерживает крика, когда Барнс оказывается внутри нее — плавно, но до конца, так, что девушка чувствует весь его орган, широкий, мощный, налитый кровью от невероятного возбуждения. Каждое движение сержанта отдается во всем теле крупной дрожью, заставляя срываться с припухших губ глубокие стоны. Он закидывает ее ноги себе на поясницу, сжимая одной рукой, а второй держа девушку под спину, контролируя глубину проникновений. Хлюпающие звуки, свидетельствующие о ее желании, там, внизу, доводят его до исступления, отчего он, рыча, приникает к пульсирующей точке на шее девушки, врезаясь в нее крепким засосом. Она закатывает глаза, не в силах сопротивляться такому давлению — внизу ее словно разрывали на две части. Чувствуя набухшими от удовольствия стенками влагалища каждую венку на его органе, она слегка подается вперед, меняя наклон тела. Руки напрягаются, желая порвать путы. Она бы наградила солдата за все годы отшельничества и одиночества своими прикосновениями, нетерпеливыми, нежными, вызывающими ощущение легких разрядов на горячей, влажной коже. Ее бы пальцы были там, и делали бы такое, о чем ей еще недавно и подумать бы было стыдно. Металл жетонов на длинной цепи приятно щекочет ее грудь, а удовольствие внизу становится почти нестерпимым — девушка зажмуривается, невесть откуда взявшейся силой вырывая ногу их оков рук мужчины и перенося ему на шею. Он изменившегося угла вхождения он протяжно стонет, закатывая глаза — теперь весь его член был в ней, огненно– горячей, будто выплеснувшейся из жерла вулкана лаве, и ощущает каждый изгиб и каждый бугорок ее стенок, что, кажется, пульсируют вокруг его органа, сдавливая его, словно засасывая в себя. Острая судорога колит низ живота. Она кричит, чувствуя, как подступающий оргазм заставляет ее изгибаться, вцепляться ногтями в его влажные мощные плечи, и неистовый силы толчок сотрясает ее, отчего она вжимается в его грудь, жадно ловя ртом воздух. Стоит ей прикрыть глаза, как сквозь колдовской морок запредельно сильного удовольствия, девушка ощущает, как холод железной руки сковывает ее горло. Распахнув веки, она видит над собой Зимнего Солдата — темные длинные пряди ниспадают на лицо, наполовину закрытое черной маской, оставляя лишь горящие безумный огнем, огромные глаза под нависшими бровями. Глаза пустые, лишенные всяческих человеческих чувств, холодные, неживые. — Баки!.. — Хрипит она –металлические пальцы начали сильнее сдавливать ее шею. — Не надо!.. Его фрикции становятся грубыми, приносящими лишь боль, глубокими. Он жестко врезается в нее, заставляя морщится. — Кто такой чертов Баки? — Медленно спрашивает американец, взмахивая длинным клинком ножа, что зажат в его живой руке. Свет желтых уличных фонарей слабо отражается от его поверхности, когда он по рукоять заходит в грудь девушки. «Он убьет тебя, рано или поздно, своими или чужими руками, но убьет, понимаешь ты это?!» Она резко просыпается, судорожно набирая воздух в легкие. Садиться в кровати, быстрыми движениями ощупывая свою грудь. Клинка в ней нет. — Просто сон, просто дурной сон. — Шепчет девушка она, смахивая испарину со лба. Из соседней комнаты, сквозь незакрытую дверь ее спальни, доносится сдавленный крик американца, словно он зажимает себе рот подушкой. Ее тело дергается в порыве побежать туда, к нему, но боль, что еще вчера ночью она испытала по вине Барнса, останавливает ее. Он строго запретил ей приближаться к нему, если она станет свидетельницей его ночных кошмаров. Она беспомощно закрывает лицо руками — глазам, полным слез боли, страха, бесконечной, нестерпимой жалости, становится нестерпимо горячо.***
Примечание: 1. «Рыцарь дня» — отсылка к фильму 2010 года с Томом Крузом в главной роли. Сюжет закручивается вокруг тайного агента, что, случайно знакомясь с молодой девушкой, втягивает ее в череду опасных приключений. 2- Владислав Николаевич Листьев — (1956-1995) — в 90- ых годах прошлого столетия известный телеведущий, журналист, предприниматель. Автор и первый ведущий телепередач «Взгляд», «Час пик», «Поле чудес» и «Тема». 1 марта 1995 года Листьев был убит в подъезде собственного дома на Новокузнецкой улице в Москве. Его убийство не раскрыто до сих пор, и считается одни из самых загадочных преступлений конца прошлого века. 3 — «Подожди немного, отдохнешь и ты» — Строчка из стихотворения М.Ю. Лермонтова, что является переводом известного стихотворения немецкого поэта и ученого Иоганна Вольфганга Гете «Горные вершины». Цитируется обычно как формула утешения в трудной ситуации. Стихотворение короткое, но очень трогательное. 4 — Главная героиня не зря приводит в пример книгу Ирвина Шоу, «Молодые львы» — в популярном романе автора приводятся истории трех мужчин, во время Второй Мировой войны. Немецкого солдата, дискриминируемого американского еврея и американца, ведущего богемный образ жизни. Таким образом она сравнивают тройку Роджерса, Барнса и Уилсона с ними, а кто есть кто — одной гг известно (хотя, можно попробовать догадаться). 5 — Здесь Баки ошибается — на Западе женщины начали курить в середине 30–х годов 20–го столетия. Еще несколько десятилетий назад они не имели права курить в общественных местах, разрешено было только дома, в безлюдных местах. Толчок для развития табачной революции принадлежит Эдварду Луису Бернайсу, который также кстати придумал выражение «банановая республика», тем самым поддерживая американскую спецоперацию по свержению президента Гватемалы.