Мораль без политики бесполезна, политика без морали бесславна.
А. П. Сумароков, русский поэт, писатель
_________________________________________________________________________Ч А С Т Ь 4.
— Долой негуманную судебную систему! Долой ненавидящее свой народ правительство! Девушка нервно отбрасывает с лица мешающую рыжую короткую прядь, поднимая выше плакат с пацификом. — Долой вранье и обман! Ее громкий, высокий голос разносится в толпе собравшихся на площади, и к ней ближе и ближе подходят такие же разгоряченные, как и она сама, совсем молодые парни и девушки. Они все держат самодельные транспаранты на деревянных палках — у всех призывы к миру и освобождению из—под стражи несправедливо осужденных. — Все знают, что «Гидры» нет! Это все выдумки, чтобы отвлечь внимание народа от того, что творится на границах! Вы все врете! — Врете! Врете! Врете! — Тут же подхватывает толпа. К ним медленно, но верно приближается отряд особого назначения, одетый в полную экипировку — они держат толпу под прицелами наведённых черных автоматов, закрываясь пластиковыми щитами. По бокам от них — военные с толстыми резиновыми дубинками. — Ты же не будешь по ним стрелять? — Шепчет один из сотрудников, едва дергая головой — из—под плотно натянутого шлема по лицу стекали капли пота. — Посмотри, это дети! Они даже не вооружены! — Это не дети, черт возьми, это террористы! — Рычит тот, к кому обращаются. — А ты слабак, что жалеет кучку диверсантов. Другая девушка, с длинными пшеничными волосами, заплетенными в легкие, слегка растрепанные косы, неспеша, совершенно не пугаясь, с улыбкой на светлом, веснушчатом лице, подходит к закрытыми щитами спецназовцем, и кладет на пластик срезанный подсолнух. И тут же падает на асфальт, сбитая с ног солдатами. Над ее спиной взлетают дубинки. — Нет, стойте! — Кричит парень в шлеме. — Она безоружна! Она ничего не сделала! Он чувствует упертое в свой собственный бок дуло, чувствует его ледяной холод. — Немедленно заткнись, иначе будешь собирать собственные кишки по улице, понял? — Рычащий голос над его ухом заставляет повиноваться. Повиноваться и закрыть рот. — Слышно меня? Запись идет? Женщина поправляет пышную, слегка вычурную укладку на высветленных волосах. Ее идеальный макияж слегка блестит под яркими солнечными лучами, и она быстро трогает лицо салфеткой и вновь поворачивается к камере. — Ну, что говорят? Оператор, почти полностью скрытый за огромной телевизионной камерой, показывает большой палец, направленных вверх, и репортерша улыбается, показывая объективу ряд ровных белоснежных зубов. — Сейчас я нахожусь возле стен Тверского районного суда, где сегодня должен пройти слушание по делу последнего подозреваемого в расследовании над бывшими солдатами специального отряда «Тигры», что занимались разработкой новейшего оружия для нужд международной террористической организации «Гидра», последнее упоминание которой в новостях вы слышали в далеком 2014—ом году, когда были рассекречены ее файлы, а все причастные либо убиты, либо судимы. Недавний скандал с объявившемся в Москве бывшим ее членом, ныне помилованным американцем — сержантом Джеймсом Бьюкененом Барнсом, связанный с поджогом Дома Правительства, породил волну несанкционированных митингов по всей стране. Примкнувшей к иностранному агенту и разведчику, дочери ныне обвиняемого в госизмене и скончавшегося несколько лет назад бизнесмена и изобретателя, Виктории, так же заочно предъявлены обвинения по трем особо тяжким статьям. На данный момент все мы ждем начала суда, что станет судьбоносным не только для подсудимых, но и для уже продолжительно ведущейся борьбе в палате правительства в нашей стране. Такого раскола в правящих верхах мы не наблюдали с октября 1993—его года. На этот час известно, что... В женщину врезается толпа спецназовцев, и она успевает в последнюю секунду убраться с их пути. Оператор резко запускает техническую неполадки. — С ума сошли! — Дамочка, посторонитесь! — У меня прямой эфир! — А у нас — несанкционированный митинг. Репортерша закатывает глаза, вновь трогая волосы. Затем поворачивается к оператору. — Записал? Мужчина кивает. — Хорошо. Тогда продолжим. __________________________________________________________________________Глава 11
«О жизнь, надежды, юные года! Мечты крылатые! Все сгинет без следа». (с)
Теодор Драйзер, «Титан».
__________________________________________________________________________ Утро выдается прохладным и пасмурным — небо затягивается светло—серыми, низкими облаками, а в воздухе повисает запах дождя и оседающие на волосах, едва заметные капли влаги. Барнс застает девушку на летней веранде, обустроенной под открытую кухню — натянув на себя его серую толстовку, что почти полностью закрывает ее короткие шорты, она ловко перемещается по узкому пространству, что—то перемешивая в большой миске. — Я умер и попал в рай. — Усмехается сержант, подходя ближе. — Ты умеешь готовить? Девушка приподнимает уголки губ в хитрой ухмылке, убирая волосы от лица тыльной стороной ладони. Она осторожно выливает в разогретую сковородку часть золотистой смеси, и в нос мужчине бьет мучной ароматный запах жареных блинов. — Я много чего умею. — Ведет она бровью. — Только мало чего хочу. Русская ловко накрывает на стол. Время настолько раннее, что даже вечно снующих по территории базы студентов не было видно, лишь парочка девушек, со спортивными ковриками подмышками, зевая, спешат вниз по холму к реке. — Ну, и как твои ночные приключения? Баки пожимает плечами, наблюдая, как русская наливает кофе и расставляет вазочки с джемом. — Надеюсь, крыша выдержит еще не один погодный апокалипсис. — И что же ты сделал? Неужели руку вместо громоотвода подставил? — Тихо посмеивается она. — Я, по-твоему, похож на бога грома? Девушка рисует пальцами в воздухе неопределенный узор. — Джеймс Баки Барнс, отважный громовержец. — Она делает паузу, чтобы прожевать порцию блинчиков. — А что, звучит. Кстати, а откуда взялось твое прозвище? Ну, "Баки". Сержант кусает внутреннюю сторону щеки. — Это... не то, чтобы интересная история. — Так расскажи, а я решу. Барнс сжимает пальцы обеих рук, едва ли не ломая вилку напополам. — Знаешь, я... — Ну же, Джеймс, неужели за этим стоит какая-то жуткая тайна? — Она смотрит на него прямо и дружелюбно, подперев подбородок рукой. Барнс замечает легкую синеву под ее глазами, и слегка покрасневшие белки — кажется, русская плакала и ночью, когда он был занят починкой улетевшей с учебного корпуса крыши. Но сейчас она лишь улыбается, ожидая от него увлекательного рассказа. — Меня назвали в честь 15-го президента Америки, Джеймса Бьюкенена Барнса, а кличка…. — Он усмехается, облизывая губы. — Кличка прицепилась ко мне из-за пива. — Пива? Он кивает. — Да, пива марки "Бакхорн". Завсегдатаи рюмочных ласково прозвали его "Баки", а я каждый раз поворачивал голову, когда продавцы кричали о товаре на улице. Баки замолкает и отводит взгляд. — Да ладно! — Вдруг заходится в приступе смеха русская. — Боже! Это потрясающе! Она замолкает и мечтательно закатывает глаза. — Всю жизнь может хотела, чтобы меня прозвали в честь пива. — Знаешь что. — Баки пытается быть серьёзным. — Больше ничего тебе не расскажу. — Ага. — И девушка макает сложенным блинчиком в джем.***
После завтрака они быстро собираются. У оранжереи их ждут преподаватели — Сан Саныч протягивает им паспорта и две небольшие бутылочки. На безмолвный вопрос он отвечает быстро и четко. — Это замаскированное оружие, оружие для тебя. Раз ты имеешь способности травить людей. — Я всего лишь усыпляла. — Барнс показал мне ту сыворотку, которую отобрал в лаборатории у убитого, что подавляла волю. Занятная вещица, очень похожа на то, над чем любили работать в КГБ. Считай, у тебя здесь модифицированная формула. Он натягивает на запястья девушки два тонких черных манжета. — Ударишь дном флакона о любую твердую поверхность, выпавшую колбу вставишь в манжет. И вот, «лисьи зубы» готовы. — Лисьи зубы? — Улыбается она, проворачивая запястья, словно примерявшись. — Твое преимущество не в грубой силе, а в хитрости. Прежде всего в умении уходить от преследования, запутывать следы, сбивать с толку. Это и будет твоими «зубами». Брызнешь смесью в лицо противника — и он не просто отключится, но еще и не вспомнит тебя после пробуждения. Главное, дать пару минут чтобы подействовало. — Сан Саныч поворачивается к американцу. — Прости, сержант, пистолеты придется оставить. На месте нужно будет подыскать новое оружие. А ножи возьми, убери в багаж. Он смотрит на часы над дверью. — Мы отвезем вас. — И поедите в Москву? — Виктория поправляет лямку небольшого рюкзачка. — Сегодня у моей мамы… — Да—да, помню—помню, судебное заседание. Бумаги у меня. — Сан Саныч машет папкой с документами. — Мы с Андрей Андреевичем выступим в качестве свидетелей, и покажем это — неопровержимые факты того, что твой отец понятия не имел, где пятая часть. — Но «сердцевина» это же… — Сержант Барнс? — Опережает ее Андрей Андреевич, улыбаясь. — Этого мы знать не можем. Мы же не нашли Полковника Зотова? Баки сдавленно улыбается. — Конечно, нет. — Подхватывает Сан Саныч. — А кто это? И, видя замешательство на лицах молодых людей, дружески хлопает обоих по плечам. — Рано нос повесили, бунтовщики. Все рано и поздно закончится, потому что всё в этом мире не навсегда. Война закончится, как приходит к концу даже самая суровая и долгая зима, и ненависть закончится, и страх, и одиночество, и боль. Придет весна, затем лето, растают снега и сердце пробудится от этого долгого, мучительного сна. — Он делает в воздухе один ровный оборот указательным пальцем. — Всё это — круг, замкнутый на самом себе. А это, — он делает много таких кругов, подымая палец вверх, как будто выводит пружину, — наш мир. Спираль. Одно и тоже, одни и те же события, и люди, и речи, и открытия, лишь с других ракурсов. Не нужно бояться, просто вспомните, кто вы есть. — Столетний киборг и втянутая в неприятности заноза в заднице. — Усмехается девушка, поправляя подол короткого белого платья. — Или же, совсем нет. — Андрей Андреевич улыбается, выпрямляясь. — Не обязательно иметь железную руку, или вкалывать в себя сыворотку, чтобы быть героем. Герой это вот тут, — он указывает пальцем на свою грудь, — в сердце. Оно должно быть живым, чувствующим. Герой сейчас не значит солдат или воин, этот тот, от кого ждут помощи, и он приходит помочь. — Я делал плохие вещи. — Качает головой Баки. — А мы — ужасные. — Перебивает его Сан Саныч. — Нам приходилось их делать, и ты лучше меня знаешь, что нельзя начать геройствовать, не запачкавшись. История героя — не только история чести и отваги, это еще и история имен, кровавой рекой тянущаяся вслед. Имен, которым не суждено стать великими, а суждено стать трупами. Невозможно нести справедливость, ни разу не перейдя кому—нибудь дорогу. Он открывает двойные стеклянные двери, ведущие на задний двор, и приглашает всех выйти в сад, залитый пробивающимся сквозь облака солнечным светом. — И сейчас единственное, что вам надо решить, это сможет ли ваша рука подняться над чьей—то головой во имя справедливости?***
В зале суда нестерпимо душно и пахнет смесью тяжелых духов и человеческого пота. Все присутствующие обмахиваются сложенными листами документов, бумажными веерами или просто ладонями — в помещении настежь открыты все окна, но при неработающих кондиционерах это мало чем помогало. Амалия Юрьевна себе не изменяла — одетая в облегающий бледно—розовый брючный костюм, она то и дело приподнимала рукой густое каре от шеи, чувствуя, как за воротник удлиненного жилета, перехваченного в районе талии широким поясом, медленно сползали капли влаги. Чуть подрагивающими пальцами она сжимала свой блестящий смартфон — короткие ногти с аккуратным маникюром то и дело стукались об его экран. Лента новостей не думала кончаться — каждые две минуты телефон оживал новым сообщением. «Дело о бывших нераскрытых членах «Гидры» будет окончено сегодня». «Сегодня наконец поставят точку в главном «политическом» расследовании последних пяти лет». «Взятая под арест жена бывшего члена «Гидры» и известного в стране бизнесмена сегодня предстанет перед судом». Женщина прикрывает глаза и пролистывает ветки комментариев. «Откуда еще интересно знать взялись деньги у этого известного бизнесмена?» «А дочка—то…дочка хороша. Шпионка! Иноагент!" «Интересно, а когда поймают ее дочь, то какую статью ей пришьют?» «Люди, вам промыли мозг! Неужели вы не понимаете, что это лишь отвлекающий маневр?» «Какой кошмар, бедная женщина. Пережить двойное предательство от своей семьи и расплачиваться за чужие грехи…врагу не пожелаешь». Ее хватает ненадолго — она с раздражением нажимает кнопку блокировки экрана и убирает смартфон подальше в плоскую белую сумку—дипломат. — Все будет хорошо. Голос слева от нее заставляет вздрогнуть. — Ты меня уговариваешь? С ума сошла? — Шепчет Амалия и хмурит брови. Ее подзащитная стоит рядом с двумя крепкими полицейскими, будто бы одного недостаточно, будто хрупкая женщина сможет сбежать отсюда. — Ты снова будешь молчать, но ты знаешь, что меня беспокоит больше всего. Мы знаем правду, мы в конце концов добьемся ее, добьемся справедливости. Но моя дочь… — Женщина бессильно качает головой. — То, в чем ее обвиняют, то, что она натворила. Амалия! Амалия Юрьевна осторожно пожимает руку подсудимой. — С ней все в порядке, ты же знаешь ее. Она дочь своего отца, она выпутается, даже если кажется, что застряла в силках. Настоящая лиса. — Она моя дочь, даже если не по крови. — Женщина горячо шепчет страшные слова. — Она часть того, что было моим миром долгие годы, часть моего любимого человека. Ты думаешь, мне все равно на нее? Мне так же страшно и так же больно, как в детстве, когда она болела, или когда плакала по причине, понять которой я была не в силах. Мне очень жаль, что все сложилось так. Очень жаль. Амалия Юрьевна смотрит поверх голов присяжных заседателей — шестеро совершенно разных человек, связываемых лишь целью нахождения здесь, бесцельно водят глазами по просторному светлому помещению, пребывая в ожидании. Она уже находит с десяток ошибок еще до начала процесса, но лишь осторожно записывает их крохотным неразборчивым почерком в ежедневнике. Судья приходит вовремя — тучная ярко—накрашенная женщина садится во главе деревянного стола и скучающе смотрит на собравшихся в зале людей. Толпа на улице, под окнами суда, скандирует «Долой несправедливость!». Государственный обвинитель представляется и зачитывает длинный список х статей и их частей, четко проговаривает преступления. Представляется сторона обвинения и защиты. Представляется Амалия. Она собрана, сдержана, стискивает руки в кулаке — ей отчего—то сейчас так не хватает улыбающегося лица Виктории рядом. Она бы посмеялась и по—свойски похлопала ее по спине. Амалия до зубовного скрежета ненавидела панибратские выходки богатой дочурки, но сейчас… Она прикрывает глаза, ощущая ранее не виданную тоску по сумасбродной девице. Она умеет дать, пожалуй, самое главное, что может дать один человек другому — чувство, что ты особенный, чувство, что все вокруг — игра, и ты в ней единственный победитель. Это было загадкой, это было похоже на магию, то, что она могла делать с другими. Но сейчас Амалия была больше, чем уверена — где бы эта болтливая, шумная, капризная принцесса не находится, она жива и здорова. И эта мысль радует женщину больше, чем она могла себе представить. Суд начинает выслушивать сторону защиты. Амалия Юрьевна откашливается. — Ваша честь! Уважаемые участники процесса! Прошу принять во внимания тот факт, что господин муж моей подзащитной, ныне уже покойный, являлся разведчиком экстракласса на службе у Советской, а после, и Российской армии. Его личная жизнь и его служба, даже после того, как он отошел от дел, открыв свое дело, никогда не переплетались, и так бы поступал любой разведчик или агент, активный или вышедший на пенсию. Незнание моей подзащитной о местонахождении части разыскиваемого проекта совершенно оправдано положением ее мужа, его специфическим родом деятельности. — Ваша честь, отклоняю! Подсудимая не могла не интересоваться доходами своего супруга, особенно при том факте, что она вела часть бухгалтерии. Совершенно точно, что после того как ее муж сдал местонахождения секретных баз международной террористической организации, он прекрасно знал о том, что на западе существует внедренная в «ЩИТ» часть «Гидры», кому он и продавал свои технологии. — Ваша честь, это немыслимо! Амалия Юрьевна чувствует, как к ее щекам приливает жар. — Как человек, бывший при финансовых операциях мужа моей подзащитной, могу сказать, что все сделки за десять лет моей с ним работы четко учтены, и там нет ни рубля, что были направлены на финансирование зарубеж. Продавались не технологии, а готовый продукт, и всю цепочку поставок можно легко отследить. Бизнес был абсолютно прозрачным. Она передает судье документы. — Возражение принимается. — Вношу прошение о необходимости начать судебное следствие! — Господин государственный обвинитель, отклоняю! Сейчас будет заслушана госпожа Замятина, жена ныне так же покойного сослуживца мужа обвиняемой. Высокая худощавая блондинка как—то лениво проходит к своему месту. — Ольга. — Тихо шепчет женщина, сидевшая на стороне обвинения. — Я рада видеть тебя. Блондинка в ответ лишь едва приподымает уголок изящных губ. Она спокойно отвечает на все заданные ей вопросы, говорит ровно, размеренно. Вспоминает день смерти собственного мужа. Она не говорит ни слова в поддержку той, что сидит на скамье подсудимых, но ее слова звучат подобно льющемуся сквозь грозовые тучи солнечному свету. — Муж подсудимой невиноват, уважаемый суд. Ни в чем не виноват. Он совершил много добрых и важных дел, о чем ни раз упомянул мой, ныне покойный, супруг. На плечах Олега был тяжелый крест из ответственности о государственной тайне родины и ее грехах, что он сумел утаить до самой своей смерти. Он говорил моему супругу, что сделал с чудовищем то, что и должен был, даже если ему пришлось поступиться своими моральными нормами, своими непоколебимыми внутренними устоями. Он совершил то, что должен был — раздобыл секреты и сдал членов «Гидры» властям. И ушел на заслуженный отдых. Так в чем его обвиняют сейчас? В том, что он один оказался хитрее и умнее корпуса подготовленных разведчиков? Тишина в зале позволяет ей продолжать. — Блаженны те, кто совершить успел На этом свете много добрых дел; И пусть их души в вечность отлетели — Им там зачтутся их благие цели. Ольга откашливается. — Каролина Нортон, "Хозяйка замка Лагарэ". Раз уж данное заседание так освещается в СМИ, пусть у них появится возможность написать о чем—то красивом и достойном. У подсудимой нет мотивов скрывать информацию, что может обречь их семью на банкротство и гонения. Олег был главным заинтересованным лицом в полном уничтожении lernean hydra, если так позволите, и намеренно скрывать «сердцевину» он бы не стал. Блондинка заканчивается и с разрешения судьи проходит обратно на свое место. Она все время держит голову гордо, прямо, но ее взгляд устремлен вниз, на носки собственных туфель. Она тяжело оседает на стуле и едва заметным движением смахивает с глаз слезы. Время тянется медленно, мучительно. Амалия то и дело поднимает взгляд к потолку. Суд удалился для вынесения приговора более часа назад — все это время присутствующие в зале сходят с ума от ожидания и жары. Лента новостей горит, и женщина то и дело обновляет ее, не читая постов. От речевых оборотов, какими пытаются пользоваться копирайтеры, она чувствует накатывающую тошноту. Когда судья возвращается, все поднимаются со своих мест. Амалия чувствует, как в ушах начинает пульсировать сердце. Все решится в следующие пять минут. — Итак, провозглашается приговор суда… Амалия замирает, прикрыв глаза. — Извините, извините! Тяжелые двери распахиваются, и в зал быстрым шагом входят двое — первый мужчина пожилой, невысокий, с военной выправкой в широких плечах, второй же наоборот — слегка сутулый, скромный, раскрасневшийся в щеках, прячущий лицо за большими очками. Он моложе и выше своего друга. Присяжные заседатели, обвинители, прокуроры, судья и остальные поворачивают головы. За мужчинами вбегает конвойный. — Ваша честь, прощу прощения, эти двое… Пожилой мужчина останавливает парня в полицейской форме. — Мы сами за себя скажем! Он разворачивается к судье и улыбается, вытирая пот со лба аккуратно сложенным платком, что достает из нагрудного кармана. — Ваша честь, позвольте попросить прощения за сорванный процесс, но в моих руках то, что полностью изменит его ход. Он смело подходит к столу судьи и кладет перед ней папку с бумагами. Повисает оглушительная тишина, в которой слышен легкий треск светодиодов. — Здесь неопровержимые доказательства того, что муж подсудимой и она сама невиновны.***
Вспышки камер заставляют глаза слезиться. Шум толпы перебивает собственные мысли. После того, как в зал суда ворвались эта странная пара, количество журналистов у его дверей начало расти в геометрической прогрессии. Андрей Андреевич и Сан Саныч продираются сквозь людей, закрывая собой двух женщин. В лицо им то и дело лезут микрофоны. — Скажите, как вы оцениваете следствие? Каким был этот суд? Вас уже судили раньше? — Что вы испытываете сейчас? Куда вы поедете? Чем будете заниматься после освобождения? — Скажите, знаете ли вы, где находится ваша дочь? Она действительно виновата в поджоге Дома Правительства? Сан Саныч чуть грубее, чем хочет, отталкивает особо наглого репортера. Его отводит в сторону двое полицейских. Когда они оказываются в относительной тишине, минув лабиринт коридоров, они наконец дают волю эмоциям. Амалия Юрьевна закрывает лицо руками и глухо кричит в них, затем обнимает женщину. — Господи, мы победили, победили! Даже не верится, удивительно! И переводит взгляд на мужчин. — А вы?... — Это преподаватели из университета, где училась моя дочь. Рада вас видеть. — Она мягко пожимает руку каждому. — Вероятно, Виктория нашла вас? Сан Саныч кивает. — Вы абсолютно правы. Их пришлось спрятать на какое—то время. — Спрятать? Значит, новости не врут? — Хотели бы мы этого… Амалия вдруг откашливается и встревает в разговор. — Подождите, вы сказали…их? Кого их? Сан Саныч и Андрей Андреевич переглядываются. — Возможно, лучше будет переговорить в более уединенном месте. — Нет! — Прерывает их женщина, сверкнув яркими бирюзовыми глазами. — Где моя дочь? Что с ней? — Я могу убедить вас, что с ней все в порядке. — Мой муж не просто так содержал ваши идиотские фонды. Не для того, что бы она сейчас была в опасности! — Она не ваша дочь, и она узнала об этом. Не мы рассказали, а кое—кто другой. Кое—кто, имеющий с вашим мужем куда более старую связь. Амалия растерянно водит глазами по новым знакомым, беспомощно открывая рот. Женщина втягивает воздух. — Полковник?... Сан Саныч кивает. — Любая тайна рано или поздно становится явью. Мне жаль. — Что она еще узнала? — Вероятно, всё. — Где она сейчас? И, черт подери, с кем?! Сан Саныч набирает кислорода в кровь. — Олег рассказывал вам, что вывез девочку из Заковии не просто так? Рассказывал, что ей угрожала участь стать частью «Гидры» ? За ней был направлен их лучший агент, суперсолдат… Она отмахивается. — Зимний Солдат? Эта легенда, которой запугивали запад? Полумиф из—за стенок КГБ? Сан Саныч сдавленно смеется. — Ваша неродная дочь уже больше недели находится рядом с кгбэшной легендой. И у них отлично получается работать вместе. Амалия Юрьевна, пытаясь собрать в кулак остатки выдержки, не успевает задать интересующих ее вопросов. Неродная мать Виктории как-то неестественно обмякнув, тут же теряет сознание.***
Белые солнечные лучи едва пробиваются сквозь тонкие, но низкие облака, разливаясь по казавшимся бескрайними уходящими к линии горизонта зеленым полям. Сквозь колонки доносится быстрая, ритмичная мелодия, и голос из прошлого призывает найти себе кого—нибудь для любви. Внутри автомобиля прохладно из—за работающего кондиционера и приятно пахнет новым салоном. Баки слегка сжимает пальцы обеих рук, словно обхватывает невидимый руль. Солнце проникает сквозь стекла, подсвечивая волосы девушки, что сидела рядом и пристально разглядывала бежавшие за окном деревья. Если не знать всю историю, это все кажется всего лишь обычной поездкой загород. Девушка поворачивается к нему и ее лицо озаряет спокойная, сияющая улыбка. — Джеймс? — Тихо зовет она его. Она трепет его за плечо, а образ становится совсем нечетким, словно на акварельный рисунок вылили стакан воды. — Джеймс? Виктория осторожно трогает за живое плечо задремавшего сержанта — гул снижающегося самолета заглушает ее голос. Барнс неожиданно для задремал под конец их полета, доверчиво привалившись на девушку, и она невольно засматривается на его расслабленное, овеянное сонным мороком, строгое лицо. Сейчас он совершенно не похож на опасного солдата или подготовленного убийцу. Его щёки покрыты лёгкой щетиной, длинные темные ресницы отбрасывают тени, а веки едва подрагивают сквозь сон. Складка между бровей совсем разгладилась, а уголки губ совсем расслабились. Барнс был так спокоен и беззащитен, что она едва удерживает себя от странного желания коснуться пальцами до его колючей щеки, погладив ее. Она зовет его по имени, и мужчина открывает глаза. — Самолет идет на посадку, Джеймс. Он кивает и проводит рукой по лицу, стирая остатки сна, поглядывая на девушку рядом. Та отворачивается к иллюминатору и проникающий солнечный свет подсвечивает ее волосы золотистым.***
От аэропорта они берут такси и вскоре оно останавливается у роскошного огромного отеля, большего похожего на средневековый замок, утопающий в зелени парка. К подъездной дорожке стекает сверху от здания широкий искусственный водопад, сияющий в лучах ослепительного белого солнца. — Это самый дорогой отель в городе, найти здесь номер даже не в сезон невозможно. — Негромко сообщает русская, когда перед ними разъезжаются в стороны натертые до блеска стеклянные двери. — Тогда как ты хочешь.... Договорить он не успевает — девушка натягивает свою самую приветливую улыбку, приближаясь к ресепшену, и кладет локти на мраморную тумбу, за которыми сидят одетые в форменные блейзеры девушки. Она здоровается, продолжая улыбаться. — Боюсь, мы ничем не можем вам помочь, номерной фонд забронирован еще два месяца назад. — Одна из них оголяет зубы, но это больше похоже на оскал. — Боюсь, в вашем номерном фонде всегда существуют свободные комнаты. Ну, по крайне мере, мне так кажется. — Виктория, слегка сморщив нос, протягивает, накрыв ладонью, крупную купюру. Затем еще одну, и еще. — Желательно, чтобы это был люкс с видом на море. Перед девушками заманчиво лежат несколько крупных купюр. Русская достает еще, показывая уголки сложенных банкнот сквозь пальцы. — Плачу наличными. Глаза хостес в миг загораются лихорадочным блеском. Тонкие пальцы с острыми красными коготками утаскивают купюры под стойку. — Думаю, один люкс с видом на море у нас свободен. Устроит последний этаж? Девушка удовлетворенно кивает, а Баки, усмехаясь, качает головой. Когда они оказываются внутри номера, то русская тут же подбегает к окну чтобы распахнуть тяжелые непроницаемые гардины — ослепляющий солнечный свет в миг заливает просторное помещение. За прозрачными панорамными окнами виден балкон и бескрайнее, сияющие в лучах море. Баки мысленно изумляется, обводя взглядом сюит — огромная полукруглая кровать на подиуме по левую сторону, словно спрятанная за полупрозрачным балдахином, плоский телевизор в полстены, напротив него — низкий темно—зеленый диван на такого же цвета жестком ковре. Большой шкаф, широкие прикроватные тумбочки из темного дерева, низко свисающая бахрома с абажура потолочной люстры — при отделке номера явно вдохновлялись Ближним востоком. Он ставит сумки на кровать и садится на угол, наблюдая за быстро перемещавшейся по помещению девушкой — она восхищенно присвистывает, открывая двойные двери, отделанные стеклянной мозаикой. — Господи боже, да тут одна ванна больше, чем вся моя квартира. — Ее голова высовывается наружу. — И джакузи есть, прямо в полу! Я такое с 2005—ого нигде не видела. Безвкусица, конечно, но выглядит масштабно. Она открывает балконную дверь, впуская соленый морской запах, прячет в гардероб свой нехитрый скарб и наконец кидает ему в руки сложенный небольшой пакет. Баки мнет содержимое в руках — оно мягкое и почти невесомое. — Надеюсь, с размером угадала. — Хитро щурится девушка. — Что это? — Открой. Твоего любимого черного цвета. — Подмигивает она и закрывает массивную дверь в ванную, украшенную мозаикой. Барнс вздыхает и разрывает пакет — внутри, к его собственному ужасу, лежали черные плавки. — Скажи пожалуйста, ты научилась клонироваться? — Спрашивает он, пока они едут в лифте вниз. Из—под открытого белого платья девушки виднеется темно—оливковые лямки купальника. Она не понимающе смотрит на мужчину. — Что? — Иначе я не могу объяснить, когда ты успела купить все это… — В аэропорту. — Спокойно отвечает она. — Когда отходила в туалет. Мы все же прилетели на курорт, будет проще, если будем вести себя как обычные отдыхающие. Пей, веселись и ищи злодеев. Чем тебе не план? Баки слегка качает головой. — У нас не времени на первые два пункта. — Боже, Барнс, открытие форума через два дня, у нас есть куча времени. Ты решил провести его взаперти? — Если ты не забыла, то нас ищут. Лифт подает сигнал, и они выходит в просторное фойе с дорогой мраморной отделкой. — Как давно ты был на курорте? — Вдруг спрашивает она. — О чем ты? — Как давно ты был на курорте? Барнс пожимает плечами. — Тогда ты должен понимать одну вещь — дело в том, что здесь всем на всех все равно. А вот крысам с ресепшена — нет. И если ты засядешь внутри номера, то скорее всего уже вечером туда решит зайти управляющий. Потому что твое поведение будет казаться подозрительным — или ты расфасовываешь наркотики, или готовишь оружие к продаже. Ничем хорошим такие гости не заканчиваются. Так что мы смешаемся с толпой на пляже или у бассейна, и вуаля — ты невидимка даже со своей металлической приблудой. Русская щелкает языком и проходя мимо, намеренно толкает его плечом. — Ты будешь учить меня как оставаться незамеченным? — Фыркает американец. — Да куда уж мне. Она затаскивает их в один из многочисленных отельных бутиков и подводит к витрине с солнцезащитными очками. — Научишь меня скрытности, гениальный шпион? По—моему, одним из первых правил было ношение черных очков. — Тогда сразу правило два — когда убегаешь от кого—то, не беги. Русская улыбается — он смотрит на нее в отражение большого, натертого зеркала. — Ты явно себя чувствуешь в таких местах комфортнее, чем я. — Барнс дергает плечом, озираясь. — Положись на меня, это моя территория. — Но не твоя война. И мне нужно достать хотя бы парочку пистолетов. Девушка внимательно смотрит на него, разглядывая модели очков, сменяющихся на его лице. — Хочешь сказать, мне было бы лучше оставаться там и позволить тебе как следует повеселиться? Без меня? Барнс тянет край губ вверх. — Без тебя веселиться вряд ли получиться. Виктория быстро двигает вешалки по тонкой металлической трубке открытой стойки, пока не вытаскивает на свет кипельно—белую рубашку, прикладывая к Барнсу. — Как ты относишься к костюмам? Он пожимает плечами. — Это обязательный пункт? — Как насчет серого? — Девушка протягивает ему брюки и легкий жилет. — Длинный рукав закроет бионику, и вообще… Барнс морщится, беря из ее рук одежду. — У меня нет выбора, да? — Я не была бы столь категорична. — Есть представление о дальнейших действиях? Русская жмет плечами и Баки снисходительно усмехается. — Тогда предлагаю сделку — твой костюм и мой план. Но как только я его надеваю, ты беспрекословно меня слушаешься. Девушка складывает руки на груди и смотрит прямо ему в лицо. — Возьми серый. Отлично подойдет к цвету твоих глаз.***
Полуденная жара сгоняет отдыхающих к бару возле каскадного бассейна. Виктория что—то быстро листает в телефоне, пока Барнс потягивает ром и пристально следит за подъездом к дверям отеля — отсюда открывается прекрасный вид. — Получается, воскреснувший Давыдов вовсе не Давыдов, а теперь уже новоиспеченный Алексей Арташ, что в качестве миллиардера и новатора спонсирует российские научные проекты в области радиофизики и ракетостроения. — Бормочет девушка, не отрывая взгляда от смартфона. — Он будет почетным гостем на форуме, все ждут его приезда в Сочи уже сегодня. Она усмехается и покачивает головой. — Почетный гость, ну надо же. Интересно, ведь никто же не спросил его, откуда деньги на такие большие проекты, которыми он занимается? Уж не от продажи ли зарубеж запасов Российского ниобия, что остался без надзора после распада СССР? — Вероятно, его исчезновение из страны было связано с технологиями, которые он украл в том институте. Помнишь, бумаги в доме кудрявого брюнета? — Барнс допивает порцию рома и морщится от солнца. — Сына генерала? Забудешь такое…Значит, его жена о чем—то догадывалась, что—то подозревала. А потом скоропостижно умерла от рака. Как и мой отец. — Девушка покусывает губы и вздыхает. — Интересно получается. Раз Давыдов такой старый, что должен быть чуть ли не ровесником Сан Саныча, то его молодость вызвана применением сыворотки? Такой же, как у тебя и Капитана? — Если это так, то наши дела обстоят чуть сложнее, чем мы думали. — Баки поправляет солнцезащитные очки, живой рукой поправляя левый рукав рубашки, инстинктивно пытаясь натянуть его сильнее. — У него может быть своя армия, свой боевой состав. — Он приедет сюда не просто так, приедет чтобы посетить базу и дать команду к запуску… того самого. —Виктория шумно сглатывает, не сумев выговорить страшное слово. — Знаешь, что еще отличает кобальтовую бомбу от других? Период полураспада радиоактивного вещества. При взрыве этой штуки здесь население города, конечно, погибнет, и соседних городов тоже, но половина страны, и даже больше половины останется в относительном порядке, особенно если пересидит год—другой в бункерах. Через года четыре земля будет пригодна для хозяйства. Радиоактивную заразу в течение нескольких месяцев атмосферные течения разнесут по всей планете. Такая бомба выглядит идеальным средством шантажа остального человечества, не правда ли? Сквозь нарочито—заумный тон русской Баки слышит сочащуюся горечь. Девушка вздрагивает и едва слышно выдыхает, нервно и рвано. — Миру будет хуже. Осадки, что выпадут с радиоактивным никелем, что будет испускать бета—излучение, всему живому придет конец. Всему живому на другой стороне планеты. — Значит, надо поймать Арташа—Давыдова, сделать с ним что угодно, но раздобыть сведения о бомбе. Потом деактивировать программу и наконец отдохнуть. — Говоришь так, словно собираешься приготовить завтрак, а не предотвратить мировую катастрофу. Баки усмехается. В этом он весь — никогда не теряющий самообладания и выдержки солдат. — И, кажется, разбить яйца у меня получается. — Заговорщицки шепчет он, едва заметно указывая подбородком на три черных внедорожника, подъехавших ко входу. Из отеля тут же высыпает кучка людей, что начинает мельтешить перед автомобилями, доставая вещи и провожая гостей. — Узнаешь кого—нибудь? Виктория прищуривается, напрягая зрение, спускает очки почти на самый кончик носа. Наконец в толпе прибывших она замечает высокого атлетически сложенного блондина в дорогом льняном дорожном костюме. Он выглядит раздраженно и даже не собирается разговаривать с управляющим. — Если не ошибаюсь, то это он. Баки видит чуть лучше, и почти сразу же запоминает его лицо, хоть и скрытое за отражающими солнечный свет очками авиаторами. Словно почувствовав на себе чей—то взгляд, мужчина и еще несколько сопровождающих поворачиваются в их сторону. — Смейся, быстро. — Сквозь зубы цедит Баки. Девушка, замерев буквально на полсекунды, вдруг приваливается к нему и заходится в громком смехе, шлепая своей ладонью о его плечо. Он почти полностью опускает металлическую руку под барную столешницу, пряча ее за русской, и гости отворачиваются. — Чуть не раскрыли. — Выдыхает она, действительно искренне улыбаясь. — Да уж. В следующий раз начинай так делать сама. Люди не особо любят публичные выражения чувств. Она поправляет волосы, собранные наверх в густую, волнистую массу, обхваченную желтым платком. — Птичка в клетке, пора оставить ее на пару часов мариноваться. — Твой план оставить его без слежки? Не лучше пойти к нему прямо сейчас… Девушка хмурится. — Не то, чтобы я раздавала тебе советы, но мне кажется, лучше дать ему расслабиться. Пусть думает, что его планам ничего не угрожает. Он гедонист, пару часов отдохнет и уже вечером потянется в какое—нибудь хорошее заведение, где найдет девочек и Барнс удивленно смотрит на нее, стащив очки. — Кажется, общение со мной даром не проходит. — Я крайне сообразительная. — И чем мы будем заниматься до вечера? Русская пожимает плечами. — Есть, наслаждаться морскими видами и отдыхать. Перед концом света это единственный правильный вариант.***
Девушка засовывает вилку в гору дымящейся пасты с такой же горой пармезана сверху, и начинает накручивать ее. От запаха трюфельного масла и морепродуктов сводит желудок. — Наконец нормальная еда, от картошки с рассольником мне уже дурно. Они запоздало обедают на открытом балконе ресторане, под хлопание тяжелых крыльев чаек и шум морского прибоя. — Пожалуй, надо с тобой чаще соглашаться. Порой твои решения не такие уж странные. — Барнс поступает так же со своей порцией и долго держит еду на языке, прежде чем проглотить. Прошло так много времени с его окончательного возвращение в собственный разум, а такие вещи, как вкусная еда или неспешный отдых до сих пор вызывают странное чувство в районе ребер, словно он совершает что—то неправильное, что—то неуставное, за что незамедлительно должен был быть наказан. Все внутри него то и дело сжимается, ожидая свершения этого наказания. — Думал о том, чем займешься после того, как закончим? Ее вопрос ставит мужчину в тупик, заставляя вынырнуть из собственных мыслей. — Вернусь в Нью—Йорк, а там… ясно будет. — Он привычно хмурит брови. Девушка облизывается, стирая с уголков губ остатки соуса и обводит взглядом посетителей ресторана. Она хочет спросить о чем—то еще, но будто не может подобрать правильные слова. — Можем обменяться телефонами. — Наконец произносит Баки. — Будешь поздравлять меня с праздниками или слать эти странные картинки. Теперь настает очередь русской выглядеть растерянно. — Прости?.. — Уилсон, «Сокол», постоянно отправляет мне какую—то ерунду с подписями «это ты», вроде фотографий котов или картошки. Я сам не могу понять. Девушка замирает, не моргая уставившись на американца. — Извини, ты сейчас говоришь о… мемах? — Последнее слова она с трудом выдавливает из себя, сквозь разбирающий ее смех. — Ты серьезно? — Я не знаю, что это. Ее губы дрожат, и она закрывает лицо рукой, сгибаясь над столиком. Она смеется почти беззвучно, стараясь не привлекать внимание. Барнс недовольно фыркает. — Знаешь, эта идея плохая, забудь. Никаких номеров и поздравлений. — Картошки. — Она продолжает хихикать над ним, лукаво поглядывая из—под челки. — Мне нужно оставить тебя на пару часов, найти оружие. Посиди в номере, прими ванну, посмотри кино. Делай что угодно, но никому не открывай дверь. Русская странно смотрит на него, словно думает, что он шутит над ней. — Твои ножи остались в чемодане, если нужно… — Нужны пистолет и патроны. — И ты уже, конечно же, знаешь, где их взять? Барнс хмыкает и отводит взгляд. — Спасибо за прогулку по набережной. Я уже приметил парочку нечистых на руку торговцев фруктами. Девушка тихо посмеивается. Она хочет добавить что—то еще, но ее внимание переключается на телевизор над барной стойкой, удачно расположившейся прямо на открытой веранде ресторана. — Кажется, пора платить и уходить. — Понизив голос, сообщает она. Баки поворачивает голову в сторону экрана — на нем красуются фотографии с изображением двоих на мотоцикле. У мужчины крепкая, широкая спина и левая рука, блестящая черным в отражении солнечного света, а у девушки длинные развевающиеся волосы и испуганное лицо. Фотография нечеткая, почти пиксельная, но в ней можно без труда узнать виновников переполоха в Доме Правительства.***
Он застегивает рубашку, что плотно облегает его металлический бицепс, бугрящийся под белоснежной тканью, и придирчиво оглядывает себя в зеркале. Потемневшая от южного солнца кожа на шее и лице делает его глаза еще ярче, а аккуратно сбритая щетина обнажает четкую линию квадратной челюсти, что он сжимает от напряжения. Он хмурит брови, пристально вглядываясь в ставшего знакомым мужчину в зеркале. У него прямой нос, широкие темные брови, угрюмый взгляд пронзительных синих глаз под длинными черными ресницами, сжатые губы. Он вспоминает, что когда—то этот незнакомец в отражении ему нравился. Тогда у него было гладкое молодое лицо и обе живые руки, покрытые мясом и кожей. Жилет серебристо-серого цвета садится идеально, и Баки не удерживается от того, чтобы осмотреть себя со всех сторон, буквально покрутившись перед большим зеркалом. — Боже, что я вижу. Сержант умеет улыбаться. Да еще и собственному отражению!— Вышедшая из дверей ванны девушка театрально кривит губы в злодейской ухмылке, словно плохой парень из старого гангстерского кино. — Что за детка, просто куколка. — Так, хватит. — Тон у него получается грубоватым, но губы слегка вздрагивают от улыбки. — Лучше помоги мне с...ну... Русская догадывается сама — медленно подходит почти вплотную, аккуратно берет запястье правой руки в свои теплые пальцы, и проворно застегивает крошечную пуговицу на рукаве. — Вот так. — Шепчет она, и проделывает фокус с бионикой. Когда она касается металлического протеза, Барнс инстинктивно вздрагивает, словно от боли. Он пытается сделать вид, что ничего не произошло, но девушка вдруг поднимает на него внимательный взгляд. — Эй, тш-ш-ш. Ее шепот пробирается к нему под кожу, от чего мурашки разбегаются по его пояснице. Да будь он проклят... — Вот и все. — Девушка отпускает его бионику, слегка потряся ей в воздухе. — Надо же, тяжелая она, оказывается. Я даже и не замечала раньше. Спина не устает? Суперсолдаты не нуждаются в массаже, да? — Я... привык. — Бормочет Барнс и сводит брови в попытках отогнать от себя мысль о том, как русская начнет разминать его поясницу, прижав бедрами к кровати. Мысль отгоняется с невиданным трудом. Он быстро оглядывает ее, стоящую напротив — даже мимолетного взгляда ему хватает, чтобы запомнить каждую деталь ее вечернего образа. На ней короткое бледно—розовое платье на бретельках из шелковистого материала и серебристые босоножки на высоком каблуке. До его носа доносится запах отельного шампуня от ее гладких волос, собранных в высокий хвост, когда она приближается к нему. Барнс кашляет и отворачивается, чувствуя тепло на своих щеках. — Ты же не одета… Русская на секунду замирает и тут же закатывает глаза. — Порой забываю, что ты их 40—ых. Нет, это не нижнее платье, это обычное платье, сейчас такие в моде. С комода она берет блестящее колье, напоминающее ошейник, и застегивает его на шее, откидывает волосы назад, надевает уже знакомые очки с линзами в форме розовых сердец. На ее лице почти не осталось следа вчерашней печали, и девушка выглядит собранной, пусть и немного взволнованной. Баки хочется спросить, как она, но где—то внутри он решает, что это будет ни к месту. Когда они спускаются по мраморной лестнице вниз, минуя просторный лобби—зал, она крепко держит его под руку, сжимая предплечье. Когда они выходят на улицу и садятся в такси, она нервничает, хоть и старается держаться непринужденно. Барнс усмехается — какая знакомая и вредная привычка. — Разведка, докладывай. — Наш старый знакомый должен был направиться в клуб неподалеку. — Значит, идем за ним. — Не думаю, что нас легко впустят внутрь. Русская морщит нос. — С той кучей генеральских денег? Поверь мне… Барнс шумно набирает воздух, одергивая рукав рубашки. — Тогда зайдем по-отдельности. Никто не должен знать, что мы вместе. — Я займу место у бара и буду наблюдать. Постараюсь разузнать что-то полезное. Ты же займешься этим с улицы. — Присоединюсь, как только дождемся Арташа. — Соглашается сержант. — Справишься без меня? Девушка ухмыляется и бросает на него быстрый, ехидный взгляд. — Справлялась же как-то все эти года.***
Первая мысль, которая посещает Барнса — здесь совсем не так, как в Мадрипуре. Пестрая толпа разгоряченных людей по обыкновению не кучкуется на танцполе, а предпочитает уединенные, отдельные зоны. В заведении душно и пахнет сладким алкоголем. Синие и фиолетовые лучи неона отражаются от белых вещей гостей, заставляя их светиться. Он заходит не спеша, бросая ленивый взгляд по сторонам. Сюда никто не пришел бесцельно шататься по танцполу или заливаться коктейлями. У всех собравшихся свои интересы. Он еще раз обводит глазами собравшихся — красивые, высокие женщины похожи на тропических птиц в своих ярких платьях с отделкой из перьев, а вот их кавалеры напротив, совсем не так приятны, и уж тем более не так молоды. Их взгляды масляные, влажные, на тяжелых лицах — испарина и похоть, удвоенная количеством выпитого. Несколько мужчин забывают про своих спутниц, жадно осматривая незнакомку в шелковом платье за барной стойкой — она, кажется, вовсе не замечает их блестящих глаз, потягивая через трубочку колу из стеклянной бутылки. Барнс садиться в стороне от нее, поставив локти на стойку, заказывает у равнодушного бармена бурбон с горьким бальзамом и тростниковым сахаром, и косится на русскую. Та кладет ладонь на гладкую каменную поверхность, от которой отражается мерцающий свет, и два раза стучит указательным пальцем. Сержант усмехается, делая глоток. Молодец, сигнал запомнила. — Заметно, как тебе не нравятся такие места. Ее голос звучит спокойно и тихо. Она подсаживается рядом с ним, поправляя волосы и продолжая тянуть колу. — А что тут может нравится? — Его ответ звучит чуть грубее, чем он планировал, но девушка лишь качает плечом. — А как же толпы потных людей с безумным взглядом, так и норовивших сбить тебя с ног? Или разведенный до приторности алкоголь за тройную цену? Или может музыка, от которой потом еще сутки болят уши? Барнс хмыкает. — Судя по твоим откровениям, ты была раньше частой гостьей таких заведений. Девушка ненадолго замолкает. — Я не говорила, что мне это нравилось. Мое имущество арестовали, мне надо было на что—то питаться. — Есть другие способы. — Учишь меня морали? Он поворачивается к ней — ее лицо так близко, подведенные глаза поблескивают в приглушенном свете, а губы блестят розовым. Она смотрит прямо на него, лишь раз медленно моргнув. Барнсу кажется, что он чувствует ягодный запах ее помады. — Прозвучало жестоко. Русская дергает обнаженным плечом. Только сейчас он замечает, что под тонким облегающим платьем нет белья. — Не учу. Извини. — Ты тоже не всегда делал то, что хотел. Мне, конечно, никто не приказывал… Барнс ощутил невидимый удар под дых — его знакомая могла выбить из колеи лишь словом. — Все еще звучит жестоко. — Мир в принципе довольно жесток. — Она подхватывает кончиком языка коктейльную трубочку и тянет в рот. Теперь Барнс чувствует и сладкий запах газировки, и отчего—то его мысли слегка путаются. — Особенно в отношении тех, кто не хочет играть по его правилам. — Замечает сержант, усмехаясь. Девушка снова смотрит ему в глаза — в глубине ее радужки мерцают желтоватые блики. — Когда ты был Солдатом, то что делал еще, помимо убийств? — Прости? Барнс хмурится. Ему начинает казаться, что у него слуховые галлюцинации. Но русская как ни в чем не, бывало, повторяет. — Для чего еще тебя использовали, помнишь? Кроме кровопролития. Мужчина качает головой. — Только для этого. После задания — заморозка. И так снова и снова. — Ты серьезно? Она перебивает его, и Барнс удивленно моргает. — Прости, ты серьезно? То есть у людей есть полностью подчиняемый им суперсолдат, и единственное, что приходит им в голову — убийства? — Подрывы режимов, эскалации конфликтов, дестабилизации, кражи особо опасных объектов. — Баки буднично перечисляет. — И да, устранение помех. Это было основным. Что тебя не устраивает? — И никто ни разу не пытался использовать тебя…по—другому? — Что ты имеешь ввиду? — Он теряет нить. Девушка цокает языком и морщит нос. — Перестань притворяться дураком. Баки непонимающе усмехается. Она злится, да? Русская на что—то злится? На него? На его прошлое? — Хочешь сказать, что ни у кого даже не возникало мысли попробовать тебя… в другой деятельности? Не связанной с лишением жизни? Баки вдруг слабо осознает, о чем она говорит. Кажется, он пытался стереть из памяти этот момент, но он сейчас ярко встает у него в памяти. Земо треплет его за подбородок в Мадрипуре, расхваливая его навыки суперсолдата и едва касаясь, гладит кожаной перчаткой по щеке. Немолодая женщина с осветленными короткими волосами смотрит на него хищно, заинтересовано. Она с нетерпением ждет конца удачной сделки. Ей достанется Зимний Солдат с кодом управления. Так обещает ей галантный привлекательный мужчина с заметным восточно—европейким акцентом. — Он весь ваш. — Недвусмысленно намекает Барон и улыбается. А Баки внутри передергивает. Женщина машинально облизывает губы. Так не обсуждают покупку оружия, нет. Так обсуждают продажу наложниц в гарем. Барнс дергает плечами, пытаясь смахнуть отвратительные воспоминания. Его лоб морщится, а губы кривятся от отвращения. Русская, замечая это, широко и довольно улыбается. — Говорила же. Есть о чем вспомнить. — Пожалуйста, не надо. Она в миг становится серьезной. — Вот и мне не надо напоминать, где я была и что делала. — Ее голос отдает сталью. Барнс прикусывает язык и выдыхает. — Начинаю понимать, почему у тебя почти нет друзей. — Зато у меня есть отличный винтажный киборг. — Она закатывает глаза и легко приподнимается с места, виляя бедрами. — Я иду танцевать. Присоединишься? Барнс морщится. Он махом допивает коктейль и громче, чем положено, ударяет стаканом о поверхность столика. — Я не танцую. И я не люблю современную музыку. — Это же "Daddy cool", она едва ли не старше тебя. Давай же, иначе мы выглядим подозрительно. Она уверенно берет его за руки и заставляет следовать за собой. Девушка продолжает совершать аккуратные плавные движения, обходя его по кругу. Он поворачивается вслед за ней подобно спутнику. — Я кое—что выяснила. — По—лисьи хитро щурит она светящиеся в неоне глаза. Свет отражается от тонкого платья, под облегающей тканью которого заметны очертания ее небольшой груди. — Сегодня тут будет игра в покер. Не для простых, для российский гостей форума из элиты. Если впишешься, мы подберемся к Арташу настолько близко, что сможем разглядеть марку его трусов. Умеешь играть в покер? Девушка приближается почти вплотную, ее разгоряченное, чуть сбившееся дыхание обжигает его щеку. От нее самой исходит жар, что заставляет металлические пальцы сержанта мелко подрагивать. Светомузыка делает ее образ расплывчатым, будто мерцающим по краям. Он двигается вперед — между ними какие—то считанные дюймы, русская почти прижимается к его широкой груди, облепленной рубашкой и жилетом. — Снова смеешься надо мной? — Его охрипший голос с мурчащим акцентом заставляет ее шумно сглотнуть. Когда—то в покере ему не было равных — портовые работяги боялись сесть за один стол с «Демоном Барнсом», чтобы не остаться без последнего доллара в кармане. Когда—то... Когда Нью—Йорк еще был слишком темным и грязным для таких дел. Когда—то так давно, в чужой, прошлой жизни. Девушка поднимает на него полные влажного блеска глаза и инстинктивно облизывает губы, словно испытывает жажду. — Следи за обстановкой, разведка. Я договорилась с кем нужно, в таких заведениях всегда есть «особые» комнаты, не для всех. И не спрашивай, откуда я знаю. — Меня напрягает тот факт, что ты вообще это знаешь. Она широко улыбается, не сводя с него взгляда. Сержант сжимает челюсти, пытаясь успокоить разогнавшееся сердце. Отчего внутри него все закручивается, подобно морскому узлу? Отчего он всем своим существом мечтает, чтобы все те, кто находится в клубе, исчезли без следа чтобы он мог остаться с русской наедине? Девушка делает полшага назад, и Барнс стискивает зубы, останавливая себя от порыва схватить ее за талию и прижать к себе. — Когда поймешь, что время игры объявлено, подойдешь ко мне за стойку. Ты же должен снять меня, понимаешь? Баки фыркает. — Отвратительное слово. — Привыкла называть вещи своими именами. Еще полшага. Она отдаляется от него медленно, но, верно. Вокруг его тела больше не ощущается ее жар. — Снимаю я тебя, но ты заказываешь комнату? Однако… Виктория широко улыбается. — Нравы сейчас другие, сержант. Баки ухмыляется — девушка произносит его звание безо всякой насмешки, как будто оно было его вторым именем. У нее получается сделать это нежно, от того возбуждающе — с этим рычащим звуком «р» в середине слова, словно она перекатывает его по своему влажному, розовому языку. Он замечает, что она всегда понижает голос, когда обращается к нему, делает его тише, глубже. И Баки кажется, словно она облизывает губы каждый раз, когда с них слетает его имя. — Оно и видно. — Звучишь, как старый дед. - Фыркает девушка. Он отрицательно качает головой и раздраженно всматривается в толпу. Он то и дело ловит заинтересованные взгляды мужланов на русской. Это отчего—то злит его, заставляя сердце усиленно качать загустевающую кровь. — Все в порядке? — Осторожно спрашивает Виктория, но Баки не слышит ее. Знакомый мужчина, переодевшись в светлое поло и такие же светлые джинсы, уверенно прошел внутрь клуба в сопровождении нескольких людей. — Он здесь. Игра скоро начнется. Девушка не говорит ни слова. Она медленно, не привлекая внимания, движется между танцующих людей. Сержант, не отрываясь. следит за удаляющейся женской фигурой — вот она о чем—то смеется с барменом, поглядывая на него самого, вот улыбается, ярко, счастливо, вот протягивает сложенные купюры. Дверь автоматически открывается ровно в тот момент, когда девушка возвращается. Они заходят и Барнс оборачивается — бармен подмигивает ему и показывает поднятый вверх большой палец. Баки пытается не кривить в оскале губы. Пытается успокоиться. Когда он встретит Давыдова—Арташа перед собой, он не хочет проломить ему череп еще до того, как они вытрясут из него место расположения бомбы. В коридоре, ведущем между закрытых дверей, светит тусклый красноватый свет. Откуда — то сверху тихо играет медленная электронная музыка. Из—за закрытых дверей доносятся приглушенные стоны и женские крики. Барнс сглатывает, осторожно доставая из—под жилета пистолет. Металлическая рука подрагивает от напряжения. — Останься в одной из комнат, закройся. Или возвращайся наверх, в бар. Я приду за тобой, когда закончу. — Без особой надежды на успех говорит он. — Справишься один? — Вдруг неожиданно спрашивает девушка. — Мы не знаем, какими технологиями он обладает. А если ему удастся проникнуть тебе в мозги и снова превратить их в спагетти? Уверен, что я не должна быть рядом с тобой? — Это мужская игра, тебя дальше порога не пустят. Она тихо выдыхает. — Усыпляющее средство у меня с собой. — И девушка демонстрирует запястье правой руки. Манжет с футляром был закрыт накрученным ремешком клатча. — Я буду наверху. Барнс кивает. Когда он приближается к последней двери в конце коридора, то останавливаются и трогает ручку. Дверь бесшумно открывается, и он входят внутрь. Еще пара секунду сержанта уходит на то, что бы осознать увиденное. Вопреки самым смелым ожиданиям, перед ним открывается поистине огромный, залитый желтоватым электрическим светом зал, с уходящими вверх колоннами и баром, отделанным красным деревом, прямо посередине. Официантки в коротких черных платьях с золотистой бахромой разносили напитки на круглых подносах, держа их высоко над головой, а в легком сизом тумане от дорогих сигар висел запах духов и виски. На небольшом подиуме, украшенным бархатным занавесом, расположился бэнд, играющий ненавязчивый джаз, а по левую руку стоял обитый зеленым сукном покерный стол, за котором начинали собираться гости. Мужчины радостно улыбаются, снимая пиджаки и закатывая рукава, пожимают друг другу руки и заказывают выпивку. Барнс ухмыляется и провожает взглядом одного из раскрасневшихся посетителей. — Вижу, вы скоро начнете круг? Незнакомый тучный мужчина дергается от неожиданности — он даже не почувствовал, как сзади него оказался сержант. — Эм-м... — Долгая пауза и растерянный хмельной взгляд, бегающий по массивной фигуре американца. — Простите, я... — Я хотел бы присоединиться, ведь, как я знаю, за игрой можно обсудить некоторые вопросы. Тучный мужчина несколько раз моргает и поправляет ворот рубашки. — Я не совсем понимаю, вы иностранец? Баки пытается улыбнуться чуть более дружелюбно, чем обычно. — Учился в советской школе, если вас волнует мое произношение. — И... чем вы занимаетесь? Незнакомец не понимает, как под давлением Барнса он сам отводит его к столу. Остальные гости начинают переглядываться. — Господа, добрый вечер. — Сержант учтиво пожимает всем руки. — Ваш дорогой друг оказал мне услугу, приняв в ваш многоуважаемый круг. Мужчины за столом опасливо озираются. — Этот господин имеет желание предложить нам что-то интересное. Один из игроков, с недрогнувшим лицом, жестом приглашает его сесть за стол. — И чем же вы занимаетесь, мистер...? Баки буквально ликует. Все идет гораздо быстрее, чем он ожидал. — Мое имя ничего не скажет вам. Зато моя деятельность крайне занятна. — Он выдерживает паузу. — Я занимаюсь поставками редких металлов из Африки. Среди гостей проносится едва слышный вздох. Равнодушные пьяные лица вдруг преображаются, излучая любопытсво. — Простите, это... то, о чем мы думаем? — Спрашивает тучный мужчина и Барнс медленно кивает. — Если вы думаете о вибраниуме, то да. Крупье начинает раздавать карты. — Продолжайте. — Я обладаю достаточными объемами столь редкого металла, и уверен, вы будете готовы продать душу, чтобы узнать, где хранится хоть грамм. — Но ведь у Ваканды больше нет вибраунима. — Не верит один из игроков. — Это чушь, господа. То, что вакандцы прятали его так хорошо, что никто не смог найти, это проблема тех, кто искал. После недавних событий многое изменилось. — Тогда предложим нашему новому гостю спор! — Вдруг восклицает тучный мужчина. — Если он выйдет с первого кона в числе проигравших, то рассказывает о вибраниуме все, что знает! Баки ухмыляется вновь. Он берет карты и фишки. После того, как все сделали ставки, он чуть медлит. — Господин, вы готовы озвучить свою ставку? — Механически спрашивает крупье. — Черт, да мы даже имени его не знаем! — Вдруг взмахивает рукой один из гостей. Сержант медленно обводит присутствующих взглядом и, отложив карты, принимается подворачивать рукав на бионике. — Мое имя Баки Барнс. И да, я хотел бы войти в игру. Все вокруг замирает. Замирает настолько, что, кажется, стихает даже музыка. Взгляды всех собравшихся теперь направлены на него. — Барнс… — Растягивая буквы, произносит мужчина за столом, и выражение его лица не предвещает ничего хорошего. Баки продолжает держать карты, спокойно оглядывая оппонента. за секунды он просчитывает, как будет отражать атаку, если кто-то решит напасть на него. Шансов у дряблых выпивох против него не было никаких. Воздух, кажется, накапливается до предела и готов полыхнуть синим пламенем. Звуки стихают и останется слышным лишь тяжелое дыхание игроков. К мужчине напротив подходит охранник и что-то быстро говорит тому на ухо. У незнакомца довольно растягиваются губы. — Если ты думаешь, что мы будем драться, сержант Барнс, то спешу тебя разочаровать.— Он складывает руки на груди, откладывая карты рубашкой вверх. Баки делает едва заметный вдох. — Что мне помешает? — Иначе твоя подружка умрет. — Буднично сообщает мужчина. — Тебе же не плевать на нее? Паника ледяными пальцами цепляется за горло сержанта. — Что вы... — Умрет тихо, от передозировки наркоты в сортире. Никто и не будет особо горевать по еще одной скоропостижно скончавшейся шлюхе. — Ты... — Знал, что не плевать. Поэтому ты спокойно встаешь и идешь за нами. Кое-кто хочет с тобой поговорить. В фиолетово—розовой дымке, пронизанной приглушенным неоновым светом не сразу видно обстановку комнаты, куда Барнс входит, сопровождаемый несколькими людьми, пройдя по залу казино. В середине нее, на низкой широкой тахте, овеянной кальянным мороком, широко раздвинув ноги, сидит высокий мужчина, вокруг которого кружатся три грудастые девушки, облаченные в короткие полупрозрачные платья. Они замечают чужака и прячутся за спинкой дивана. Мужчина на нем слегка подается вперед, откладывая мундштук кальяна в сторону. — Приветствую, дорогой гость. — Он улыбается, но взгляд его словно застывшая во времени глыба льда. Он делает движение рукой, и здоровенный охранник с широкой квадратной челюстью и тупым выражением лица выпихивает вперед русскую, грубо заломав ее руки за спиной. — Думаю, не меня вы здесь ищете, я прав? Перед ним, на массивном восточном диване, восседает полковник Зубков.