Всему свое время, и время всякой вещи под небом: время рождаться, и время умирать; время насаждать, и время вырывать посаженное; время убивать, и время врачевать; время разрушать, и время строить; время плакать, и время смеяться; время сетовать, и время плясать; время разбрасывать камни, и время собирать камни; время обнимать, и время уклоняться от объятий; время искать, и время терять; время сберегать, и время бросать; время раздирать, и время сшивать; время молчать, и время говорить; время любить, и время ненавидеть; время войне, и время миру…
Екклесиаст 3:1—14, Книга Соломона.
__________________________________________________________________________ — Ты должна довериться мне… Девушка выныривает, прорезая толщу воды головой, и жадно хватает ртом воздух. Кашляет, давиться солью, отплевывает — ее так много, что тошнота накатывает на корень языка, отчего он чувствуется огромным разбухшим, как выброшенная на берег рыбина со вспоротым о кораллы брюхом. Она пытается утереть воду с глаз, и разглядеть то, что осталось от поезда и старого горного тоннеля, построенного еще при одном из российских императоров. Она не слышала звуков взрыва — когда он прозвучал, оглушающе неминуемо, она была под водой. Из чудом уцелевших сводов, располагавшихся от нее не ближе, чем в метрах двухсот, тащился черный дым. Камни, попадавшие сверху, завалили въезд. Только дурак будет питать надежду, что кто—то мог спастись при катастрофе. Желание выпустить из легких воздух и пойти ко дну уступает инстинкту — против собственной воли руки ее начинают двигаться, а тело устремляется к видневшемуся вдалеке берегу. Когда щека касается горячего, царапающего кожу песка, она остается лежать, чувствуя, как волны, находя одна за другой, гладят ее ноги и мокрые, отяжелевшие кроссовки. Сердце нещадно колотится и грозится выбить грудную клетку. В легких полыхает пожар. Лишь на секунду закрыв глаза, она не помнит как отключается, пока чья—то тяжелая, жесткая ладонь не ложится ей на плечо. — Эй, русалочка, вставай. Девушка с трудом разлепляет веки — над ней возвышается крепкая фигура Петра. Мужчина кривовато улыбается, скрывая волнение. — Чуть руку тебе не оторвали, да? Он помогает ей подняться, размашисто отряхивает одежду от песка и протягивает бутылку с водой. Прозрачная жидкость кажется самым вкусным, что она пробовала когда—либо на этом свете. — Голову не напекло хоть? — Вроде нет. — Что у вас с сержантом за привычка такая дурацкая, с поездов падать? — Военный прикрывает лоб рукой от солнца и осматривается. — Хорошо, хоть плыть было недалеко. Девушка громко и недовольно хмыкает. — Я проглотила не меньше литра воды, пока добиралась до берега! — Сними обувь, морской солью сотрешь себе мозоли до костей. Послушавшись мужчину, она чувствует, как ступни обжигает нагретый за знойный день желтовато—бурый песок в отдаленной бухте. Они поднимаются вверх, на дорогу, что узкой лентой идет поверх ущелья, и тяжело бредут до припаркованного в хилой тени высокого шипастого куста джипа. — Ты тоже был в поезде, как…вы выжили? — Она вопросительно смотрит в глаза военному. — Вы же выжили? Петр усмехается и кивает. Закатанные рукава хлопковой плотной рубашки цвета хаки обнажают его загорелые, жилистые руки со слоем черных волос, что включают сейчас на магнитоле «Don’t break my heart again» британцев "Whitesnake". — Все в порядке с твоим Баки. Белова позволила им подорвать поезд. Сейчас они пошли за прислужниками Арташа. Он на секунду задумывается и бросает на нее долгий взгляд темно—карих, почти черных глаз. — Ты в порядке? Отошла от видений? — Д—да… Вероятно, да. Как раз в тот момент, когда ушла под воду. Петр кривовато улыбается — у него крупные зубы цвета слоновой гости и тонкие губы в окружении густой жесткой щетины. — Шутишь даже сейчас, надо же. — Он выкручивает руль. — Ты сильнее, чем казалась сначала. Даже приятно ошибиться. — Что это было? Эксперименты «Гидры»? — Не совсем. Скорее, обычное вооружение, и щепотка современных технологий. Вреда противнику не наносит, поэтому оружием массового поражения не является, но здорово сбивает с толку, если не знать, как ему сопротивляться. — Ты тоже видел…нечто пугающее? Мужчина машинально морщится. — Я думаю, ты понимаешь, что мне тоже есть, что вспомнить. Это не галлюцинации, принцесса, а искаженные воспоминания, помноженные на фантазии. Повисает недолгая, печальная пауза. — Американец до сих пор является объектом повышенного внимания военных структур многих стран. Одна сорвавшаяся сделка в Мадрипуре послужила поводом снова начать пересуды, а такие разговоры быстро доходят до высших чинов. — Сделка в Мадрипуре? — Переспрашивает девушка. — Какая сделка? — Пару месяцев назад, его пытались продать одной влиятельной госпоже, как Зимнего Солдата. Угадай, кто. — Но... — Виктория напрягает лоб и тупо смотрит на приборную панель. — Мадрипур гиблое место, мой отец избегал сделок с каждым, кто хоть однажды был засечен там. Она качает головой. — Продать Джеймса? Но кто?.. — Гельмут Земо, Барон Земо, если это имя тебе хоть о чем-то говорит. Девушка поджимает губы, и Петр догадывается, что говорит. Еще как говорит. — Джеймс больше не Зимний. — Да знаю, я знаю! — Рычит мужчина. — Он — белый волк, очищенный и фильтрованный. Новое имя, новая жизнь. Но поверь, новый мозг ему никто не поставил, там все по—старому. — Что ты имеешь ввиду? Он громко, тяжело вздыхает. — Я рад, что силы добра перетянули твоего американского товарища на свою сторону. Он хороший парень, он герой, был и есть героем, я не хочу сейчас очернять его образ. Но его мозги были засунуты в блендер и накручены на вилы, как спагетти, а такое нелегко излечить даже Вакандцам, пусть они будут и трижды гении. Он борется с собой, каждый день, каждую минуту. Я знаю, что это такое, хоть меня и не накачивали психотропными и не пытали десятилетиями, держа в холодильнике. Ты веришь в лучшее в нем, но… — Военный закусывает нижнюю губу. — Но для Арташа он является лишь элементом плана, не дающего сбой оружием, и если сержант допустит хоть один прокол, то неуважаемый господин бизнесмен моментально использует этот шанс. Поэтому мы здесь, поэтому генерал Арефьев направил нас сюда. — Чтобы найти нас с Барнсом? — Это побочное задание. Арефьев не знает о тебе, лишь о Барнсе. — Что еще он не знает? Петр молчит. В салоне внедорожника душно, несмотря на работающий кондиционер. — Петр, скажи правду. Он, что, понятия не имеет, где располагается бомба, и что вообще задумал Арташ? Девушка вздыхает, видя, как мужчина отрицательно качает головой. — Только не говори, что он не знает и того, что Зубков предатель. — Догадывается. — Неоднозначно кривит губы военный. — Скажем так, он не хочет в это верить. Но рациональная его часть все же побеждает чувства — поэтому мы здесь. Виктория закрывает лицо руками. — Нам надо всех опередить. Это чертова гонка на выживание. — Нет, принцесса, нет. — Петр цокает языком. – Им надо всех опередить, мне и им, без тебя. Тебя велено доставить в номер и охранять. Он не сдерживает легкой усмешки. — Кой—кого ждет ну очень непростой разговор.***
— Какого черта, Барнс?! Стоит Баки переступить порога их номера в отеле, как русская разъяренно бросается на него, грубо пихая в грудь. И хоть она вкладывает в этот пинок едва ли не всю свою злость, ему даже не больно. — Я спрашиваю, какого черта? Ее губы кривятся, лицо пылает. Она в таком страшном гневе, что Петр инстинктивно заходит ей за спину. — Викки… — Тихо зовет сержант, поднимая руки, словно пытаясь усмирить дикий нрав разозленной девушки. — Ты же сама все видела, это было в целях защиты… — Защиты?! — Задыхается она. — Защиты? Скинуть живого человека с крыши поезда в незнакомые воды для тебя средство защиты?! Я, блять, плыла почти половину часа, без отдыха, едва не утонула под палящим солнцем! Так ты меня защищаешь?! Она снова толкает его — в этот раз Барнсу приходится сделать шаг назад, чтобы сохранить равновесие. — Да! — Шипит он. — Да, защищал. Поезд подорвали, чтобы завалить проход, внутри тоннели и подземные ходы, они тянутся по всему пригороду. Один из них ведет на ту самую базу "Гидры", о который писал твой отец. Викки, — он пытается взять ее за руку, — все, что происходит, происходит на самом деле, это настоящие злодеи, готовящие настоящее зло. Мы, с должным уровнем подготовки... Он не договаривает, но девушка все понимает. Она сощуривает покрасневшие от морской воды глаза, облизывает губы. — Ясно. Мне не место в этом во всем. Я — помеха. — Ты здорово помогла, без тебя, возможно, мы бы не успели, но… — Но… — Выдыхает она. — Все время есть какое—то «но», верно, Джеймс? — Так все устроено. — О, вот как ты заговорил? — Ее ноздри раздуваются, а пальцы сжимаются в кулаки. — Вот, значит, как у тебя все просто? Я стала преступницей, Барнс, я нарушила законы, наступила на горло своей совести, чести, всем своим моральным принципам, чтобы сыграть с тобой в эту игру. Я поверила тебе, хотя ты врал мне, и я даже не могу предположить, что ты еще скрываешь от меня. Знаешь, что? Никому не интересно, что мы останавливаем конец света, стоит полиции выйти на меня, как меня посадят на четверть века за измену родине, ты понимаешь это? Не дожидаясь ответа, она начинает ходить по просторному гостиничному номеру взад—вперед. — Но я пошла на это, пошла на преступление, поверив всему этому, поверив тебе! А оказывается, я больше не нужна, я — отработанный материал. — Это не игра, понимаешь? В этом твоя проблема, ты все считаешь игрой — рисковать, накачивая людей снотворным, вытаскивать у них деньги, подрывать государственные объекты, прятать у себя суперсолдат. — Барнс тяжело дышит и прикрывает глаза, сглатывая. — Неужели ты не понимаешь, что это действительно опасно? Что ты можешь погибнуть? Русская долго смотрит на него, и внутри мужчины все сжимается от стыда. — Да как ты смеешь… — Шепчет она чуть дрогнувшим голосом. — Я же… рассказала тебе, потому что… Она нервно кусает губы, стараясь сдержать слезы. — Позволь и тебе кое—что объяснить, американец. Как ты не понимаешь, что я уже мертва? Мне будет пятьдесят два, когда я выйду из тюрьмы, если меня схватят, по—твоему, я просто начну жить заново, да? Я уже труп, Барнс, и ничего что может случиться не сделает меня живее! — Я предлагаю выход… — Ты предлагаешь побег! Ты предлагаешь бросить все, что есть у меня, и попытать счастье на другой стороне Земли. Есть ли гарантия, можешь ли ты дать мне эту чертову гарантию, что в один прекрасный день ты не скажешь мне тех же слов, что говоришь сейчас, и я не умру в ту же секунду, смотря в твою удаляющуюся спину? В чужой стране, чужая всем, предательница и перебежчица? Когда я осталась одна, свободная от всяких оков и обязательств, выяснилось, что я могу пойти куда угодно. Но единственное место, которое мне захотелось найти, было моим домом! Но у меня никогда не было и его! В комнате повисает гробовое молчание. И, словно тихий треск от проступивших на теле тонкого стеклянного стакана трещин от налитого внутрь кипятка, мужчина слышит свой голос. — Теперь, после того как ты утолила свое вездесущее любопытство, ты знаешь обо мне чуть больше. — Начинает он. — Теперь ты по—настоящему знаешь, кто я такой. И каким меня сделали. И что я делал, и какие грехи на моих плечах. Ты от такого монстра хочешь услышать обещания? — Да хватит, наконец, вечно прикрываться этим прошлым! — Она подносит руки к лицу и кричит в ладони. — Хватит носиться со своими ранами так, словно ни у кого другого на земле больше ничего не болит! Ах, я такой несчастный суперсолдат, я ничем не болею, обладаю суперсилой, и не умру еще лет сто, как же мне не повезло! — Ты не понимаешь, о чем говоришь… — Верхняя губа сержанта изгибается в оскале, когда он наклоняется к ней. — Дьявол, которого тебе следует бояться, это именно то, что я знаю не понаслышке. Я и есть этот этот дьявол. Русская смотрит на него, не моргая, сложив руки на груди. Баки не помнит, чтобы у девушки был такой взгляд. Кажется, еще пара минут, и он покроется слоем льда. — Мой отец умер в страшных мучениях, потому что был обычным человеком, и у него не было сыворотки, что превратила бы его в Геркулеса за одну ночь. А ты, — она указывает пальцем на американца, а ее голос опускается до свистящего шепота, — ты просто слабак, слышишь? Получив все, получив то, о чем мечтают все остальные люди, ты только и делаешь, что страдаешь, отталкивая от себя всех вокруг. Делаешь только то, что хочешь ты сам, гребаный ты эгоист! — По—твоему, это я эгоист? Я был готов отдать свою жизнь за лучшего друга, был готов отдать жизнь за свою страну. Из меня сделали монстра, слышишь? — Нет, из тебя сделали суперсолдата. Наверняка по ночам тебе снятся кошмары, как вся сыворотка достается Роджерсу, и ни одна девчонка больше ни разу не дает тебе! — Чертова лицемерка! — Рычит Баки и надвигается на русскую. Он сам пугается себя, но девушка напротив лишь задирает подбородок, будто бы хочет казаться выше. — Ты говорила мне другое, говорила, что понимаешь меня. Ты — просто избалованная девчонка, капризная малолетка, что привыкла иметь все и не спрашивать за эту цену! Это ты страдаешь, хотя вся твоя жизнь едва ли не идеальна. Но ты все говоришь о несправедливости и не хочешь сделать ни одного усилия, чтобы наконец начать жить. — А я сочувствовала тебе… — Я не нуждаюсь ни в твоем понимании, ни в твоем сочувствии. — Фыркает сержант. — Я привык решать проблемы, а не убегать от них. И не прятаться за стаканом. — Да никто тебе, кроме твоего обожаемого Капитана не нужен, признайся уже в этом сам себе. Я не пытаюсь заменить тебе Стива, я же не дура, чтобы не понимать, что он — твой друг, навеки, до конца, даже с того света он будет жить в твоей голове, и смотря в зеркало, ты будешь видеть его, до конца своей жизни. Уж извини, что не могу отрастить член и облачиться в синее трико, чтобы угодить тебе! — Уж извини, что все это время спасал твою задницу! Они смотрят друг на друга взглядами, что могут прожечь в обоих дыру, находясь на предельно близком расстоянии. Любой нормальный человек уже давно бы перепугался до смерти, видя в таком гневе Барнса, сжимающего в кулак металлические пальцы, но не она. Русская едва ли достает макушкой до его подбородка, но стоит так близко, что он чувствует ее горячее дыхание на своем лице. Он чувствует дрожь во всем своем теле и единственное желание — схватить и впиться в эти губы напротив, что зло шипят грубые и обидные слова, не обращая внимания на невольных свидетелей их ссоры. Черт, больше всего он хочет, чтобы все остальные в миг исчезли из комнаты, испарились, превратились в пыль. Немедленно. Металл протеза подрагивает, во рту начинает ощущаться легкий привкус крови — он прикусывает язык, чтобы унять резко накатившее на него возбуждение. Русская стоит на недопустимо близком расстоянии, и Барнс чувствует ее запах, слышит биение сердца, видит, как венка на шее пульсирует под влажной загорелой кожей. Желание впиться в нее губами невыносимо растет. Впиться губами, оставить засос, а еще лучше, несколько, по всему телу, опускаясь ниже и ниже... — Так, ребята, хватит, брейк. — Петр закрывает от него девушку, выставив вперед руку. — Что, боишься я сорвусь? Ударю ее? — Фыркает Баки, дергая протезом. — Ну же, попробуй, в конце концов, будет разнообразие. Твои придушивания мне уже приелись. — Язвительно цедит девушка, словно не понимая, какие именно эмоции испытывает Барнс. — Не начинай… — Эй, прекратите. — Рявкает Белова, приближаясь к ним. — Нашли время. Ваши брачные игры всем уже осточертели. Она подходит к Барнсу, осторожно беря его за руку. — Пойдем, у нас много работы. Петр, — обращается она к высокому военному, — следи за ней. Стоит им развернуться, как девушка бросается на спину Елене. От неожиданности та едва ли не дает себя сбить с ног, но быстрым, отработанным движением перекидывает ее через спину, жестко приземляя на пол. — Да что с тобой не так?! Виктория бросается ей в ноги, и наносит удар головой прямо в подбородок. Слышится щелчок, и блондинка морщится, но перехватывает ее руку, заламывая за спину. — Елена, нет! — Баки бросается к девушкам, разнимая их. — Ты сломаешь ей запястье! Обе русские кривятся и шипят, словно дворовые кошки. Виктория потирает руку, не моргая, смотря на них. — Ты сумасшедшая, ты хоть понимаешь это? — Белова поправляет форму и волосы. — Я не виновата в твоих проблемах! — Это как посмотреть. — Вика. — Петр откашливается и приобнимает русскую. — Пожалуйста. Я понимаю твой гнев. Давай остынем и поговорим. Она будто слушается его — ее плечи расслабляются и опускаются, а из груди вырывается тяжелый вздох. Барнс мысленно морщится, наблюдая тяжелую жилистую руку военного на плечах девушки. Руку чужого мужчины на плечах той, что еще прошлой ночью была только его. И его руки трогали ее, держали, прижимали к себе, гладили и ласкали. Желание близости начинает медленно сменяться желанием оторвать голову наглому военному. — Пойдем, Баки. — Елена берет его за локоть. — Подождите. — Голос Виктории звучит чуть тише обычного, когда Барнс и Белова подходят к дверям. — Джеймс… Она медленно подходит к нему и несмело, но крепко обнимает за талию, прижимаясь головой к груди. Барнс хмурится и молчит, боясь опустить руку на ее поясницу. — Береги себя, стальной ковбой. — Почти шепчет русская, и Баки сдавленно улыбается. Живот моментально скручивает в тугой морской узел. Мужчина черпает остатки самообладания, чтобы покинуть номер. Гори они все в аду. Особенно сволочь Арташ.***
— Может, взять еды? Ты хочешь есть? Петр лениво переключает каналы на телевизоре, то и дело поглядывая на девушку, что с ногами забирается в широкое темно—желтое кресло. Она делает вид, что смотрит на экран, но мысли ее витают далеко отсюда. — Да… — Качает она плечом. — Да, почему нет. Я люблю рыбу, или овощи. Только если закажешь доставку в номер, то дождешься ужина к следующему завтраку. Военный усмехается и бросает девушке пульт — та ловит его в полете. — Грустишь? — Скорее, скучаю по ним. — Согласись, даже приятное чувство. — Ты уверен, что они справятся? — Виктория поднимает на него грустный, усталый взгляд, и мужчина видит в ее глазах застывшие слезы. — Уверен, что им не нужна твоя помощь? Петр улыбается. — У них целый специально подготовленный отряд одних из лучших бойцов, включая моего друга на связи. — М—м—м… Илья, кажется? — Напрягает лоб девушка. — Так точно. — Что ж. — Вздыхает она. — Тогда спущусь и возьму в ресторане. Ты же никуда не денешься отсюда? — Не думаю, что у меня на это хватит сил… Вид у нее и правда был совершенно измученный. Петр хмурится. Он уже встает со своего места, но, замечая ее растерянный взгляд, садится обратно, тяжело вздыхая. Мужчина упирается в свои бедра локтями и поднимает глаза к потолку. — Моя дочка и жена пропали, на эти пять лет. — Тихо начинает он. — Все произошло так быстро — я готовил еду, они крутились рядом, и в один момент наступила тишина… Этого не передать словами. Первое, что я увидел, выглянув в окно, был падающий над лесом вертолет. Знаешь, стало так тихо, словно я оглох от взрыва, и я просто стоял на месте, замерев у подоконника. Вскоре шоссе скрылось в черном дыму от столкнувшихся машин, но даже несмотря на звуки сирен и крики людей, было оглушительно тихо. Все умерло, в тот момент… И было мертво все пять лет. Девушка не моргая следит за ним, поджимая колени к груди. — И ты стал головорезом? — О, нет, совсем наоборот. Им я уже успел побывать, до встречи со своей женой. Когда она сообщила о своей беременности, я понял, что займусь чем—угодно, какой угодно работой, но, чтобы ей не приходилось волноваться за меня, чтобы она была спокойна. На нашей свадебной фотографии она написала четверостишье, на обратной стороне: «Пусть ветер бушует вдали, Пусть злится суровая вьюга, Пусть люди забудут про нас, Но мы не забудем друг друга». Я носил эту фотографию с собой все пять лет, что мотался по свету в качестве наемника Арефьева, и ношу до сих пор. Прошло пять лет, моя семья вернулась ко мне, Арефьев стал генералом, а я… — Мужчина печально улыбается. — Все так же ношусь по миру. Злая ирония, не находишь? Но теперь я знаю точно, что вернусь домой к ним, и они будут меня ждать. — Наверное, это приятное чувство. — Чуть севшим от напряжения голосом говорит девушка. — «Не забудем друг друга»… — Повторяет она последние строки. — Память — порой единственное, что у нас остается от тех, кого мы любили. Люди живы в наших воспоминаниях. — Я буквально надругалась над этой памятью сегодня… — Грустно вздыхает она. — Ты про эти страстные перебранки с американцем? Тебе ли не наплевать? — Мужчина хмыкает и тут же замечает взгляд девушки, говорящий сам за себя. — М—да… Беда. Она медленно качает головой. — Мне не следовало открывать ту папку. — Ты узнала то, что тебе было положено знать. Чтобы оценить опасность, что может тебе грозить. — Но он больше не опасен! Петр закатывает глаза. — Я уже говорил и повторяться не хочу. Он борется, понимаешь? Но насколько хватит его сил. Вся эта Хайль Гидра, черт бы ее побрал, умеет глубоко забираться в печенки. — Что? Что ты сказал? — Недоуменно напрягает лоб девушка. — Хайль… как? — "Хайль Гидра", это их приветствие, «хайль» на немецком значит. — Знаю, знаю. Это… ясно. — Да уж… Он встает, отряхивая темные защитные штаны. — Взять тебе рыбу, овощи, колбасу, правильно я помню? Девушка улыбается, слегка оголяя верхний ряд зубов. — Все, что и себе. Петр, спрятав пистолет в скрытую кобуру на поясе, уже подойдя к двери, осторожно закрывает двери номера с той стороны.***
— И все же, я поступил с ней неправильно, несправедливо. — Качает головой Баки. — Ты поступил так, как мы договаривались. Уязвить ее самолюбие — единственный способ остановить ее. — Серьезно говорит Белова. — И ты с этим справился. — Она теперь будет зла на меня до конца времен. — Переживешь. В конце концов, скоро все закончится, и ты уедешь. — Русская агентесса пожимает плечами. — Расставаться на дурной ноте не самое приятное, но такова наша жизнь. Ты ведь не настроил случаем планы на будущее? Барнс едва ли слышно фыркает. "Тебе этого знать не надо, Елена". — Я не люблю поступать несправедливо, знаешь ли, воспитан иначе. При всех своих заморочках, Виктория заслуживает лучшего отношения. По крайней мере, от меня. Все же она… — Сука! Елена возмущенно ругается, громко дыша. Она смотрит на него своими огромными светло—зелеными глазами, приоткрыв рот. — Что? — Сука! Посмотри, она украла у меня трос и электрометки. Баки автоматически охлопывает себя по телу и закатывает глаза. — А у меня вытащила пистолет… Они сверлят друг друга взглядами. — И куда она теперь направится с таким багажом? Ты понимаешь, куда она может направиться? Баки прикрывает глаза и шумно сглатывает. О, нет. В рядах славных одиночек, имевших тягу к нахождению проблем на свою задницу, намечалось пополнение — русская грозилась стать третьей в этом списке, сразу после Роджерса и Картер…***
Петр скрывается за дверью, и девушка моментально утирает слезы, ядовито улыбаясь. Она переодевается в шорты и широкую футболку, натягивает манжеты с ядом, заправляет их, прячет нож. То, что ей удалось украсть, надежно убирает в отсеки эластичной кобуры, спрятанной за белой тканью верха. — Однорукий болван. — Шепчет она, завязывая шнурки на кроссовках. Она перелезает через балкон, рискованно хватается рукой за каменный выступ в облицовке здания, едва наступая носками обуви, перемещается по узкому карнизу прямо до пожарной лестницы и быстро спускается вниз. Когда Петр заходит внутрь с порциями ужина, в комнате горит свет, работает телевизор и длинные белые полупрозрачные занавески подрагивают на вечернем теплом ветру.***
— Вам должно быть это интересно. Зубков, поглядывая мечущимся взглядом на своего тайного босса, передает тому папку с документами. Арташ выкидывает сигарету в кусты, едва не попадая в затаившуюся русскую, и перелистывает бумаги. — Что ж. — Довольно хмыкает он. — У нас есть почти все. Осталось привести в действие главный элемент. Чем они занимаются сейчас? — Как обычно. — Скалится Зубков. — Строят из себя миротворцев. С одной из «Вдов» пытаются устроить диверсию. Дочурку оставили охранять номер. — Арефьев удовлетворен твоими докладами? — Конечно, конечно. Он сейчас пребывает в совершенном неведении, далеко отсюда. Должен прибыть на завтрашнее открытие форума, его отряд будет охранять глав государства. Арташ улыбается, сверкая блестящими зубами в темноте паркинга. — Завтрашний день войдет в историю, мой друг. Мы разожжем такой огонь, что поглотит весь мир. От прошлого и правителей останется лишь горстка пепла, что мы развеем над нашим новым будущим. Мы встанем во главе нового мира, и лишь тогда все остальные, кто сомневался, кто ненавидел, кто десятилетиями презирал нас, станут наконец нас бояться, уважать. — Он похлопывает полковника по плечу. — Жаль, что многие не узнают нашей благой цели, не поймут, на какие жертвы мы идем ради будущего миллионов. Ну, что ж, невеждам — смерть в неведении. Они сдавленно смеются и садятся в автомобиль. — Поехали. — Командует Арташ с пассажирского, и машина трогается с места. Девушка, в последний момент спрятавшаяся под днищем пикапа, осторожно, пытаясь не издать ни звука и не сорваться, перелезает через край багажника и прячется среди накрытых полотнищем кадушек тросов и деревянными ящиками. Сердце колотится в такт подпрыгивающему на ухабах внедорожнику. Похолодевшие пальцы сжимаются, пряча маленькие кругляшки электрозарядов, похожих на блестящие монеты, покоившихся на похолодевших ладонях. Она чувствует, когда воздух за тканью становится замершим — снаружи слышатся приглушенные голоса, которые она не в состоянии разобрать. Приоткрыв небольшую щелку, девушка осторожно выглядывает, заметив огни пропускного поста и нескольких военных, расхаивающих с автоматами наперевес. Проходит не больше пяти минут, и слышится сигнал поднимающегося шлагбаума. Отползая в самый угол багажника, она прикрывает глаза, ощущая, как автомобиль словно едет вниз с горы. «Отец был прав» — проносится у нее в голове. База под землей, как и многие базы Гидры. Они действительно прячут их у всех на виду, под ногами миллионов туристов. Транспорт останавливается — кругом слышится эхо голосов и тяжелые шаги, похожие на поступь берцев. Девушка осторожно приподнимает край полотнища и медленно вылезает из—под него. Сантиметр за сантиметр, она продвигается к краю багажника, перевешивается и замирает, схватившись за деталь кардана. Двери хлопают и мужчины уходят прочь. Она намокшей от волнения спиной прижимается к ледяному, сырому бетону стены бункера, держась ладонью за ее поверхность, оглядываясь по сторонам, едва слышно ступая, продвигается вперед. Вдалеке слышны чьи—то шаги и негромкие разговоры, арочный свод потолка делает их похожих на завывания призраков. Яркий, ослепляющий белый свет на полу и потолке, словно на взлетной полосе, растворяется далеко вперед, скрывая фигуры людей в своем сиянии. Она проходит по ангару дальше, пока не слышит звук затвора за своей спиной. — Стой! Повернись! Руки держи на виду. Девушка медленно поворачивается. Лицо направившегося на нее дуло автомата паренька совсем молодое, с ярко блестевшими светлыми глазами под низким козырьком. Он щурится, разглядывая с виду совсем не опасную гостью. — Эй, ты кто? Подними руки, я сказал! Девушка слушается — она медленно вытягивает руки и сглатывает. — Я спрашиваю еще раз — ты кто? Парень передергивает затвор и она инстинктивно вздрагивает. — Хайль… — Пересохшими от волнения губами шепчет она. — Что? — Паренек делает движение к ней навстречу. — Хайль… — Снова повторяет она. — Хайль Гидра. Парень несколько раз медленно моргает и опускает дуло. — Ты… новенькая что ли? Опять старики проводить забывают. — Его лицо тут же смягчается. — Эй, да все нормально, уж прости, у меня такие распоряжения. Тебе выдали форму? — Нет. — Слышит она свой голос, казавшийся чужим. — Пойдем, отведу на склад. Ты не местная? Девушка отрицательно качает головой. — Из Москвы. Самолет задержали, прибыла позднее назначенного времени. — Вот черт, теперь понятно, что все разбрелись. Ладно, это не страшно, но тебе все равно придется дождаться кураторов. Я с радостью бы тебе показал все, но у меня дежурство. — Все равно спасибо. — Едва ли приветливо выдавливает из себя она. — Ты из какого приюта? — Что? — Расслабься, здесь никто не осудит. Господин дает всем шанс, вылезти из того болота, что нас окружало, и стать действительно важными, полезными людьми. Здесь твое прошлое никого не волнует. — То есть, здесь все будущие солдаты — это сироты? — Или просто дети из неблагополучных семей. В любом случае, господин посещает огромное количество приютов, отбирая лучших из лучших. Здесь началась моя вторая жизнь. — Но… зачем? — Мы будем не просто частью нового мира, который хочет построить господин, мы будем на его вершине. Он считает, что такие как мы не должны страдать, мы должны управлять. Потому что мы знаем, каково это, лишения, голод, страх, унижения. Девушка молча открывает рот, пытаясь уловить слова паренька. Он кажется совершенно осмысленным. — Да, часть нового мира. Лучшая часть. Он улыбается. Он совсем ребенок, даже не смотря на оружие в руках и добротно сшитую песочную форму, словно у какого—нибудь «морского котика». — Здесь ты обретешь семью. Они заходят в просторное помещение и солдат открывает длинный металлический шкаф с одеждой, висевшей в раздельных белых чехлах. — Ты… может сама посмотришь? Я не разбираюсь в размерах. Она медленно подходит к рядам формы и осторожно начинает перебирать вешалки с номерками. Сердце колотится в горле. У нее ровно полсекунды, чтобы прикрепить заряд на шею юнца, стоит тому развернуться спиной. Девушка зажимает кнопку — его тело дергается в конвульсиях и наконец замирает. Она натягивает песочный комплект из плотной ткани прямо на шорты и футболку и переодевает высокие жесткие берцы. — Прости, парень. — Шепчет она, оттаскивая его тело в шкаф. Она быстро обыскивает его и достает из нагрудного кармана плоскую белую карту—ключ и перевешивает через плечо тяжелый автомат. — И все же сначала надо было попросить тебя научить пользоваться этой штуковиной.***
Голоса в гулких коридорах то смолкают, то вновь разносятся по их сводам. Шаги отражаются эхом от стен. Девушка трет взмокшую шею и напоминает себе дышать. Она набирает кислорода в легкие и быстро перебегает на противоположную сторону. Осматривается по сторонам, как учил Барнс, пытаясь обнаружить камеры. Проникнуть на закрытую лестницу в конце полутемного коридора удается сразу — украденная карта—ключ легко открывает дверь. От писка магнитного замка, разнесшегося по помещению, девушка морщится, как от зубной боли. Слишком громко, слишком выдает ее. Сбегая по ступенькам вниз, она замечает тени, отбрасываемые плотными, высокими фигурами. Мужчины, обсуждающие предстоящие выходные в компании девочек, сипло и мерзко смеются, проходя мимо нее, спрятавшуюся за металлической бункерной дверью, ведущую на уровень ниже. На секунду ей кажется, что они могут услышать ее безумно колотящееся сердце. Баки бы услышал. Он думал, она не замечает, как он бросал на нее долгие, внимательные взгляды, стоило ей разволноваться или испугаться. Она старалась тщательно скрывать это, зажимая в особо тревожные моменты острыми ногтями кожу на обратной стороне запястья, или закусывая язык или щеку. Она старалась не выдавать свой страх и волнение дыханием, практически переставая дышать на долгие секунды, когда надо было прятаться или действовать. Она действительно играла — играла роль, к которой никогда не имела и малейшего отношения. Роль сильной, смелой и пуленепробиваемой русской. На самом деле она была той самой трясущейся девчонкой, что кричала от кошмаров, в которых исчезала ее семья, той, что вцеплялась в плечи американца, пытаясь спрятать пылающее лицо, той, что не смогла остановить свои слезы о своем прошлом, когда Зотов рассказывал те безумные вещи о сержанте. Но свое сердце… Она никогда не была властна над ним. И американец это знал. Знал, видел, слышал. Его ей не удалось обмануть, если не считать того маневра с объятьями и украденного пистолета. Он с первого дня видел ее расширившиеся от ужаса зрачки и слышал бешено колотящееся сердце. Вероятно, он действительно смог узнать ее лучше, чем она знала саму себя. «Чертова лицемерка». Девушка судорожно вздыхает и заходит на нижний уровень. Она проходит по нему, стараясь разглядеть надписи на дверях, тянущиеся однообразной лентой до конца коридора. Мимо нее проходит несколько человек в такой же песочной форме, две девушки и два парня, с сосредоточенными лицами и отстраненными взглядами, и осторожно кивают ей. Она отвечает тем же, и заворачивает за угол, сжимая зубы так сильно, что едва ли не слышит их скрип. — Давай, давай. — Шепчет она, жмурясь. По лбу стекают капли пота. Руки сами тянутся к дверной ручке. Зайдя внутрь, девушка удовлетворенно выдыхает. Перед ее взором открываются длинные серые стеллажи с ящиками для бумаг.***
«Расшифровка голосовой коммуникации. Запись № 301.» Агент 21: «Информация, касающаяся будущих рекрутов, передана на базу. Их медицинские карты просмотрены и одобрены Штабом. С ними будут проведены тщательные беседы, после чего отобранных направят сюда. Коммандер: «Все поступающие данные о добровольческих намерениях вступить в наши ряды незамедлительно докладывать мне». Агент 21: «Принято к исполнению.» «Расшифровка голосовой коммуникации. Запись № 558.» И.И.: «Дополнительные медицинские обследования будущих рекрутов запланированы на послезавтра. Так же некоторым из них назначены прохождения экстремальных условий, искусственно созданных в лабораторных камерах. С их помощью мы оценим совокупный объем патологических нарушений головного мозга и сможем сделать вывод, пригоден ли данный материал доля прохождения дальнейшего обучения. Напоминаю, что большая часть объектов была рождена в семьях с сильными генетическими нарушениями на фоне алкоголизма и сопутствующих заболеваний, и нуждается в интенсивном внимании.» Р.Г.: «Ожидаем прибытие профессора О. к началу запланированных мероприятий. В нашем распоряжении не так много времени. Проследите, чтобы профессор ни в чем не нуждался, а также тщательно наблюдайте за его психоэмоциональным состоянием.» И.И.: «Необходимо запросить поставку еще одного блока биокриотронов. У некоторых объектов наблюдается повышенная сопротивляемость вследствие отторжения инородного тела. Воздействие критического магнитного поля результативно, но объекты начинают проявлять агрессию, а далее, после возвращения их в условно—нормальное поведение, впадают в продолжительные депрессивные эпизоды и к работе не готовы». Р.Г.: «Принято к сведению». «Расшифровка голосовой коммуникации. Запись № 1058.» Агент 21: «В связи с ложными данными, направленными нам помощницей профессора О., мы упустили его на неопределённое количество времени. По новым разведданным, через два месяца он вернется из Бельгии, так как его рабочая виза в Варшаву отменилась. Профессора изъять и доставить на базу любыми силами. Помощницу устранить. Н.А.: «Вас понял. Готовлю операцию. Считаю необходимым доложить, что слежка за американцем Б.Б. ведется до сих пор. Вмешательств со стороны иных лиц не наблюдаем. Правительство Штатов не в курсе нашей работы, никаких дополнительных предложений не поступало». Агент 21: «Объект 178 является оружием высшего порядка, за ним установить усиленную охрану. Его мозг необходимо сохранить от воздействия каких угодно воздействий до подключения к Проекту.» Н.А.: «Информация принята к сведению.» «Расшифровка голосовой коммуникации. Запись № 1163.» И.И.: «Операция по внедрению биологически адаптируемых криотронов в базальные ганглии исследуемого была проведена успешна. Исследуемый показал высокую адаптируемость и усвояемость новых данных. Поведение сохранилось в рамках нормы, воспалительных реакций не последовало. Отторжение инородного материала блокируется препаратами. Докладываю о планировании дальнейших оперативных вмешательств.» Р.Г.: Сообщаю о перехвате профессора агентами. Он будет доставлен на базу в течении нескольких часов. Подготовить все необходимое для его непосредственного участия в операциях. Доложить о принятии новых директив» И.И.: «Докладываю о принятии. Запрашиваю поступление дополнительных медицинских препаратов. Считаю невыносимыми условиями постоянную нехватку необходимых для проведения моих исследований оборудования и реактивов. Доколе это будет продолжаться?» Р.Г.: «Уважаемый господин доктор, ваша жалоба будет рассмотрена первым отделом в кратчайшие сроки. На будущее прошу вас выяснять личные вопросы вне установленной обязательной коммуникации». И.И.: «Если поставка оборудования для проведения сложнейших вмешательств и реализации ваших же интересов вы считаете личными вопросами…» Р.Г.: «Конец связи». Виктория с силой захлопывает очередную папку. Арташ готовил все годами, теперь в этом нет никакого сомнения. Его планы нарушил громадный фиолетовый инопланетянин, щелкнувший пальцами. Разруха, смерть Президента, гражданские протесты, вооруженный конфликт… Теперь для нее все складывается в единый, целиковый, правильный паззл. Он перешел грань — теперь его наемники — сироты, что увидели в нем Господина, всемогущего и справедливого. Новая жизнь на обломках старого мира, уважение и семья. Он пообещал им то, что и так является для них желанным. После активации бомбы они захватят власть — молодые, злые, подготовленные, накаченные варварскими мыслями, словно психотропными. Все становится предельно ясно — Арташ, занимающийся добычей ниобия, претворил в жизнь проект, известный с конца 50—ых годов прошлого века. Создание сверхпроводников настолько малого размера, что их можно было бы вживлять внутрь человеческого мозга и обладать живой марионеткой, переключая того по своему желанию. Он возглавит новый мир, с поддержкой, с целой армией. Армией вчерашних детей, которые не знали жизнь лучше. Она делает быстрые фотографии на смартфон трясущимися пальцами, когда в помещение входят двое мужчин среднего возраста. — Эй, дух, ничего не перепутал? — Начинает один из них, и тут же осекается. — Ты баба, что ли? Дела... Второй сдавленно смеется. — Что ты ту забыла? Новый рекрут? Девушка осторожно кивает, поправляя на плече лямку от автомата. — Ты немая, эй? Встать и отвечать по уставу. — Никак нет. — Она резко поднимается на ноги и прижимает руки к бокам, выпрямляя спину. — Тогда отвечай, какого лешего ты тут делаешь? — Командир приказал найти бумаги, я исполняю поручение. — Какие бумаги, девочка? — Противно растягивая гласные ехидно спрашивает военный и смотрит прямо ей в лицо. От этого взгляда горло сжимается, как в тисках. — Касательно новых будущих рекрутов. — Она сглатывает. — В агломерации за последние пять лет появилось много новых сиротских приютов, и… — Ах, ты, шельма. — Широко улыбается военный, оголяя желтые зубы с толстым налетом от табака. — Выслужиться хочешь? Получить должность надзирательницы над новыми поступившими? — Хочу приносить пользу. — Так же четко рапортует девушка. — Все хотят. — Машет рукой второй. — Точнее, вы, детки, хотите признания. С возрастом начинаешь хотеть только денег, что пойдут на оплату кредитов и алиментов бывшей суке—жене. Он сплевывает и материться. — Давай быстрее, бери что нашла и выметайся. На ночь канцелярия закрывается, а у вас уже давно был отбой. Первый растягивает губы в мерзкой ухмылке. — Или хочешь остаться здесь с нами на ночь? М? Он подходит ближе и пытается приобнять девушку. — Если так, я не против. — Я… уже ухожу. — Она прижимает к груди папку и стремительно направляется к выходу. — Какая недотрога, только посмотрите! Ну ничего, ничего, пара—тройка ночных дежурств и лишение ужина быстро усмирят твой пыл. — Прекращай, дай девочке уйти. — Морщится второй и обращается к ней. — Чтобы в такое время тебя тут не видели, ясно? Она быстро кивает. — Давай, вали. Пока я не закрыл нас здесь троих. Стоит ей едва дойти до дверей, как внутрь вбегает раскрасневшийся парень, на ходу поправляя кепку. — Там…там… дежурный без сознания! Лежит на складе с формой, ни на что не реагирует. Он поворачивается к девушке. Остальные в комнате делают то же самое. — А ты кто такая? Вопрос остается без ответа — Виктория, кинув папку прямо ему в лицо, выбегает в коридор. Тело сводит от напряжения, когда она бежит на лестницу, едва не выронив на ходу ключ—карту, толкает тяжелые двери, слыша, как пули, выпущенные в нее, прорезают воздух над ее головой, врезаясь в бетонные стены. Крики становятся громче, свет — ярче, а по барабанным перепонкам начинает бить оглушающая сирена. Так выглядит провал. Об этом надо было думать заранее, когда она пересекала парапет на фасаде отеля. Когда лезла в багажник машины Арташа. Другого исхода не предполагалось — она умрет или отправиться на операционный стол, и тоже умрет, но уже более страшной смертью. Баки, Елена и Петр никогда не узнают о ее местонахождении. Бомба будет активирована и все ее приключения окажутся ничтожно бесполезными. Внизу лестницы ее поджидает очередной рекрут — он что—то кричит и наводит прицел, но она спрыгивает н него со ступенек, ударяя прикладом в лицо. В мышцах кипят страх и сила. Она сжимает пальцы, чувствуя, как может разорвать ими металл. Рекрут пытается схватить ее за ногу, но она ударяет еще. И еще. На ее лицо падает несколько капелек крови. — Быстро, хватайте ее! Она поднимает голову и щелкает затвором. Раздается выстрел, и отдача ударяет в плечо, словно тяжелая плеть. — Моя нога! — Кричит кто—то сверху и катится по ступенькам. Она выбегает, мчась по предательски сужающемуся ангару. Свет яростно мерцает, делая ориентирование невозможным, а звук тревоги заставляет морщится. Она видит брошенный внедорожник с открытой водительской дверью, такой же бежевый, как ее форма, и буквально запрыгивает внутрь. — Ну же, ключи, где вы! — Едва ли не кричит она, обыскивая салон. Найдя связку на полу под педалями, она проваривает зажигание и сжимает пальцами кожу руля. С тех пор прошел почти год. Она ни разу не водила с того самого момента, как очнулась на асфальте и не узнала страшной правды. Руки привычно переключают рычаг, а ступня давит на газ. Управлять военным джипом едва ли не так же знакомо, как ее бывшей собственной машиной. Волнение, будто отходящая от берега волна, сходит с ее окаменевшего туловища. Это лучшее чувство на свете — она снова взяла под контроль свой путь. Мотор гулко работает, когда автомобиль, ревя, начинает мчаться по въездному пути ангара. На дорогу перед бампером выскакивают несколько новобранцев, но скоро отпрыгивают в сторону, едва ли задетые зеркалами. Пули рикошетят от металла. — В сторону! — Кричит она, когда перед ней появляется высокий парень, наводящий прицел на лобовое стекло. — Уйди! Она продолжает нестись на него. Рекрут остается недвижимым — ни одна мышцы не дёргается на его теле, даже когда внедорожник неумолимо приближается. — Отойди! До него остается не больше десяти метров. В лобовое стекло летит пулеметная очередь, но оно выдерживает. Звук визжащих тормозов и свист покрышек оглушает их двоих. Дернувшись, девушка давит на тормоз и поднимает глаза на парня напротив. Он роботизировано, медленно подходит ближе, держа ее на прицеле. Девушка застывает от ужаса, буквально слыша дернувшийся затвор на пулемете. Не успевает рекрут спустить курок, как приземляется лицом на бампер машины, выронив оружие, сбитый ногами в спину темной фигурой. Фигура делает кувырок, подбирает пулемет и распахивает пассажирскую дверь машины. Безумные синие глаза округлены до предела, а металлические черные пальцы сжимают корпус оружия. — Привет. — Улыбается сержант, тяжело дыша. — Ты не говорила, что умеешь водить военный транспорт. — Джеймс? — Облизывает губы девушка, ошеломленно осматривая его. — Верни пистолет, пожалуйста. Это было эффектно, не спорю, но он мне нужнее. — Что ты тут делаешь, Джеймс? Мужчина на пассажирском удивленно хмыкает. — Что я тут делаю? А что тут делаешь ты? Он быстро оборачивается и чертыхается. — Можешь начинать гнать. Девушка словно отмирает и давит на газ. Автомобиль с ревом устремляется вперед. — Как ты меня нашел? — Это вместо слов благодарности, да? — Он забирает у девушки пистолет из—под футболки и осматривает его. — Знаешь, я наконец понял, что меня в тебе так удивляет. Ты удивительно проницательна, но иногда совершенно… Он не договаривает. — Тупая, да? — Усмехается девушка, не отрываясь от дороги. — Нет, но это ты родилась на несколько десятилетий позже. — Он вертит в руках свой смартфон. — Я просто выследил тебя по телефону. — Ты отслеживаешь мой телефон?! — А лучше было оставить тебя без присмотра? Она закусывает губу. — С такой позиции… Сержант вдруг резко кладет руку ей на бедро и берется рукой за руль. — Выровняй машину, да, так. — Он кивает. — И просто езжай. Она всматривается вдаль и ее зрачки тут же расширяются. — Но там ворота! И они закрыты! — У тебя военный джип. — Черт! Несколько военных отпрыгивают в стороны, Барнс отстреливается по настигающим их автомобилям. — Прибавь скорость. — А если они прочнее, чем кажутся? Барнс хмурится. —Ты удивительно живучая даже для русской. Удар по воротам заставляет ее подпрыгнуть, едва ли удерживаясь на месте. Ремень безопасности больно впивается в грудь. — Умница. — Куда дальше? — Вперед, по прямой. — И американец вновь стреляет из пистолета. — Недалеко отсюда есть небольшая равнина среди гор, ее будет заметно. Выпущенные пули достигают своей цели — автомобиль позади загорается, заставляя пассажиров покинуть его, прокатившись по асфальту. — Вот так. — Спокойно улыбается сержант, убирая пистолет и беря в руки пулемет. Он долго смотрит на лицо русской — во тьме ночной дороги, освещаемой лишь фарами, оно кажется загорелей обычного, напряженное, с четкой линией нижней челюсти и сомкнутыми пухлыми губами. В глазах мерцает лихорадочный блеск. — Прости меня, Викки. — Начинает Барнс. — Я не должен был говорить всех этих слов, что ты… — Чертова лицемерка? — Усмехается она. — Я так не думаю… — Ты прав. — Ее губы чуть подрагивают. — Ты прав, Джеймс. Барнс захлопывает рот. — Я… хочу извиниться. — Нет, не нужно. Ты прав. Ты сказал мне правду, значит — тебе не все равно. Только друг скажет правду в лицо. — Девушка улыбается и повторяет. — Ты прав. Я се это время вру себе, вру окружающим, строю из себя не весть что. Я сама себя загнала в ловушку, еще до встречи с тобой, и сейчас… пытаюсь выбраться. Настало время узнать цену всего, что меня окружало. — Ты… — Сержант задумывается. — Это звучит по—взрослому. Очень мудро. — Общение со стариками иногда приносит свои плоды. Она прикусывает нижнюю губу и хихикает, а Баки остается только закатить глаза. — Ты не говорила, что водишь. И тогда на трассе… едва заставила себя взять руль в руки. — Отец научил. Он сам умел управлять почти всем, что имело колеса. Но… кое—что произошло, тогда, в 2018-ом. Когда я исчезла, со мной в машине были двое подруг. Мы ехали из магазина, покупали платья на свадьбу третьей из нашей компании, помнишь, Соню? Она дала нам автомобиль. Так вот… когда я испарилась, они не успели среагировать и произошла авария, в которой они погибли. Машина была всмятку, они скончались на месте. Как я вернулась, поклялась не садиться за руль. Боялась, что вновь кого—то угроблю. Девушка вздыхает и смотрит в зеркало заднего вида. — Вот такая вот история. Кто из нас еще больший монстр. Ты ведь даже под воздействием программы не убил своего друга, а я… — Это другое. — Прерывает ее Барнс. — Ты не виновата в их смертях. То событие…много чего изменило. — Я очень скучаю по ним. — Шепчет она, не отрываясь от дороги. — Понимаю. Но не вини себя. Мы все слишком много потеряли после той войны. Они дарят друг другу улыбки, полные нежного дружелюбия, и Барнс осторожно сжимают покоившуюся на руле руку девушки. Не успевает он сказать и слова, как под днищем внедорожника что—то щелкает и взрыв подбрасывает их вверх. — Черт! — Американец высовывается из окна, отстреливаясь. — Куда мне ехать? — Вверх! Наверх была устремлена узкая песчаная дорога, переходящая в высокогорный серпантин. Девушка прибавляет скорости. Сзади слышатся звуки грохочущих тяжелый автомобилей, из—под колес который в разные стороны разлетается песок и мелкие камни. Когда трасса окончательно сужается, преследователи отстают, пытаясь выровняться. — Слушай, я никогда не ездила по таким дорогам, и… Баки сосредоточенно смотрит на нее — он наполовину высовывается из окна, держа пулемет одной правой рукой. — А ты когда—нибудь стреляла на ходу? — Представь себе, тоже нет. — Тогда не вижу вариантов. — Он усмехается. — Я верю в тебя, ты…хорошо держишь баланс. Его уголки губ подрагивают, и девушка смущается, отвернувшись. — Дурак… В густой ночной тьме горы кажутся огромными и совершенно черными — их массивные, изрезанные склоны напоминают оживших гигантских морских чудищ, что лишь наполовину вылезли на берег из глубин. — Видишь, впереди? Девушка щурится, вглядываясь в темноту. — Это… что? — Приморская военная база. Извини, но нам придется немного ограбить твою страну. Можешь остановиться. Она непонимающе моргает, когда сержант, ловко выпрыгнув со своего места, оббегает автомобиль и открывает водительскую дверь, протягивая ей руку. — Пойдем, только тише. — Но тут везде охрана! — А у меня — рука из вибраниума. Пойдем! Серебристые вспышки, как от грозовых молний, ослепляющее ярко дрожат позади них. — Приказываю бросить оружие и остановиться! Барнс подкидывает пулемет, хватает левой рукой и выдает очередь по военным. Стреляет предусмотрительно вниз, по ногам. Правой рукой он крепко держит ладонь девушки, которая едва поспевает за ним. Впереди виднеется силуэт военного вертолета в защитной раскраске, стоящего в кругу взлетных огней. — Быстрее! — Командует Барнс и, отпустив русскую, с места прыгает на его корпус, отрывая дверь кабины. Вывороченный кусок металла с острыми, как акульи зубы, кусками деталей, словно внутренностями, он кидает левой рукой прямо в толпу преследователей. Пара мгновений, и лопасти начинают медленно набирать обороты, размашисто хлопая над головой девушки, что закрывает лицо рукой от восходящий потоков ветра, смешанных с песком. — Давай, руку! — Он рывком затаскивает ее внутрь, и, стараясь смягчить падения, отталкивает на мешки с провиантом и парашютами в хвосте. — Уф. — Вырывается из ее груди, когда ее голова оказывается на одном из кучи сложенных вместе рюкзаков. — Мне пристегиваться? — Я обязательно посмеюсь над твоими шутками чуть позже. — Парирует Баки и отдает рукоять управления от себя. Машина с шумом поднимается вверх и ветер врывается в пространство, оставшееся от оторванной двери. — Лучше крепче держись! Он наклоняет корпус, и вертолет начинает резко набирать скорость. —Значит, ты еще и пилот. — Русская вытягивает ноги и крутит лодыжки, затекшие в узких берцах. — Жизнь у меня была длинной и не сказать, чтобы легкой. Лопасти тяжело хлопают над крышей, а в пустое место, оставленное вырванной дверью, залетают потоки ветра. Баки поднимает вертолет выше, и девушка смотрит в иллюминатор — там, внизу, несколько бронемашин останавливаются, а на их крыши забираются люди с оружием. — Не хочу показаться паникершей, но мне кажется по нам собираются стрелять. — Кричит она, морщась от сильного ветра. — Пожелаем им удачи. — Спокойно отвечает Барнс, и они скрываются за невысокими холмистыми вершинами. Они находятся в воздухе час, может, два, может, даже больше - темнота за окошками иллюминаторов постепенно растворяется в лучах рассветного солнца, словно мрак в ужасе исчезает за горизонтом. Свет окрашивает все вокруг в розовый, а на границе земли и неба колышется едва видимая серебристая дымка. — Знаешь, — русская пытается перекричать звук двигателя, — я кое—что узнала. Арташ собирал детей из приютов, подростков, а его люди проводили операции по вживлению проводников в их мозг. Его связь с добычей ниобия были не с проста — он главный элемент для сверхпроводников типа криотрона, нечто наподобие переключателя. Баки чувствует, как его желудок сжимается до острой судороги. — И…как они собирались их переключать? —Похолодевшим голосом спрашивает он. — Критическим магнитным полем… — Девушка сглатывает, обхватывая колени руками. — Джеймс… они создают армию запрограммированных убийц… — Чертовы уроды. — Чертыхается сержант. Перед глазами все на секунду расплывается. Руки, крепко держащие штурвал, предательски дрожат. Он хочет обернуться к ней, как чувствует вибрацию под своими ногами. — Что это было? — Испуганно озирается русская. Не успевает Барнс ответить, как легкий хлопок, а потом волна огня и дыма поглощает хвост. — Нас дистанционно взорвали. — Буднично вещает он. Девушка вскрикивает — кабина наклоняется, и она катится к панели управления. Хвост отрывается, и в дыру начинает затягивать ящики и мешки. — У тебя есть план на это случай? — Кричит она, цепляясь руками за сидение. Барнс тяжело дышит и осматривается. Он прыжком преодолевает расстояние до сложенного провианта, хватает рюкзак с парашютом, как его ноги соскальзывают вниз, в сторону оторванного хвоста. — Нет! — Слышит он громкий возглас девушки. — Оставайся на месте! — Он кидает в ее сторону парашют, изо всех сил цепляется левой рукой за стенку кабины, и перекатывается внутрь. Застегнув рюкзак на спине, он пару секунд смотрит на неумолимо приближающуюся землю и крепко прижимает к себе русскую. — Однажды я уже вышел из вертолета без парашюта, мне не понравилось. – Он старается улыбнуться, что бы успокоить ее, но видит напротив лишь глаза, полные первородного ужаса. — Только не говори, что мы будем прыгать. Сержант кивает. — О, нет… — Только выдыхает девушка, и он утягивает их обоих вниз, вылетев из кабины спиной назад.***
Их тела, обрушившись с высоты, поднимают в воздух большое оранжевое облако песка, издавая глухой звук. Баки часто моргает, пытаясь избавиться от песчинок в глазах, и встав, бросается к неподвижной девушке. Она спокойно лежит, утопая в бархане, и едва ли выглядит так, словно она в порядке — он прижимал ее к себе с нечеловеческой силой, пытаясь компенсировать удар, и теперь ему кажется, что он сумел сломать ее шею. — Эй, ты жива? — Он касается ее лица, похлопывая по щекам. — Эй, слышишь меня? Викки?! Он прижимает пальцы к ее горлу, с облегчением чувствуя удары пульса, и вновь начинает приводить ее в себя. — Очнись, давай. Я знаю, ты здесь. Ее веки слегка подрагивает, и она открывает глаза, тихо застонав. Вид застывшего над ней сержанта заставляет ее улыбнуться — на темном лбу многочисленные складки от сведенных бровей, а глаза смотрят испуганно и тревожно. — Привет, ковбой. Барнс гулко выдыхает. — Черт бы тебя побрал! — Как видишь, все никак не дойдут до меня его руки. — Она морщится и стонет, пытаясь привстать. — Какое странное ощущение в теле, словно я… — Она касается своей головы. — Словно упала с высоты из подбитого вертолета прямо в песчаную дюну. — Вытяни вперед руку, вот так. Сожми кулак. — Барнс делает это за нее, внимательно смотря на рефлексы. — Теперь ноги. Можешь шевелиться? Что чувствуешь? Она послушно выполняет команды и вновь улыбается. — Смешно тебе, да? — Барнс не на шутку рассержен. — Смешно? Ты чуть не погибла! — Мы падали вместе. Раздражение в его груди сменяется странным облегчением. — Ради всего святого, когда тебе в следующий раз придет в голову идея мне что—либо доказать, я умоляю, давай сыграем в «Монополию», «Морской бой», хоть в блэкджек, во что угодно, но пообещай, что больше никогда не пойдешь одна на базы террористов! — На одном дыхании выпаливает Барнс, прожигая потемневшим взглядом девушку, задыхаясь от поднявшегося в воздух песка и черного дыма, клубами валившегося от сбитого вертолета. Она молчит, смотря на него округлившимися глазами, словно осознавая свою вину, и Баки, издав глухое рычание, прижимает девушку к себе, так крепко, словно проверяя, не сломаны ли ее ребра. — Я, черт возьми, угнал военный вертолет, чтобы вытащить тебя. Девушка набирает в рот воздух для ответа, но Барнс прижимает к ее губам палец. — Только попробуй сказать, что ты не просила этого делать, только попробуй! Я выпорю тебя прямо здесь, несмотря на то, что мы едва не погибли! Я обещаю! Американец, взяв ее покрепче, поднимает на ноги, тут же обвив вокруг талии металлическую руку. — Я хотела сказать «спасибо». — Она пытается размяться, наклоняя корпус и поворачивая шею. — Пожалуйста. — Глухо отзывается он. — Ты как? — Я? — Мы падали вместе, у тебя разве ничего не болит? — Я суперсолдат. Мои кости крепче твоих во много раз. — Это не значит, что тебе не может быть больно. Он смеряет ее долгим, многозначительным взглядом, и усмехается — выходит как—то нервически. Это правда. Боль он чувствует, почти так же, как все обычные люди, только за ней ничего не следует. Боль предупреждает о том, что человеку грозит смертельная опасность, если он продолжит делать то, что эту боль вызывает, она сигнализирует об опасности для жизни — для него же опасность почти отсутствует. Он привык считать боль лишь недоразумением, ненужным напоминанием, что он все еще человек. И очень большой проблемой, когда он был вынужден приходить в себя после попадания пуль и пропущенных ударов. — Не имеет значения. — Барнс начинает быстро шагать вперед. Девушка закатывает глаза и пытается догнать его. — Ты, что, обижен на меня? — Я не понимаю, как можно веселиться после смертельной угрозы. — Если тебя это успокоит, то у меня ничего не болит. Точнее, болит вообще все, и это перестает быть проблемой. Мужчина качает головой и лезет в карман за смартфоном — экран, хоть и выглядит целым, но продолжает оставаться черным даже после нажатия кнопок. — Черт, и где мы? Девушка, щурясь от солнца, обводит местность взглядом из—под ладони, прижатой ко лбу, что имитировала козырек. — Судя по всему, в Астраханской области. В России пустыни только тут… Дальше мы залететь точно не могли, там уже граница. — Какая граница? — Сглатывает американец. — Казахстанская. Она здесь недалеко. Думаю, нас бы сбили уже в воздухе при подлете. — Отлично. — Выдыхает он. — Просто прекрасно. Мы посредине пустыни на границе с другой страной. Почему я не знал, что в твоей стране есть пустыни? — Вероятно, потому что кто—то прогуливал уроки географии? — А кто—то уроки по тому, как избегать попадания в неприятности. — Как бы тебе не хотелось, таких уроков не преподают. — Девушка вытряхивает из собранных в высокую косу волос песок. — В конце концов, это не Долина смерти и не Сахара, пойдем, однажды все равно куда—нибудь выйдем. Барнс окидывает взглядом, простиравшийся перед ними пейзаж и восторга русской не разделяет — на все расстояние, на которое хватало человеческого глаза, виднелись лишь только низкие песчаные барханы, изрезанные ветром, петляющими глубокими волнистыми впадинами по всей своей протяженности. Солнце на ясном, насыщенно—синем небе начинало светило бледно—желтым, встав, судя по градусу от отклонения от горизонта, примерно час — два назад, невозможно ярко, отчего глаза начинало ломить, если пытаться осмотреться вокруг. Сухой пустынный ветер нещадно бил по щекам и губам, а глотку начинает першить от жажды и попадавшего внутрь песка.***
Они идут долго. Настолько, что в пору волноваться об отсутствии воды. Кругом лишь высушенный, оранжевый пейзаж, разбавленный редкими колючими кустарниками, в скудной тени которых то и дело пробегают толстобокие юркие ящерицы. Золотистые пески, все время перемещающиеся под воздействием сильного суховея, казалось, начинают парить в воздухе. Девушка снимает с себя форменную рубашку, накрутив ее на голове подобно тюрбану, а легкими штанами накрывает и так порядком обветренные плечи, оставшись в белой футболке и коротких шортах, в которых и убежала из отеля, и Баки жалко смотреть на ее голые руки и ноги, нагревающиеся под косыми лучами только недавнего взошедшего, но уже нещадно палившего солнца. — Я тут подумала над своим супергеройским именем. — Как ни в чем не бывало вдруг начинает девушка. Барнс смеряет ее чуть насмешливым взглядом. — Супергеройским именем? — На случай, если я когда—нибудь пополню ваши ряды. Вот, послушай, как тебе, скажем, Дикая Вика? — Подожди, ты серьезно? — Да, или Викки—Трикки, трюкачка Викки? — Как у стриптизерши. — Бурчит Баки. — Тогда… Красный Ураган? — Красный? — Ну да, вы же ещё уверены, что мы тут все коммунисты. Или, может, ВинтерВикки? Россия, зима, холод, снег — обычный набор. Барнс качает головой и обводит пустынный знойный пейзаж взглядом — да уж… — Это как—то через чур. И это странная идея, которую лучше забыть. Тебе в любом случае не место среди… Он замолкает, прикрывает глаза. — Я не это хотел сказать. Я лишь о том, что… не надо, побереги свою жизнь. Девушка молчит, и сержант решает перевести тему. — Ты не ассоциируешься у меня с зимой. Я не знал тебя до этого лета, поэтому ты кажешься мне чем—то летним. Теплым. — Он осторожно подбирает эпитеты. — Ты приходишь, когда зима подходит к концу. Девушка наконец улыбается, пряча взгляд. — Как говорили мои преподаватели? Однажды все закончится, и война, и зима, растают злые льды, и придет лето. — Да, придет лето. Я бы хотел, чтобы оно наконец настало в моей жизни… —Долгая зима скоро закончится. — Протягивает она, разрешая американцу взять себя под талию. Их внимание привлекает странный гул в до этого момента будучи безумно тихой пустыни — они одновременно смотрят вдаль, щурятся, видя, как к ним, подрагивая в золотистой пыли и легкой знойной дымке, приближаются два внедорожника. — Это за нами? Помощь? — Недоверчиво произносит русская, а Барнс чувствую легкую дрожь в районе диафрагмы, машинально заводит девушку за себя. — Это вряд ли. — Рычит он. — Они наверное увидели крушения. — Девушка выходи из импровизированного укрытия и машет руками машинам. — Эй, мы здесь! Не успевает мужчина среагировать, как из внедорожников, словно рассыпанный горох, выкатываются несколько облаченных в полную экипировку военных с автоматами наперевес, прицелы которых тут же наставляются на пару. — На колени, быстро! — Сдавленно командует голос в непроницаемом шлеме. — Я сказал, быстро на колени! Руки за головой! Они переглядываются и одновременно принимают заданную позу. — Обыскать их, живо. — За одинаково сидевших на всех военных форме и опущенными забралами было невозможно понять ни пол, ни возраст. — А затем грузите в машину. Фигура подходит близко к девушке, грубо хватая ее за сведенные за головой руки. — Убери руки! — Баки подрывается вперед, но тут же получает прикладом по затылку. — Смирно, иначе вынесем мозги. Наручники на них. Фигура отворачивается и подносит к голове большую черную рацию. — Преступники у нас, задержаны. Понял. Транспортируем. — Он вновь «смотрит» на пару, хотя за отражающим забралом шлема точно это понять невозможно. — Ну что, долетались, птички?