Weakness/Слабость

      Люциус наблюдал, как она окунула тряпку в воду и поднесла её к окну. Мысленно он отметил, что вода слишком грязная, и её следовало бы сменить, но промолчал. Себе он объяснял это тем, что это женское дело, но, если быть честным с самим собой, истинная причина заключалась в том, что он не хотел, чтобы девушка уходила.       Потягивая тоник, он разглядывал её, пока она занималась уборкой. Девушка ещё не заметила его, но он был уверен, что она это сделает. Он подумал, что она снова взяла себя в руки и пытается дистанцироваться от него, как и всегда в последнее время. Нравится ей это или нет, но она не останется в стороне, не сможет, он ей этого не позволит. Он принял это решение в тот день, когда впервые прикоснулся к ней.       Его рука дрогнула из-за периодически охватывающей его слабости. Вероятно, это состояние было связано с пребыванием в Азкабане, однако посетить Целителя он не мог; ему, беглому заключённому, приходилось просто жить со своими симптомами. Они не причиняли ему никакой боли, скорее беспокойство.       В тот день, когда его внезапно охватила слабость, руке не хватило силы удержать стакан, и он разбился, упавна пол. Она резко обернулась, а затем, без его приказа, всё убрала. Она не только убрала осколки стекла, но и принесла ещё один тоник. Люциуса это не могло не заинтриговать. Высокомерное удовольствие приласкало его подорванную гордость, когда он увидел в этом проявление слабости. Он подозревал, что удовлетворив его потребности, она пыталась отблагодарить его за то, что он сделал для неё после пыток Беллатрикс.       Когда девчонку привезли в его дом в канун Рождества, на её теле не было живого места, того и гляди, развалится на части, но она не жаловалась на боль – по крайней мере, до тех пор, пока Беллатриса не схватила ее. Её пытали, чтобы получить информацию, которая привела бы их к Поттеру, но она оставалась сильной, ничего им не дав.       Он боялся, что она это сделает. Он оставался с ней каждый раз во время пыток, опасаясь, что она наконец заговорит.       Люциус понимал, что его положение при Тёмном Лорде было плохим, и хотя он был уверен, что может вернуть себе расположение Хозяина, он этого не хотел. Разум Тёмного Лорда ослабевал с каждым днем, и Люциуса это беспокоило. Ради своего сына он больше не мог желать, чтобы Тёмный Лорд продолжал свое правление.       Люциусу было плевать на Поттера, но он предпочел бы, чтобы победил этот мальчишка, а не его Хозяин. Итак, Люциус очень заинтересовался девушкой и тем, что она могла выдать им во время пыток, которым, казалось, никогда не будет конца.       Однажды, во время очередного сеанса пыток Гермионы Беллатрисой, Нарцисса пожаловалась на крики Гермионы, эхом разносящиеся по всему дому. Она попросила Беллу что-нибудь с этим сделать, и Белла удовлетворила её просьбу, просто заклеив девчонке рот.       Люциус не обернулся, чтобы посмотреть; он обнаружил, что с тех пор, как покинул Азкабан, его больше не интересуют пытки. Не так давно подобные вещи нисколько его не беспокоили, но год, проведенный в Азкабане, изменил его больше, чем ему хотелось признавать. Дементоры, должно быть, ослабили его, смягчили до такой степени, что он действительно испытывал жалость, слыша её крики.       Крики начались сразу же, как только клейкая лента запечатала рот девушки. Беллатриса безумно хихикала, посылая проклятие за проклятием в тело Гермионы. Лента не позволяла закричать в голос, но сквозь неё просачивался её вой, и находящиеся в комнате люди могли это слышать.       Беллатриса не задала ей ни одного вопроса; её стратегия заключалась исключительно в том, чтобы сломить девчонку.       Люциус мог слышать, как тело девушки тряслось в конвульсиях, расшатывая стул, когда проклятия пронизывали её. Она отчаянно металась, инстинктивно пытаясь освободиться, и он знал, что на её руках будут ожоги от верёвки.       После того, как десятое проклятие поразило её, Люциусу это надоело, и он приказал Беллатрисе остановиться.       Беллатриса быстро обернулась и воззрилась на него с холодным презрением, так, будто он был кем-то ниже её достоинства. Люциус выпрямился в полный рост и вернул ей тот же взгляд.       Они смотрели друг на друга всего мгновение, прежде чем Беллатрикс фыркнула: «Хорошо» и отвела палочку в сторону.       – Возможно, в следующий раз она будет разговорчивее, — сказала она, поворачиваясь и обращаясь непосредственно к Гермионе. –Я с нетерпением буду ждать возможности это выяснить.       Предполагалось, что Беллатриса с ней закончила, но нет, она не могла не подвергнуть девчонку последнему унижению, прежде чем уйти.       Девушка повисла на верёвках, которыми была привязана к стулу, от бессилия. Беллатриса наклонилась и подняла её подбородок, чтобы заглянуть прямо в глаза. Коснувшись палочкой ленты на её лице, она нарисовала на ней одну изогнутую линию.       – Вот так. Смотри-ка, грязнокровка всё ещё может улыбаться. Видишь, как ей понравилось проводить время вместе! – смеясь говорила она, обращаясь к Люциусу, но не сводя глаз с Гермионы.       Она бросила ещё один довольный взгляд на девушку, как будто завершая шедевр, прежде чем убрать руку от её лица, а затем наконец покинула чердак.       Голова Гермионы снова опустилась на грудь, когда Люциус оказался перед ней. Как и Беллатриса, он наклонился и приподнял её голову рукой. Он смотрел на неё, а она смотрела в ответ широко раскрытыми усталыми глазами. Слëзы, собравшиеся в уголках её глаз, не скатились по щекам, но тем не менее они были видны.       Медленно он начал снимать клейкую ленту с её лица. Слёзы, которые она пыталась сдержать, потекли из глаз, но она не закричала.       Отклеив ленту от её лица, он наклонился вперёд и, прижавшись к ней грудью, потянулся, чтобы развязать верёвку. Обессилевшая, она уронила голову ему на плечо, и это было похоже на насмешливое объятие. Обычно, развязав её, он бы отошёл за стул и позволил ей упасть на пол. Однако на этот раз он стоял перед ней, чтобы поймать.       Он подхватил её на руки и отнес к импровизированной кровати на другой стороне чердака. Уложив девушку на гору старых портьер, он молча осматривал кожу на её запястьях. Он не был уверен, почему так беспокоился о ней, хотя в тот момент это казалось вполне естественным.       Часть волос упала ей на лицо, и он, не раздумывая, потянулся, чтобы убрать их. Его пальцы скользнули по мокрому от пота лбу, и Люциуса охватило то, чего он никогда не ожидал почувствовать к кому-то вроде неё – сострадание. Быстро отстранившись, он оставил её там и удалился в свою комнату.       Она спала, когда он вернулся за ней, и даже когда он поднял её с кучи портьер и подхватил на руки, она не пришла в сознание. Она пробормотала что-то бессвязное, когда он поднес пузырек к её губам. Содержимое легко проскользнуло в её горло, и она не жаловалась на горький вкус.       Зелье, которое он ей дал, должно было исцелить девушку; она перенесла достаточно пыток, чтобы это могло отразиться на её здоровье. Люциус чувствовал себя обязанным помочь ей, несмотря на то, что внутренний голос говорил ему оставить девушку в покое.       На следующий день Тёмный Лорд объявил, что она приговорена к смерти, но в последнюю минуту к ним прибыл посетитель. Северус Снейп вошёл в комнату и попросил Темного Лорда выслушать его. Он стоял над девушкой, низко опустившей голову, и просил сохранить ей жизнь. Он убеждал Тёмного Лорда, что Поттера будет гораздо легче выманить из укрытия, если они сохранят ей жизнь. Их Хозяин подумал над этим и согласился.       Северус также просил, чтобы девчонку держали в его школе, которая, как он утверждал, была гораздо лучше защищена, чем Мэнор, но в этом ему было отказано. Все согласились, что ни одна грязнокровка больше не ступит в Хогвартс.       В тот же день Тёмный Лорд ушёл, запретив всем вызывать его, пока Поттера не поймают. Другие приказы, которые он отдал, заключались в том, что никто из них не должен выманивать Поттера девушкой, пока он не вернётся, и директор Снейп должен быть единственным, кто может её допрашивать.       Раз в неделю Снейп приходил «поговорить» с ней, тогда её отводили на допрос за закрытыми дверями. Это не нравилось Белле, но она выполняла желание своего хозяина. Принять это приходилось и Люциусу, потому что ему не хотелось думать о том, что Снейп делал с ней за этими закрытыми дверями.       В течение нескольких дней после ухода Тёмного Лорда её просто держали внизу, но затем, по предложению Нарциссы, они начали использовать её и другую девушку, Луну. Тёмного Лорда больше не было рядом, чтобы управлять их домом; Нарцисса решила, что раз уж ей приходится терпеть, что её дом превратился в тюрьму, то не будет ничего плохого в том, чтобы заставить пленниц работать. Домашний эльф, которого они приобрели у умершего родственника несколько лет назад, был не в лучшем состоянии здоровья, и желание Нарциссы использовать девушек было понятным. Дом был совершенно запущен, так как они не могли нанять человека для уборки. Это было бы крайне неразумно, учитывая, для чего этот дом использовался в настоящее время. Так что у Люциуса не было возражений.       На девушку надели ошейник, чтобы не дать ей сбежать, и в тот день, когда на него напал внезапный приступ слабости, он наблюдал, как она чесала шею, пока вытирала пыль с полок. Когда стакан разбился о пол, она перестала вытирать пыль, чтобы убрать стакан, и принести еще один напиток.       Люциус сомневался, что она была тем человеком, который стал таким послушным за столь короткое время, а потому задавался вопросом, повлияла ли на неё его мягкость в тот день на чердаке. Проверяя свою теорию на следующий день, он обнаружил, что, когда он прикоснулся к ней, она не отшатнулась. Она напряглась от его прикосновения, но промолчала, поскольку он просто коснулся пальцем её обнажённой руки и погладил её.       Тогда ему следовало остановиться, в конце концов, его любопытство было удовлетворено, но на следующий день он снова потянулся к ней. Она не остановила его и позволила прикоснуться к ней, но при этом сама оставалась неподвижной.       Он хотел от неё большего, и добивался этого, преследуя её и провоцируя прикоснуться к нему в ответ. Он даже разговаривал с ней как с равной, и хоть его удивляли её глупые идеалы, но, по крайней мере, это помогало ей чувствовать себя более комфортно рядом с ним. Достаточно того, что она перестала напрягаться, когда он прикасался к ней.       Теперь он смотрел на неё через всю комнату, с нетерпением ожидая, пока она повернется, чтобы заметить его. Наконец, она закончила с окном и подняла на него взгляд.              – Иди сюда, девочка, – позвал он, и она пошла вперёд, пока не оказалась почти в пределах его досягаемости.       — Ближе, девочка, — потребовал он, наблюдая за колебаниями на ее лице. Он знал, что она сделает то, что он просит, и поэтому поставил стакан на столик, чтобы освободить руки.       Она не пошевелилась, и он нетерпеливо наклонился вперед и схватил её за руку. Она резко вздохнула, но не отстранилась.       – Эти порезы, они доставляют тебе какие-нибудь проблемы? — спросил он так успокаивающе, как только мог, пытаясь смягчить её своей заботой.       – Нет, – покачала она головой и попыталась отдëрнуть руку, но он слегка усилил хватку.       Пальцами он начал ласкать небольшие порезы.       – Откуда они?       И снова она молчит.       Он осмотрел её с ног до головы, поднимаясь с кресла. Она не уклонялась от отвращения или страха – настолько привыкла к его ухаживаниям, что потеряла к ним чувствительность.       Люциус думал, что какая-то часть неё жаждала его прикосновений. Что она боролась сама с собой, потому что чувствовала, что это неправильно, но так отчаянно этого хотела. Он смотрел, как её губы приоткрылись, как будто она предвкушала поцелуй, который он наконец планировал сделать.       Он крепко потянул её за руку, прижимая ближе к своему телу. Другой рукой он обнял её и прошептал на ухо:       – Я так понимаю, ты всё ещё борешься со своим желанием?       – Как я могу не делать этого? – ответила девушка.              Однажды она сказала ему, что не ищет любви и привязанностей. Но ухаживая за ней он видел, что она жаждала чего-то, и казалось, ненавидела не знать, чего именно.       Он рассмеялся и ещё крепче заключил её в свои объятия.       – Я принял это и перестал с этим бороться.       Эти слова резко изменили её настроение, и она попыталась сопротивляться, спросив:       – Зачем ты это делаешь?       – Разве это не очевидно?       — Для этого у тебя есть жена, Малфой. Обсуди это с ней, — огрызнулась она, что заставило его схватить её крепче.       – Я отношусь к тебе справедливо с тех пор, как ты попала сюда. Никогда, никогда больше не поднимай эту тему, если ценишь мою справедливость!       – Справедливость! — прошипела она. – Здесь нет ничего справедливого. Ты уже признал, что, даже если бы я попытался помешать тебе… делать то, что ты делаешь со мной, ты бы не отступился. Здесь нет справедливости; не пытайся сделать это со мной.       –Не строй из себя жертву. Ты касаешься меня по собственному желанию, — усмехнулся он.       Внутренне разгневанный Люциус буравил её спокойным, проницательным взглядом. Он был прав; она ненавидела его, но она выбрала этот путь, и ей придётся принять последствия этого выбора.       Его хватка ослабла, и она воспользовалась этой возможностью, чтобы отступить от него. Но когда она отошла, что-то, должно быть, привлекло её взгляд позади него. Её громкий вздох заставил его повернуть голову в сторону дверного проема, но там уже никого не было. Обернувшись, он обнаружил, что она значительно побледнела.       — Это была твоя жена?       – Это не имеет значения.       – Не имеет значения? — спросила она недоверчиво.       – Нет, - просто ответил он без дальнейших объяснений и, чтобы прочувствовать момент, подошёл к ней, обхватил лицо ладонями и целомудренно поцеловал в лоб.       – Почему бы не… – Ей не удалось закончить свой вопрос, потому что Люциус остановил её, поднеся свои губы к её губам.