***
через неделю гусейнов вновь приходит поздно домой и говорит, чтоб вова готовился морально к их поездке. бухаров, только что в ладоши не хлопая, задаёт ещё тысячу и один вопрос, а у эла голова гудит ещё с утра. он об этом тоже вове говорит и ложится спать, а тот остаётся на кухне наедине со своими мыслями и сомнениями. стоит ли игра свеч? возможно, их жизней? жизней их друзей? что заплатит вова за свои импульсивные решения? эл бы сам точно отлично справился. а эл, кстати, перед тем, как уснуть, думает примерно то же самое. вова ведь понятия не имеет, чем гусейнов на самом деле занимается. для него это всё игра, это кожанки и пистолеты, из которых он умеет стрелять по банкам, это друзья и деньги, появляющиеся из "ниоткуда". но все сомнения улетучиваются, когда ещё через неделю, за сутки до вечера "х" вова перед покосившимся зеркалом отстригает волосы, отросшие каскадом, в которые эл любил носом зарываться перед сном. ещё можно что-то отменить и отказаться, но бухаров в своей голове этот рубикон перешёл, больше пути назад не было. кто не рискует, тот не пьёт шампанского. отчего-то было строгое ощущение, что ему нужно быть с гусейновым в этот вечер, а длинные волосы у парня — тем более-то в преступном мире — в их время в почёте не были. у бухарова на голове получилось что-то типа полубокса или канадки, он думает о том, что нужно будет попросить ксюшу подровнять ему виски, всё-таки не в деревню едут. эл застаёт вову умывающимся, вова его заинтересованный взгляд ловит в отражении, когда поднимает голову. он выключает воду в раковине, вытирает лицо и наклоняет голову, не подходя ближе. между и немного над их головами на проводе висит лампочка очень тёплого жёлтого цвета, придавая светло-голубой неровной плитке на стенах зеленоватый оттенок. в тёмно-карих глазах бухарова из-за освещения почти не видно радужки, — или зрачка? — он рассматривает гусейнова. его серо-голубых глаз не было видно из-под бровей, но вове очень хочется заглянуть в них. эл может сказать всë, что угодно, но глаза всегда выдавали его целиком и полностью. — видишь, на что я готов ради тебя? — лукавит бухаров, улыбаясь уголком губ. гусейнов делает шаг навстречу и приподнимает его лицо за подбородок, ближе к свету, скользя взглядом по нему. эл чуть-чуть поворачивает вовину голову, рассматривая неаккуратно подстриженные волосы. — вижу, — безучастно отвечает эл, не то не имея настроения, не то намеренно решив не подыгрывать вове. гусейнову хочется сказать, что он не просил ради него чем-то жертвовать, но тактично молчит. тянется за поцелуем. — я бы ради тебя голову сложил, — полушёпотом добавляет вова, тут же отстраняясь и разговаривая без малейшей доли шутки в голосе. — пустил бы пулю себе в сердце, — бухаров чуть-чуть наклоняет голову в сторону ладони эла на своей щеке и кладёт поверх неё свою, слегка сжимая его пальцы. — но ты мне не дашь этого сделать, я тебе верю. он делает между предложениями такие паузы, что даёт гусейнову обдумать их и набрать воздуха, чтобы что-то сказать, но возможности сказать не даёт, выбивает кислород из лёгких каждым следующим словом. прогоняет эла через небольшой, но разнообразный спектр эмоций, наблюдает за его мимикой, не позволяет ничего сделать без своего ведома — медленно, но без возможности отказаться придвигается и целует. эл, наверное, вслух никогда не скажет, но в голове всегда будет держать то, как умело вова окунает его из раза в раз в новые эмоции, переживания и мысли. окунает, затем достаёт, разрешает вдохнуть пару раз и окунает снова. гусейнову бы утянуть его за собой, зацепиться за что-то, сказать что-то такое, что тоже бы бухарова в ступор ввело, но он не умеет. эл умеет защищать, оберегать, ругаться, драться, спорить, злиться и убеждать. вова умеет всё остальное. в их паре эл был мозгом, рациональным и расчётливым, вова же был сердцем — чувственным и чутким. и в этой сцене в ванной никакого смысла бы не было, не умей бухаров одними глазами кричать, говорить, шептать о том, что любит.***
следующим вечером, за пару часов до отъезда уже на место, вова с элом садится в его чёрный бумер, и они едут в "гаражи". вова по приезде выходит из машины, открывает ключом амбарный замок на железной двери, заходит внутрь и вручную открывает тяжёлые широкие двери, служащие въездом на своеобразную парковку внутри нескольких заброшенных зданий, стоящих плотно друг к другу. входом служил гараж и пара незаколоченных дверей в производственном заброшенном цехе. парни отколотили себе тут жильё ещё пару лет назад, с тех пор в "соединённых штатах гаражей" проживало около двадцати человек. цех был достаточно большой, в два этажа, и при большом желании помочь нуждающимся и ещë большем упорстве, с которым все всë драили, перекрашивали, шпаклевали, перетаскивали ржавое оборудование на металлолом и чинили нужное, он мог бы вместить ещë пару десятков таких же ободранцев, радующихся любой найденной копейке. никто просто не хотел превращать место, ставшее домом, в общежитие с сомнительными соседями, а так просто коллектив живëт себе в рабочем цехе, все друг друга знают. даже что-то типа комнат соорудили, натаскали вешалок, деревянных оконных и дверных рам и простыней со шторами, и вот вам каждому по индивидуальному шатру да личному пространству. гусейнов загоняет авто внутрь, к лёхиной девятке, лёшиным жигулям, диминому широкому джипу и серёгиному гелику. бухаров закрывает все оставленные открыми входы, проверяет по несколько раз каждый и проходит вместе с элом через проём в стене за шкафом в другое помещение, задвигая всё на место. возможно, это была излишняя конспирация, но лучше так, чем жить, как на витрине. за столом, выпиленном и собранном своими руками, в карты играли квашонкин, шамутило и орлов. парни здороваются с приехавшими рука об руку, плечо к плечу. чуть поодаль дремали или читали газеты другие взрослые составляющие их группировки. в другом углу суетились девчонки и "мелкие", — так называли всех несовершеннолетних, которых приютили из жалости и лишь потому, что у кого-то было большое и доброе сердце, — от чего-то смеялись и что-то друг другу носили. со стороны взрослой и мужской части цеха чувствовалась тревога по поводу предстоящей сделки, а на противоположной стороне, на контрасте с негативными эмоциями, негромко работало шипящее радио, ему вторил ваня ильин, что-то бренча на гитаре. девчонки прятались и бегали за шторами, решали какие-то вопросы, касающиеся внешнего вида друг друга, вокруг крутилась и мешалась любопытная ребятня, которую в итоге подсадили к ване, и теперь рядом с ним на красном — ещё советском — ковре сидели полукругом кирилл, два хихикающих саши, бодян, и лев с лизой-варей. у каждого из них была своя чем-то отличающаяся от остальных печальная история, но все они были одинаковы в поразительной худобе и больших грустных глазах. старшие одевали мелких в свою старую одежду, поэтому выглядела их компания не иначе, как сиротки-федотки, просящие мелочь на вокзалах, — кто путался в рукавах широкого вязаного кардигана, кто в штанах, волочащихся по земле, кто в поношенных кедах, кто в растянутом свитере с дыркой возле воротника и льняной рубашкой под ней. гусейнов недовольно отмечает, что кардиган и рубашка были сняты с вовиного плеча, но сейчас не самое лучшее время для семейных драм, поэтому он приветствует компанию беспризорников и идёт к женской части их опг. бухаров семенит за ним, потому что с таким кошмаром на голове его не то, что на какие-то важные криминальные сделки, его в общество пускать нельзя, а севастьянова с машинкой для бритья могла немного облегчить его участь. гусейнов, куря на улице, думает о том, что собрал вокруг себя настоящую большую семью. вклад в неё, конечно, по большей части за бухаровым — он почти за каждого перед элом слово замолвил, уговаривал отстроиться и дать кому-то приют. эл и ценил-то вову больше всех, но и все остальные уже приелись, ощущались как полноценные родственники, а младшие так и вообще почти кровными детьми, которых выхаживали, берегли и обеспечивали чуть ли не всей группировкой.***
парни и девушки из цеха сидят за столом в местном районном доме культуры, обедая с новыми знакомыми и создавая картину сплочённой натуральной опасной преступной группировки; а эл с вовой в это время договариваются с главарём опг о сделке, по которой они какое-то время сотрудничают, делают вещи, за которые другие бы браться не стали, а потом получают деньги за выполненную работу и никто ни с кем больше никогда не видится. рисково? ещё как, но по-другому сейчас никак. парней угощают шампанским, парой закусок, от которых они сначала вежливо отказываются, потом из уважения пробуют пару штучек. глава опг представляется идраком, ведёт себя непринуждённо и выглядит вполне дружелюбно, даже внушает какое-то доверие. разговор складывается как никуда лучше, он рассказывает немного о своей биографии, отпускает пару действительно смешных шуток и, в целом, ведёт себя так, будто тут проходит встреча старых друзей, а не какое-то важное дело решается. мирзализаде выглядит как надёжный человек, хотя наготове нужно быть всегда. эл подписывает нужные бумаги, как бы подтверждая всё не просто на словах, вова в это время продолжает беседу, сильно не увлекаясь, и следит за языком так пристально, как не делал этого никогда. вскоре гусейнов с бухаровым встают с мест, по очереди пожимая руку идраку, и выходят сразу на улицу, потому что им сказали, что охранники выведут их группу поддержки и переживать не стоит. эл улыбается уголком губ, смоля сигарету и бросая беглый взгляд на вову: — ещё на шаг ближе к мечте? — угум, — вова явно перенервничал, поэтому выдавливает из себя только согласное мычание, смотря в пол. элу хочется приобнять его, встряхнуть за плечи, поцеловать и приободрить, но здесь это было не безопасно от слова совсем. и так нарисковали себе на пару пуль в лоб. — спокойнее, вов, — гусейнов предлагает ему раскрытую пачку сигарет. — будешь? — давай, — бухаров с горем пополам принимает сигарету и не с первого раза поджигает её. — а нормальный тип этот идрак, — вдруг говорит он. — я тебе потом скажу, — отвечает эл, имея в виду, что потом поделится с ним своим авторитетным мнением. в это время выходят их друзья, явно ожидающие результатов сборов и своего пребывания тут. судя по тому, что все целы, можно было сказать, что всё прошло замечательно, но нужно было подтверждение своим догадкам. — ну что, девчонки и мальчишки, — обращается гусейнов к присутствующим, потом поворачивается к бухарову, тот улыбается. — а также их родители, — он снова отворачивается к ребятам. — поздравляю вас с новым успешным сотрудничеством! серёга хлопает эла по спине и мгновенно предлагает отметить такое дело, расплываясь в широченной улыбке. его идею тут же поддерживает воодушевившийся лёха, их спешит успокоить дима, мол, не отъехали от дома культуры даже ещё. по толпе проходится смех, все сходятся на том, что нужно будет заехать в продуктовый за водкой и закусью, ну и непьющим с мелкими чего-нибудь прихватить. в цеху по развесёлому настроению приехавших старших все сразу понимают, что всё спокойно, а по пакетам со стеклянным звоном угадывается предстоящая пьянка по поводу успеха. кто-то — например, саша малой — радуется, потому что вдруг чего перепадёт, а кто-то, как саша долгополов, наоборот разочарованно качает головой, потому что, скорее всего, будут опять пьяные вопли. так и случается, к всеобщему удивлению. квашонкин уже через пару стопок вступает в спор с орловым на тему политики. лёха говорит, что такую страну хорошую развалили, и живём теперь все впроголодь, а серёга ему в ответ заявляет, что такие как он, лёха квашонкин, в этом и виноваты, они-то страну и развалили, и продолжают всё доламывать. квашонкина это страшно обижает, он пьёт ещё и спешит опровергнуть, что нет, как раз такие как он, серёга орлов, пьяницы и разбойники во всём виноваты, а он, лёха-то, добропорядочный гражданин. долгополову на это пьяное безобразие смотреть тошно, он руку квашонкина обвивает своими руками и тихонько просит успокоиться. лёха что-то ворчит, мол, его спросить забыли, мелочь от горшка два вершка, а сам руку высвобождает и приобнимает своего санечку. саша такой порядок действий подсмотрел у вовы, который так делал каждый раз, когда эл на кого-то злился и явно перегибал палку. неизвестно, это ли влияет на лёху и вова правда владеет какими-то секретными знаниями, но так или иначе он немного притихает, а серёга выпивает стопку, закусывает солёным огурцом и наступает та стадия его опьянения, когда квашонкин превращается в самого лучшего серёгиного друга и просто замечательного человека, который просто по пьяни плохой пример младшим подаёт. сашу алкоголизм как явление в природе расстраивал всегда, но в этот раз он выпутывается из-под лёхиной тяжёлой руки, решает оставить парней почти что обнимающимися, а сам уходит помогать ясе разобраться с граммофоном. долгополов его нашёл в мусорке возле школы, когда шёл после уроков с селегеем и малым, и последний приметил кучу каких-то коробок неизвестного происхождения, внутри которых как раз и обнаружился проигрыватель, коллекция целых виниловых пластинок и старые книжки, списанные из школьной библиотеки. саши и кирилл, как люди духовные, немедленно взвалили на свои хрупкие плечи всё это добро и, согнувшись в три погибели от тяжести, так в цех и пришли. там в общей комнате с тех пор появился музыкальный и книжный уголки, где стояло радио, магнитофон, граммофон с пластинками, и стеллаж с книгами, которыми всякий зачитывался. музыкальная коллекция негласно считалась сашиной, потому что у него тоже должно быть хоть какое-нибудь имущество помимо кед "два мяча", просящих каши, и рабочего комбинезона с парой свитеров. наверное, долгополов поэтому лучше всех управлялся с граммофоном, и все, прежде чем что-то ставить послушать, сначала спрашивали его разрешения. на фоне играет пластинка с иностранными песнями неизвестных исполнителей, а в самом дальнем углу на старом пружинистом диване нетрезвый эл целует в шею поддатого, но не пьяного вову. бухарову немного щекотно от его усов, он плавится и прекрасно понимает, чего эл хочет, и сам хочет того же, но руками в его грудь упирается и слабо-слабо, не по-настоящему, желает отстраниться. гусейнов продолжает распалённо целовать его плечи, а вова молит о том, чтобы он прекратил, шепчет, задыхаясь, что тут же люди другие, что ж ты делаешь-то вообще, имей совесть, малявок же полна комната. говорит, чтоб эл отодвинулся и вёл себя поприличнее, а сам себе противоречит, обвивает его шею руками, голову запрокидывает, вносит коррективы в свой предыдущий шёпот — продолжай, но далеко не заходи. гусейнов не слушает, или слушает, но вполуха, и губами мажет по вовиным ключицам, пальцами забираясь под футболку. бухарову едва-едва хватает сил на то, чтобы всё-таки отнять от себя почти буквально прилипшего эла и, держа в ладонях его лицо, вновь притянуть и поцеловать в губы. а то доиграются оба сейчас. хотя вова и лепечет что-то про нахождение "в людях", внимания на них не обращает никто, все заняты своими делами — пьют, танцуют и веселятся. и только кирилл одиноко сидит в противоположной стороне на ковре на полу. к нему подсаживается бодян, до этого перебиравший сашины пластинки и споривший с лизой, что лучше поставить: — некрасиво за взрослыми-то подглядывать, — он шутливо улыбается, кивнув на эла с вовой. селегей тоже растягивает губы в неловкой улыбке, будто поддерживая слободенюка и соглашаясь. хочет было сказать что-то такое же в ответ или оправдаться, но в голове пусто, и, будто небесами посланный, на помощь ему рядом садится саша, жестом показывая дане, что ему лучше было бы умотать в какое-нибудь другое место. эла от вовиных поцелуев только сильнее ведёт, в голове ни единой приличной мысли, все только о вове, запахе его кожи и вкусе его губ. бухаров почти разочарованно вздыхает, понимая по мутному взгляду напротив, что только ухудшил ситуацию, а сделать так, как он сделал бы с трезвым гусейновым не выйдет — как его к себе ни прижимай, чтобы успокоить, уж он-то найдёт до чего дотянуться. от эла пахнет перегаром, но вову это последний раз останавливало примерно никогда, он уверен, что и от него самого водкой пасёт будь здоров. вова тоже, если честно, плохо соображает, но цепляется за то, что они всё-таки не у себя дома. дома бухаров бы сдался после первого поцелуя в шею, тут — нельзя, и до второго этажа так далеко... — чё ты, кирюха, скучаешь тут? — спрашивает скорее для формальности малой, златовласое чудо, которое, кажется, и в тридцать пять будет для всех ребёнком. — не смотри ты туда, ну, — корит его саша, а кирилл мажет по нему глазами, полными равнодушия. мимо в танце проносятся счастливые ксюша с ясей, он отвлекается было на них, потом возвращается к малому. — не хочешь потанцевать? развеешься, — малой по-танцевальному двигает плечами и щёлкает в воздухе пальцами в такт звучащей песне. — не, — селегей отмахивается и вздыхает. — пошли покурим, может? — предлагает тогда саша. — пошли, — безучастно соглашается кирилл. уж от курения никому хуже не становилось, так? вова в это время снова утягивает эла в длительный поцелуй, руки перемещает на его затылок, потом заводит их за его спину и, подавшись вперёд, случайно едва ли не прижимает его к спинке дивана. ещё чуть-чуть и вова переберётся на колени эла, а вот этого допустить уже никак нельзя, это будет уже точкой невозврата. кирилл отворачивается. на улице малой достаёт откуда-то из больших карманов застиранных штанов наполовину пустую поллитровую бутылку водки. селегей знает, что вытянул сашу с танцпола или игры в карты, а ещё догадывается, что пузырь ему сунул поддатый лёха, на, мол, сашуль, пора уже тебе начинать тоже бухать, восемнадцать скоро, как-никак. — будешь? — раковских протягивает ему бутылку, откупорив её. — нет, спасибо, — вежливо отказывается опустивший в землю взгляд кирилл, чирканув носком ботинка по сухой земле с щебёнкой. — зря, — саша немного пригубливает водки, если такой глагол к ней вообще применяется, и морщится, нюхая рукав своей кофты. у орлова, поди, подсмотрел, тот-то профессионал в таких делах. — тебе бы не помешало. — тогда давай, — селегей звучит отчаянно, протягивает руку и резким движением отпивает из горла, моментально сморщивая лицо и отплёвываясь. — напомни, чтоб я твои советы больше никогда не слушал. они стоят с пару минут в тишине, курят одну сигарету на двоих, — потому что саньку не удалось стащить две из лёхиной куртки, пропажу такого масштаба он бы заметил точно — потом малой тихо и сочувствующе произносит: — угораздило же тебя, кирюх... тебя же эл грохнет без суда и следствия, если узнает. — и без тебя знаю, — огрызается кирилл, отпихивая от себя предложенную тлеющую сигарету. — иди ещё погромче всем скажи, чтоб они элу не говорили, что я на вову запал, а то он меня на месте прикончит, — передразнивает он сашу. — да расслабься, кирюх, — малой вскидывает руки вверх, затянувшись напоследок и выкинув окурок. — я ж это самое, ну... поддержать друга... — не надо мне твоих поддержек, — селегей отталкивает малого, уходя обратно в общую комнату, и в проходе сталкивается с лёшей шамутило, бегло извиняясь. лёша непонимающе окидывает его взглядом, потом смотрит на сашу. тот жмёт плечами и криво оправдывается, мол, подростки, что с нас взять. тема для их разговора была болью кирилла уже на протяжении года, кажется, а то и больше, он точно не помнит, когда познакомился с вовой. рядом с бухаровым было хорошо, селегею в жизни не хватало тепла — ни материнского, ни отцовского, ни романтического, ни даже буквального. вова же давал сразу всё и ничего не просил взамен, кроме быть в порядке и при здравом рассудке. у кирилла не было вариантов не почувствовать что-то тянущее внутри, хотя и, например, льва тоже первым приютил вова, с разницей лишь в том, что ерёменко поселили сразу ко всем, а вот селегей проводил время и с ним лично до тех пор, пока его родители окончательно не разругались. отец прирезал по пьяни мать и отъехал в тюрьму, а кирилла из жалости забрали в цех. кирилла подташнивало от всего, что ощущалось на его узких плечах, он одновременно понимал всё и не понимал ничего. эл имеет полное право тут же пустить пулю в его рыжую голову, потому что кириллу-то доверились, пустили в своеобразную семью, а он тут почти брак разрушить пытается. а ещё этот самый кирилл имеет полное право любить и быть хоть чуть-чуть любимым. наверное. самое тупое, что обычно при всех своих проблемах селегей шёл к бухарову, жаловаться и просить совета. малой, само собой, прекрасный друг, но дельного совета от него не дождёшься — не то жизненного опыта мало, не то ещё что, а факт оставался фактом. и к, например, шамутило не подойти никак, он бы подсобил точно с высоты собственного опыта, но с ним нужно быть предельно честным и вдаваться в подробности, чтобы лёша мог проанализировать абсолютно всё, иначе он откажется сотрудничать. а с намёками к вове идти — самоубийство, шибко проницательный он, вова-то этот. кирилл как увиливать да завираться хоть немного начнёт, так всё по одному причинному месту и пойдёт. бухаров умел что-то слышать в чужой интонации и высматривать в глазах, что рассказывало ему всё-всё-всё. саша долгополов как-то раз сказал, что вова просто индийский мудрец и умеет читать мысли, и все тогда посмеялись, а кирилл всерьёз над этим задумался. бухаров селегею казался несбыточной мечтой, примером идеального человека, хотя вова его сам учил — не бывает идеальных людей, кирюш. кирилл мучился, на части разрывался, знал, что вове с элом хорошо, эл ничего у вовы не просит и всегда даёт, что нужно, эл состоятельный, надёжный, взрослый, в конце концов; а с ним, кирюхой селегеем, у вовы разница в пять лет и куча проблем, которые он зачем-то продолжает бухарову на шею навешивать, как цепочки, в которых он сегодня ездил на дело. вова и всерьёз-то его, наверное, не воспринимает, так, как хомячка или максимум двухлетку. а так хотелось быть чем-то большим. хоть в чьих-нибудь глазах, чтобы хоть кто-то похвалил и улыбнулся, чтобы перестали кликать малявкой и тоже считали взрослым. взрослый — значит равный, достойный уважения. а мелким в руки и оружия-то никакого особо не давали. в их-то время! максимум — кухонный нож, хлеб нарезать, и то долгополов порезаться успевал, а уж про пистолеты кирилл даже не заикался. с одной стороны нечестно, с другой очень разумно, потому что их беспризорная компания численностью шесть человек умудрялась попадать в травмоопасные ситуации в таких местах, которые старшим никогда в голову бы и не пришли. вова как-то раз подметил, сидя на широком подоконнике на лестничном пролёте между первым и вторым этажом, что помести он их шестерых в смирительных рубашках в дурку с четырьмя мягкими белыми стенами, они бы и там нашли, обо что разбить носы, колени и поломать пару пальцев. вова. блять. кирилл даже не доходит до общей комнаты, психует и разворачивается. пошло оно всё, нужно проветриться. в цехе было главное правило, которое обязывало вообще всех и каждого, независимо от ситуации носить с собой какое-либо оружие, или как минимум средство самозащиты даже в общей комнате, своём закутке или туалете. кому не было дозволено пользоваться огнестрелом — таскали с собой всё, что под руку попадётся, но все предметы очень хорошо характеризовали владельца. например, у льва в кармане какое-то время была заточка из вилки, сооружённая при поддержке лизы, которая вскоре была изъята взрослыми из товарооборота, потому что у нас тут не колония строгого режима, и заменена шилом; а сашка малой носил с собой увесистый гаечный ключ, который спиздил из лёхиной части гаража, потому что блестел прикольно. у кирилла же был складной нож, подаренный ему лёшей шамутило после того, как они всей своей колоритной взрослой компанией ездили разбираться с тем, кто полез с ним в школе в драку. там один только долговязый квашонкин в своей потрёпанной кожанке мог порядок навести парой некультурных слов, но кирилла, конечно, гордость распирала от того, что за него приехали заступиться почти все дееспособные старшие. он крутит и перебирает пальцами нож в кармане, пока идёт вдоль знакомых гаражей. под ногами шуршит щебёнка, ветер колышет полуголые верхушки деревьев. на улице апрель, и пахнет очень по-весеннему, присутствует даже какое-то желание ещё чуть-чуть пожить эту жизнь. селегей о чём-то задумывается, не заметив, как забредает в дальний и незнакомый гаражный район. фонарь тут один — уже счастье — и очень не внушающий доверия. кирилл разворачивается назад, решив, что такие приключения не для него, и шагает в обратную сторону. он даже не был уверен, сколько времени на часах, помнит только, что темно и холодно, когда кто-то подходит сзади и зажимает ему рот рукой.***
утро в цехе начинается примерно в одиннадцать часов из-за грохота кастрюлями на кухне. на звук сбегаются все, кто только был в состоянии сбежаться, то есть ксюша, вера, яся, саша долгополов и бодян. все облегчённо выдыхают, потому это просто серёга ищет с утра пораньше, чем опохмелиться. севастьянова сжаливается над этим помятым несчастным существом, поэтому находит в холодильнике рассол и протягивает орлову. тот залпом выпивает почти литр и со звоном ставит банку на столешницу, уползая обратно. — это ж если все, у кого похмелье сейчас будет, выдуют по полтора литра рассола, то нам где-то цистерна солёных огурцов понадобится, — задумчиво произносит саша, провожая серёжу взглядом и вызывая улыбки на лицах девушек. — цистерна не цистерна, а если им водички не надыбать, то вой будет стоять на весь цех, — произносит вера, опираясь плечом на трещащий холодильник. — чё, ребятня, поможете нам наварганить чего-нибудь? — яся улыбается дане и саше, имея в виду необходимую помощь в приготовлении завтрака, как на роту солдат или небольшую кавказскую семью. они переглядываются и, естественно, соглашаются, потому что и так находились тут на птичьих правах, не помочь "по дому" – гиблое дело. все вместе они таскают воду из колонки, готовят омлет, яичницы, салат из огурцов и огурцов, много-много бутербродов и кипятят на газовой плите все четыре чайника с водой. вера перетащила радио на кухню и прикрыла дверь, поэтому ясино ворчание про то, что готовится это всё час, а съестся за пять минут, сопровождается пением группы "комбинация". ксюша на это только смеётся и целует её в щёку, мальчики этично отворачиваются к окну, как будто они тут переодеваться собрались. и всё такой тёплой атмосферой пропитано, что у долгополова его подростковое сердце сжимается невольно. дома — или как бы называлось то место, где он жил до этого — у него такого не было; мама пропадала на работе сутками, бабушка же сошла с ума ещё до того, как саша себя осознал, как человека. её вскоре отдали всё-таки в какой-никакой дом престарелых, где она и умерла, а мама пропадала-пропадала на работе, и как-то раз утром просто не вернулась с ночной смены в ларьке. её так и не нашли, долгополов даже не знает, что с ней случилось. — всё, на всех сильных и независимых наготовили, можно и самим покушать наконец-то, — объявляет котельникова, вырывая сашу из не самых приятных размышлений. — зовите давайте слабых и зависимых, а то потом эти, — тринадцатко кивает на дверь, за которой в общей комнате спали взрослые парни, и улыбается шутливо, — налетят, ничего не оставят. юноши кивают, бодян прихватывает один бутерброд с маслом со стола, и они уходят будить своих. мелкие спали на отдельных скрипучих кроватях, но все вместе в одной небольшой комнате на втором этаже. отделяющая шторка полагалась только лизе-варе, и то — по половому признаку. слободенюк пихает ерёменко в бок, тот лениво потягивается и вставать желанием не горит. долгополов тормошит малого за плечо, тот ворчит и укрывается одеялом с головой, нашаривая по постели любимого плюшевого мишку. саша вдруг замечает пустующее место кирилла и не припоминает, чтобы оно было занято вчера ночью или сегодня утром. в голову прокрадываются не самые позитивные мысли, но он их отгоняет, потому что себя знает, и хорошо помнит, что является тем ещё паникёром. — санёк, а санёк? — долгополов садится на раскладушку раковских. — а где кирилл-то? — я почём знаю? — бормочет малой приглушённо. — курит поди. — нет его на улице, мы с бодяном окно кухни видели, там никого, — слободенюк, дожёвывающий хлеб и услышавший своё имя, оборачивается. он подтверждающе кивает. — что значит никого? — саша раскрывается и садится. — а где он тогда? — кто "где"? — подаёт со своего уголка голос лиза. — кирюха где! — малой спрыгивает с кровати, натягивает спортивные штаны и сланцы и в одно мгновение уносится вниз. долгополов следует его примеру и спешит за ним. аранова переглядывается с полусонным львом и встревоженным даней. ничего спросонья не понятно, но они тоже начинают наспех одеваться и убегают на первый этаж, ко взмыленным сашам. — кирилл пропал! — малой с глазами по пять копеек распахивает дверь кухни, за его плечом показывается голова другого саши и бодяна. у ксюши из рук выпадает вилка.***
вова наворачивает, кажется, тысячный круг по общей комнате. было непривычно тихо — музыка раздражала, разговаривать было некстати. младших любезно усадили за стол, старшие же довольствовались ковром; слышен только редкий стук вилок о тарелки, тиканье часов и сёрбанье горячего чая. эл, сидящий в кресле и держащий в руках свою еду, обводит тяжёлым взглядом комнату, чувствует напряжение и тревогу в воздухе. мимо опять проносится вова, заламывающий руки, и его терпение заканчивается: — да ты сядешь уже или нет? башка трещит, ещё ты мельтешишь. — я не могу! мне кусок в горло не лезет, — бухаров возвращается к гусейнову сзади и кладёт ладони на его плечи, массируя, чтобы чем-то себя занять. — я не виноват, что ты вчера нахуярился. — от твоей паники никакого толку, — раздражённо бросает эл, вова возмущённо убирает руки. — от твоего безделья тоже, — парирует бухаров, и все в комнате опускают головы или отводят глаза, потому что знают, что сейчас начнётся. севастьянова спешно начинает собирать тарелки и отправляет мелких к себе в комнату, вручив по сухарю и сказав, что кружки с чаем они могут вернуть потом. — а что ты предлагаешь? вдвоём носиться тут? или всем вместе? — гусейнов загорается в одно мгновение, как газ в плите от малейшей искры. — нужно же что-то сделать! его нет с вечера, а ты предлагаешь сидеть на жопе ровно? ты с ума сошёл? — вова разгорается так же легко, как эл, а вдвоём они составляли целый пожар. — а что ты предлагаешь? — эл повышает голос, активно жестикулируя. — пойти в газеты и написать заметку "пропал мальчик"? или в ментуру сразу, писать заяву? чтоб нас всех тут сразу да под белы рученьки? — я не виноват, что ты никаких эмоций к нему не чувствуешь! я привязан ко всем, я не могу как ты с этим так просто смириться! — бухаров всматривается в глаза напротив, копируя его взмахи руками. — хочешь сказать, что я бесчувственный? — гусейнов откровенно его провоцирует, но злится по-настоящему, скрипя зубами и задыхаясь от гнева. — ты сам это сказал, — вова произносит эту фразу неожиданно спокойно и выжидающе смотрит на эла. гусейнов пару мгновений ответно рассматривает его, не находя слов, которые в мере бы описали его чувства на данный момент, и сжимает губы в тонкую полоску. от агрессии, хлещущей через край, одним движением сметает тарелку в стену, встаёт с кресла и быстрым шагом уходит в сторону гаража. — эл! — зовёт его бухаров, растерянно смотря на разбитую тарелку. он в пару шагов нагоняет эла и кладёт руку на его предплечье. — отъебись, — холодно кидает гусейнов и скидывает его руку с себя. вова остаётся посреди комнаты в ступоре, пока не слышит звук хлопнувшей входной двери и заводящегося мотора машины. бухаров оборачивается и садится возле стены у осколков тарелки, собирая особо крупные в ладонь и чувствуя, как вместе с этим к горлу подкатывает неприятный комок. сзади осторожно подходит севастьянова: — вов, давай я..? — не надо, ксюш, я уберу. извини за это, — торопливо отказывается вова, унося керамику в мусорное ведро и возвращаясь с совком и веником. он не уверен, но ему кажется, будто в комнате стало тихо так, как тут не бывает даже в самые спокойные ночи. бухаров подметает всё и убирает оставшуюся на полу еду, вытаскивает из кошелька деньги на покупку новой посуды, наспех всучивает ксюше и поднимается на второй этаж. вова и не припомнит, когда ему последний раз было так тошно и тоскливо. ему бы сейчас уткнуться в грудь эла и реветь, да он уехал. ему бы кирилла вообще искать, а не страдать, как актёру погорелого театра. по дороге в их общую с гусейновым крошечную комнату возникает саша малой. он выглядит виновато и смотрит своими большими глазами исподлобья, будто извиняясь. вова вздыхает, сдерживает и так рвущиеся наружу эмоции, но саша спрашивает с искренним беспокойством: — вы поссорились? — и бухаров больше не имеет сил держать себя в узде. вова плачется саше на подоконнике в коридоре, риторически спрашивая о том, почему это всё должно достаться именно им, почему эл так себя ведёт, почему он, вова бухаров, не может никогда собраться, и ещё десяток вопросов задаёт в воздух, умываясь слезами. саша сам тоже чувствует вину в случившемся. проследи он за кириллом вчера, а не понадеявшись на его самостоятельность, может ничего и не случилось бы. на нём будто висел долг хотя бы минимально поддержать бухарова сейчас. эл едет и поначалу думает только о том, что вова ничего не понимает, зря его винит в чём-то и слишком много на себя берёт. в самом деле, ну что им, из-за пропавшего кирилла на уши город поднимать? их либо скрутят, либо они все бабки на взятки потратят, вот и всё. больно чувствительный он, вова-то, нужно поумерить пыл свой. эл же вообще ради него всем этим занимается, ради него, пусть и по-чёрному, но зарабатывает деньги, ради него всё-всё-всё, а он ему — бесчувственный! ну и пожалуйста. пусть сам тогда своего кирюшу и ищет. гусейнов себе в этом не признаётся, но где-то далеко-далеко внутри у него теплилась надежда на то, что селегей и не найдётся. он ему с самой первой личной встречи не понравился, а первое впечатление самое сильное и дважды не повторится, и вовина эта сердобольность им на руку не играет. времена такие, что каждый сам за себя и выживает только сильнейший. потерялся? ну и неча было ночью гулять, сам виноват. эл едет, думает, закуривает и понимает, что точного маршрута, куда ему нужно приехать, у него нет. просто машина как-то сама приводит его в свой двор и подвозит к подъезду со своей квартирой. он думает, что терять ему нечего, поэтому поднимается и обнаруживает у порога записку:"кирилл у меня. у вас есть трое суток на его вызволение, если он так вам нужен — в шесть вечера любого из трёх дней вас ждут в поле между перелесками со стороны улицы жуковского. денег не нужно, единственное условие: чтоб были только эльдар и владимир. попробуете схитрить, будет только хуже. ваш хороший знакомый."