Со страстью моей в мире ничья страсть не сравнится,
но согласья не жду на счастье с нею от альвов и асов.
Поездка Скирнира
«Смерть в дом привел, безумец». Так начали говорить об Ансгаре Непобедимом. Поглядывали искоса, как на полоумного, шептались за спиной. Вёльсунг большого внимания не обращал, но и валькирию лишний раз оклеветать не позволял. Регинлейв мрачным духом поселилась под боком своего воина. Поначалу сопротивлялась, Ансгар пытался убедить ее, говоря, что так она будет заранее знать о всех его планах, о набегах, что она может советовать ему в военном деле, что им бы следовало вместе практиковаться в боях. Валькирия знала — его слова для прикрытия. Пыльный налет на лезвии меча. Однако согласилась, поддавшись сказочке, упрямилась она по большей части из привычки. Он выделил ей хижину и рабыню, но и первое, и второе часто оставалось в ненадобности. Днем Регинлейв если не тренировалась вместе с Ансгаром, то пропадала в лесу на охоте, или где-то у моря, или вскакивала на вороного Лунга и исчезала в неизвестном направлении. На заходе солнца испарялась высоко в облаках, улетала в Асгард исполнять свои обязанности и не показывалась в мире смертных вплоть до глубокой ночи. Во тьме прокрадывалась тихо в поселение и устраивалась у себя незаметно, только двери чуть скрипели, а с выходом Скинфакси в небеса и первыми лучами Светила вновь покидала деревню. Ансгар научился находить валькирию в глубине чащи по едва заметным следам, он всегда мог легко разыскать ее, словно внутреннее чутье вело его, сами норны, связавшие их, подсказывали. Он научился слышать ее шаги, видеть малейшие перемены в настроении, чувствовать не только присутствие, но и каждый жест. Когда они сражались друг против друга, воины отрывались от своих забот и наблюдали завороженно, как за стихийным танцем. Шаг в шаг, движения будто отраженные в водной глади. Воин и валькирия танцевали подолгу, но побеждала неизменно она. Изгибала одну бровь, приподнимала уголки губ в победоносной усмешке — и не более. Другого в присутствии чужих она себе не позволяла. Когда же они сражались вместе против одного врага, то становились неудержимым, смертоносным штормом, сметающим все на своем пути. Викинг, валькирия и смерть мрачной тенью по пятам. Союз, который ввергал в ужас и заставлял молить о пощаде. Регинлейв осознала, что в сражениях начала ощущать себя как никогда нужной, незаменимой, на своем — назначенном самой судьбой — месте. Позади высокой стати Ансгара, прикрывая его широкую спину, покрытую жесткой шкурой медведя. Не соврали дочери Эгира — как за скалой. Однако, кроме боя, Регинлейв видела теперь, что происходит до и после. Наблюдала, как Ансгар готовится к сражению, слушала речи, которые могли сдвинуть горы с места, замечала, как после битвы ярл помогал раненым воинам. Он умел воодушевлять, вдохновлять так, что пойдешь в самое пекло, прямиком в Муспельхейм. Ансгар дарил викингам цель такую, ради которой сражались, умирали, радовались и горевали, падали и вновь восставали. Он плавал в новые моря, захватывал новые земли, объединял и обогащал людей. Красивые и громкие слова звучали из его уст ценнее чего-либо, и все же… — И все же я не верю, — обмолвилась как-то Регинлейв наедине с ним в лесу. — Не веришь чему? — В твое благородство. Скажи мне, Непобедимый, что тебя по-настоящему толкает на походы и набеги? Что тобою движет, заставляя вести народ на смерть и развязывать войны? — она внимательно взглянула в глаза, чуть наклонила голову с любопытством. — В тебе борются милосердие и непреклонность. Тебя зовет война, как и меня. Ты не можешь жить без крови, сражений и побед, как и я. И все же твоя душа не выбрала сторону. Мне интересно, что победит в конце. Он ответил не сразу, молчал в раздумьях долго, и Регинлейв уж было решила, что ответа не дождется. — Хочешь знать правду, валькирия? Я отвечу, но взамен тоже спрошу кое-что, и ты ответишь правдой на правду. — Ты очень смел, воин, — условия ставишь посланнице Одина. — Всеотец избрал меня, — ответил без тени сомнения, с ноткой гордыни. — Как и тебя, ведь мы уже начали говорить о сходствах. Выходит, мы на равных, разве что мне закрыт доступ в Вальхаллу и не дали божественного коня, но это дело времени. Поразительно уверен в себе, — едва не фыркнула валькирия, но все же дернувшиеся уголки губ удержать не смогла. Лишь сейчас заметила, что викинг оказался ближе, вынудив коснуться спиной сосны, и вглядывается в ее лицо. — Говори. — Я хочу, чтобы меня помнили поколениями. Чтобы слагали легенды и передавали из уст в уста. Я не желаю, чтобы имя мое вставало в один ряд с Сигурдом, убийцей дракона, или Хельги, убийцей Хундинга, а желаю, чтобы я был выше них, славнее их. — Ты хочешь доказать своему отцу, что он был не прав, изгнав тебя, ведь так? — Регинлейв всегда видела саму суть его. — Что ты достоин. — Мой отец — глупец. Его поступок вынудил меня, верно, — Ансгар запнулся. — Но я уже давно не оглядываюсь назад. Я шагаю вперед. Он придвинулся еще ближе, и Регинлейв засмотрелась на ясные, сверкающие голубым огнем глаза, спадающие на широкий лоб светлые пряди. Если она — морская буря, то он — горные вершины, тянущиеся в туманную высь; плотный ледяной покров в лесных озерах; обрывистый фьорд, бросающий тень на долины. — И ты шагаешь вместе со мной, — тихо, у самого ее лица. — Нет, скорее летаешь. Паришь надо мной, указывая путь. — Указывать — удел правителей и богов, Непобедимый. Я лишь выполняю волю Одина. — Ошибаешься, валькирия. Ты учишь меня. Каждый день, смотря на тебя, я учусь. Учусь холодному разуму, выдержке, нерушимости. Учусь не оглядываться на жертвы и принимать судьбу в объятия. Принимать судьбу? Ты думаешь, я стойко следую уделу и смирилась, Ансгар? Но вслух лишь выдохом: — Задай вопрос, и я отвечу правду. Один желал от нее послушания и наставления, а от Ансгара — принятия судьбы и славы. Что ж, Отец, ты своего добился. Ансгар на верном пути, ведь так? — Почему ты согласилась остаться? Ведь я вижу, что жизнь в поселении, среди людей тебе не в радость. Ты сторонишься их, ты здесь едва ли бываешь. И все же… Всадница Бури каждый раз возвращается. — Ведь ты просил меня. — Правду, Регинлейв. Лед на фьорде в глазах сверкнул от решимости. В лучах Светила блестит так же ярко — она успела заметить за эти три луны, проведенные в тени Непобедимого. — Я чувствую, что здесь мое предназначение. — Здесь? Не вынуждай меня, воин. У Всеотца глаза и уши повсюду. — Среди смертных? Среди людей, которые бросают на тебя косые взгляды? Упрям, как и она сама. Вытягивает правду, нависая сверху неотступной громадой. — Рядом с воином, которого ждут великие дела. С правителем, о котором будут слагать легенды. В сражениях, где смерть шагает вслед. Таков долг валькирии, ведь так? Врала ли? Нет. Все это правда. Однако… — Недоговариваешь. Ансгар покачал головой, прищурив глаза. Он хорошо учился, даже слишком, и все полутона валькирии разбирал до мельчайших оттенков. Регинлейв морским ветром извернулась и обогнула фигуру викинга, однако тот ухватил за локоть. Ошибка. Она не терпит излишних касаний, она не разрешает хватать за руки, она не позволит такого обращения. Разворот. Взмах руки, рассекающий воздух. Лезвие кинжала у горла Непобедимого. Глаза-омуты метают грозовые молнии и пригвождают воина к дереву. И уже валькирия шепчет у его губ, но с угрозой, сквозящей предвестницей бури. — Куда делись твои крики о проклятье и моей чудовищности, Ансгар? Позабыл, что следует за мной? Я перережу тебе глотку и глазом не моргнув. — Ты не ослушаешься Всеотца. Регинлейв искривила губы. Не ослушается. Но не потому что верна. Ты, Ансгар, сын Гуннара, совсем не видишь черты. — Хочешь знать, валькирия, почему я в тот день предложил тебе остаться? — Нет. Она отдернула кинжал, отстранилась от воина, как убегает обратно в море волна, лизнув берег. К морю, ей нужно к морю, к глубинам. Подальше от ледяных фьордов. — Потому что нас связала судьба, — крикнул ярл удаляющейся валькирии. — Ты — моя, а я — твой. Норны сказали свое слово. И я везде тебя найду, Всадница Бури, куда бы ты ни пошла.***
Не нужно. Она везде следовала за ним, куда бы он ни пошел. Регинлейв тянуло за ним невидимыми нитями. Судьба? Она не знала. Знала лишь, что по-настоящему верила и кидалась в самое пекло за могучим воином. Шла добровольно, без лишних сомнений. Впитывала в себя кровь, боль и сизый дым погребальных костров вместе с ним. Поровну. Сколько лун минуло с тех пор, как она начала шагать за ним повсюду? Кажется, уж вторая зима наступала. Ансгар возмужал еще больше. Стал мудрее, спокойнее. Лед уплотнился. Все меньше он оборачивался в сторону погибших, все увереннее и непреклоннее звучали его слова. Они плавали в новые земли за золотом, дорогими тканями и каменьями. Регинлейв устраивалась на носу драккара, держась за голову дракона, и глядела вдаль, за горизонт, ловила очертания неизведанных земель. Нечасто ей приходилось в своей жизни плавать на драккарах, все больше по небу летать, следовать движениям ветра, а хотелось быть ближе к морю, слышать веселые смешки подруг-волн. Кроме битв и пьяных эйнхериев по ночам в жизни появились плавания в новые миры. Вкус бытия еще никогда не был так сладок. Непобедимый одаривал валькирию подарками: заморские яства, шелковые ткани с вышивками, одежды, достойные самой жены конунга. Она качала головой с легкой улыбкой на губах и продолжала бегать босиком по лесному мху, постукивать ракушками и кутаться в меха. И все же что-то глубоко внутри вздрагивало, сжималось. Валькирия усердно сопротивлялась — доказывала и себе, и воину. Однажды, возвращаясь из Асгарда глубокой ночью, отпустила Лунга пастись и намеренно пришла в зал, где до сих пор цвело празднество по случаю последней победы. Она заявлялась на подобные застолья крайне редко, и Ансгар не преминул проследовать к ней, на скамью в самом углу. Собравшиеся воины и воительницы уж были пьяны, никто и не обратил внимания на ярла, устроившегося рядом со своей тенью-валькирией. От обоих веяло вином; и море, и ледяная корка в глазах подернуты туманной пеленой. Ансгар был уж слишком близко, пропитывал Регинлейв сладким запахом, блестел перед глазами своими драгоценными украшениями и одеяниями — вождь на празднике должен выглядеть достойно. Промелькнула мысль, что никого достойнее валькирия в жизни не видела. Она тут же отмела шелуху из разума. Перебросила волосы как бы ненароком, продолжая улыбаться, слушая очередную байку. Вёльсунг обратил внимание, как ожидалось. Уцепился взглядом за открытую шею с наслаждением, а после — умолк, позабыв, о чем молвил. Снежные вершины едва ли не пробили в ее коже дыру, там, где красовались потемневшие пятна после ночи в Вальхалле с кем-то из избранных героев. Поднял глаза вновь на Регинлейв, будто вопрошая. Она же смотрела с неприкрытым вызовом, с некой болезненной гордостью. Что так смотришь, Непобедимый? Чему удивляешься? Неужто думал, что все это время я живу в твоей тени, молча наблюдаю и горюю? Я могу выбрать любого великого воина, ярл. Любого! И твоих родичей-Вёльсунгов там, наверху, тоже хватает. Живи своей жизнью, Ансгар, а я буду жить своей. Прочел ли он хоть что-то в ее глазах, Регинлейв не знала. Однако уголки губ Ансгара лишь дрогнули горечью в усмешке, рука приподняла рог, качнув алую жидкость. — Скьоль, Всадница Бури!***
С трона Хлидскьяльв Ратей Отец видит все миры, это всем известно. Всеотец не любит, когда его подопечные своевольствовать начинают. Это также всем известно. Коль Один спустился в Мидгард в виде старика — испытаний жди. Это истина. Слава Ансгара опережала его, облетала граничащие земли, простиралась далеко за горы. Съезжались ярлы с окрестных владений, посылали своих гонцов и предлагали дочерей взять в жены — кто б не желал заиметь в родственниках такого могущественного вождя? Ансгар, как милосердный правитель, приглашал их к себе, устраивал пиры, глядел на юных дев, знакомился, беседовал — и совершенно всем отказывал. Покидали его дом ярлы в расстройстве и негодовании, пускали злобные шепотки по ветру. Околдовала его валькирия, иначе и быть не могло. Помешался на воинственной, дальше носа своего не видит. Всем ведь известно: валькирии любовников смело заводили в Мидгарде. Держит его при себе какими-то чарами. Чар никаких тут нет. Старик, ковылявший по тракту с сосновой палкой, знал это наверняка. Дело было в другом, в глубинном, в разрастающемся ядовитыми корнями. Корни нужно выкорчевывать, пока не поздно стало, ведь иначе, раз — и зараза расползлась по всему живому, заполонила собой, все иное затмила. Нет, так дело не пойдет. Мудрый если не избавится от заразы, то пресечет на полпути, чтобы больше не повадно было. Старика в шерстяной истертой мантии на пиру по случаю очередных смотрин не признали, даже не обратили внимания, пока тот не вышел из-за стола, не встал посреди зала и не воткнул меч с вырезанными рунами прямо в плотный дубовый пол. Веселые разговоры прервались, Ансгар с интересом и предвкушением всмотрелся в лицо старика. Жизнь подбрасывала ему испытания постоянно, и научился сын Гуннара встречать их с ухмылкой на губах. — Слушайте, воины, — молвил старец. — Тот, кто сумеет вытащить меч из дуба, тот станет его владельцем. Лучшего меча не держала еще ни одна человеческая рука. Лишь один викинг сможет взять его, приручить смертоносную сталь. Избранный воин, лучший из лучших. И встали в очередь смелые мужи, наполнилась возгласами зала. Таких развлечений во время смотрин им еще не подкидывали. Стоит ли говорить, что каждый воин считал себя избранным и сильнейшим? Однако никто не сумел справиться с непокорным оружием, пока не дошла очередь до Ансгара, сына Гуннара, Непобедимого, Величайшего Завоевателя. С ленивой усмешкой наблюдал он за происходящим, подперев подбородок рукой. Затем поднялся медленно, волоча расшитые ткани по ступеням, спустился с помоста, покрутил косичку в бороде. Ухватился за рукоять меча пальцами — драгоценные перстни отбросили блики от свечей — и одним движением вытянул меч. Осмотрел: прекрасный меч, мощный, с гравировкой, будто работа самих альвов. — Избранный, меч принадлежит тебе, — сказал старик, указывая сморщенным пальцем. — Так же, как и прекрасная Сольвейг. Ведь сами норны дали знак ей, что выйдет она замуж за сильнейшего, храбрейшего и славнейшего из воинов. Ансгар, нахмурившись, глянул на высокую девицу с длинными золотистыми косами, стоявшую рядом с отцом-ярлом. Дева — с премилой улыбкой и дрогнувшими ресницами, ярл — с важным видом и выпяченным толстым подбородком. — Сама судьба наказала, — продолжал старец с палкой. — Не будет же избранник богов противиться? Ансгар задумался, оглянулся, будто в поисках кого-то. Вдохнул воздух, пытаясь уловить нотки соленого ветра, морской дали, насыщенной свободы. Ничего. Ее здесь не было. — Не буду противиться, — сказал Ансгар. — Прекрасная Сольвейг станет моею женой. Любому великому вождю и воину нужна верная жена, ведь так? Зал разразился громогласными криками «Скьоль!», застучали рога по столам, заиграла музыка, все принялись поздравлять своего правителя и новый союз. Продлили пир еще на три дня.***
Регинлейв почуяла что-то. Неладное — трепетало сердце. Нет, разумное — твердили мысли. Не выдержала, решила наведаться в пиршественный зал и… заметила уходящего из поселения старца. Дом ярла впереди грохотал весельем и криками. Она слышала поздравления и музыку, которые перекрывали бьющееся внутри морской чайкой сердце. Валькирия глубоко вздохнула, тронула ракушки на шее. Все правильно. Таков их долг.