Все вы клятвы дадите крепкие,
только из них немногие сдержите.
Пророчество Грипира
Во дворце Фолькванг, обители Фрейи, резные колонны увиты розами, на столах стелются белоснежные льняные скатерти с вышитыми золотом цветами, а сквозь высокие проемы в каменных стенах гуляет теплый ветер, подхватывая занавеси между залами. Чертоги богини плодородия и любви будто вырезаны из другого мира — слишком светлые, слишком солнечные, слишком сладостно внутри. Так думал каждый раз Всеотец, являясь к той, с кем делил погибших героев. Он с нарочито медлительной важностью стучал копьем Гунгнира, выхаживая по чертогам, и эхо разносилось от его шагов по простору, отскакивая от высоких сводов крыши. На скамьях, свернувшись на пушистых мехах, дремали два огромных лесных кота, которых Фрейя запрягала в свою лучистую колесницу. Они лениво подергивали усами и чуть приоткрывали глаза, когда Один проходил мимо них, а затем недовольно взмахивали хвостами, потревоженные коротким, но слишком звонким карканьем воронов Всеотца, примостившихся у того на плечах. Заносчивое было воронье. — Когда Хресвельг нашептал мне, что сам Один вздумал навестить мою скромную обитель, я уж было не поверила. Медовый голос донесся из-за угла, обласкал слух и звучно отдался высоко под балками. Прекрасная Фрейя сияла светом и золотом, огненные локоны струились волнами по плечам, на тонких руках звенело множество драгоценных браслетов. Плавно, слово блики Светила на воде, она передвигалась меж колонн, касаясь своих нежных цветов. Одно легкое прикосновение со щепоткой божественной силы — и увядшая роза уж заново цветет пышным бутоном. — Чем я могу услужить тебе, о Великий? — Фрейя чуть склоняет голову в уважении, поворачиваясь к Одину. На губах — услужливая улыбка, в глазах — озорные искорки. Облик сестры Фрейра обманчив, завлекает своей легкостью и беззаботностью, под стать ее дворцу. Однако же у богини плодородия есть обратные стороны — та, которая принимает погибших воинов наравне с Одином, зовется «владычицей павших»; та, которая потеряла мужа и стала вдовой, именуется «плачущей золотыми слезами»; та, кто в силах нести победу на поле битвы и дает советы юным ночным всадницам, гордо носит имя «повелительницы валькирий». — Случилась досадная неприятность, дочь Ньёрда. Одна из твоих подопечных ослушалась и подарила победу тому, кто должен был потерпеть поражение. Всеотец пытливо разглядывает своим глазом Фрейю, которая продолжает увлеченно суетиться над цветами. — Они такие же мои подопечные, как и твои, — с улыбкой подмечает она. — И ослушалась она твоего приказа. В чем же здесь моя забота? — Не юли предо мной, Прекрасная. Человеческие слабости — это по твоей доле. — О, так дело в любви! Однако если так подумать… Когда же у этих историй была иная причина? Всеотец тяжело вздыхает, садится на одну из скамей, сложив копье на коленях. — Ты права. Причина всегда одна. Горе мне на голову с этими валькириями. Сколько бы крови ни пролили, сколько смертей ни повидали, сердце их всегда остается мягким и податливым. — Ты забываешь, Великий, — молвит снисходительно Фрейя. — Валькирии — твои орудия в достижении высшей цели. Мы воспитываем их с юности, готовим к тому, чтобы и они следовали нашей цели. Мы учим их, как жить в Асгарде, где существуют лишь долг и утешительные наслаждения. Но здесь нет места чувствам, не таким, какие испытывают смертные, — Фрейя усаживается бок о бок с Одином, доверительно кладет изящную ручку на морщинистую ладонь, словно дочь, успокаивающая отца. — В них же эти чувства кипят. Они могут не показывать этого, но наши валькирии — всего лишь юные девы. Им хочется любить и быть любимыми. — Это делает их слабыми, — Один высвобождает руку и поднимается с места. — Регинлейв была одной из лучших. Сильная, упорная, равнодушная, исполнительная… — Ах, Всадница Бури! — богиня мечтательно улыбается. — Всегда мне нравилась. Она в силах разжечь настоящий пожар. — Ей никогда не было дела до великой любви, которую все поминают, до воинов и до брака. Она несла свой долг стойко, без лишних колебаний. — Разве, Великий? — склоняет голову Фрейя. — Быть может, ты просто не видел ее истинной сути? Она исполнительна, да, и упорна, и сильна. Но она никогда не была равнодушна. В ней горят чувства, как и во всех смертных, но она лишь старательно их скрывает. Иногда я вижу в ней частицу себя. Вижу, как в ней борются две сути. Один замолчал надолго. Раздумывал, поглаживая длинную бороду. — Никогда не понять мне человеческих чувств, — и вновь умолк на миг. — И ведь всегда Вёльсунги, Сурт их побери! Такие истории по насмешке судьбы всегда приключаются с этим проклятым родом! Неужто нет больше в Мидгарде достойных мужей? — Из Вёльсунгов выходят величайшие герои и конунги. Сигмунд, Сигурд… И валькирии — не просто девы. Это лучшие воительницы. Сильнейшие притягивают сильнейших. — Притягивают, а после разрушают. Такие браки сеют смятение и разруху. Мне не нужна еще одна Брюнхильд. Будто некое проклятие норны наслали на этих Вёльсунгов. — Нет никакого проклятья, Один. Валькирия несет войну, сражения и победы. Она может быть женой, и матерью, и сестрой, и дочерью, и любовницей. Однако ее истинная судьба — быть верной соратницей в бою. Острым мечом, который лишь нужно направить. Стрелой, которую только спусти. Смертью — лишь укажи жертву. Это удел всех великих конунгов и ярлов, воинов и вседержителей. Раз испив из этого ядовитого источника, они не могут остановиться. Он опьяняет лучше всякого вина.***
Объявиться в Асгарде незамеченной невозможно. Особенно, если необходимо пробраться к палатам Всеотца. Особенно, если не поднималась в небесные чертоги на протяжении нескольких ночей и все успели заметить отсутствие недостающей валькирии. У ворот неизменно встречает Сюн-богиня, доля которой стеречь ворота в Вальхаллу и закрывать их перед нежеланными. Впустила, однако взгляд бросила искоса странный — весть быстро разлетится. У пиршественных залов на скамье, на ступенях вальяжно сидят валькирии, наблюдают за борющимися между собой эйнхериями да попивают мед из гравированных кубков. Проскочить мимо них — все равно что надеяться, будто всевидящее око Одина не заметит твой грех. — Несущая Бури! — протягивает Труд, лениво усмехаясь. — Куда тебя ветром занесло? Твоего общества нам весьма не хватало. Поговаривают, будто ты нарушила клятву и прогневала Отца. — Прекрати зубоскалить, Труд, — прерывает ее Скёгуль. — А я слыхала, что наша Регинлейв не устояла перед благородством и величием одного небезызвестного конунга, — добавила тихонько Христ, лукаво сверкая глазками. — Я с самого начала знала. — О, вот оно что! — продолжает весело Труд. — Видала я этого конунга. С таким бы любая была не прочь быть рядом. Слава его опережает. Да ведь он женат. Регинлейв, терпеливо выслушав все прикрытые насмешки, изогнула бровь. — Не завидуй, сестра. В небесных чертогах, — она обвела рукой залы, — великих воинов хватит всем. Ты ведь гораздо прекраснее меня, и добрее, и щедрее. Можешь выбрать себе совершенно любого — никто не откажет великолепной дочери Тора, ведь так? За меня не беспокойся, счастливого брака никогда я не искала. И, развернувшись, она прошла мимо валькирий в сторону палат Одина, оставляя названных сестер и дальше задаваться вопросами. На полпути, в толпе погибших воинов ее нагнала Скёгуль. — Ворох ядовитых гадюк, — ворчит недовольно, проталкиваясь меж спин воинов и держа в руке свой мед. — Не обращай внимания, Регинлейв. Ты скажи лучше, что делать будешь? Как выпутываться от козней Всеотца? — Никак, — совершенно спокойно отвечает Всадница Бури. — Я могла бы не возвращаться в Асгард, укрыться за спиной Ансгара и молить богинь вместе с ним о прощении и легкой судьбе. Но, знаешь, Свирепствующая, побег — это не для меня. Я верно несла свой долг с двенадцатой своей зимы, верно служила богам, позабыв о жизни земной. Отклонилась от пути лишь однажды. Остановившись, она умолкла на мгновенье, повернулась лицом к валькирии. — Я хочу избрать свой путь, Скёгуль. Нити норн гибки, они вьются, уплотняются, истончаются, двоятся, ложатся в разных направлениях. Быть может, мое предназначение не только разить и нести смерть. Может, я могу быть не одинока и есть кто-то, кто в силах нести мою ношу вместе со мной, — взгляд-море блеснул, загорелся. — Мне показалось, будто я способна не только на жестокость и ярость. Будто я могу быть для кого-то… Она прервала себя, нахмурилась, сжала губы. Слишком сложно для того, чтобы облечь беспорядочные мысли в слова. — О-о-о, — вытягивает лицо Скёгуль. — Надо же, сестрица. Потеряна валькирия. Выпей. И протягивает свой кубок. Регинлейв отпила, благодарно кивнув. Скёгуль, подумав, продолжила: — Надеюсь, он по-настоящему достоин. Все лучше, чем из ночи в ночь менять покои и ложе. Пусть Всеотец будет милостив к тебе. Если он тебя изгонит, кто же будет вместе со мной насмехаться над Труд и ее свитой? — Благодарю, Скёгуль.***
Всеотец встретил скупо и холодно. Не как Отец, но как Великий Господин Асгарда, Повелитель погибших, Первый среди асов. Он гордо восседал на троне, зажав в кулаке копье. На плечах — вороны Хугин и Мунин, в ногах — два волка, внимательно разглядывающие вошедшую. Сбоку от трона Фригг в богатом облачении, сложив руки перед собой, чуть улыбается безмятежно, словно успокаивая. Войдя, Регинлейв низко поклонилась. — Ты ослушалась моего приказа, дочь Кьярваля, — громогласно начал Один. — Нарушила священную клятву валькирий. — Да, Всеотец, — ровно ответила Регинлейв, не поднимая головы. — Как ты объяснишь свое неповиновение? — Я посчитала, что жизнь Ансгара, сына Гуннара, гораздо более ценна, чем жизнь Тормода, сына Снора. — Посчитала? — громко переспросил Один, и эхо отскочило от доспехов и оружия, заполонивших чертоги. — Не твоя это забота, валькирия. Считать обязан я. Регинлейв с вызовом взглянула на Ратей Отца, буря замерцала в ее темных глазах. — Я ни о чем не жалею, Отец. Я понесу любое наказание с достоинством. Я утоплюсь в море или брошусь в пропасть, если прикажешь. Я знаю, что такое долг и верность. Ни разу я не заставляла тебя усомниться в этом, Великий. До недавнего времени. Но я ни о чем не жалею, знай это. Я выбрала судьбу. И так же приму кару за свой выбор. Пропитанное мыслями и решимостью молчание повисло в палатах надолго. Вороны с любопытством вертели головами, глядя на валькирию. Лицо Фригг не выражало совершенно ничего. Всеведущая богиня всегда молчит о своих знаниях. — Кару… — подал голос Один. — В прошлый раз, когда меня таким же образом ослушалась сестра твоя Брюнхильд, я запретил возвращаться ей в Вальхаллу, отобрал силу решать исход битв и усыпил вечным сном, пока не найдется тот, кто разбудит ее. Я наказал ей выйти замуж и забыть о жизни воительницы. Однако для тебя, Всадница Бури, то не станет наказанием. Жизнь в Асгарде тебе не по нраву. Изгнав тебя, я только лишусь хорошей валькирии и позволю довольствоваться бытием в Мидгарде вместе с этим конунгом. Он пренебрежительно скривился. Затем вновь заговорил, поразмыслив: — Велика твоя удача, Регинлейв, что сама Фрейя тебе благоволит и что ты имеешь большую ценность как валькирия. Распахнув глаза шире, Регинлейв внимательно воззрилась на Одина. Фрейя благоволит? Это значит… — Я не лишу тебя твоих сил и не закрою для тебя врата Вальхаллы. Ты будешь продолжать подчиняться мне, исполнять свои обязанности валькирии и служить эйнхериям. Однако оставить тебя безнаказанной я тоже не могу, — выразительно взглянув на Регинлейв, он провозгласил: — Я лишаю Ансгара своего благословения. Отныне он будет сражаться без любой божественной помощи, один на один со своей судьбой. Пусть не ждет удачи. От него отвернутся его люди, его собратья будут готовы воткнуть ему нож в спину, его величие потерпит крах. Пусть заново учится выживать. Только пусть помнит, что теперь врагов у него больше. Поднявшись с трона, Один выпрямился и добавил: — Что же касается тебя, валькирия… Никогда не быть тебе матерью его детей. Все, что сможет привнести ваш союз — это войны и смерти. А теперь лети, Всадница Бури, к своему печальному конунгу, пока Лагарвик не захлебнулся в крови. С этими словами он двинулся к выходу из чертогов в сад. Регинлейв встретилась взглядом с Фригг. Та всмотрелась внимательно. Это достойная жертва, Госпожа. Я принесу ее охотно. И все же — я выиграла это сражение. Говорила же, сдаваться не привыкла. Жертва — мой извечный спутник. Супруга Всеотца лишь дернула уголками губ в подобии улыбки.***
Любого великого вседержителя рано или поздно пытаются свергнуть. Иногда это может быть тот, кто всю жизнь был рядом. Иногда это может быть твой верный народ, который души на чаял в тебе поначалу. Иногда это могут быть оба. Ансгар отправился на охоту вместе с Ингваром и еще несколькими воинами с первыми лучами Светила. Они ушли глубоко в лес. Хвоя шуршала под башмаками, чуть слышно было натягивание тетивы, когда они находили оленя. Поэтому было совсем не удивительно, что Ансгар, будучи сосредоточенным на охоте, не услышал, как кто-то за его спиной потянулся за кинжалом, как поднялась знакомая могучая рука. Непобедимый услыхал лишь свист стрелы и удар падающего тела о землю. Обернулся. На земле — захлебывающийся, судорожно вдыхающий воздух Ингвар. Из горла торчит стрела, на сжимающейся от боли ладони лежит кинжал. Осознание пришло мгновенно. Гнев, ненависть и разочарование затопили конунга, погрузили на самое дно отчаяния. Вдалеке, меж высоких деревьев он заметил свою валькирию, сжимающую лук. Окинув взглядом других воинов, Ансгар прочел все по их лицам. Страх, удивление, злость. А после бывшие сторонники бросились на Вёльсунга с мечами. Однако что может кучка смертных воинов против неудержимого шторма? Против кровавой бури. Против воина, валькирии и идущей по следу смерти. — Она… погубит… — слабо прохрипел Ингвар свои последние слова. Но Ансгар не слушал. Он окидывал взором мертвые тела воинов, которые были одними из ближайших его собратьев. Тела, окровавленными перьями окружившие его и Регинлейв. Он глядел на них и понимал, что не прольет скупой слезы, не склонится над ними в последний раз, не скажет доброго слова. Лишь некий отголосок боли сжимал сердце в груди, когда взгляд цеплялся за Ингвара. Верного воина, который много зим тому назад покинул поселение отца вместе с Ансгаром. Который верил в него, как никто другой, верил в его славу и шел за ним в самое пекло. — Он думал, что ты потерял ориентир, — глухо молвила валькирия. — Что ты похоронил глубоко внутри себя заботу о народе, что ты забылся в своей славе и бездумных сражениях. Он просил тебя остерегаться меня. — Он был прав лишь отчасти, — отрезал Ансгар. — Я вправду потерял ориентир, но после нашел заново, когда ты вернулась. Его подарила мне ты. Они этого попросту не понимают. — Твоим людям не понравилось то, что ты отослал Сольвейг и сына. Они сомневаются в тебе и твоих решениях, а между тем ее отец собирает войска и заключает союзы, чтобы воспользоваться твоей слабостью. Теперь же убиты твои верные воины. Грядет буря, Ансгар. Конунг задумался, упершись ногой в корень дерева, торчавший из-под земли изломанной корягой. Перебрал в руках нить ракушек, которую носил с собой даже после того, как валькирия вернулась. — Соберу тех, кто все еще верен мне. Подготовлю корабли. Уплывем искать новые земли. Стану сэконунгом, с которым будет страшно столкнуться в море. Ты ведь всегда любила море. Будем плавать к неизведанным берегам, на новые земли. — Тебе нужно больше верных людей. — Я никому не могу доверять. — Можешь, — валькирия решительно сверкнула глазами. — Поплывем в мои родные земли, во владения моего отца. Скажешь, что желаешь жениться на мне. Он выделит войско. Они будут верны и тебе, и мне. Ансгар лукаво ухмыляется. — Свадьбу тоже там сыграем? — Мне не нужна свадьба, Непобедимый, — Регилейв смотрит серьезно, но в глазах блестят искорки. — Я твоя, а ты — мой. Помнишь? Слова судьбы важнее обрядов. Сделав шаг, Ансгар вплотную приблизился к ней, приподнимая ее подбородок. — По какой же тогда причине ты оставила мне свой фамильный меч, валькирия? Иль забыла уже? — Не забыла, — уголки губ Регинлейв приподнялись. — Ты отдала мне себя, свое сердце. Еще в ту ночь, даже несмотря на то, что мне была обещана другая. Зная, что свой фамильный меч я не смогу тебе вручить в ответ. — Твой мне не нужен, — покачала головой валькирия. — Я знаю, что твое сердце — мое. Я лишь хотела, чтобы ты знал, что чувствую я. Вдобавок, сейчас это не имеет значения. Меч мужа передается жене для того, чтобы она вручила его их сыну. Но… Я не смогу подарить тебе сына, Ансгар. Воин на миг замер, всматриваясь в ее лицо. Передумает? — Это не имеет значения. У меня есть наследник рода. А все остальное не важно. Морскому конунгу и его валькирии нужны лишь попутный ветер, корабли и несколько воинов. Нам не нужны ни земли, ни владения, ни драгоценности. Нашим богатством станут наши драккары, нашей силой — наши морские викинги и волны, нашей крышей — звездное небо. Мы будем рассекать опасные воды, вводить в ужас проплывающих мимо моряков. Ты говорила: твой дом — море. Я подарю тебе все воды этого мира, валькирия.