«Я смерть и рожденье Я взлет и паденье, Я мир и боренье, Покой и движение. Я то, что ты ищешь, Чего избегаешь, Я то, чего жаждешь И что отвергаешь…» Елена Ханпира — Изида под покрывалом
В Фивы отряд эпистата прибыл затемно. Однако несмотря на позднее время суток, главная площадь была ярко подсвечена, а встречал высоких гостей временный правитель города, взамен сбежавшего от хвори старого. Это был высокий, худощавый мужчина, облаченный в дорогие белые одежды и окруженный толпой слуг и рабов. Лицо его было сухим, словно выжженным солнцем, и надменным, а золотисто-болотные глаза смотрели на новоприбывших с отвращением, которое встречающий человек успешно маскирует, стоит эпистату сойти с колесницы. — Верховный эпистат, для меня великая честь принимать вас здесь, пусть и при таких печальных обстоятельствах. Вы проделали нелегкий путь из Мемфиса до Фив. Рад видеть, что все обошлось. Боги охраняли ваш отряд, а я молился ежечасно. — Жрец Эйе. — Амен приветствует его не столь радушно. — Как обстановка в городе? Эва, успевшая скрыться от чужих глаз и утянувшая за собой Изис, издалека наблюдала за общением Амена и Эйе. Так вот кто он такой… Жрец. Их диалог был вежливым, но весьма прохладным, и ее не отпускало странное предчувствие. — Вы хотите обсудить это сейчас? Помилуйте, эпистат, ваш путь был долог и труден, и люди сильно устали. Позвольте им разместиться и отдохнуть, а завтра мы с вами поговорим. Амен морщится, неохотно признавая чужую правоту, и кивает охотникам. — Тогда покажите моим людям дорогу. Эйе отдает приказ своим слугам, и те ведут отряд к жилым помещениям. Новоприбывших размещают во дворце, который оставил наместник Фив, спешно покидая город, а также частично в храме и пустующих домах. Таким образом формируется небольшой квартал, населенный лекарями, писарями, охотниками и… Шезму. Одну из них Амен вылавливает в коридорах дворца. — Будешь жить со мной. — шепчет он, отводя Эву в сторону, подальше от любопытных глаз. — Не буду. — отбрыкивается она. — Мы не женаты. — Это попра… — Нет. Не сейчас. Я приехала сюда зачем? Работать, — тут Изис тихо хихикнула за что тут же получила от матери тычок в бок. — А не свадьбу играть. Тем более, в такое время. — Я скажу, что ты моя женщина. Чтобы оградить тебя и Изис от возможных посягательств. — Тогда ты нас еще больше поставишь под удар. Мы окажемся в центре всеобщего внимания. Мой ответ — нет. — Строптивица, — раздраженно выдыхает Амен. — Ладно, будь в этот раз по-твоему. Однако я не спущу с тебя глаз… Сказав это, эпистат разворачивается и уходит. «А вот это уже не очень…» — печально думает Эва, глядя вслед его широкой спине. — «Как я работать-то буду?» В покои, где размещают Эву, Дию и Изис, приходит Реммао. Он внимательно оглядывается, кивает Изис и вновь пристает к своей ученице с расспросами: — Ты ехала с эпистатом в одной колеснице? Почему? Что ему было нужно? — Ничего. Реммао недоверчиво прищуривает глаза, густо подведенные сурьмой. Эва невольно отмечает, что их взгляды с Аменом очень похожи — цепкие, острые и пронзительные. — Нет, правда, ничего. — скороговоркой выдает девушка, начиная суетиться и раскладывать вещи — верный признак того, что она недоговаривает. Мужчина переводит взгляд на спокойную Изис. Ее лицо сокрыто — прочесть невозможно. Однако Реммао все больше укрепляется в мысли, что сближение его ученицы с Верховным эпистатом произошло из-за Изис. Подозрения о ее происхождении были столь сильны, сколь и невероятны. Поджав губы, Реммао недовольно обвел взглядом комнаты. Одна лишь Дия смотрела на него честными и ничего не понимающими глазами. — Я повторю ещё раз. — начал он приглушённым голосом, словно кто-то мог подслушивать их. — Без моего ведома — никаких дел не брать. По Фивам в одиночку не бродить. Эвтида! Тебя это касается в первую очередь. Если эпистат узнает — мы все покойники. — Все будет хорошо, — мягко встревает Изис, — я вам гарантирую. — Хочется верить, но… — Но я знала вас в будущем, Реммао. Все обойдется. Реммао долго смотрит на Изис, словно пытаясь заглянуть под ткань на лице и увидеть ее, настоящую. Потом кивает собственным мыслям и выходит из комнаты, оставляя девушек наедине готовиться ко сну. Дия недоверчиво косится в сторону Изис, но вопросов не задаёт. Эта хворь была… Другой. Эва почувствовала ту тьму, как только они въехали в Фивы. Вязкая, душная, непроглядная, колдовская, ведомая кем-то. Словно у этой тьмы был кукловод, искусно дергающий за нити из-за кулис. От этого сравнения шезму стало не по себе. Придвинувшись ближе к дочери, пристутсвие которой, так же как и Амена, действовало на нее успокаивающе, Эва обняла ее за острые плечи и попыталась уснуть. Реммао тогда в первую же ночью исчез из отведенных им комнат. Долго бродил по Фивам, а вернувшись на рассвете приказал своим ученикам начертить на теле друг друга защитные иероглифы. Кровью. Чем сильнее была привязанность и стремление защитить — тем мощнее было заклятие. Эва начертила их Изис и Исману, тот, несмотря на свою неприязнь к черной магии беспрекословно выполнил тоже самое. Эва хотела сберечь и жизнь Амена, вдруг ставшего ей небезразличным, но как подойти к нему с этой просьбой, не раскрыв себя, она не знала.***
Следующим утром жрец Эйе, как и обещал, ознакомил эпистата с ситуацией в городе. Он провел его по комнатам, временно отведенным для больных. Их было много, очень много. Смрад в помещениях, пропитанных болью, страданиями и тьмой, стоял невыносимым. Амен оглядел койки, наспех сделанные из соломы, на которых лежали больные люди, честнее сказать — умирали, так как лекари, кружившие вокруг них, не знали, как им можно помочь. Когда они вышли на улицу, Амен вдохнул полной грудью, испытывая малодушное чувство радости, что покинул эти злачные комнаты. — Где наместник? Я хочу поговорить с ним. — Сожалею, эпистат. Наместник сбежал из Фив, как только хворь добралась до обитателей его дворца. Амен покачал головой. Трус, оставивший на погибель город, вверенный ему фараоном. Однако в благородство Эйе эпистат тоже не верил. — Почему вы остались? Почему не сбежали, прихватив золото, когда была такая возможность? Амен пристально взглянул в лицо жреца, на котором пробежала дрожь недовольства и плохо скрываемого гнева. Его слова задели Эйе, но тот, подавив в себе раздражение, ответил как всегда доброжелательно: — Как же я мог бросить этих несчастных? Мне не позволила бы совесть и просто человеческое сострадание так поступить с людьми, нуждающимися в помощи. — И часто вы бываете здесь? — Амен взглядом указал на помещение из которого они вышли. — Да, практически ежедневно. Я говорю с ними, утешаю. А потом иду в храм молиться за их души и просить богов о милости. — И за все это время вы не заразились? — Боги миловали. Амен заглянул в болотистые глаза жреца. Тот смотрел на него открыто, без тени страха и боязливости. Эйе был одним из немногих, кто мог позволить себе так прямо смотреть на эпистата. Эйе видел, как растет Амен, он знал его совсем маленьким и застал уже юношей до того, как попал в опалу. Посему он ведал, что эпистат из себя представляет. И каковы его слабые места… Амен не верил этому взгляду. В голове крутилось какое-то смутное чувство, ещё не оформившееся в полноценную мысль. Но чутье подсказывало ему, что Эйе есть, что скрывать и что эти секреты куда опаснее, чем украденные из фараонской казны монеты. Быть может, он и не врал, но явно что-то недоговаривал. Расставшись у подножия храма со жрецом, эпистат задумался. После увиденного он пребывал в скверном расположении духа и уже жалел, что согласился на уговоры Изис и Эвы взять их в Фивы. Зная натуру последней, он был почти уверен, что даже если он запретит ей покидать покои и приставит к дверям стражу — она все равно улизнет. А дочь не только поможет совершить побег, но и вероятно составить компанию. Амен покачал головой, позволив себе едва заметную улыбку. Несносные девицы, но чтобы он без них делал? Весь день Амен был на ногах: инспектировал своих воинов, определял, кто и когда будет патрулировать улицы, смотрел за работой новоприбывших лекарей и общался с местными жителями. За этот день он успел забыть и вспомнить об Эвтиде и Изис несколько раз. Под вечер, когда солнце скрылось за горизонтом, Амен решил проведать их, узнать, как они разместились. Он как раз подходил к храму, в котором их разместили, как заметил довольно забавную картину. Из окна второго этажа, показалась нижняя часть тела Эвтиды — весьма красивая и не лишённая упругости форм. Амен был рад, что наблюдает за этим в одиночестве — другим бы он не позволил. Затем из оконного проема показалась изящная рука, которая ловко схватилась за молодое деревце, растущее возле храмовой стены. Эвтида, показавшись полностью, зацепилась за дерево и довольно резво (похоже, у кого-то было интересное детство) спустилась вниз. Эпистат, дав ей возможность спокойно слезть, бесшумно подкрался сзади. — Что ты делаешь? — напустив в голос больше строгости, поинтересовался он. Девушка стояла к нему спиной, хвала богам, и не могла видеть его лица — иначе быстро бы поняла, что он подшучивает. — Я… Решила подышать свежим воздухом… — Почему не вышла через дверь? — Я — сама непредсказуемость, — дерзко дернула плечом Эва, проглотив первый страх, и обернулась. — И потом, там эти твои самые… Не хотелось объясняться, как обычно. — «Эти самые» — мои воины? — весело вскинул брови Амен. Эва что-то увлеченно рассматривала на носках своих сандалий, не поднимая взгляд. — И что значит «как обычно»? — Это допрос? — нагло переспросила она и подняла глаза. Разглядев во взгляде напротив насмешку, девушка вспыхнула. — Ты! Ты смеёшься надо мной. Осмелев, она толкнула эпистата в грудь. Амен криво улыбнулся и перехватил маленькую ладошку, задумчиво рассматривая ее: такая маленькая, могла бы поместиться в его руке дважды. — Где Изис? — Спит. — А почему тебе не спится? — А тебе? Эпистат поморщился. Невыносимая девчонка. Спорить после долгого тяжёлого дня совсем не хотелось. Он обязательно выяснит, что за ночные прогулки совершает Эва, но в другой раз. Сейчас же хотелось просто побыть с ней. Он не видел ее целый день и, честно признаться, успел соскучиться. — Пойдем, покажу одно место. — Какое? — Увидишь. — Нет, ну ты скажи… — закапризничала девушка. — Любопытна, как дитя малое, — беззлобно усмехнулся Амен, отпустив руку Эвы и жестом приказав идти за ним. Они вышли к реке. Здесь было безлюдно и удивительно тихо: шуршали мягкие волны, накатывающие на мокрый песок, вдалеке плыли лодки, а большое фиолетово-персиковое небо отражалось в спокойной, как зеркальная гладь, воде. Амен вдохнул. Умиротворяющая тишина. Эва задумчиво смотрела на реку, а потом неожиданно спросила: — А правда, что ты скидываешь шезму в Нил к крокодилам? — Что? — эпистат удивленно моргнул. Магия момента развеялась. — Кто тебе такое сказал? — Слухи разные ходят… — не отрывая взгляда от воды, пробормотала девушка. — На то они и слухи, — спокойно отвечает он, подходит со спины и, схватив Эву на плечи, резко тянет на себя. — Но некоторые из них могут быть правдивы. Он произносит это ей на ухо, опаляя нежную кожу своим горячим дыханием. Эвтида, потеряв равновесие, падает прямо ему в руки. На мгновение ее тело напрягается как струна от парализующего страха, и Амен успевает мысленно отругать себя за эту мальчишескую выходку. Напугал ее, а ведь хотел только повеселить. Но, похоже, слухи о нем действительно ходят разные, и Эва склонна им верить. Обида лёгкой иглой уколола сердце, однако Амен тут же отмахнулся: нельзя винить ее за то, что она судит о нем по людской молве, ведь откуда ей знать, какой он на самом деле? Тем временем Эва, издав нервный смешок и передёрнув плечами, встаёт на ноги и поворачивается к нему. Его рук, переместившихся на ее талию, не убирает. Она видит его взгляд — беззлобный и ласковый, и понимает, что он шутил. Эве было непривысно видеть совершенно другого Амена рядом с собой. Эва не помнила, кто первый из них сократил расстояние. Она видела перед собой лишь Амена, нависающего над ней, высокого и статного, неумолимого, как грозовая туча. Но его поцелуй вопреки его фигуре, внушающей трепет, оказался нежным и мягким, а прикосновения сильных рук, позволивших себе блуждать вдоль линии ее позвоночника, были невесомыми и лёгкими, словно он держал самое драгоценное сокровище в своей жизни. Эва плавилась под этими прикосновениями, таяла и забывала собственное имя. Впервые было такое чувство, хотя, и целовалась она тоже впервые. В поисках поддержки и опоры, она несмело обвила руками его широкие плечи и позволила себе зарыться в светлые белесые пряди, на проверку оказавшиеся как шелк. Все в нем оказалось не таким, как было на первый взгляд: и натура его для близких людей вовсе не грозная и не пугающая, движения и жесты — изящные для столь могучего тела, улыбка и мимика, когда он не следит за ней — на редкость живая и искренняя. В нем словно просыпается тот давно забытый мальчишка, которым он когда-то был. Воздуха начинает не хватать, и Эва отрывается от него, заглядывая в глаза. Гладит его лицо, а он приникает к ее руке, словно желая целиком уместиться в эту узкую ладонь с аккуратными длинными пальцами. Эва ласкает его и думает о том, что приручила кого-то гораздо опаснее льва. Они так увлечены друг другом, что не замечают богатый паланкин, остановившийся вдалеке от них. Рука, унизанная дорогими кольцами, аккуратно одергивает лёгкую занавеску. Жрец Эйе, наблюдавший чувственную картину у реки, мрачно усмехнулся — какая неосмотрительность со стороны внимательного эпистата. Какая непозволительная неосмотрительность… — Очень любопытно. — пробормотал Эйе и скомандовал слугам двигаться дальше, резко задергивая занавеску.