Вторая жизнь

– Ты же уже пришел в себя, незачем притворяться, – тихий женский голос разносится почти у самого правого уха и я моментально открываю глаза. – Я надеялся, что ты уйдешь раньше, чем я спалюсь, – со стоном принимая сидячее положение, оглядываюсь по сторонам.       Больница. Снова. Светло-желтый оттенок стен запускает давно забытые воспоминания из прошлого и рвотный рефлекс. Ностальгия...       Кинув на гостью мимолетный взгляд, успеваю подметить некоторые детали, изменившиеся за те несколько лет, что я её не видел. В длинных черных волосах, извечно собраных в тугой хвост на затылке, проглядывает небольшая седина. Морщинки у глаз стали более заметны, а сами глаза словно поблекли, выцвели и из ярко-карих превратились в желто-болотные. Да и в целом вся фигура стала более угловатой и заломанной, словно человек болеет на протяжении пары лет. – Ты даже раскошелилась на одноместную палату, вот это да. Но стоило ли оно того, сестра? – последнее слово цежу сквозь зубы, вплетая в него столько злобы, сколько могу. – Мало ли, что ты на этот раз захочешь учудить. Так хоть свидетелей будет меньше, – не обращая внимания на мои слова, отмахивается. – Пф, – фыркаю, отводя взгляд. – Раз ты всё еще здесь, значит, тебе что-то нужно. Говори, чего время зря тянуть. – Это всё из-за него, да? Он же вернулся? – совсем тихо, почти на уровне шёпота. Но для меня, как гром среди ясного неба.       Молчу, сжав крепко зубы. Руки невольно начинают мелко подрагивать, а в горле встает ком. Злость медленно скапливается горящей лавой в груди, из-за чего становится жутко душно. Ненавижу её. – Ты хочешь вернуть его? Молчу, продолжая сдерживать рвущийся наружу гнев, пялюсь в окно. – Я могу с ним поговорить, объяснить всё.., – начинает было, но я не даю закончить. – Не вздумай лезть к нему, – каждое слово на грани нервного срыва. – Влад, я хочу... – Плевать я хотел, чего ты хочешь! Слышишь?! Плевать! – Не кричи, – пытается успокоить, но делает только хуже. – Это всё из-за тебя! Он страдал из-за тебя! Я страдал из-за тебя! Только попробуй подойти к нему и, я клянусь тебе, ты пожалеешь, – руки так и рвутся выдернуть из вены иголку с капельницей, перевернуть к черту кровать, распахнуть окно и дать мне выйти. – Не нужно угрожать мне, – делает вид, что ей не страшно, но я знаю, чем пугать. – Я обещаю, я доведу дело до конца. Ты не сможешь мне помочь, как в прошлый раз, – её глаза округляются, в уголках намечаются слезы, а нижняя губа начинает дрожать. – Я сделаю это. Покончу с собой. Ты ведь этого хочешь, да? – Что ты такое говоришь? – слезы всё же срываются по щекам. Голос становится сбивчивым. – Я же не знала, что всё будет так. Я же только добра тебе желала... Закрывает руками лицо. Её плечи вздрагивают, а тихие всхлипы только раздражают, ни на секунду не вызывая сочувствия. – Уходи, – четко и грозно. – Влад, не делай ничего с собой, прошу. – Ирин, а ты имеешь право просить меня о подобном после всего, что сделала? – повернувшись, заглядываю женщине в глаза.       В них плещутся слезы и такое огромное чувство вины. Почти такое же необъятное, как у меня самого. На миг мне становится её жаль и весь гнев сменяется обреченностью. Устало, я зачем-то решаю рассказать сестре о заевших в голове мыслях. – У него семья есть. Ребенок. Он счастлив. Мне нет там места. Мне нигде нет места. Как я могу обещать тебе, что не стану уходить из жизни, в которой не осталось больше ничего, кроме боли и отчаянья?       Самое честное, что я сказал за всю мою жизнь. Мне и правда больше не о чем мечтать, не к чему стремиться, нечего желать. Всё испарилось, стоило золотому колечку сверкнуть на пальце самого важного для меня человека во всей вселенной. – Прости меня. Прости, – шепчет, тянется ко мне. И я позволяю сестре обнять себя. Впервые за эти тринадцать лет. Почему-то сейчас кажется, что, возможно, это её последний шанс обнять меня теплым. – Я всё же буду надеяться на чудо. Вместо тебя, – тепло улыбается женщина, словно постаревшая на пару лет за эти несколько минут. После она утирает капли с запавших щек, разворачивается, на выходе обещает ещё как-нибудь заглянуть в гости и исчезает за дверью.       Желание выйти в окно осталось прежним.       Оставшись в палате один на один с собой, без работы, цели и планов на будущее, я перебороздил океан своих мыслей вдоль и поперек, ища хоть какую-то зацепку, что-то приносящее радость в мою скучную однообразную рутину, что позволило бы мне задержаться на этом свете хоть на денёк, но так и не нашел.       Даже по отношению к старшей сестре, по чьей вине заветное видео в далеком две тысячи девятом году попало в сеть и сломало не одну жизнь, а моя попытка убить себя спустя пару недель после разрыва с Пашей не увенчалась успехом, я не испытывал злостного чувства мести, когда воображал её убитое горем лицо над моей могилой. Мне просто было всё равно.       И даже из ниоткуда взявшаяся мысль о том, что я никогда не покидал своего города, не видел моря, гор, других стран и людей, не обжигала мозг чувством несправедливости или жаждой напоследок повидать мир. Я знал, что ждал все эти годы возвращения Паши. А теперь мне просто стало не интересно. Ничто больше не имело значения.       Осторожно вынув иглу из вены и встав с кровати, я подошел к окну. Клонящееся к закату солнце щекотало глаза, заставляя щуриться, грело своими тёплыми лучами словно застывшую, немую грудь, пытаясь дотянуться до сердца, которое не желало больше биться. Рука медленно потянулась к ручке, тяжело легла на неё, скрипнул дешевый пластик и окно отворилось. Прохладный свежий воздух ворвался в палату. Обдав волнами моё лицо, он подлез за ворот футболки, царапнул ребра и ускользнул прочь. Я молча наблюдал за уходящим светилом, словно ожидая его заключительного аккорда, как согласия на принятое мною решение. Оно же не могло не зайти за горизонт, верно? Поэтому и отказа быть не могло. Огненный шар манил за собой туда, вниз, в другой мир, где нет этой разъедающей нутро боли, этого липкого страха и всепоглощающей вины, того беспросветного мрака одиночества и пустоты, что плелись за мной по пятам в этом чужом для меня мире.       Увлекшись разглядыванием открывшейся передо мной картины, я не заметил, как дверь тихо скрипнула и кто-то вошел. – Влад? Ты что делаешь? Предсмертные галлюцинации?       Резко развернувшись, я обнаруживаю Пашу, стоящего возле моей кровати с пакетом апельсинов в руках. Его красивое лицо искажено волнением и тревогой. Что-то произошло? – Что ты делаешь? – выдергивая меня из потока мыслей, вторит он. – Жарко было, решил проветрить, – быстро закрыв окно, возвращаюсь на постель. – Ты пришёл навестить меня?       С недоверием глядя мне в глаза, он присаживается на стул для посетителей, где несколько часов назад сидела та, что чуть не уничтожила нас обоих своей глупой жаждой причинять близким добро, складывает апельсины на тумбочку рядом и устраивает ладони на коленях. Слежу за каждым его движением, жестом, мимикой, впитывая всё, как губка. Эта жажда никогда не утихнет, сколько бы я ни смотрел. – Да, гендиректор упомянул сегодня, что ты попал в больницу. Что случилось? – Отравление, – немного лукавлю, но только немного. Уточнять, чем конкретно я отравился стыдно. Подумает, что я алкоголик. Хотя, так оно и есть, хах. – Понятно. Значит, теперь всё хорошо и вскоре ты сможешь приступить к работе? – собирает невидимые пылинки с колен, избегая прямого контакта глаз.       Ответить сразу не получается и он, заметив мою заминку, снова поднимает свои серо-зеленые омуты на меня. Хочется соврать, но слова не вылезают из горла. Если я скажу, что выйду на работу, а в итоге выйду только в окно, получится не очень красиво, как пообещать, а потом не выполнить обещанного. Солгал бы кому угодно, но не ему. – Ну-у... – чтобы хоть как-то разорвать повисшую тишину, спешно пытаюсь придумать уклончивый ответ. – Возможно, мне потребуется небольшой отпуск за свой счет. – Зачем? – Я... Хочу отдохнуть. Дома. Дать организму прийти в себя, – теперь уже я мучаю край пододеяльника, стараясь избежать любопытного взора. – Это ведь никак не связано с тем, что я сказал тебе вчера?       Удар под дых. Меня накрывает волной паники и бессилия. Задерживаю дыхание, чтобы не показать Паше, как точно он подметил причину моего нахождения в больнице, и не взвалил всю вину на себя. На секунду в мозгах проясняется и я громко выдыхаю. – Сегодня суббота? – с надеждой смотрю на мужчину. – Ну, да. Причем тут это? – хмурит брови, от чего на переносице появляется милая складочка. – Ты сказал, что сегодня Михаил Леонидович передал тебе, что я в больнице. Но сегодня выходной. Даже если бы вы созвонились по поводу работы, вряд ли бы он стал ставить тебя в известность о том, где я нахожусь в свой законный выходной. Да и я сам еще не успел его об этом предупредить. Откуда ты всё знаешь? От быстрой речи я немного запыхался. Эмоции били через край, недавно камнем валявшееся где-то на дне сердце вдруг норовило выпрыгнуть из груди, пульс зашкаливал.       Оторопев от такой быстрой смены событий, Паша молча уставился на меня. Чувствуя, что нельзя давать ему уйти от ответа, я стал наседать. – Как ты узнал, где я? От кого? – Звонила твоя сестра. Понятия не имею, где и как она раздобыла мой номер. Сказала, что ты хочешь покончить с собой, и что если я не приду, это останется на моей совести. – Вот же дрянь! – вскочив с кровати, заметался из угла в угол. Я же просил её! Пронырливая мелкая мышь! Я не хотел впутывать в это Пашу, не хотел! – Я прибью её! – вырывается вслух. – Так это правда? – встав со стула, мужчина отходит на шаг к двери.       Бросив на него взгляд, вижу его испуганные глаза, и душу выворачивает наизнанку. Хочется рыдать, выть и кричать, разбить стулом окно, выбросить в него тумбочку. А следом прыгнуть самому, лишь бы не видеть этой боли в глазах напротив. Лишь бы не мучить его своим существованием и наличием в его жизни. – Прости, что снова порчу тебе жизнь, – тихо, чтобы не напугать. – А ты разве портил её раньше? – Прошу, не притворяйся, что не помнишь меня. Если бы это было действительно так, тебе было бы плевать, что со мной будет и ты не пришел, – сажусь на край кровати, потирая занывшие внезапно виски. – Влад, она рассказала мне. Про видео, про тебя, про всю твою жизнь. – Весело, правда? – горько ухмыляюсь, боясь посмотреть на него. – Только какое теперь это имеет значение? Кто прав, кто виноват – всё это не важно. Ведь так? – Теперь уже да, прошло столько лет, – возвращается на стул. Моя тревога немного утихает. Он не уходит прямо сейчас – уже хорошо. – Зачем ты сказал, что не помнишь меня? – перемещаюсь на другой угол кровати, что ближе к мужчине. Руки чешутся погладить его острые колени, обтянутые синей джинсой, но я сдерживаю себя. – Потому что так было проще. Влад, зачем всё это? Зачем ворошить прошлое, если оно прошло? Пора начать жить дальше. Не думаешь? Его голос звучит ободряюще, но мне от этого не легче. Сказать куда проще, чем сделать. Он смог отпустить, а я нет. – А зачем было приходить ко мне, если проще было притвориться незнакомцем? – Не хочу жить с мыслью, что из-за моей бессердечности ты умер. – Я всё ещё люблю тебя.       Я надеялся, что это скроется в общем потоке разговора, но прозвучало куда громче и уверенней, чем слышалось в голове.       Тишина в комнате оглушала. Казалось, что в соседней палате слышно, как бешено бьется моё сердце, эхом отдающее прямо в ушах. Так страшно. Страшно услышать отказ. Увидеть жалость или вину в его глазах. – Но я не требую любить меня в ответ. Или пытаться начать всё с начала. Я понял, что тебе это не нужно, – осторожно продолжаю. – Ты и без меня любим. Да? Ты счастлив. Скажи мне, глядя в глаза, что счастлив, и тогда обещаю, я не сделаю с собой ничего.       Медленно подняв взор, впиваюсь в омуты напротив молящим взглядом: "прошу тебя, скажи это так, чтобы я поверил". Легко касаюсь холодной рукой твоей теплой ладони. Ты дергаешься от неожиданности, но не убираешь её. Я хочу лишь напоследок, совсем немного получить твоего тепла. Мне это нужно, как воздух. И ты понимаешь это. И позволяешь объять твою ладонь обеим моим рукам. Резко вдохнув, ты отвечаешь, не моргая: – Я счастлив. И я верю.       Улыбнувшись тебе так радостно, как только могу, я шепчу: "Спасибо", и отпускаю тебя. На этом всё. Я выполню данное мною слово. Ради тебя. Ради твоего "счастлив". Чтобы больше не омрачать твою жизнь своим влиянием. Я отпущу. Навсегда.