Зеркало любви слепо

      В сопровождении Амена Эва, прижимая к груди полотенце из грубой льняной ткани, прошла в ванную комнату. Она была совсем небольшой, способной вместить только глиняную ванну, которая по размерам едва ли подходила для Эпистата, и кресло для массажа. Девушка обратила внимание на окно, выходящее во внутренний двор — оно было узким и вытянутым вширь, но вполне было способно вместить хрупкое женское тело, пусть даже и с огромной задницей.       Впрочем, сбегать Эва не собиралась. Пока что. Анубис хотел, чтобы именно она узнала, кто убил Манефона, потому и привел её к его телу. Эва никогда не считала, что для нее в этой жизни было уготовано, как выражался Реммао, «особое предназначение», но произошедшее этим вечером событие полностью перевернуло её взгляд на вещи. Теперь она была уверена в том, что предназначение у нее было. А шансы получить доступ к телу жреца в компании Амена были многим выше, чем в одиночку.       Эва сложила полотенце на кресло, быстро пробежалась глазами по различным сосудам с маслами и экстрактами для мытья, стоящими ровно в ряд на бортике ванны, и удовлетворенно кивнула. Чистоплотность явно была не на последнем месте в списке личностных характеристик Амена.       — Уютно у тебя тут, — прокомментировала она и повернулась к Амену, который в ответ на это лишь равнодушно пожал плечами. — Спасибо, что впустил меня в свою ванную. Я правда… благодарна.       — Не стоит благодарности, — сухо бросил Амен, хотя в глазах его сверкнуло удовлетворение. — Можешь приступать.       Эва кивнула и принялась ждать, пока Эпистат выйдет из помещения и закроет за собой дверь. Но вот прошла минута, две, а он все никак не уходил, застыв на месте, словно статуя. Предположив, что у него, вероятно, был очень долгий и тяжелый день, и что он просто туго соображает в позднее время суток, девушка недвусмысленно намекнула:       — Я не могу начать мыться, пока ты тут стоишь.       Последовавшие за этим слова Амена повергли её в шок.       — Я и не собираюсь никуда уходить.       Эва непонимающе нахмурилась и вопросительно уставилась на него.       — Эм, извини, а что тогда ты будешь делать, пока я моюсь?       — Смотреть.       Девушка поперхнулась слюной от неожиданности и упрямо замотала головой, отказываясь принимать такой расклад.       — Так не пойдет! Мы так не договаривались.       — Мы договаривались, что ты шагу не ступишь в моем доме без моего сопровождения. Так ведь, шезму? — невозмутимо парировал Амен и, не встретив сопротивления, продолжил: — У меня нет времени на препирательства с тобой. Либо ты моешься при мне, либо ходишь грязная, пока мы не завершим это дело. Выбор за тобой.       Эва была готова поклясться, что она была вся красная, как помидор, но не от стыда, а от злости. В словаре Эпистата, видимо, полностью отсутствовало понятие личного пространства.       «Думаешь, я позволю тебе загнать меня в угол, Амен? Как бы не так, я тоже не лыком шита».       — Хорошо, Эпистат, — промурлыкала девушка, медленно снимая с себя одежду, как будто делала это перед ним уже тысячу раз, — наслаждайся зрелищем.       — Я здесь не для этого, Эва. — Он не собирался играть по её правилам. — Ничего личного, просто мера предосторожности.       Он договорил это и резко умолк, стиснув зубы, когда Эва осталась в неглиже. Довольная произведенным эффектом, девушка перекинула через бортик ванны сначала одну ногу, затем другую, демонстрируя Амену все свои прелести. Она специально не поворачивалась в его сторону, но могла спиной чувствовать его прожигающий насквозь взгляд. Усевшись поудобнее в ванне и взяв в руки ковш, девушка зачерпнула воду из железного чана и принялась поливать себя, начав с головы. «Бр-р, холодная. Эпистат у нас любит закаляться».       Амен тем временем переместился на кресло, положив полотенце, предназначенное для Эвы, себе на колени и принял максимально расслабленную позу. Он не прекращал смотреть на нее, но в его взгляде не было пошлости или вульгарности, как если бы он из последних сил сдерживался, чтобы не трахнуть её прямо тут. Скорее, наоборот, в его глазах читалось непоколебимое равнодушие, которое ничто не способно было пробить, даже нагая девушка с весьма привлекательными формами, которая поливала себя водой в его ванне. Спустя какое-то время Эва даже сумела научиться полностью игнорировать присутствие другого человека в комнате и спокойно мылась, как будто находилась здесь одна. Без всякого стеснения использовала все эфирные масла и скрабы Эпистата, каждый раз ожидая, что он будет возмущено цокать языком или недовольно вздыхать. Но он не издавал ни звука, буквально слившись с креслом, на котором сидел.       Эва не прикрывала грудь, и от холодной воды её соски встали, моментально затвердев. Она бросила мимолетный взгляд в сторону Амена, чтобы проверить его реакцию на такое занимательное зрелище. Он смотрел на нее, но его взгляд не опускался ниже её лица. Либо он очень хорошо себя контролировал, либо она совершенно его не интересовала как женщина. Во второе Эва упрямо отказывалась верить. «Не просто же так он тогда сделал комплимент моему дурацкому платью!»       Закончив мыться, Эва принялась выжимать волосы, чтобы не намочить полы, и обратилась к Амену, который до сих пор не проронил ни слова:       — Будь добр, подай мне полотенце.       Амен с готовностью встал и подошел к ней. Замерев у самого края ванны, он о чем-то на мгновение задумался, а потом спросил:       — Позволишь?       Не совсем понимая, чего он хочет, Эва однако не упустила возможности съязвить:       — Как будто ты нуждаешься в моем разрешении.       Амен посмотрел на нее неодобрительно.       — Не делай из меня тирана, Эва. Кончай возмущаться и повернись ко мне спиной.       Эва закатила глаза, но просьбу выполнила. Амен осторожными, мягкими, граничащими с нежностью движениями вытер её спину, а затем накинул полотенце ей на плечи и сделал шаг назад.       — Готово.       — Какой ты заботливый, — фыркнула Эва, старательно вытирая остальные части тела, до которых Эпистат не решился дотрагиваться. Закончив с этим, она закуталась в полотенце и, развернувшись к Амену, наткнулась на его серьезный взгляд.       — Это, скорее, привычка. Мой отец в последние годы своей жизни был парализован ниже шеи. Иногда мне приходилось подменять мать, я купал его и вытирал ему спину. Так что извини, если перегнул палку.       Эва застыла, обескураженная таким откровением со стороны Эпистата. Скорее всего, он даже не планировал ничего ей рассказывать о своей семье, оно само вырвалось из его уст. Девушка сочувственно взглянула на него и сказала:       — Нет, все в порядке. Мне жаль, что так все получилось с твоим отцом. Почему он стал калекой?       Амен горько усмехнулся, но все же ответил:       — Отец тоже был охотником на черномагов. Один раз на него напали, когда он спал. Хотели убить, но он выжил. Правда, двигаться с тех пор уже не мог. И прожил после этого недолго.       — Должно быть, это стало настоящей трагедией для твоей семьи, — печально произнесла Эва.       — Теперь ты понимаешь, почему я ненавижу таких, как ты, шезму?       В этих словах было столько скрытой боли, столько бессильной злобы — бессильной, потому что Амен наверняка прекрасно понимал, что ненавидеть Эву не имело смысла, ведь это не она совершила покушение на его отца, не она сделала дорогого ему человека калекой на всю оставшуюся жизнь. Но это сделал черномаг, такой же, как она, а значит, на девушке висело клеймо.       — Не все черномаги желают людям зла, Амен. Тот, кто сделал это с твоим отцом, поступил так, потому что был плохим человеком, а не потому, что был черномагом. Обычно мы прячемся, убегаем, но не убиваем охотников.       Амен тяжело вздохнул и облокотился на дверной косяк.       — Это бессмысленный разговор, Эва. Одевайся и пойдем на кухню. Я решил, что тебе лучше все-таки поесть. Не припомню, чтобы ты ела на торжестве у Птолемея.       — Следил за мной? — беззлобно поинтересовалась девушка.       — И не зря. Моя интуиция меня не подвела. — Мужчина посмотрел на нее исподлобья. В ответ Эва лишь ребячески показала ему язык и вылезла из ванны. Желудок тут же жалобно заурчал, подавая сигнал о том, что ему нужна экстренная помощь в виде теплой и сытной еды. Боги, все бы сейчас отдала за кусочек той баранины со стола во дворце!

***

      Пробраться в Нижний Храм, где находился «навес очищения», оказалось проще, чем Эва думала. Он почти не охранялся, в отличие от дворца, где проживали царь и его свита, потому что, как пояснил Амен, «живые нуждаются в безопасности сильнее, чем мертвые». Однако, все равно был выставлен ночной караул.       Эва и Амен подошли к Храму ровно в тот момент, когда стражники сменяли друг друга, и им удалось незаметно проскочить внутрь. Внутри было очень темно и прохладно, пахло ладаном, миррой и совсем немного — анисом. Судя по гробовой тишине, в Храме никого не было, но они все равно старались идти молча, лишь изредка о чем-то перешептываясь.       «Навес очищения» встретил их душным, затхлым воздухом и стойким, бьющим прямо в нос ароматом различных бальзамов, чтобы перебить трупный запах. Это был первый раз, когда Эве довелось побывать в комнате приготовлений к бальзамированию, и этот опыт будоражил ее сознание. А пробираться куда-то в обход всех законов, тайком, ночью… это интриговало вдвойне.       Даже в столь позднее время суток «навес» хорошо освещался, поэтому опознать тело Манефона оказалось проще простого. К тому же, в Храме при дворце могли находиться только тела покойников, принадлежащих к высоким кастам, например, жрецов или военачальников, поэтому горы трупов можно было не ждать. И все же разразившаяся в городе эпидемия хвори давала о себе знать — кроме Манефона, здесь находились тела еще около дюжины людей, которые стали жертвами болезни. Эва не была уверена до конца, возможно ли заразиться хворью от покойных, а потому предусмотрительно приняла необходимую дозу элексира, который ей передал Исман. Она надеялась, что Амен тоже обезопасил себя, насколько это возможно.       Они подошли к телу одновременно — Амен с одной стороны, Эва с противоположной. За несколько часов с телом Манефона не произошло каких-то существенных изменений, за исключением того, что начался необратимый процесс трупного окоченения. Впрочем, к этому девушке было не привыкать — раньше ей уже приходилось иметь дело с трупом не первой свежести. Какой-никакой опыт за плечами был.       Заметив, что Эва на какое-то время неподвижно застыла над трупом, Амен поинтересовался:       — Все в порядке?       — Да, разве что дыра в груди и отсутствие некоторых органов смущает.       — Раз ты способна шутить, значит, все действительно в порядке, — хмыкнул Амен и кивнул. — Можешь приступать. Нам лучше тут не задерживаться.       — Вечно у нас с тобой время поджимает, — пробормотала Эва. — Не выношу, когда меня подгоняют.       — А что я могу поделать, шезму? Спутался с тобой и теперь вынужден постоянно нарушать законы Та-Кемета, поэтому нужно всегда действовать быстро и слаженно, чтобы не поймали. — В голосе Эпистата зазвучали нотки осуждения.       — И вот мы пришли к тому, что во всем снова виновата я. Классика, придумай уже что-то новое.       — Придумаю, когда ты перестанешь быть ходячей проблемой.       — Я и бегать умею.       — Можешь попробовать убежать от меня, я получу удовольствие от погони за тобой, какой бы короткой она ни была. — Амен просто забавлялся с ней, не стесняясь демонстрировать свое превосходство.       — Не стоит заранее списывать меня со счетов. — Эва закатила глаза, хотя её коленки слегка затряслись, стоило только ей представить эту погоню во всех красках: как Амен загонит её в пустыню, без пищи и воды, где она будет бежать от него по раскаленному песку под палящим солнцем, пока силы окончательно не покинут ее… Картина вырисовывалась крайне неблагоприятная.       «Не думай об этом сейчас, глупая. Сосредоточься на своем задании».       Эва перевела дыхание, положила ладонь на холодный лоб Манефона и, бросив мимолетный взгляд на сосредоточенного Амена, закрыла глаза. Поначалу она не видела ничего — лишь безжизненную непроглядную черноту, как будто жрец умышленно блокировал от нее свое сознание. Затем пространство вокруг нее начало слегка колебаться, и вдруг Эве показалось, что она увидела нечто знакомое — высокие стены, трепещущий перед статуей Амóн-Ра воздух, ровный строй колонн, теплый желтый свет от факелов, разливающийся по помещению… В тот самый момент, когда Эва осознала, что воспоминания Манефона перенесли её в дворцовый храм, где она нашла его тело, она словно по щелчку пальцев оказалась стоящей там, и теперь все было будто бы наяву.       Посмотрела вперед, наткнувшись взглядом на мужской силуэт в темно-бордовом балахоне, стоящем у статуи Амóна-Ра — вне всяких сомнений, это был Манефон. Он молча смотрел на статую, его руки были сжаты в кулаки, словно он собирался с силами для того, чтобы сделать что-то и теперь просил разрешения у божества. Эва уже было сделала шаг вперед и открыла рот, чтобы заговорить с ним, но тут двустворчатые двери распахнулись, впуская в помещение еще одного человека. Испугавшись, что её присутствие нарушит естественный ход воспоминаний, Эва быстро юркнула за колонну, чтобы её не заметили.       Вошедшим был мужчина, но понять, кем он являлся, было невозможно — на нем была черная мантия, расшитая золотом, а капюшон скрывал его лицо. Он двигался быстрыми, решительными шагами в сторону Манефона, но затем вдруг остановился примерно в трех ксилонах от него. Жрец медленно повернулся в его сторону, и во всех его движениях чувствовалась такая плавность и размеренность, как будто он знал, что спешить некуда, и скоро его настигнет смерть. Эва сглотнула вставший в горле ком, наблюдая за разворачивающейся на её глазах драматичной сценой.       — Мы оба знаем, что последует дальше, Несу-бити,— промолвил Манефон, и в его голосе сквозили отголоски боли одновременно с принятием собственной судьбы. — Но прежде, чем ты совершишь то, за чем сюда пришел, ответь мне, кто ведет тебя? Неужели ты сам, по своей воле, сеешь все это зло, орошаешь кровью наши земли?       Мужчина в черной мантии усмехнулся. Эва не могла видеть его лицо целиком, но видела его улыбку, больше похожую на свирепый оскал. Весь его облик в полутьме храма выглядел очень зловеще. Когда он заговорил, то его голос расходился вибрациями, сотрясающими стены, словно он не был человеком:       — Я заключил сделку с Монту. Он даровал мне силы, и теперь я обязан делать то, что он мне приказывает. Его ждет всеобщее почитание, а меня — вечная слава.       — Культ Монту мертв, Птолемей. На смену ему пришел верховный бог Амóн-Ра, именно он привел тебя к победе, а наш город — к процветанию. Твоя попытка возродить былое влияние Монту привела к тому, что нас уничтожает хворь. Скажи мне, стоило ли оно того, дитя?       Услышав имя царя, произнесенное Манефоном, Эва тихо пискнула и тут же испуганно закрыла рот рукой. Возможно, где-то на задворках подсознания она догадывалась, что Птолемей может быть причастен, но осознание того, что это оказалось правдой, обрушилось на нее ударной волной со всей своей силой.       Птолемей с характерным звуком достал из-за пазухи железный кинжал и крепко обхватил его правой рукой за рукоятку.       — Стоило, ведь теперь я обладаю властью над Верхним и Нижним царством. — Он стал нарочито медленно, нерасторопно сокращать дистанцию между собой и жрецом. — Меня боятся. Меня почитают. Я обладаю всеми полномочиями, чтобы исполнить волю великого Монту. — Провел острием ножа по щеке Манефона, слегка надавливая на кожу. — Знаешь, а я ведь рассчитывал на твою преданность. Ты мудр, проницателен. Даже слишком.       Манефон задрал голову, чтобы смело взглянуть в глаза своему убийце.       — Даже если тебя ждет долгая, полная боевых подвигов и народного восхищения жизнь, то суд Осириса расставит все по местам.       — О, я так не думаю, мой дорогой друг. — рассмеялся Птолемей, и его обольстительные слова, его благожелательный тон так плохо сочетались с угрожающим выражением лица и кинжалом, приставленным к лицу Манефона, что становилось жутко, — Монту нашептал мне на ухо секрет вечной жизни. Я готов проливать кровь столько, сколько это необходимо, в обмен на бессмертие. Впрочем, нам, черномагам, не привыкать.       Лицо Манефона побледнело от услышанного. Впервые за все время он выглядел совершенно потерянным и разочарованным, как будто все, во что он верил, вмиг превратилось в труху.       — Ты…       Он не успел договорить, так как кинжал Птолемея пронзил его живот насквозь. На пол упала первая багровая капля крови.       — Тш-ш, — прошептал ему на ухо царь, прижав его голову к своему плечу, будто утешая, — я избавлю тебя от ненужных переживаний. Тебе не обязательно видеть, как реки Нила становятся красными.       Реки Нила становятся красными…       «Что-то страшное грядёт. И ты сыграешь в этом не последнюю роль, юная шезму. Решишься ли ты пролить кровь во спасение своих братьев и сестер? Реки Нила станут красными, но чья кровь их наполнит — решать тебе.»       Эва не осознала, что кричит, пока не услышала собственный голос со стороны, наполненный злостью и жгучей яростью:       — Предатель! Ты предатель!       Птолемей оторвался от умерщвления Манефона и резко вскинул голову, посмотрев прямо на нее. Его глаза светились золотым янтарем и были неестественно яркими, практически ослепляли. Эва испуганно отшатнулась и, не удержавшись на ногах, упала, ударившись о что-то головой. Она часто-часто заморгала, огляделась и поняла, что видение закончилось — она снова была в «навесе очищения», а над ней навис обеспокоенный Амен. Он подхватил её под руки и одним быстрым движением поставил на ноги, вопросительно заглядывая ей в глаза.       — Эва, все в норме? Ты вдруг начала кричать, а потом дернулась и упала. Что ты увидела?       Девушка лихорадочно попыталась собрать в кучу разбегающиеся по отдельным уголкам сознания мысли.       — Я… там…       Вдруг Амен резко приложил ладонь к её рту, жестом показал замолчать и внимательно прислушался. Эва последовала его примеру и спустя несколько секунд услышала звуки приближающихся шагов. Видимо, её крики привлекли внимание меджаев, стоящих у входа в Храм. Она была близка к тому, чтобы удариться в панику, но Амен вдруг потянул её за собой в обратном от дверей направлении.       — Куда мы теперь? — непонимающе спросила Эва.       — Пройдем через Вабет, оттуда можно выйти, главное не попасться на глаза страже. — Амен действовал уверенно и решительно, и Эва зарядилась от него этим настроем. — Давай сюда, скорее!       Он схватил её за руку, крепко сжал её ладонь в своей и сорвался с места. Они бежали вперед, не оглядываясь. Сердце бешено колотилось в груди. Эва буквально чувствовала, как их преследуют по пятам, и в этом был какой-то азарт, который подгонял её, заставляя быстрее перебирать ногами и ловко огибать все возникающие на пути препятствия.       Амен и Эва выскочили из Вабета, не давая себе времени на передышку, осмотрелись — вокруг никого не было, вся стража ушла проверять «навес». Позволили себе немного успокоиться, сбавили шаг, чтобы незаметно проскользнуть мимо двух меджаев, оставшихся караулить входные ворота. Лишь когда Храм остался далеко позади, а хижины города укрыли путников в своей тени, Эва вырвала свою руку из мертвой хватки Амена и присела на корточки, пытаясь отдышаться. Эпистат еще пару секунд по инерции шагал вперед без нее, но затем остановился и развернулся, чтобы посмотреть на свою спутницу.       — Подожди… — прохрипела Эва, чувствуя, что в ноздри и рот забились песчинки. — Дай мне минуту. — Сплюнула на землю, но это не особо помогло.       — Хорошо. — Согласно кивнул Амен, с которого, казалось, не стекло ни единой капельки пота за все это время. — Мы уже почти дошли до моего дома.       — Да, я уже примерно запомнила, где он… — Эва покачала головой, — Предупреждаю сразу, тебе не понравится то, что я скажу. Я бы на твоем месте себе не поверила, но это чистая правда.       — Тише, — прервал её Амен и огляделся. — Мы стоим посреди улицы. Кто-то из горожан может не спать и подслушать наш разговор. Расскажешь, когда будем в безопасном месте.       У Эвы не было сил с ним спорить, да не больно-то и хотелось. Все время, пока они шли до дома Амена, она прокручивала в голове ту сцену, свидетельницей которой ей «посчастливилось» стать. «Выходит, царь Птолемей черномаг, и эпидемия хвори — его рук дело. Но зачем он приказал открыть охоту на своих же? Это часть сделки с Монту? Или же он до сих пор не привык, что война закончилась, и не может жить без кровопролитий?»       — …Эва. Эва, мы пришли.       Словно сквозь толщу воды, до нее донеслись слова Амена. Девушка вынырнула из транса, в который сама же себя погрузила, и сфокусировала зрение на Эпистате, который буквально силком затаскивал её к себе на участок. Обхватил за плечи, встряхнул, как тряпичную куклу.       — Да что это с тобой? — в его голосе зазвенела сталь. — Рассказывай, что увидела.       Эва поджала губы, уже предвкушая реакцию Амена — отрицание, недоверие, злость. Но все же нашла в себе силы заговорить:       — Манефона убил Птолемей. Он говорил про какую-то сделку с богом Монту и про то, что обязан возродить его культ в обмен на власть и вечную славу. Он как-то причастен к тому, что сейчас в Фивах свирепствует хворь. Я думаю, что это может быть чем-то вроде массового жертвоприношения. И еще… Птолемей черномаг.       Глаза Амена сверкнули недобрым огнем, он стиснул зубы и с шипением выпустил из себя воздух. Его пальцы, прежде сжимавшие тонкие плечи девушки, разжались и отпустили её, а сам мужчина сделал два шага назад, не отрывая взгляда от Эвы. Та лишь горько усмехнулась.       — Я же говорила, что ты мне не поверишь.       — Давай поставим вопрос по-другому, шезму. Откуда мне знать, что ты мне не лжешь?       — Боги, а какой смысл мне тебе врать? — вспылила Эва. — За клевету в сторону царя разве не полагается смертная казнь? Или что вы там обычно делаете, отрезаете язык за ложный донос? Я бы не стала так рисковать своей жизнью, если бы это не было правдой!       Все еще держась от нее на расстоянии, Амен принялся расхаживать кругами по саду, приговаривая себе под нос, как будто вел диалог с самим собой:       — Я присягнул ему в верности. Он лично поручил мне казнить всех людей, подозреваемых в злоупотреблении черной магией, без суда и следствия. Даже пару раз приходил посмотреть на публичные казни черномагов, и клянусь, я никогда не видел его более счастливым, чем в такие моменты.       — Значит, ему нужно, чтобы нас убивали. Это то, что нам предстоит выяснить. Зачем он это делает.       — Это не имеет смысла, — бесцветным голосом сказал Амен.       — Понимаю, тяжело поверить в то, что твой царь оказался убийцей и черномагом, но такова реальность! Тебе придется принять это. — Эва сделала несмелый шаг к нему навстречу, затем еще один. Эпистат не двигался — застыл, как истукан. Заметив, что девушка приближается к нему, отвел взгляд. Эва протянула к нему руку, чтобы коснуться его щеки, но он ловко перехватил её в воздухе, а другой взял её за горло и сжал его, но несильно, так, чтобы она могла дышать. Рывком притянул к себе. Теперь между их лицами не оставалось практически никакого расстояния, кончики их носов почти соприкасались.       Эва смотрела ему в глаза, но не видела в них для себя опасности. И даже тот факт, что его рука сейчас сжимала её горло, не заставил ее трястись в страхе и ужасе. Ей бы впору слезно молить о пощаде, а она смотрит на его губы — пухлые, бледные, как и вся его кожа, но отчего-то такие манящие. От Амена не укрылось, куда она смотрит, и это почему-то заставило его сморщиться, будто от невыносимой боли. Он прикрыл глаза и прошептал:       — Как я могу доверять тебе, Эва?       И она ответила, тоже шепотом:       — Будь я трижды проклята и отправлена на съедение Амат, если лгу тебе, Амен.       По его взгляду поняла, что он поверил ей, но не до конца. И все же, видимо, это не имело значения, потому что в следующую секунду он загреб в одну руку копну ее волос, запрокинул ее голову назад и впился в губы жадным поцелуем.