Зеркало любви слепо

      Утро следующего дня.       Они отбыли в Сиену с первыми лучами солнца, чтобы Амен мог вернуться в Фивы к полудню — его ждали рабочие обязанности, которых он не имел права избегать. Ехали в той же колеснице, запряженной двумя лошадьми, на которой Эве «посчастливилось» прокатиться с Аменом от Гермополя до Фив. Дорога до Сиены была неровная, ухабистая, местами покрытая заросшей травой. Это превратило их поездку в непрерывное испытание на выносливость, но Амен в достаточно убедительной манере заверил Эву, что добраться таким способом будет быстрее и экономнее, чем вплавь по Нилу.       — Советую задуматься о приобретении собственной ладьи, эпистат, — скрипя зубами, предложила Эва, когда колесница подпрыгнула на очередной кочке.       — Тебя что-то не устраивает? — Амен говорил, стоя спиной к ней, чтобы управлять лошадьми.       — Да, например, тот факт, что я уже несколько раз чуть не вывалилась из повозки, — когда колесница в очередной раз круто повернула налево, Эве пришлось вцепиться в перила мертвой хваткой. Не то, чтобы это сильно помогало, но придавало немного уверенности, что это не последняя ее поездка.       — Держись крепче, почти приехали, — после этих слов Амен звонко хлестнул поводьями. Лошади ускорили свой бег, колеса колесницы закрутились по камням с характерным звуком, и Эва ощутила сильную вибрацию под ногами.       «Чтоб тебя Апóп проглотил!» — мысленно выругалась девушка. Это уже переходило все границы разумного. Она не собиралась так просто позволить эпистату их угробить. Вырвать у него из рук поводья не представлялось возможным, но желание напакостить никуда не делось.       В конце концов, Эва не придумала ничего лучше, чем обхватить двумя руками торс Амена сзади и прижаться к нему всем телом, чтобы лишить его драгоценного личного пространства. Хотя о каком личном пространстве могла идти речь, когда они буквально ехали в тесном кузове, едва вмещающем в себя два тела, одно из которых по размерам превосходило шкаф?       — Что ты делаешь, Эвтида? — голос Амена опустился на несколько октав, стал суровее, но в то же время в нем зазвучали нотки удивления.       — Пытаюсь не умереть, — пробубнила ему в спину шезму, цепляясь за него, как утопающий за соломинку.       — Что за глупость выдумала, — только и сказал в ответ Амен, устало выдохнув себе под нос. — Я думал, некроманты не боятся смерти.       — Чужой не боюсь. И трупов не боюсь. А мне в Дуат пока рано отправляться, — невозмутимо парировала Эва, ощутимо чувствуя, что опора в лице эпистата помогала ей тверже стоять на ногах. Это слегка успокаивало.       Амен не солгал — вскоре за очередным поворотом показалась Сиена, окруженная водами Нила. Город расположился на полуострове к северу от первого порога Нила. Даже в середине осени здесь стояла солнечная, знойная жара, а сильный речной ветер, дувший с юга, нес пыль и мелкий мусор. Колесницу было решено оставить в специальном месте у порта, а дальше идти пешком. Впрочем, Эва была только рада поскорее погрузиться в прохладу тенистых улочек, где между домами ютились лавки торговцев и ремесленные мастерские.       Сиена была не похожа ни на один город, где ей прежде доводилось бывать. Девять лет назад здесь обосновался епископ из Александрии, а следом за ним подтянулись и другие греческие поселенцы. Благодаря этому быт местных жителей несколько изменился, что было не так заметно в столице из-за весьма консервативных настроений среди знати. Но если что и невозможно было выбить из человека Черной земли, так это повсеместное желание втюхать свой товар приезжим вдвое дороже. Амен молча шел впереди, накрыв голову капюшоном, но люди все равно узнавали в нем Верховного эпистата и не решались заговорить с ним. Эва же, следовавшая за ним тихой мышкой, стала для местных торговцев легкой жертвой. По крайне мере, так они считали.       — Купи ожерелье из драгоценных камней, неферут! Вот это подойдет к твоим глазам!       — Возьми рыбу, красавица. Свежий улов! Мужа порадуешь вкусным ужином!       — Золотые серьги из Нубии, тебе отдам почти даром!       Эва неуютно поежилась и поспешила нагнать Амена, чтобы скрыться от обращенных на нее взглядов продавцов. Она, конечно, взяла с собой несколько утенов на всякий случай, но вовсе не собиралась тратить их на бесполезные безделушки.       — Они все будто из ума выжили, — понизив голос, чтобы никто из торговцев ненароком не услышал, пожаловалась девушка Амену. — Или я выгляжу, как богатая госпожа?       Амен слегка замедлил шаг, чтобы поравняться с ней. Эва была ему за это благодарна, ведь после этого гомон лавочников слегка поутих.       — Выглядишь, как легкая жертва, — резюмировал эпистат, даже не глядя на нее. — Вот они и набросились.       — Они ошибаются, — клацнула зубами Эва, чем вызвала у Амена слабую снисходительную улыбку.       Прежде, чем она раскрыла рот, чтобы уточнить, в чем причина такой странной реакции, Амен произнес:       — Но потратиться нам все же придется.       — На что? — непонимающе спросила Эва.       — У тебя есть с собой платок, чтобы голову прикрыть?       — Честно говоря, я забыла его взять, — все так же не понимая, к чему он клонит, ответила девушка. — Можешь пояснить, для чего он нужен?       Амен обрушил на нее тяжелый взгляд, подобный граду камней, так, как умел только он. Отвел глаза в сторону, и Эва уже знала, что означает этот жест — собирается поделиться с ней тем, что является для него чем-то сокровенным. А не говорил до этого момента не потому, что не доверял, а потому что пытался самого себе оградить от чего-то. Наверное, от мыслей, которые разъедали его каждый раз, стоило ему произнести это вслух?       — Мы направляемся в усыпальницу, где похоронен мой отец. Для всех существуют определенные правила посещения гробниц. Думаю, твой наставник тебе рассказывал.       «Как я и думала».       Эва порывисто сглотнула и молча кивнула, не собираясь забрасывать Амена лишними вопросами. Она давно зарубила себе на носу — эпистат не выносит болтливых или чересчур любопытных. И если по части словоохотливости Дия еще могла ее обогнать, то вот в любознательности Эве не было равных ни среди черномагов, ни среди простых смертных. Не всегда в хорошем смысле.       Она уже заприметила одну лавку, где торговали шелками и различными тканями. Направилась к ней, ожидая, что Амен последует за ней, но он остался стоять на месте.       — Ты идешь? — повернулась к нему, вопросительно вскинув брови.       — Нет, — коротко ответил он, а затем все же добавил. — Полагается принести с собой подношения. Хочу купить кое-что отцу. Встретимся на этом же месте через десять минут.       — Как тебе будет угодно, — пожала плечами Эва и уже было развернулась, как вдруг Амен окликнул ее:       — Подожди.       Подошел к ней, остановившись совсем близко. Когда они находились так рядом, Эва ощущала себя совершенно маленько и беззащитной девочкой по сравнению с ним. Ей казалось, что он мог поднять ее одной рукой. Возможно, так и было.       Амен достал из поясной сумки кожаный мешочек, раскрыл его и принялся отсчитывать утены.       — Что ты делаешь? — Эва непонимающе захлопала глазами, завороженно глядя на то, как эпистат ловко перебирал золотые монеты пальцами.       Отсчитав десять утенов, он взял ее за запястье и пересыпал монеты в ее раскрытую ладонь.       — Держи. Попрошу без препирательств.       — Предлагаешь мне расплачиваться деньгами, которые ты получаешь из царской казны за убийство таких, как я? — возмущенно прошипела Эва ядовитой коброй, сжав в кулаке монеты. — Не стоит.       — Близость с убийцей черномагов, однако, тебя не смутила, — во взгляде его пронзительных голубых глаз читался вызов. — Твоя совесть просыпается лишь тогда, когда тебе это удобно?       — Не тебе говорить мне о совести, — девушка сделала шаг к нему навстречу и вскинула голову, впиваясь в него испепеляющим взглядом. — Предпочел поиметь шезму вместо того, чтобы убить.       — Хочешь, чтобы я это исправил? — Амен навис над ней, как каменная скала.       Несколько мгновений они смотрели друг на друга, не разрывая зрительный контакт, а затем Эва огляделась по сторонам. Они ругались прямо посреди оживленной улицы, и этим начали привлекать ненужное внимание. Амен тоже это понял. Он отступил на шаг и, бросив на Эву многозначительный взгляд, пошел вглубь рынка, моментально скрывшись за спинами других горожан. Эва чертыхнулась себе под нос и посмотрела на монеты в своей ладони, отливающие яркими золотистыми бликами в лучах утреннего солнца.       С одной стороны, она осознавала, что Амен, в общем-то, не желал ей ничего дурного и просто хотел помочь. Так поступил бы на его месте любой порядочный мужчина. С другой, Эва вовсе не собиралась впадать в денежную зависимость от него. Ей хватало того, что она теперь жила с ним под одной крышей и, священные Боги, даже делила одну кровать.       Один раз. Больше этого не повторится.       Задумчиво разглядывая монеты, Эва наконец дернула плечами, сбрасывая с них невидимый груз тягостных дум, и убрала монеты к себе в сумку.       «Нельзя упускать возможность расплатиться из кармана Верховного эпистата. Естественно, это его не обеднит, но… Рэймсс бы мной гордился».       Торговка лет тридцати пяти оказалась весьма милой женщиной. По крайне мере, не пыталась выбить из Эвы последние деньги, да и шелка у нее были хорошего качества. Ведомая желанием насолить Амену, шезму выбрала самый дорогой платок и отсыпала на руку сияющей от счастья торговке все десять утенов. Она явно не ожидала такого хорошего улова с утра пораньше.       Замотавшись в платок, Эва вернулась в то место, где они с Аменом условились встретиться, и принялась насвистывать себе под нос мелодию, чтобы хоть как-то скрасить ожидание. Ждать долго не пришлось — уже через пару минут эпистат нарисовался в ее поле зрения с большой корзиной, доверху набитой различными яствами.       — Щедрое подношение, — подметила Эва, у которой слюнки потекли от одного вида спелого, наливного винограда несмотря на то, что она завтракала перед поездкой.       — Это меньшее, что я могу сделать для отца, — сухо ответил Амен, окинув взглядом новое приобретение девушки. — Хороший выбор. Пойдем.

***

      До усыпальницы они шли молча. Когда стройные ряды двухэтажных домов совсем поредели, а вокруг осталась лишь выжженная земля и высохшие после летней засухи пальмы, Эва откашлялась, чем привлекла внимание Амена, и произнесла:       — Хочу извиниться за то, что было на рынке. Я наговорила лишнего. Не понимаю, с чего я так вспылила.       Выговорившись, она выжидающе посмотрела на Амена. Тот не спешил отвечать, задумчиво глядя вперед, но было очевидно, что его мысли были как-то связаны с Эвой. По его лицу практически никогда нельзя было сказать, что он чувствовал, а потому анализировать его выражение лица смысла не имело.       Иногда казалось, что у эпистата в груди вместо сердца, качающего кровь — зачерствевший камень. Что он не способен сопереживать, любить, да и вообще… чувствовать. Вот только вчера ночью, в спальне, Эва увидела совершенно другого мужчину. И в ее душе появилась надежда на то, что она сможет найти в этом каменном панцире живое сердце.       — Ты сказала то, что давно вертелось у тебя на языке, — наконец промолвил Амен. — Не могу винить тебя за это, — он указал в сторону вросшего в скалу строения. — Нам туда.       Кроме них двоих, желающих посетить гробницу столь ранним утром не нашлось, но оно было и к лучшему. Ведь Эва уже догадалась, зачем Амен взял ее с собой. Внутри усыпальницы было тесно и неуютно, но жаловаться не имело смысла — они надолго здесь не задержатся. Когда они дошли до нужного терракотового саркофага, девушка подметила, что вокруг него было довольно чисто — никаких переплетений паутин и залежей пыли. Стало быть, мать Амена часто навещает своего покойного мужа и ухаживает за местом его погребения.       Амен заново зажег некоторые погасшие свечи, поставил корзину рядом и уважительно склонил голову вниз, приветствуя отца. Эва сглотнула ком, вставший в горле, и в тотальной тишине, поглотившей усыпальницу, этот звук показался ей слишком громким.       Немного подумав, Амен слегка отодвинул крышку саркофага двумя руками, чтобы образовался небольшой просвет. Снял с шеи золотой медальон, сжал его двумя ладонями и преподнес к губам, тихо прошептав какую-то молитву. Затем положил медальон внутрь гроба, задвинул крышку обратно и, накрыв ее своей рукой, обратился к Эве:       — Ты знаешь, зачем мы сюда пришли. Я прошу тебя связаться с моим отцом. Хочу поговорить с ним.       — Для этого мне нужно подойти ближе, — предупредила его Эва и, ожидаемо не встретив никакого сопротивления, в два шага оказалась возле саркофага. Положила обе руки на крышку гроба. Амен остался стоять на месте, а его глаза буквально впились в нее.       «Должно быть, он не первый день вынашивал в голове мысль о том, чтобы с помощью черномага связаться с отцом. Прежде не делал этого. Наверное, боялся…»       Эпистат и страх? Невозможно поставить два этих слова в одном предложении. Но у всех людей есть свои слабости. Даже у всемогущих.       — Чего мне ожидать? — в мерцающем свете подрагивающих от сквозняка свечей лицо Амена выглядело еще более суровым, чем обычно.       — Все будет не так, как с Манефоном. Так как он умер недавно, я смогла проникнуть в его воспоминания, но твой отец покинул этот мир давно, поэтому я могу попытаться вызвать лишь его дух, — Эва прикусила нижнюю губу, на мгновение усомнившись. — Мне еще не доводилось взаимодействовать с покойником, который находится в Дуате так много времени. Надеюсь, все получится.       — Получится. Уверен, Реммао хорошо тебя обучил, — Амен горько усмехнулся после этих слов.       Эва решила пропустить сарказм эпистата мимо ушей, полностью сосредоточившись на своей задаче. Она понимала, что Амен, скорее всего, не разозлится, если у нее ничего не получится, но и упасть в грязь лицом ей не хотелось. Закрыла глаза, и весь окружающий мир померк.       Когда она на первом же уроке уверенно заявила, что хочет овладеть мастерством некромантии, только ленивый не покрутил пальцем у виска. Обычно черномаги-новички начинают с онейромантии, чтобы не нагружать себя слишком сильно, и лишь спустя время, когда их способности достигают определенного уровня, при желании могут сменить род деятельности и начать работать с мертвыми.       Но Эва и слушать не хотела. Разумеется, ей доводилось проникать в голову живым людям в рамках практических занятий — Исману, Дие и Рэймссу. Но за пределами школы ее интересовали только покойники. Реммао говорил, что у нее талант — разумеется, сказал он это не сразу, а лишь после того, как она набила все шишки, которые можно было набить, и практически угробила его нервную систему.       Когда связываешься с мертвым человеком, душа которого уже долгое время принадлежит загробному миру, ощущения совсем иные. Первое, что Эва почувствовала — холод. Стылый, могильный, пробирающий до костей. На этой стадии легко впасть в оцепенение, позволить ледяному ужасу сковать тебя. Но девушка хорошо помнила наставления Реммао и знала, что делать дальше.       Она действовала собранно и хладнокровно — словно бы подключилась к тонкой нити жизни умершего, стараясь ухватиться за нее как можно крепче, чтобы не ускользнула. Голова слегка заболела, как будто череп начало что-то сдавливать — не страшно. Эва сделала серию коротких вдохов-выдохов и продолжила свое дело.       Когда контакт был установлен, она распахнула глаза. Перед ее глазами возник дух мужчины, его полупрозрачный силуэт мерцал голубым сиянием. При одном взгляде на него Эва сделала вывод, что Амен был точной копией своего отца.       Так как люди, не являющиеся черномагами, не могли видеть призраков, девушка вскинула голову и оповестила Амена:       — Он здесь.       Амен проследил за её взглядом, но, разумеется, ничего не увидел. Его челюсть непроизвольно сжалась, очерчивая острые углы скул. Было заметно, что он напряжен. Прежде, чем Амен нашел, что сказать, дух его отца нарушил тишину своим глубоким, зычным голосом:       — Зачем ты меня потревожила, шезму?       «Надо же, у них даже манера говорить похожая».       — Как зовут твоего отца? — шепотом спросила Эва, очень явственно ощущая на себе тяжелый взгляд недовольного духа.       — Яхмос. Его звали Яхмос.       — Господин Яхмос, — уверенно заговорила Эва, отчего Амен, как ей показалось, вздрогнул. — Я бы не стала беспокоить вас без причины. Меня попросил связаться с вами ваш сын, он сейчас стоит рядом со мной.       Дух Яхмоса перевел взгляд на Амена, и его глаза расширились от удивления. Лицо его сразу же подобрело, а уголки губ медленно поползли вверх — и вот уже суровый охотник на черномагов превратился в любящего отца, который спустя многие годы увидел своего подросшего и возмужавшего сына.       — Амен, ты так повзрослел, мальчик мой. Я не сразу признал тебя.       — Говорит, что ты очень повзрослел, — передала Эва его слова.       Амен тяжело сглотнул, но быстро взял себя в руки. Его лицо вновь окаменело. Но Эва понимала, что это была всего лишь маска.       А Яхмос тем временем продолжал говорить:       — Если бы ты хоть раз за все это время навестил меня, моя душа бы ликовала, сын мой. Но не стану злиться на тебя за это. Одного не пойму — зачем привел с собой шезму? Я чувствую её темную энергию, даже будучи бестелесным духом.       Эва заскрипела зубами от негодования, но передала Амену каждое слово до единого. Эпистат понимающе кивнул, разделяя беспокойство отца, и ответил в пустоту:       — Если бы не она, я бы не связался с тобой. Её зовут Эвтида, и она помогает мне с одним делом. Именно об этом я и хотел поговорить. Мне нужен твой совет, отец.       — Рассказывай, что у вас творится. Ты выглядишь обеспокоенным чем-то, Амен. Вижу, что дела совсем плохи, раз ты спутался с черномагом.       «Долго еще он собирается общаться с Аменом так, будто меня здесь нет?!» — разразился возмущениями внутренний голос, но Эва быстро утихомирила его. Бывших охотников на черномагов не бывает. Чего еще она могла ожидать?       Теперь она стала проводником между миром мертвых и миром живых по воле эпистата. Интересно, как его совесть отреагирует на то, что он решил воспользоваться способностями шезму, которых так презирает, ради того, чтобы достигнуть собственной цели, никак не касающейся общего блага?       Впрочем, осуждать его Эва не собиралась. Для нее, как носителя темной силы, порицаемой обществом, вообще границы между правильным и неправильным давно поблекли и практически стерлись. Да и кому было положено в такой ситуации решать, что правильно, а что нет, если все это происходило, потому что так пожелал Верховный эпистат?       — Я не смогу слишком долго удерживать дух твоего отца в этом мире, мои способности еще недостаточно развиты, — предупредила Амена Эва. — Поэтому прошу тебя не затягивать этот разговор.       Амен посмотрел на нее с легкой укоризной, мол, не в твоей компетенции эпистатом командовать, но решил последовать её совету. Не потому, что она его попросила. А потому что сам посчитал это целесообразным. Так Эва думала.       — По всему Египту бушует неизвестная доселе болезнь. Хворь, которая выкашивает целые поселения. Недавно был убит верховный жрец Птолемея, и Эва, проникнув в его сознание, выяснила, что сам царь убил его, потому что тот желал раскрыть его тайну — Птолемей черномагом оказался. Организовал подпольный культ поклонения Монту и тем самым навлек гнев великого Амона-Ра, который, возможно, и наслал эту болячку проклятую на наши земли, — лицо Амена едва ли выражало хоть какую-то внятную эмоцию, но по его глазам Эва видела, что он вел ожесточенную внутреннюю борьбу. — Я должен убить Птолемея, отец. Пойти против своей клятвы ему, пойти против всего, во что верил. Ты бы на моем месте поступил также?       Этот вопрос повис в воздухе, и все на мгновение замерло, словно земля перестала вращаться. Эва старалась дышать настолько бесшумно, насколько это было возможным в условиях нехватки свежего воздуха. Амен выжидающе смотрел перед собой. Он не мог видеть дух своего отца, но его взгляд был направлен прямо на него.       Наконец, Яхмос нарочито медленно приподнял свой волевой подбородок, расправил грудь и голосом мудрого наставника, каким наверняка и был в глазах Амена, произнес:       — Ты наверняка знаешь кодекс чести охотников, сын мой. Если за эти годы традиции не изменились, то черную магию необходимо искоренить, чего бы это ни стоило. Ты поступишь правильно, если убьешь своего государя, Амен, ведь иначе он вскоре явится и по твою душу. Рано или поздно ты станешь для него препятствием, которое ему нужно будет устранить.       Эва практически шепотом вторила Яхмосу, транслируя каждое его слово.       Лицо Амена внезапно изменилось. Эва не могла понять, в чем именно было дело, но эпистат будто бы вдруг превратился в другого человека. В человека, который умеет чувствовать.       — А её я тоже должен убить?       Вопрос, хлесткий и обжигающий, как пощечина. Это ненадолго выбило Эву из колеи, и она чуть не разорвала контакт с Яхмосом, но сдержалась и не позволила этому случиться. Возможно, в глубине души она догадывалась, что Амен об этом спросит… Ведь не могло быть такого, чтобы он над этим не задумывался за все то время, которое они провели вместе.       Каждый из них помнил свои роли. У Амена наверняка назревала идея избавиться от Эвы после того, как все закончится. Если она, конечно, не погибнет в процессе.       А Эва… обретет ли она долгожданное спокойствие, если их столкновение с Птолемеем приведет к гибели эпистата? Эта мысль яркой вспышкой озарила её сознание и сразу же погасла, как затухшая звезда.       Эве было невыносимо больно думать о таком исходе. И она была в ярости из-за этого. Ведь тогда ее друзья смогли бы выдохнуть с облегчением, понимая, что Амен больше не является для них угрозой… А она? Сможет ли она сделать хотя бы один вдох, не ощущая мерзкого жжения в горле от чувства вины? От чувства потери…       Яхмос вдруг улыбнулся — тепло, по-отечески, но улыбка эта отдавала привкусом горького сожаления. Эва не понимала, в чем была причина такой реакции, но обдумать как следует эту мысль не успела, потому что Яхмос сказал:       — Если Птолемею суждено погибнуть за использование черной магии, то почему эта участь должна обойти твою спутницу? Ни один черномаг не имеет права на жизнь, Амен. Не после того, что они сделали с этим миром. Не после того, что они сделали со мной.       Вдруг он посмотрел на Эву, и улыбка на его лице от этого стала лишь шире.       — Ты толковая девушка, Эвтида. Прежде я бы пришел в ярость лишь от одной мысли, что ты посмела дышать рядом с эпистатом, а теперь меня переполняет лишь сочувствие. Ты ведь сама понимаешь, что Амен не может оставить тебя в живых? Если он убивает одного черномага, то должен убить и второго. Никаких исключений.       Заметив, что Эва уже достаточно долгое время молчит, Амен встревоженно спросил:       — Что он говорит? Умалчиваешь что-то?       Девушка развернулась к нему, демонстрируя непоколебимую стойкость своим лицом, на котором не дрогнул ни один мускул, и спокойно произнесла, как будто сделала комплимент платью подруги, а не вынесла самой себе смертный приговор:       — Да, должен убить.       Вновь повернула голову в сторону Яхмоса, улыбка которого медленно начала сползать, возвращая его в состояние монолитного спокойствия.       — Можешь прямо здесь. Порадуй своего старика.       Амен скривился, как будто ему стало противно от одной этой мысли. Или же ему пришлась не по душе провокация Эвы? Одному Тоту было известно…       — Нет, — отрезал он, всем своим видом показывая, что это обсуждению не подлежит.       — Почему? — в этот момент Эва возненавидела себя за то, с каким надрывом в голосе она задала этот вопрос. Как будто боялась, что он передумает, и одновременно хотела этого больше всего на свете.       — Потому что я так сказал, Эва. Ни слова больше, — Амену даже не нужно было применять физическую силу, чтобы запугать и заставить поступать так, как угодно ему. Одного его жесткого, непримиримого тона было достаточно.       Но только не для Эвы.       — Что ты хочешь этим сказать? Что не собираешься убивать меня вовсе или же именно сейчас? — никак не успокаивалась она, чувствуя себя абсолютно беспомощной в своем гневе, который выливался через края.       Амен вдруг резко оказался перед ней — она успела только моргнуть, как одна его рука схватила её за подборок и приподняла его, а другая ухватилась за пышную копну волос и потянула их назад, заставляя Эву запрокинуть голову назад так сильно, что шея моментально затекла.       — Убил бы тебя, Эвтида, лишь бы больше не видеть твоих огромных оленьих глаз, которые смотрят на меня так просяще и ждут, что я перестану быть тем, кем являюсь.       Резко отпустил её, как будто она была прокаженной, и отступил на два шага назад. Бросил беглый взгляд в сторону саркофага.       — Его больше нет здесь, ведь так?       Все еще шокированная тем, что произошло минуту назад, Эва нашла в себе силы лишь молча кивнуть. Как только Амен дотронулся до нее, она потеряла нить, и дух Яхмоса испарился в воздухе. Она вдруг поняла, как долго удерживала его в мире живых, и осознание этого моментально сказалось на ней потемнением в глазах и слабостью во всем теле.       Уши заложило, как будто Эва резко опустилась на самое дно Нила. Ей никогда еще не было так плохо после сеанса с покойником. Заметив, что Амен развернулся к ней спиной и уже собирался уйти, она едва слышно, насколько позволяли силы, позвала:       — Нет, Амен, пожалуйста, не уходи...       Она чувствовала себя такой жалкой. Такой бесполезной. Дия бы её засмеяла, не постеснявшись.       Ей показалось, что она сейчас упадет — но сильные руки Амена спасли её от этого крайне нежелательного исхода.       — Что с тобой? — казалось, она никогда не поймет, как этот мужчина способен сочетать в себе убийственное равнодушие и обескураживающую заботу. Амен был весь соткан из противоречий.       — Плохо стало… Воздуха не хватает, — тихо пролепетала себе под нос Эва, без стеснения цепляясь свободной рукой за края одежды эпистата. — Я могу потерять сознание.       — Этого не случится. Сейчас я выведу тебя на воздух.       Про «выведу», конечно, он загнул. Эва едва была способна перебирать ногами. Недолго думая, Амен подхватил её на руки, как тряпичную куклу, которая весила чуть больше, чем перышко, и понес к выходу из гробницы.

***

      Когда они оказались на поверхности, то Амен первым делом снял с себя мантию, одной рукой придерживая Эву за талию, и кинул одежку прямо на землю. Затем он помог девушке улечься, придерживая её за голову, чтобы та ненароком не ударилась о твердые камни, а сам полез в сумку. Достал оттуда флягу с водой, присел на корточки и поднес емкость к высохшим губам Эвы.       Она не сопротивлялась — пила. Один глоток, второй. Только после того, как она ощутила на языке живительную влагу, то поняла, насколько у нее пересохло во рту.       Шум в ушах постепенно проходил, открывая ей все новые звуки. Треск цикад. Шелест пальмовых листьев. Шуршание песка. Мир вновь обретал все более четкие очертания, пока наконец не прорезался окончательно, возвращая фокус ее зрению. О ясности ума, впрочем, пока говорить было рано.       — Лучше? — спросил Амен, положив ладонь ей на лоб, но она накрыла собой почти все её лицо. — Странно. По моим ощущениям, у тебя должен быть жар, но твоя кожа стылая, как лед.       — Когда связываешься… с холодным, сама становишься… холодной, — изо всех сил стараясь, чтобы её речь не была похожа на невнятное мычание, просипела Эва.       Амен молча кивнул, принимая это как данность. Затем его глаза почернели, как будто он резко разозлился.       — Я отказался убивать тебя там, так ты решила своими силами убиться?       — Я не специально, — из груди вырвался хриплый кашель. — Видишь, не такой уж из меня и умелый черномаг. Отца твоего спугнула и сама чуть к Осирису не отправилась.       — Это не то, чем стоит гордиться, — саркастично произнес Амен, закрывая её от солнца своим громадным телом. — Но ты выполнила свою задачу хорошо. Я не видел отца, но точно ощутил его присутствие.       — А что за амулет ты положил к нему?       «Какой же абсурд. Разговариваем тут, как хорошие приятели, а незадолго до этого он всерьез спрашивал у духа, стоит ли ему меня убивать, а я не менее серьезно предложила ему сделать это. Что мы творим?»       — Он достался мне в наследство от отца. Так что считай, что я просто вернул его тому, кому он принадлежит.       Амен поднялся на ноги, оставляя Эву беззащитной перед стремительно восходящим в зенит солнцем, и отошел чуть поодаль, скрестив руки на груди. Девушка продолжала лежать, медленно приходя в себя, и размышляла над тем, что произошло между ними за это короткое, но такое насыщенное утро, пока эпистат не сказал:       — Надеюсь, что твое плохое самочувствие не выйдет за пределы сегодняшнего дня.       Эва приподнялась на локтях и посмотрела на него, щурясь от ослепительных солнечных лучей.       — Почему это так важно?       — Потому что завтра мы воплотим в жизнь то, что задумали. Сдадим тебя Птолемею. А затем я отправлю его прямиком в Амéнти.