Убийство и разврат — одно с другим
Так неразлучны, как огонь и дым.
У. Шекспир «Перикл» 1609
Понтиак, Иллинойс 5 ноября. То, что Дин делал, было грехом. В выборе между своей машиной и старым потрепанным кадиллаком, Дин вынужден был выбрать последнее, чтобы следить за церковью не привлекая к себе внимания. — Но я предостаточно раз успешно следил за людьми в моей машине, — слабо возражал Дин, хмурясь на ключи от чужой машины в своей ладони, держа их так, словно ему дали подержать мертвую лягушку. — Ты сам сказал, что с этим парнем что-то нечисто, — закатывал глаза Сэм, выталкивая его из номера мотеля. Общим голосованием было решено, что он с Джесс будет расследовать зацепки по пропаже их матери, тогда как Дин будет следить за священником, так что ему не оставалось ничего, кроме как выйти за дверь, матерясь себе под нос. Переходя к нынешним событиям. Дин сидел в чужой машины, окна приопущены, впуская в салон запахи мокрого асфальта и гниющей листвы. Длинные, холодные пальцы дождя барабанили по синей крыше. Единственную компанию Дину составляли банка энергетика в ядовито-неоновой зеленой банке, бумажка от съеденного бургера и пачка сигарет, виноватым грузом лежащая в его внутреннем кармане. По дороге сползали реки грязной воды. Дождь барабанил по окнам — некоторые капли попадали на его волосы и плечи сквозь приоткрытые щелки. В церкви не было ни единого движения с тех пор, как последние прихожане покинули ворота. Дин играл с зажигалкой. Включил, выключил. Прокрутил в руке. Включил, выключил. — К черту, — пробормотал он, сильнее приоткрывая окно. Пошарил во внутреннем кармане, достал помятую пачку — которая кажется даже и не его собственная, почти абсолютно точно он забрал ее с чьей-то квартиры. Достал сигарету, поднес зажигалку. Мимо пронеслась машина, быстрое, громкое красное пятно, оставляя белый шум в голове Дина. Он щелкнул зажигалкой раз, два. Дин закатил глаза, потому что конечно именно сейчас эта штука не будет работать — когда он заметил его, силуэт маленький по сравнению с массивностью церкви Марии Магдалены. Непрактично тонкое бежевое пальто, несправедливо мешковатое на такой фигуре. Радио зашипело и включилось, само по себе. »…В своем интервью Сильвия Макки объяснила свой жестокий поступок тем, что некие «ангелы» заставили ее это сделать, якобы чтобы наставить ее на путь праведный. «Так я бы сделала мир лучше, — заявляет она. — На одного отморозка меньше.» Что бы мы ни думали раньше, но сегодня утром было обнародовано, что в компьютере Стивена Блэка было найден значительный номер детской порнографии. Далее по делу…» Радио снова зашипело и переключилось на прогноз погоды. »…И всю эту неделю должны быть проливные дожди. Если бы я не знал лучше, то сказал бы, что это второй потоп. Температура воздуха…» Дин, сигарета все еще зажата меж губ, потянулся за ключом зажигания, но между одним мгновением и следующим, между вдохом и выдохом — фигура исчезла с дорожки. Не мог же он просто так исчезнуть — и не мог так быстро уйти. В конце концов, он завел машину. Выехал на дорогу. Должен же он быть где-то в окрестностях, есть же возможность, что Дин его просто упустил, не увидел, допустил ошибку, это не было бы для него так шокирующе проебаться на пустом месте, будем все честны друг с другом, это его гребаная фишка, что еще… Кто-то вынул сигарету из его рта. — Какого хрена? — вскрикнул он, подскакивая на сиденье; машина дернулась на дороге, только в последний момент не выезжая на встречку. — Тебе нужно сконцентрироваться на дороге, — предупредил мужчина на соседнем сиденье, серьезно и невинно как никогда. — Курение негативно влияет на твое здоровье и на твой фокус. — Негативно влияет на мой фокус когда кто-то появляется в моей машине как гребаный кролик из шляпы! — Уверяю тебя я не млекопитающее семейства зайцевых. И как шляпы относятся… Дин ударил по педали тормоза. Машина снова дернулась, останавливаясь посреди дороги. Вой шин заложил уши — Дина дернуло вперед, ударился грудью о руль, прямо на кнопку гудка, заставляя машину протяжно и громко засигналить на всю улицу, звук словно раскаленная металлическая проволока сквозь мозг Дина. И тогда, резко — все затихло. Дин не мог слышать даже звука собственного дыхания — и он знал, что не ошибался, что его грудь тяжело вздымалась и кислород болезненными большими глотками поступал в его легкие. Салон машины словно превратился в вакуумное пространство. Вакуумное или мертвое. Он медленно повернулся к мужчине на пассажирском сиденье. Тот сидел невозмутимым, если чуть сбитым с толку, пока руки Дина тряслись словно при припадке. — Кто ты такой? — Дин прохрипел и был почти удивлен, когда звук его голоса продрался сквозь глухую пелену. Священник склонил голову к плечу, как любопытная маленькая птичка могла бы сделать, что не вязалось с лицом взрослого человека с белым воротником на его горле и сложенными на коленях руками, как у приходского мальчика. Это не человек — по крайней мере этот минимум Дин знал с кристально чистой ясностью. — Что ты имеешь в виду? — вежливо уточнил священник. Дину хотелось разбить ему лицо и стереть это невинное выражение с его лица — Дину хотелось вжать его в сиденье машины и оседлать придурка. — Ты знаешь мое настоящее имя, ты явно знаешь что-то о моей матери, так что рекомендую начать отвечать на мои вопросы, — произнес Дин низко, не совсем вызов, не совсем просьба. И священник, он только тяжело вздохнул — действие было видно в его груди, но он не издал ни одного звука — и откинулся на назад на сиденье, взглянул вперед, на пустую дорогу перед ним. Дина должно было волновать, что он стоит посреди дороги без движения, но по какой-то причине не мог себя заставить это чувствовать так же, как и услышать хоть звук в салоне этой машины, который не был бы связан с непосредственно разговором с мужчиной напротив. — Мое настоящее имя Кастиэль, — произнес священник, чуть поморщившись, как будто это козырная карта, с которой он еще не хотел расставаться, и — нет, Дин не собирается это терпеть. Схватив Кастиэля за ворот черной рубашки, он дернул его к себе и приставил карманный нож к горлу. Только костяшка указательного пальца Дина касалась его кожи, его щетины. Деревья наблюдали за ними, словно за любимым спектаклем. — Начинай давать реальные ответы или я… — он запнулся, неуверенный. Не зная, чем именно является Кастиэль он, в самом деле, мало чего мог с ним сделать. — Ты… — подтолкнул его Кас, поднимая бровь. Спокойно и авторитетено — словно это он держал нож у глотки Дина. В порыве импульса он надавил на нож сильнее, и маленькая дорожка крови под лезвием для него была словно красная тряпка для быка, как глоток воды умирающему от жажды. До тех пор, пока багровая полоска не исчезла, стоило ему только моргнуть. Что-то теплое поползло маленькими лапками по его собственной шее, и Дин, отдернувшись от Кастиэля, слепо ударил по своей шее — избавитья от жука или что бы это ни было — только чтобы болезненно зашипеть и взглянуть на свою ладонь. Измаранная тем же багровым, что и шея мужчины перед ним. Читая смятение и сырую панику в глазах Дина, Кас подался вперед, коснулся шеи Дина большим пальцем, словно стирая пятно от еды. Нахмурился, попытался еще раз. Встретил взгляд Дина и произнес тем же тоном, что имели пророки, узревшие лик Господень: — Я Ангел Божий, — и это было до смешного очевидно, как каждое слово должно было иметь Большие Буквы, с такой значительностью они были рождены в тесный воздух салона синей машины. — И прямо сейчас ты спишь. Дин нахмурился, отстранился. Рука Каса упала обратно на край его сиденья, красная, словно облаченная в кровавую перчатку. Голубые-голубые глаза наблюдали за ним тревожно — с беспокойством не за себя самого, но за Дина. Хотя казалось бы, чего бояться Ангелу Господню? — Ты… — Дин начал, запнулся, сглотнул. — Что тебе от меня нужно? — Ты хотел меня видеть, — просто ответил Кас, все еще смятенно, не понимая, почему Дин даже задает этот вопрос, настолько его ответ очевиден. Сердце подскочило к глотке, кровавый привкус наполнял его рот, лапки теплых насекомых уже доходили своим потоком до пояса Дина — он был по джинсы залит кровью, но казалось стоит ему отвернуться, как кровь превращалась в насекомых. Он упорно смотрел в голубые-голубые глаза. Голова кружилась, но каким-то образом Дин точно знал, что дело было не в кровотечении — в несуществующем кровотечении, если это действительно сон. — Почему это происходит? — прохрипел Дин, руки бесполезные тряпки, неспособные двинуться, он не мог остановить ничего, словно его собственное тело не узнавало его, что уж говорить про мир вокруг него. — Это твой сон, Дин, — голос Каса звучал мягко, голос священника с семьей погибшего, голос охотника, что вот-вот свернет шею подстреленной дичи. — Все здесь имеет какое-то значение для тебя. — Брехня, — помотал головой Дин — и только краем глаза увидел копну коротких светлых волос, что он узнает из любой толпы, прямо здесь, позади машины на дороге. Мама. Дин дернул ручку и вышел из машины прежде, чем единая разумная мысль успела добраться до него. — Дин, не надо… — обеспокоенный, по-настоящему паникующий голос Каса был отрезан, когда Дин захлопнул за собой дверь и вышел на дорогу. Дождь все еще барабанил по крыше машины, теперь и по волосам Дина, по его плечам в отцовской куртке. Перед ним ничего не было. Ни очертаний церкви вдалеке, ни единого дома, ни единого столба — ничего. Только полоска треснутой грязной дороги. Дин обернулся, чтобы вернуться к Касу, распросить его какого хрена тут происходит и что он с ним делает. Машины не было. Дождь продолжал барабанить по крыше машины. Но машины не было перед ним. Звук продолжал раздаваться в его ушах, хотя никак не мог существовать логически. — Кас? — крикнул Дин, поворачиваясь на месте, в поисках хоть чего-то, хоть кого-то. — Кас? Никого. — КТО-НИБУДЬ? Ничего. Он один. Казалось, чем больше он осматривается по сторонам, тем больше исчезало из его пол зрения до тех пор, пока ничего не осталось, до тех пор, пока он не стоял в полном одиночестве на пустыре. Мертвая трава под его ногами, пустое серое небо над ним что кажется не столько небом, сколько его отсутствием каким-то образом, огромная бездна над его головой. Один. Что ему еще оставалось? Ничего, в самом деле. Втянув колючий воздух в свои легкие, он закричал. До боли в горле, до боли в груди, он кричал — только чтобы ни единого звука не вырвалось из его рта. Хватаясь за горло, словно пытаясь выдрать звуки прямо из глотки, Дин только насреб под свои ногти кровь, что все еще лилась стабильным потоком из надреза на его горле, но почему-то он был уверен, что кровь эта была не его, она чья-то еще, чужая, чужая. Осмотревшись на окрестности, на пустое мертвое поле, Дин упал на колени. Перед ним, там, где Дин поклясться мог ничего не было — в это месте нигде ничего не было — лежала маленькая бумажная фигурка. Журавлик. Дин захлебнулся истерическим смешком. Дрожащие пальцы потянулись к бумажкой фигурке — и она растаяла прямо под его пальцами, рассыпалась на молекулы, словно мираж. Дин помотал головой. Нет, это неправильно. Так не должно быть. Должно было что-то остаться. Фигурка хрупкая, но не могла же она исчезнуть так, чтобы от нее ничего не осталось — – должно было что-то остаться. Отчаяние царапало по стенкам его глотки, Дин зарылся пальцами в мертвую сухую землю. Ничего, ничего, ничего… Обе руки в крошащейся жухлой траве, Дин чувствовал под своими ногтями грязь, частички травы. И под ладонями — пульс. Глубоко под землей, едва живое, но он чувствовал пульс, неровный — но живой. Прямо в том месте, откуда исчез журавлик, если вообще исчез, если вообще изначально тут был. Там было что-то живое. Дин начал копать, прямо так, голыми руками, ногти ломались о корни деревьев, которых нет. Живое. По локоть в сухой земле, он зацепил что-то твердое и острое, что рассекло его руку — его кровь окропила землю, как могла бы святая вода благословить новый дом. Живое. По плечо в грязи, земля сама начала поглощать Дина. Как в этих старых абсурдно неправдоподобных фильмах про пустыни. Дин не сопротивлялся. Там, глубоко внизу, было что-то живое и теплое и молящее об освобождении, о помощи, чем бы это ни было. Земля забивалась в его уши, грязь застилала глаза, попадала в рот, постепенно оккупируя тело Дина. Все было хорошо. Насекомые прокладывали свои пути под его одежду и в его волосы, опасно близко к ушам и глазам, корни деревьев, которых не было видно на поверхности, обхватывали лодыжки и кисти рук Дина, несли его к чему-то там, внизу. Неизвестно было правда, доживет ли он до этого момента. Все в порядке. Ничего не было видно, ничего не было слышно, единственными ощущениями были яркие всыпшки боли там, где корни и камни и ветви и жуки отдирали от его плоти по кусочку, по косточке. — Дин. Все хорошо. Он почти на месте. — Дин. Земля поглощала его, забирала его кости, его сырую кровоточащую плоть и заменяла ее камнями, гниющими листьями, грязью — и в чем разница между одним и вторым на самом то деле? — ПРОСНИСЬ.…
Втягивая колючий воздух в легкие с хрипом, Дин проснулся. Первой вещью, что он заметил по пробуждении, был холод. Его трясло крупной дрожью, мороз пробегал по его позвоночнику, по его рукам, он не мог чувствовать собственные пальцы на руках и ногах. Что было странным, так это что на улице было относительно тепло — и тем не менее, Дин дрожал так, словно вышел из реки голышом посреди миннесотского января. — Дин? — рука легла на его плечо. Дин дернулся назад, ударясь затылком о стекло водительской двери. Перед глазами плыло, но он не сводил взгляда с существа перед ним. Обычный с виду священник, в отглаженной рубашке и с аккуратным белым воротником, смотрел на Дина с опасением и волнением, на которые он не имел никакого права. — Да что ты такое? — выплюнул Дин, зубы его стучали. — Что тебе от меня надо-то, а? — Я тебе уже говорил. Я ан… — Нет, — Дин помотал головой. — Нет, это не было реально. Этого не было. — Этого не было, — медленно, спокойно согласился Кастиэль. — Тебе снился кошмар. Но я могу взаимодействовать с тобой, пока ты спишь. Все, что случилось после нашего разговора… Он замешкался. — Я должен попросить прощения за то, что я позволил… — Заткнись. Кас повиновался. Кивнул. Потупил взгляд на свои колени, губы поджаты. Мятые полы его пальто собрались в комки подле его бедер, его темные волосы выглядели так, словно проиграли в битве с миксером. На улице было темно несмотря на то, что солнце еще не должно было зайти, и в скудном освещении черты его лица были резкими, достаточно острыми, что о них можно было порезаться. Затем он прочистил горло и выпрямил спину, но смотрел прямо перед собой, на дорогу под ливнем, звук дождя, ударяющего по крыше — единственное, что было слышно помимо голоса Каса. — Ангелы разделяются на множество классов, Дин, — он говорил отстраненно, словно давал лекцию полному классу студентов. — Назначение некоторых — присматривать за Землей и за человечеством, помогать и направлять. Это моя единственная цель, Дин. Это все, чего я хочу. Пойми это. — Хорошо, — фыркнул старший Винчестер. К Дину постепенно возвращалось не только тепло и ощущение собственных конечностей, но и наглость. — Как ты тогда объяснишь, что люди убивают друг друга по вашим наводкам? Кас все еще не смотрел на него. Его лицо, во всей неземной красоте и холодности, непоколебимости и ощущении вечности, стагнации — оно было достойно греческих статуй, места на фресках или на одном из витражей его церкви, еще один святой, перед которым смертные бы преклоняли колено, замаливая свои грехи и молясь о вере, о силе. — Я не могу тебе этого сказать. Дин снова фыркнул. — Конечно. — Но я могу сказать тебе, где твоя мать. Дин повернулся к нему так резко, что его голова пошла кругом на короткий момент. — Вот так просто? Наконец-то, Кас посмотрел на него, прямо и оценивающе — под этим взглядом Дин чувствовал себя не столько голым, сколько вывернутым наизнанку, Кас мог свободно осмотреть его внутренности, провести дороги по сплетениям вен и поднять его сердце, взесить так, как люди верили взвешивают их сердца перед тем, как решить, отправят ли их в рай или в ад. И Дин не знал своего предназначения, не действительно. — Будь осторожен, — произнес наконец Кастиэль, — и никому не верь. Прежде, чем Дин успел задать вопросы и прежде, чем он даже успел осознать сказанное, два холодных пальца легли на его лоб, и все цвета смешались воедино, сидение исчезло из-под него и на секунду ему показалось, что он падает. И он действительно упал. На кровать мотеля, в котором они с Сэмом и Джесс остановились. Приземление вышибло из него дух и он простонал, закрывая лицо ладонями от неожиданно слишком яркого света. Он узнавал запахи холодной пиццы, женского дезодоранта и старых носков. Должно быть, комната Сэма и Джесс. — Может, пора выходить на пенсию, — стенал Дин вслух, мало беспокоясь о том, что Джесс и Сэм вероятно тоже находятся в комнате. Смешок, звучащий где-то слева от него и который прозвучал как хрюканье, наверняка принадлежал Джесс. Это следующий голос, что заставил его замереть, как олень в свете фар. — Дин? С колючим комом в горле, Дин уронил руки с лица. Сел на кровати, опираясь на дрожащие руки. Повернулся назад, в сторону голоса, что он знал едва ли не лучше, чем собственный. — Мама?