Хранитель | The Keeper

— И я нашла целое гнездо дириколов рядом с домом бабушки, но они тут же все исчезли и появились в десяти шагах от меня, представляешь? Такие пугливые! Такие милые! — радостно болтала Поппи Свитинг, пока мы шагали в класс чар. Услышать от нее восторженную речь хоть о чем-нибудь кроме животных было бы экстраординарным событием. Да и не только восторженную, а вообще какую-нибудь. Я не разделяла этой безумной любви к волшебным тварям, но, зарядившись ее энтузиазмом, еще год назад попробовала поухаживать за несколькими пушишками и жмырами. Это действительно оказалось приятным и даже умиротворяющим занятием. И сейчас ее болтовня действовала на меня точно так же. Мне было как-то тепло и уютно рядом с ней, особенно потому, что она вообще не ждала от меня какой-либо реакции или подробного ответа, она просто была на своей волне. Загорелые щеки с мелкими веснушками бодро двигались и выглядывали из-за черных волос, а я смотрела на них и думала, что даже соскучилась. Если бы она не поймала меня в коридоре, я бы, наверное, пропустила бы это занятие. Потому что осталась бы сидеть в какой-нибудь женской уборной, сползая спиной по стене. Потому что как только я переступила порог Хогвартса, отсидела церемонию распределения из уважения к новеньким и получила капельку свободного времени, я первым делом отправилась в погреб. Нет, не за вином, хотя оно оказалось бы очень кстати. Я бежала в спрятанный за бочками проход в потайную комнату. Огромный зал с серебристыми колоннами, место, возведенное прошлым поколением Хранителей Древней магии еще в Тюдоровскую эпоху. Не помню, что там в это время было с волшебным миром, магловскую историю я знала лучше магической. И я верила, что сейчас эти огромные, уходящие в потолок, выше десяти ярдов портреты расскажут мне, что я, во имя Мерлина, должна теперь делать, какое мое следующее задание. Портреты были пусты. Они покинули меня, ничего толком не объяснив. Теперь я была наедине со своими вопросами, и отвечать на них мне никто не собирался. Свалив заботу о хранилище на меня, они ушли в неизвестные дали со своих полотен. Посчитали свою работу оконченной. Конечно, а меня бы кто спросил. И я чувствовала себя как никогда прежде покинутой и обманутой. В классе чар Натсай Онай привычно села рядом со мной. Мы с ней смотрелись контрастно во всех отношениях: я, бледная блондинка прямиком из подземелий, и она, чернокожая мигрантка с красным галстуком. Но она была первой, кто протянул мне руку дружбы в прошлом году, потому что она понимала, как тяжело освоиться в школе для новенькой. И я дорожила ей, хотя иногда она меня откровенно раздражала. — А это правда, что Себастьяна Сэллоу исключили за темную магию? — Правда. — Правильно. Это плохо. За такое должно следовать наказание. Ох, наша ты правильная гриффиндорка Нати, блюстительница порядка. Ты ничего не знаешь, чтобы так говорить. Ты вообще ничего не знаешь. И даже не представляешь, сколько боли причиняешь мне своей неосторожной фразой прямо сейчас. Но отвечать я тебе не буду, потому что не хочу от тебя полицейского допроса. Мой взгляд сам собой отправился на ряд парт, которые стояли напротив. Туда, где сидел единственный человек, который знал. Оминис Мракс. Я отчаянно желала хотя бы своим взглядом прикоснуться к нему, чтобы ощутить опору и поддержку, и не заехать такой не вовремя правильной Нати по лицу. Всё-таки, это было бы очень невежливо по отношению к девушке, которая однажды в стычке с бандитом приняла на себя удар мощного пыточного заклинания, которое предназначалось мне. Но пропасть между рядами ощущалась почти физически. Оминис был далеко. И всю неделю — тоже. Волшебство Фелдкрофта рассеялось. Это там мы были вместе каждый день, и пять часов из них — только вдвоем. А здесь всё было не так. Хогвартс затягивал в свой быстрый водоворот и не давал возможности высунуться и вдохнуть. Занятия, ученики, лишние глаза и уши повсюду. Прямо с порога нас завалили горой домашних заданий, причем индивидуальных или практических, которые не выйдет сделать вместе в вечерней библиотеке. На занятиях редко когда получалось даже просто сесть рядом, не то чтобы полноценно и долго поговорить. Необыкновенная близость между нами осталась там, в деревне, а здесь он снова был от меня бесконечно далеко. Длинные брови, по которым хотелось провести подушечкой пальца. Туманные глаза, не позволяющие никому заглянуть в его душу. Я смотрела на него с тоской, укоряя себя за неосторожные мысли в тени леса. Думала о том, какая я была глупая и наивная. В лучшем случае у меня получится остаться его хорошим другом. А большее… Я не могу об этом мечтать. Конечно, он меня отвергнет. Скажет, что видит во мне друга, как уже сказал однажды то же самое Анне. Она крепкая, ее все еще не убило даже мощное проклятие. Она это пережила и пошла искать других парней. А я не переживу. — Элла, ты в порядке? — Д-да? Поппи нашла меня сидящей на краю фонтана с четырьмя орлами и устроилась рядом, вырвав из уносящегося все дальше и дальше потока мыслей. Я и не заметила, когда остальные ученики покинули внутренний двор часовой башни, и осталась только я. Тишина вокруг стала громкой, но была разбавлена звуком легкого ветра по гладким камням. — Если у тебя что-то не так, ты можешь рассказать об этом мне. — Нет, Поппи. Я поежилась и увела взгляд. — Всё нормально, правда. Спасибо за заботу. — Не ври мне! — возмутилась она. — Ты не в порядке! Сидишь тут одна. Ты уже несколько дней выглядишь как авгурей в пустыне! Птица, которая летает только в сильный дождь? Вроде бы да, и узнала я об этом тоже от Поппи, против своей воли. Первый раз мне выпал шанс действительно пообщаться с ней, а не быть всего лишь покладистыми свободными ушами. Но чтобы объяснить ей причину моего состояния, несколько причин, нужно было рассказать слишком много, а я не могла этого себе позволить. Замешаны были не только мои личные тайны. И я не считала ее подругой, тем более близкой. Но, может, стоило попробовать? — Поппи… скажи мне, ты… когда-нибудь чувствовала, что теряешь того, к кому сильно привязана? — Конечно чувствовала. Когда умирал мой любимый единорог. Ее звали Эния. Она была очень ласковой и красивой. Чего я вообще от нее ожидала? — Нет, я имею в виду, что вы как бы отдаляетесь друг от друга. — Да. Когда мне было десять, и я начала что-то подозревать насчет своих родителей. Что они не просто так собирали животных. Понимаешь, они читали мне сказки на ночь, были очень заботливыми, но когда я увидела шкуру пушишки… Я больше не могла смотреть на них так, как прежде. Неожиданно это стало до боли похоже на историю с Себастьяном. Разные люди, разные отношения и ситуации, но такие похожие чувства. Когда человек вроде бы хорошо относился именно к тебе, был близок, но совершил что-то, что ощущается как огромное и невозможное предательство всего самого светлого, во что ты вообще когда-либо верил. Поппи Свитинг оказалась неожиданно похожей на меня. И я постаралась рассказать ей всё настолько абстрактно, насколько это вообще возможно, затрагивая только эмоции и ощущения. Конечно, она могла бы догадаться. Весь Хогвартс знал только одного исключенного за темную магию человека, и было нетрудно понять, что такого мог натворить герой моей истории. Но она учтиво не задавала неудобных вопросов, акцентируясь только на моих чувствах. — И тебе было очень больно? — Да, очень. И мы долго и со всхлипами признавались друг другу в боязни разочароваться в других людях, потонув в море их обаяния и ударившись об них настоящих, как о скалу. И я думала о том, что боюсь не только разочарования. И не только отвержения, хотя перспектива быть отвергнутой Оминисом Мраксом представлялась мне больнее всего на свете. Я боялась того, что я сильно привяжусь, и однажды меня покинут. Профессор Фиг, который заменил мне отца на один короткий год. Он учил меня всей программе заклинаний с первого по четвертый курс в течение одного лета, чтобы я могла прийти в школу сразу на пятый. Он был моим наставником и партнером в поисках Древней магии, помогая найти подсказки. Он умер, помогая мне запечатать это дурацкое хранилище, которое поворошил зазнавшийся гоблин Ранрок. А сейчас я осталась с этим одна. Профессор Фиг мертв. Лодгок, добрый гоблин, который верил в мир волшебников и людей несмотря ни на что, мертв. Погиб, пытаясь помочь мне остановить его брата. А единственный человек, которого я могла назвать Другом с большой буквы, который научил меня жизни в Хогвартсе и скрытности — всему, сейчас в тюрьме, куда я сама его и отправила. Моя новая подруга Анна медленно умирает, и я ничего не могла с этим поделать. Я неминуемо потеряю ее почти сразу после того, как мы вообще сблизились. Хранители бросили меня, оставив всю тяжесть ответственности мне одной. Вообще молчу о предательстве родителей. И даже мадам Пат уехала от меня в Америку. Я бесконечно теряла всё. Я бесконечно теряла всех. Мы с Поппи беззвучно плакали, сложив головы друг на друга на ее плече. Каждая делилась чем-то своим, с каждым словом всё более и более похожим на слова другой. Какая-то огромная общая тоска выходила из нас и оставляла сердце пустым. Зато свободными и чистым. — Не привязывайся к людям, и не будет никаких проблем? — ухмыльнулась я. — Знаешь, я подозреваю, что это проще сказать, чем сделать, — задумалась Поппи. — И по моему опыту, даже животные способны огорчить, особенно когда они болеют и умирают. Возможно, нам стоит переключиться на волшебные растения? — Профессор Чесноук будет рада нашему энтузиазму, — улыбнулась я. — Как ты думаешь, мы будем плакать по засохшей мандрагоре? — Не знаю насчет тебя, а вот я — вполне возможно. Я возвращалась в подземелье уже поздно вечером под дезиллюминационным заклинанием, потому что пропустила момент отбоя. Было забавно думать, что Поппи сейчас крадется где-то около кухни на пути в свою желтую гостиную с точно такой же проблемой. В комнате с круглым каменным сводом потолка сегодня было тепло. Все три мои соседки по комнате спали, и я стала раздеваться не зажигая свет, в темноте, чтобы не мешать им. И я села на кровать, снимая с себя чулки. Ощутила что-то твердое под собой и подскочила. Я забралась под одеяло с расплющенным предметом в руке. — Люмос! — прошептала я. Темно-зеленый предмет, освещенный молочным светом, красовался передо мной своей надписью: «Сладкое Королевство: батончик с розой».