***
— Здравствуйте, мистер Блэк, сэр. — Здравствуй, Оминис, как поживает папа? Я едва успела шагнуть за ними на вращающуюся винтовую лестницу. Мои дезиллюминационные чары были идеальными, тренированными сотни раз. Это было чуть ли не единственное, что я действительно умела делать хорошо. Но на всякий случай я старалась даже не дышать. Это была очень высокая ставка. На мое счастье, Финеас Найджелус Блэк был не самым наблюдательным человеком. Его вообще не особо волновало хоть что-нибудь кроме него самого. Я стояла за колонной рядом с Распределяющей Шляпой, которая была заключена в стеклянную витрину на столе с другими магическими предметами. Всё, что мне оставалось, это ждать. Я хотела было посмотреть поближе на полку с книгами, но чуть не запнулась об астролябию. Ладно, стоим, не двигаемся. Оминис взял с меня обещание не слушать, о чем они говорят, и, тем более, не задавать ему вопросов об этом. И я действительно старалась не акцентировать на звуках свое внимание. Но слова «артефакт», «ритуал», «наказание» и «серебряная табакерка» сами лезли мне в уши. Брр. Не мое дело. Меня не касается. — Что-то жарко тут у вас, сэр. Трудно дышать. Ох. — Конечно-конечно, мой мальчик, пойдем на балкон. Так вот, цена… Они вышли, и я быстро нашла нужное полотно. — Профессор Фицджеральд! — Здравствуйте. И это всё? Не самый теплый прием. Я ожидала большего. Портрет рыжей женщины с косичкой вокруг головы увел от меня взгляд и как будто собирался уходить. — Стойте! Пожалуйста! Что мне теперь делать? — Мы выполнили свою работу как Хранители и больше не можем давать указаний. Теперь это Вы. — Но они нужны мне… Это же просто опасно для всех. — Не можем. Даже если хотим. Программа, которую заложил Рэкхем, закончила свое действие. И теперь я просто портрет. — Но вы рассказывали мне некоторые подробности раньше. Вы знали их при жизни, вы можете мне сказать. Чем является Древняя магия на самом деле? Почему она бывает красного и синего цвета? То, что накапливается во мне, это то же самое, что вытягивала из людей Исидора, или нет? Что можно сделать с хранилищем? Портрет только смотрел на меня пустыми глазами. Они не знали. Они сами не знали. Держали хорошую мину при плохой игре. Дверь с балкона скрипнула, и я быстро набросила скрывающие чары назад.***
— А есть какое-нибудь пыточное заклинание для портретов? — спросила я. — Ох. Чувствую, прошло не очень. Мы с Оминисом стояли на лестнице, которая меняла свое направление и несла нас куда-то вниз. — Это мягко говоря. Но все равно большое спасибо. Это была хорошая попытка. — Теперь моя очередь? — Ага. — Тогда пойдем. Он взял меня за руку и повел в башню защиты от темных искусств, его любимое место в замке. С удивлением я обнаружила себя у того самого причудливого часового механизма. У входа в крипту. Мы не заходили сюда вместе с того самого разговора ночью, когда я кинулась рыдать ему на плечо. Я не ходила сюда одна, но Оминис, видимо, ходил. Здесь стало значительно чище и аккуратнее. Коробки, котлы и бочки стояли ровными рядами у стен. На полу между четырьмя колоннами появился мягкий ковер. И диван. Зеленый кожаный диван со стяжкой. Мерлин. Что сейчас будет?! Сердце начало колотиться с бешеной скоростью. Я резко вдохнула, но выдоха не последовало. Миллион самых разных мыслей и эмоций проносились как стадо дириколов, появляясь и исчезая. В тени Крипты могло произойти всё что угодно. — В общем, мое желание: потрогать твое лицо. Я выдохнула и успокоилась. Но с некоторой ноткой разочарования… — Оминис, ты мог попросить это и так, — рассмеялась я. — Да, но мне приятнее знать, что ты не можешь отказаться. Я и так не могла, глупенький. Как вообще можно устоять перед тобой? Это ты еще про мой патронус не знаешь. Пришлось на следующем уроке защиты играть несчастную девочку, у которой так и не получилось. Нати Онай меня жалела минут двадцать. А то вся школа знает, какая форма у тебя, мой дорогой друг. — Я собираюсь долго тебя исследовать. Но у тебя есть возможность остановить меня в любой момент. Просто скажи мне, если я что-то сделаю… нет так. Хорошо? — Ага. Оминис усадил меня на диван и опустился рядом, взяв мою правую руку в свою левую, переплетая пальцы. Он немного погладил меня большим пальцем по коже. Заботливое, успокаивающее действие: «Все хорошо, не переживай». Только кого он успокаивал — меня или себя? Я-то застыла в предвкушении. Он поднял свою правую руку и замер перед моим лицом. — Можно? — Да. И он ощупал обе половины моего лица двумя невесомыми касаниями всей ладонью. Потом погладил волосы от линии роста волос и назад. Он касался их самыми кончиками подушечек, а потом накрутил одну прядь на палец и перекатывал ее между двумя пальцами. — Как шелковые. Похожи на волосы единорога. — Спасибо. Они почти того же цвета. Белого. — Не сомневаюсь в этом. Он гладил мою макушку, иногда плавным движением доходя до затылка. Не каждый раз. — Можешь быть смелее. — Хорошо, — сказал он. И запустил руку в самую гущу волос от затылка, чуть намотал их, сжал и легонько потянул. Мерлин. — Воу. — Сама попросила, — заметил он. — Не делать так? Делать! Не делать! В смысле делать, но потом… Кровь прилила к моим щекам, и я закусила губу. — Больно? — Нет. Всё нормально. Он гладил мои волосы, немного расчесывая их пальцами по всей длине, аккуратно и заботливо. Погладил по макушке, будто утешая и извиняясь. Я вся горела. Что делать? Остановить его сейчас? Но он даже не потрогал само лицо… И я обещала. Я задолжала ему после сегодняшнего. Всё должно быть по-честному. Я возьму себя в руки. — Это не лицо. — Да, сейчас. Извини, пожалуйста, не удержался. У тебя очень приятные волосы. И Оминис накрыл мое лицо рукой, сделав несколько широких изучающих движений. Потом нащупал щеку, утопая в круглом шарике пальцами, и потрепал ее, но даже нежнее, чем это делала Анна. Я заулыбалась с легким смешком, и он провел согнутым большим пальцем по кончикам моих губ, будто еще стесняясь касаться их, но сильно любопытствуя, какие же они сейчас. Потом провел по моим бровям, рисуя линию указательным пальцем, и осторожно сделал то же самое с ресницами. Прядь волос немного мешалась, и он заправил мне ее за ухо, проведя по самому уху и немного задевая мочку. Василиск-куда-мне-там, он же только начал. После этого он развернул руку тыльной стороной и нежно погладил мою скулу. Мне хотелось ластиться и подставляться под его касания, но я замерла и почти не дышала. Оминис провел вниз и медленно очертил рукой контуры головы, завершив движение с моим лицом, как бы лежащим в его открытой ладони. Убирая руку, он на мгновение опустил ее еще ниже, к шее. От этого касания я непроизвольно сжала его пальцы на его левой руке, все еще переплетенные с моей правой. — Всё хорошо? — Да, — ответила я шепотом. Неужели он не понимает? Не может не понимать. Не верю. Я освободила от него свою руку и вжала ее в диван. — Продолжай. Оминис плавным ползучим движением вернул руку и погладил мой подбородок, потом положил свои пальцы на мою щеку, а большим пальцем коснулся моих губ. Я невольно приоткрыла их, и губы стали мягче и полнее. Он водил по ним большим пальцем, и я просто умирала от желания поймать его ртом. И тут он погладил тыльной стороной руки самые яблочки моих щечек, как будто я милый зверек. Он просто сводил меня с ума, то делая что-то до одури соблазнительное, то снова милое и дружеское. Эти двойные сигналы заставляли меня кричать внутри себя, как только он снова менял тональность. И я так и не могла собраться с силами и оттолкнуть его. Я чувствовала себя мышкой, с которой он играет, готовясь съесть. Съешь меня сейчас. Пожалуйста. Но он просто потрогал мой нос, зажимая и разжимая его мне. — О. Твой меньше, чем у Себастьяна, и даже меньше, чем у Анны. — Кому еще ты трогал носы? — Только им и Гаррету. — Уизли? С Гриффиндора? Да ладно! — Да. Мы с ним не друзья, но сдержанные приятели. Он всегда помогал мне на зельях и никогда не сторонился меня. Однажды попросил по приколу. У него кожа как у Себастьяна. — Ну да, у обоих много веснушек. — Твоя гладкая. Мне очень нравится. Я пропустила эту фразу мимо ушей, потому что улетела мыслями в пучину не очень приятных выводов. Он трогал Гаррета Уизли, с которым они почти не разговаривали. И это та же степень близости, что и со мной сейчас. Для него это просто способ познать мир, потому что другого он лишен, а я тут себе напридумывала. Да, никто и никогда не трогал мое лицо так, и я вообще не помню, чтобы его кто-то трогал, но для него это было что-то более обычное и простое. Оставь свои надежды, Элла. Ты ему просто друг. И всё, что сейчас происходит, существует только в твоей голове. Но я уже видела свой Грим, свой вестник апокалипсиса. Летучую мышь в слизеринской спальне для девочек. Увиденное не засунуть в палочку обратно. Я могла скрывать это от других, но уже не могла скрыть от себя. Мне пора признаться хотя бы самой себе, что я по уши влюбилась в Оминиса Мракса. И томлюсь как тыквенный суп, по точному выражению Анны Сэллоу. И мне оставалось только отдаться этим самым приятным в моей жизни ощущениям, не останавливать его и дать себе утонуть. И я сползла по низкой спинке дивана и расслабилась. Он продолжал меня гладить сотней разных способов, и я даже не старалась скрыть свое удовольствие, улыбалась и хихикала, прижимаясь щекой к его руке. Хмурилась, когда он делал что-то странное, и мотала головой. И даже тихо постанывала, когда он двигался слишком хорошо. Открыто. Честно. И ничего не стесняясь. Я просто закрыла глаза и ни о чем не думала. Я не знаю, сколько это продолжалось. Пять минут? Десять? Пол часа? Час? Два? Эта сладкая пытка была бесконечной. Больше всего на свете я хотела наброситься на него, но лежала на спинке дивана, полностью расслабившись и отдавшись моменту. Оминис Мракс. Если бы я знала, какую цену придется заплатить за сегодняшнюю просьбу... Я бы попросила тебя о чем-нибудь еще.