***
Большие лапы оставляли следы на тонком слое снега у самой воды. Ветер с незамерзающего Черного озера гнал вперед маленькие снежинки, которые быстро заметали темные отпечатки с тремя пальцами. — Ну, сегодня моя очередь придумывать свидание, — улыбнулась я. Хотя мало что может сравниться с походом в «Шапку-Невидимку» в Хогсмиде, когда Оминис буквально купил мне целый новый гардероб, помогая выбрать самые приятные телу ткани, ощупывая и проверяя на удобство каждую деталь и каждый элемент. Теперь у меня было много элегантных черных и темно-зеленых вещей, которые при этом укутывали меня будто домашнее теплое одеяло. А еще он подарил мне куст садовой розы, который мы поставили в крипте и наколдовали ему персональное дождевое облако и маленькое солнце. — Познакомься, Оминис. Это… Владыка Берега. — МЕРЛИНОВА БОРОДА, ЭЛЛА, ОТКУДА У ТЕБЯ ДРОМАРОГ?! В общем-то, эту часть воспоминаний об испытаниях я как раз забыла показать, так что сюрприз удался. Владыка Берега жил себе спокойно в приморском виварии, спрятавшись среди скал, и никого не трогал, что ребята о нем даже и не подозревали. Знала только Поппи, которая иногда приходила привести его в порядок. А еще Амит, который наткнулся на него совершенно случайно, когда искал Поппи, и выбежал из вивария как ошпаренный. Кататься вместе с Оминисом на огромной широкой спине, пробегая у самой воды и забрызгивая окружающий снег, было просто невероятно. Мощные лапы животного с силой отталкивались от земли, сотрясая ее. Дикие, абсолютно свободные движения, грохот. Громкий рык. И ветер в лицо. Я весело кричала, ощущая под собой энергию этого великого зверя, а Оминис прижимался ко мне так, что казалось, что мы втроем стали единым целым. Неизвестно, как дромарог вообще поместился в хвать-мешок. Магия, не иначе. Когда я спрятала его, чтобы вернуть в теплый виварий после такой бодрящей прогулки, Оминис подошел ко мне и невероятно крепко обнял, сливаясь со мной в эмоциональном всплеске, и поцеловал меня с жаром, так, будто хотел меня съесть. Его мраморная кожа покраснела на ветру, тонкие губы потрескались. Но они были сейчас для меня самыми нежными и самыми желанными на этой планете. — Кажется, у меня новый кандидат на самое счастливое воспоминание, — ласково прошептал он мне на ухо, оторвавшись от меня. — А какое было предыдущее? — Когда мы вместе летали на гиппогрифе. С ним у меня получилось с первого раза, тогда, в классе. Знаешь, у меня ведь была уважительная причина прижаться к тебе, — сказал он. — Но… Элла… Ты так и не можешь?.. — спросил он с грустью в голосе. — А. Могу ведь. Еще на уроке могла, — сказала я, отчего его лицо просияло. — Экспекто Патронум! — Ох. Ты… Ты можешь… Я так счастлив… — Оцени форму, Оминис. И Оминис зажег свой красный огонек на палочке. И чуть не выронил ее из рук. — Элла… О, Мерлин… Элла… Он едва не раздавил мои ребра, роняя голову мне на плечо. Казалось, что я чувствовала, как колотится его сердце и через два слоя верхней одежды. Минуту он стоял так, утыкаясь носом в мои волосы, а потом оторвался от меня с открытым ртом. — Знаешь… Мне кажется, что это мой патронус изменился, — сказал он. — Ставишь под сомнения мои чувства к тебе? — спросила я. — Мне кажется, мой должен был быть змеей… Но, с другой стороны, тогда бы я никогда не смог бы его вызвать. — Но летучая мышь… Это существо, которое летит из темноты к свету. Это ты, Оминис. Это точно ты. — Не уверен, что понимаю, что такое свет. Но я думаю, что это похоже на тебя, — улыбнулся он и поцеловал меня в розовую щеку. — То, что я слышал о летучих мышах, плотно ассоциируется у меня с тобой. Скрытная, летающая бесшумно. Кто под невидимостью половину года провел, не ты ли? Я замерла. — Тайная и загадочная, — продолжал он. — Ловкая. Спит вниз головой, а значит, не такая, как все. Свободная. У меня нет сомнений. — Но как мы узнаем, чей изменился, если мы оба вызвали его в первый раз в один и тот же день? А хотя… Может, это и не важно? — улыбнулась я. И мы вызвали двух белых летучих мышей, которые вились над водами Черного озера, кружась и играя друг с другом. Хвать-мешок нетерпеливо покачался, и мы поспешили вернуться в замок. Владыка Берега довольно вытянулся на песчаном склоне вивария, складывая под себя свои громадные лапы, которые ему наконец-то удалось хорошенько размять во время прогулки в реальном мире. Такого зверя нужно иногда выгуливать, а не то он разнесет или виварий, или себя. Подожди немного, милый. Однажды мы с Поппи управимся со всеми делами и найдем тебе подружку, чтобы ты восстановил популяцию дромарогов в регионе. Оминис опустился рядом со мной на большой камень и взял меня за руку. Ненастоящий ветер трепал мои волосы, и я снова ощутила, будто реальный мир остался за непроходимой ширмой. Но от этого он никуда не исчезал и не растворялся. — Что тебя беспокоит? — спросил меня Оминис. — Я очень скучаю по Анне, — ответила я, глядя на искусственное синее небо над морем. Он глубоко вздохнул. — Я тоже, — ответил Оминис, мягко обнимая меня за плечо. — Расскажи мне о ней? — А что именно? — Что угодно. Просто хочу что-нибудь про нее послушать. Ты знаешь ее дольше меня, наверняка тебе есть чем поделиться. И… я знаю, что вы встречались. Можешь рассказать и об этом тоже. Как начали и почему закончили. Если тебе комфортно. — А тебе самой будет комфортно такое слушать? — спросил он. — Да, — коротко ответила я. И да, и нет. Я ревновала Оминиса к ней в Фелдкрофте, когда еще не была в курсе, что моя симпатия к нему взаимна. Но теперь, когда Анна нас свела, да и вообще с учетом всей ситуации, это казалось мне очень глупым. Я не знала заранее, насколько много подробностей я готова услышать, и как после этого буду спать, но вместе с этим я чувствовала огромный интерес к двум моим близким людям. И огромную тоску по Анне, которую нельзя было закрыть никак и ничем, но очень хотелось хотя бы попробовать. Оминис задумчиво молчал, пока волны одна за другой накрывали песчаный берег, сменяя одна другую и ударяясь об него всегда одинаково. Здесь не было погоды как явления, ливней и штормов, как и приливов и отливов. Только мерное накатывание, как маятник огромных часов в южном крыле замка. — Хорошо. В общем, та Анна, которую знаешь ты, немного отличается от той Анны, которую знаю я. Оминис опустил голову. — До того, как ее прокляли, она была другой. Ты, должно быть, подумала, что она была еще более бойкой. Не совсем так. В действиях и поступках: да, еще более. Но в личном общении... она была мягче. И не пошлила так много, — усмехнулся он. И действительно. Когда Себастьян привел меня в Фелдкрофт и познакомил нас, Анна показалась мне очень нежной девушкой и очень деликатной собеседницей, которая искренне заботилась о чувствах другого человека. Только потом она стала раскрываться с другой стороны, и чем дальше, тем было хуже. Но так она мне нравилась даже больше. — Но она намного меньше задумывалась о последствиях своих поступков и часто нарушала правила, пропадая потом на отработках. Из-за нее я часто ввязывался в неприятности. Для нее было совершенно нормальным не вернуть долг подруге, разболтать чей-нибудь секрет, показать язык Шарпу или пародировать директора Блэка в коридоре. Проклятье будто заставило ее измениться. И то безрассудство, которое было у них с Себастьяном одно на двоих, и у него даже меньше, будто полностью перекочевало к нему. Я почесала глаз, когда в него попала маленькая песчинка. — Что я могу тебе рассказать? Она всегда любила квиддич и до сих пор спрашивает меня, кто лидирует в Хогвартсе. Анна мало летала сама, больше любила сидеть на трибуне и смотреть игру, очень бурно реагируя на каждый финт. Я даже ходил с ней на матчи, хотя ничего не понимал, моя палочка не может видеть так далеко. Просто слушал, как она радуется. Оминис сглотнул. — У нее было много подруг в школе. Имельда, Грейс, Нерида, Астория… И она со всеми разругалась в пух и прах. — Да ну? А почему она не поругалась с тобой? — О, она ругалась, — улыбнулся Оминис. — Но, знаешь ли, я на первых четырех курсах тоже был не подарок. Да, поверь мне. Мы все втроем с Себастьяном постоянно ругались и мирились. — А как вы начали встречаться? И как Себастьян отреагировал? — Она предложила. Я был рад. Анна была единственной девушкой, которая не боялась меня. К тому же, эта ее энергия… Ну, ты ее видела. Я смотрела расфокусированным взглядом на искусственные волны, которые были то ближе, то дальше, но так ожидаемо всегда возвращались на берег. Дромарог ушел куда-то за скалы, чтобы снова спрятаться ото всех. Его следы медленно смыло водой. — Ты любил ее? — Да, — спокойно сказал Оминис. — И вместе с тем не мог отделаться от ощущения, что это какой-то инцест. Будто что-то неправильное. Слишком много времени провели как друзья. С первого курса, считай росли вместе. Я и тянулся, и боялся всё разрушить. Очень дорожил нашей дружбой и не хотел ее потерять из-за какой-нибудь романтической драмы. Себастьян нормально относился. Как-то сказал, что был бы рад стать со мной одной семьей. А потом… Потом было одно событие в мощеном дворе. — Анна рассказывала. Но… Я бы хотела услышать это с твоей стороны. — Уф, — сказал Оминис и поморщился. — Когда я поделился с ней своими переживаниями, вместо того, чтобы как-то меня поддержать, она пошла искать внимания от кого-нибудь другого. И я застал ее гуляющей с Гарретом. — Уизли?! — почти взвизгнула я. — Ага, снова он, — посмеялся Оминис. — Но Гаррет не знал, что мы с ней встречаемся. Сильно извинялся за это. — У вас по этой причине были такие прохладные отношения до этого года, хотя вы могли бы дружить? — Именно. Но сейчас это уже не имеет значения. А Анна… Она слезно обещала, что этого не повторится, и я ее простил. — Я слышала, что потом был и второй? — Ага. Дункан Хобхаус. Я щурилась. Искусственный ветер приносил песчинки на огромный камень, утопающий в песке, медленно заметая его. Через день или два его полностью скроет, и будет и не понять, что там под бело-желтым слоем. Камень навсегда останется, но будет не так заметен. Если только Владыка Берега не заденет его своим огромным хвостом. — Мне жаль, — сказала я. — Тебе? — усмехнулся Оминис, обнимая меня за талию. — Жаль, что всё закончилось вот так. Тебе, наверное, было больно. — Было, — кивнул Оминис. — Но нам удалось остаться друзьями, а за это я переживал больше всего. Просто… дружить с Анной и быть ее парой… Это немного разные вещи. Будто доверия между нами стало сильно меньше, а не больше. И было больнее, когда ее прокляли. И в тот день, когда стало понятно, что проклятье не лечится. И потом она сказала, что нам лучше не пытаться начать сначала, потому что уже поздно начинать. Я не знаю, смирился ли я с тем, что однажды ее не станет. Иногда мне кажется, что да. Но иногда я понимаю, что нет. Второй раз в жизни его любимый человек умирал. И если с тетей Ноктуа это произошло неожиданно, то в случае Анны это было растянуто, с одной стороны, давая время принять, но с другой — мучая бесконечной пыткой. Оминис глубоко выдохнул и нежно обнял меня, зарываясь в мои волосы. Он гладил меня, целовал мои щеки, которые успели согреться, прижимался своим лбом к моему, всем видом показывая: «Я с тобой. Я твой». — Я счастлив с тобой, Элла. Не переживай ни о чем, если ты собиралась. Я слабо улыбнулась. — Да нет, как-то и не собиралась переживать. Сама удивлена этому. Спасибо, что рассказал мне. Я положила голову ему на плечо. — Я думаю, что опыт с Анной как-то сформировал тебя сегодняшнего, — сказала я и поцеловала его в щеку. — Наверное, как и мой опыт с Себастьяном заставляет меня еще больше ценить тебя… — Скучаешь по нему? — Да, — ответила я и ощутила, будто в сердце вонзилась тысяча иголок. Оминис погладил меня, показывая, что я могу об этом говорить, если хочу. — Знаешь, это мы тут в теплом виварии сидим. А там… Там же зима… Как он там в клетке среди моря? Один. Только вода, ледяной ветер и дементоры. Я замолчала, и Оминис дал мне минуту. — Ты догадываешься, — сказал он. — Почему ему дали три года, а не пожизненное? Мои глаза распахнулись. Я повернулась к Оминису и посмотрела ему в лицо, едва не забывая дышать. — Потому что ты попросил свою семью? Оминис медленно кивнул. Ох… — Себастьян знает об этом? — Нет. И правильно. Человеку, который не раскаивается, нельзя показывать, что кто-то «на его стороне», он расценит это как разрешение продолжать делать то, что он делал. Еще бы Себастьян не умер там от переохлаждения за это время. И еще если бы он что-то понял... Возможно, это жестоко. И я не представляю, какую силу духа нужно иметь, чтобы так поступить с тем, кто был тебе дорог. — Я всё равно люблю его, — сказал Оминис. — Как человека, даже после всего. Я тоже очень скучаю. И по нашим хорошим дням, и по нашим ссорам, по всему. Не представляю, что теперь чувствуешь к нему ты. — Слишком много всего сразу. Вот почти любое чувство назови: оно тоже будет. — Гнев? — Да. Почти ненависть. И там же жалость, и там же благодарность за всё. Какая-то часть меня ему даже сочувствует. Вот чего-чего, а безразличия нет. А я бы хотела, чтобы оно было, — шмыгнула я носом. — Я стараюсь не думать о нем в течение дня. Прогоняю из головы все мысли. Но иногда, под самое утро... он мне снится. Будто он протягивает мне руку из толщи воды, а я по ней бью и отталкиваю его на дно. Я посмотрела на искусственное море, которое было намного теплее и уютнее, чем настоящее, но все равно давало возможность представить пугающую темно-синюю бездну и глубину. — Ты любила его? — Не знаю. Мне кажется, что это очень громкое слово, а наше безоблачное общение длилось недолго. А потом я начала замечать, что тучи сгущаются. Но почему-то от этого стало только тяжелее перестать о нем думать. — В темной стороне людей есть своя понятная привлекательность. Стал ли он притягательнее для тебя, когда начал темнеть? — на секунду Оминис замолчал. — Ох, не отвечай. Я почувствовала, будто мое тело предало меня. И еще гнев на Оминиса за то, что он это заметил, а я никак не собиралась в этом признаваться. Даже себе. И одновременно с этим, мне стало безумно стыдно перед ним. Невыносимо, бесконечно, удушающе стыдно. — Извини, — поспешил сказать он шепотом. — Очень смущающая способность, — ровным тоном сказала я. — Иногда я хотел бы жить без этих сведений. У других людей тоже замечаю, если они стоят слишком близко. У профессоров, например. Я подавилась воздухом, отчаянно пытаясь не представлять конкретные имена и обстоятельства.***
Я сидела в зеленой кабинке, когда это произошло. По какой-то странной причине Выручай-Комната не создавала уборную, и в такую комнату приходилось идти почти с самого верха астрономической башни в башню защиты от темных искусств, мимо класса чар и минуя миллион лестничных пролетов, что было просто невероятно неудобно и выматывающе, на что часто жаловались студенты на уроках астрономии. Белая плитка под ногами блестела в дневном свете, и я думала о том, как буду тысячу лет подниматься по всем этим ступенькам назад. И тогда мою левую руку обожгло. Я вскрикнула от неожиданности и посмотрела на нее. В моей открытой ладони сиял маленький красный шар, и я услышала: — Т-Т-ТРУН! Т-Т-ТРУН! Резкий воющий звук почти оглушил меня. Такой пронзительный, что сердце моментально выпрыгивало из груди. Что? Что это? Визг резал меня по ушам. Что? Тревога? В Хогвартсе? Это магловская сирена? Она разве тут есть? Что случилось? Что происходит? — Т-Т-ТРУН! Т-Т-ТРУН! Сердце стучало в ушах. Я смотрела на красный шар как завороженная и не могла пошевелиться. Звук продолжался. Я выбежала из кабинки, метаясь по сторонам и осматривая всё вокруг. Раковина. Окно. Зеркало. Где? Что? Откуда? С какой стороны? Где опасно? Бежать. Куда бежать? Стоять. Я застыла как вкопанная. Только глаза судорожно крутились по углам. Звук прекратился. Я перевела взгляд на руку, и тогда звук снова завыл. Значит, этот вой исходил от него? От меня? Я попыталась прикоснуться к шару второй рукой, но он будто состоял из дыма и растворялся между моими пальцами, а потом собирался снова. — Т-Т-ТРУН! Т-Т-ТРУН! Острое желание как можно скорее избавиться от раздражителя отключило мой рассудок. Я не придумала ничего лучше, как попробовать заколдовать его, что было безуспешно, и тогда я пошла к раковине и поставила руки под воду, но это тоже не помогло. Я выбежала в коридор, ожидая, что сейчас соберу на себе перепуганные взгляды. Но несколько учеников только ходили туда-сюда, не обращая на меня никакого внимания. Но как?.. Как вы не слышите такой громкий звук? Значит, его слышала только я? Я вытянула левую руку вперед, и какой-то мальчик с Гриффиндора посмотрел на меня. Но он тут же отвернулся, не выказывая ко мне никакого интереса. Значит, шар видела только я. Мерлин, что это такое?.. — Т-Т-ТРУН! Т-Т-ТРУН! Этот звук не давал думать. Я закрыла глаза, пытаясь восстановить дыхание и сосредоточиться. По крайней мере, он не орал, если на него не смотреть. Что это вообще такое? Что нужно делать? К кому бежать? Я стояла в башне защиты от темных искусств. Какого профессора об этом спросить? Нет. Никакого не надо. Кристально ясное понимание отразилось в голове словно раскат грома. Ритуал. Древние руны. Оповещение. Кто-то предавал нас. Прямо сейчас.