***
Решетка крипты ударилась об пол за моей спиной. Ноги сами принесли меня сюда, и я не задавалась вопросом, почему. Сырой воздух поступил в ноздри, и четыре жаровни под потолком пролили свет на эту маленькую комнату. Мой взгляд безразлично упал на стену со странными символами, бесцельно гуляя по ее камням. Я чувствовала так много, что в итоге не чувствовала совсем ничего. Мысли текли медленно, будто сквозь очень узкое горлышко. Но в одно мгновение я посмотрела наверх, на жаровни, и неожиданно поняла. И всё рухнуло. И встало на свои места. Анна. Моя Анна. Моя смелая и боевая девочка. Это была она. Вот почему она так долго сопротивлялась мощному проклятию, которое должно было убить ее на месте. И вот почему все целители только разводили руками, не понимая, почему Анна вообще осталась жива. Не хватило месяца, чтобы прошло ровно два года с того дня, когда она была проклята. Это и был тот срок, который давали ей целители. Время Анны вышло вместе с центром Древней магии, который всегда был внутри нее. Полностью и без остатка. Успела ли она осознать это или нет, но она пожертвовала собой и остановила своего брата. Навсегда. Близнецы Сэллоу пришли в этот мир вместе. И покинули его вместе, убив друг друга. Анна и так должна была умереть, и внутри себя я готовилась к этому моменту, ожидая, что однажды это произойдет, и мне придется это принять, но… Не так. Точно не так. Так страшно. Так обидно. Я легла на ковер и закрыла руками лицо. Слез не было, потому что я уже выплакала всё, что во мне было, еще полчаса назад. Темнота перед глазами накрыла меня, и мне казалось, что я плыву где-то в пустоте, среди ничего и ни к чему. Будто я потеряла почву под ногами, выпала из мира живых и покинула свою оболочку, уносясь куда-то далеко-далеко, туда, где уже никого и ничего нет. Но я ударилась об следующую мысль внутри своей головы, будто Десцендо с силой приложило меня об пол. Основателей было четыре. Хранителей было четыре. Я, Оминис, Анна. И в одно мгновенье я поняла: Себастьян должен был стать четвертым. Тот, чья душа в отчаянии обратилась к темной магии еще до знакомства со мной, откуда-то же он знал Круцио еще задолго до похода в Скрипторий. Но одно обязательно вытесняет другое, и поэтому у меня не было и шанса распознать его и соединиться с ним. Мадива Онай была права, и зря я ее не послушала. Как только я бросила прорицания, вселенная решила достучаться до меня по-другому, и начались они. Кошмары. Вот что значили мои сны, вот почему они были такие жуткие, и вот почему они так сильно отличались от любых других снов, даже самых плохих, и вот почему они были такие реалистичные. Мне снилась внезапная вспышка боли Анны, когда я выбежала из дома ночью в Фелдкрофте. Мне снилось чувство безнадежности Себастьяна в Азкабане, когда я пришла к Оминису досыпать остаток ночи. И мне снилось одиночество Оминиса, когда мы с ним поссорились из-за писем. Но если не через эти сны, то я могла бы дойти до этой мысли логически. Я не очень много знала про своих собственных родителей из-за отвращения к ним, но… Оминис был потомком Слизерина, того, кто был Хранителем века назад, а Анна и Себастьян были из Фелдкрофта, места, в котором жили и Чарлз Руквуд, и Исидора, и наверняка имели с ними далекие родственные связи. Однажды мы с Себастьяном обнаружили в заброшенном доме Исидоры портал, который вел прямо сюда, в крипту, и это не натолкнуло меня ни на какие мысли… Но глубоко внутри себя я всегда знала, что это именно они. Я чувствовала их. Каждого. Кусочки Древней магии тянулись друг к другу, не замечая этого. Вот почему мне было не всё равно на Анну, хотя я была с ней едва знакома, и у меня хватало своих проблем. Вот почему я всегда слушала Оминиса, мысленно обращалась к нему и искала его как источник света. И вот почему меня непреодолимо тянуло к Себастьяну, несмотря ни на что. Предначертанные, выбранные Временем. Еще до того, как я пришла сюда на пятый курс, они уже нашли друг друга. Они ждали меня здесь. В крипте. Все вместе. Среди этих самых стен со странными символами, они болтали о домашних заданиях и играли в плюй-камни. Они должны были вырасти, стать большими и сильными, и потом встретить меня. Это должны были быть Мы. Себастьян. Анна. Оминис. И я. Четыре Хранителя. Лучшие друзья. Мы должны были сделать что-то важное, а потом дождаться своего Мерлина, своего ученика, чтобы он создал что-то еще более великое. Я так осуждала предыдущих Хранителей за то, что они не справились со своим учеником, Исидорой, и она погибла... А теперь вот. Два моих Хранителя убили друг друга на моих глазах, а я стояла и смотрела на это, не в силах ничего изменить. Сердце сдавило от осознания масштаба потери. Не для себя. Для всего магического мира. Для времени. Два Хранителя из четырех мертвы. Мертвы. Но мое сознание будто отказывалось в это верить и прокручивало время назад, хватаясь за любую соломинку, ища, что я должна была сделать по-другому, как будто у меня была возможность вернуться и всё изменить: если бы я нашла способ уговорить Себастьяна отступить, или если бы я не проголосовала за то, чтобы сдать его, и он не остался бы в одиночестве, или если бы я не поверила в то, что Анна неизлечима… Если бы, если бы, если бы… Если бы я могла вернуться во времени, я бы убила Виктора Руквуда еще раз. Голыми руками, без палочки. Я бы душила его до посинения, до страшного хрипа… И я должна была найти его раньше, до того, как он поднял свою палочку на Анну. Но, с другой стороны, я тогда даже не умела колдовать и не могла бы защитить себя… Я зажмурила глаза. Уже ничего было не исправить. И чувство полного провала накрыло меня с головой. Будто вода, которая забилась в рот и нос, и нельзя было ни вдохнуть, ни выдохнуть. Я тонула. Я тонула в черных водах отчаяния, будто к моей ноге был привязан огромный камень, и он тянул меня на самое дно. Грудь давило и кололо, так, словно мне прокололи легкие, и в них не было воздуха, чтобы хоть что-то могло заставить меня всплыть. Я уже проиграла потоку времени. Он смыл меня. Накрыл и раздавил. И теперь всё было бессмысленно. Это был полный провал, и я осталась с ним один на один. Мне нужно пойти в Хранилище, вдохнуть в себя всю боль из него и убить себя. Так я решу эту проблему, и мир будет в безопасности. Всё равно с таким объемом боли ничего нельзя сделать, ее слишком много. Многовековая ошибка будет исправлена. И моя никчемная проваленная жизнь закончится с пользой. Кусочки Древней магии всё еще тянулись друг к другу. И два из них были в пустоте, в небытие. И меня неумолимо несло туда же. Из этих мыслей меня вытащил страшный грохот. Я открыла заплаканные глаза и увидела Оминиса, который буквально крушил крипту: все ящики у стен, бочки и коробки. Он ломал, пинал, разносил всё, до чего дотрагивался, ревел и рычал, занося над головой очередной ящик, который с оглушительным треском ударился об пол. Всё разлеталось в щепки, а по его белым рукам текла кровь. Только куст розы в углу комнаты, освещенный маленьким персональным солнцем, оставался нетронутым. — Петрификус Тоталус, — прошептала я. Оминис застыл в стойке смирно и начал падать на пол. Я поймала его и обхватила двумя руками, с силой прижимая к себе. Я вжималась в его парализованное тело как могла, настолько, насколько я в принципе была способна, накрывая его собой, будто я — барьер между ним и миром. Его рубашка еще пахла пылью, этим невыносимым пещерным запахом, но сквозь него едва ощутимо проступал его одеколон: влажная свежая трава, знакомые древесные ноты. Его спина была мокрой от холодного пота, руки пачкали штаны липкой кровью, волосы растрепались и прилипли ко лбу, и я заправила их назад, в их привычное положение, погладив его по голове своей слегка дрожащей ладонью. Я замерла так на несколько минут, а потом направила палочку ему в спину: — Фините Инкантатем. Оминис обмяк в моих руках, и его тело, получившее назад возможность шевелиться, расслабилось и смягчилось, как будто оттаяв. Оминис обвил меня как плющ, утыкаясь в мои волосы и зарываясь в них носом. Так, будто я — самое ценное, что есть в этом мире, самое нужное и самое дорогое. Я почувствовала, как мое левое плечо намокло. Оминис плакал. И я видела это впервые. То, что я чувствовала, было одним большим кошмаром, который не мог сравниться ни с чем, что я когда-либо ощущала до этого. Но я могла только догадываться, что сейчас чувствал Оминис. Потерять двух друзей за один день… Двух друзей детства, еще и таким образом. И быть свидетем того, как это произошло... — Я так боялся, — тихо сказал Оминис. — Я так боялся, что он навредит тебе. В голове стало пусто, и я снова погладила его по волосам. — Я очень боялся, что ты умрешь. Мысли, которые заполоняли мою голову еще каких-то несколько минут назад и казались мне самыми внятными и логичными, сейчас стали для меня далекими и неважными. Моя решительность куда-то испарилась, и я не знала, проклинать мне себя за это или нет. Я не могла этого сделать. Не могла так поступить с ним. Оминис не заслуживал такого. Кусочки Древней магии всё еще тянулись друг к другу. И если два звали меня за собой в пустоту, то один, главный, крепко удерживал меня здесь, прижимая к себе двумя руками. — Я… Я не смог защитить… В моих руках Оминис был сейчас таким маленьким и уязвимым, таким потерянным и опустошенным. Обычно он был тем, кто всегда вытаскивал меня и успокаивал, но сегодня была моя очередь. — Багровый дым, Оминис… Он был под зельем… У тебя не было шанса. — Я понял это. Но от этого не легче. Мы обнимались, стоя вдвоем в этой холодной и темной комнате, как будто четыре жаровни горели слабее, чем когда-либо. Мы вцепились друг в друга, не в состоянии больше двигать губами и говорить, и стояли не шевелясь целую вечность. Все слова застряли в горле, и мы оба понимали, какие. Потому что чувствовали одно и то же. Оминис коснулся моего запястья. — Я знаю, о чем ты думала. Не смей. — Не буду, — пообещала я ему.***
Дни шли быстро и бесполезно. Серо, бесцельно, и я совсем не помню как. Я снова была тем призраком, как и в первые дни лета. Того далекого и недосягаемого лета, когда Себастьян уже был дерьмом, но хотя бы живым. Мы даже не могли их похоронить, потому что от них ничего не осталось. Это оставляло чувство какой-то подвешенности в воздухе, будто ты замираешь в свободном падении, и все твои внутренности складываются, и неприятное чувство в животе сохраняется, пока ты не долетишь до земли. Но земля всё не наступала и не наступала. И сообщать куда-либо об их смерти было нельзя: иначе пришлось бы объяснять, откуда мы об этом знаем, как работает Древняя магия, и почему они убили друг друга, а не я — их, хотя, чисто технически, это тоже было правдой. Газеты продолжали публиковать объявления об их пропаже. Для всего остального магического мира они были еще живы. Просто куда-то исчезли, потерялись. Как будто еще была какая-то надежда их найти. Будто я не видела их смерть своими глазами. Так странно. — Элла, — строго сказала мне Нати, поймав меня в коридоре. — Еще немного, и я буду путать тебя с профессором Бинсом. На, поешь. Она протянула мне какой-то фрукт. — Не могу, Нат, стошнит опять, — ответила я и увела взгляд в сторону. — Пошли, поговорим, — сказала Натсай и повела меня в ближайшую уборную. Она кинула на дверь запирающее заклинание и принялась накладывать заглушающие чары. Закончив, она глубоко вздохнула. — Я понимаю, что тебе тяжело, но от твоей голодовки тебе не будет легче, а жить дальше как-то надо, — подошла она ко мне и участливо заглянула в мое лицо. — Я не специально, — ответила я и опустила голову. — И, если быть совсем честной, жить тоже не особо хочется. Нати помолчала минуту, закрыв глаза, а потом снова повернулась ко мне. — Я понимаю, что ты чувствуешь. Она взяла меня за руку, и я ощутила, что ее ладонь по сравнению с моей была очень горячей. — Нет, — резко помотала головой я и убрала руку, будто обожглась об нее. — Да, Элла. К сожалению, я даже слишком хорошо тебя понимаю. Помнишь? Мой отец умер у меня на глазах. Он погиб, защищая меня. Слезы брызнули у меня из глаз мелкими частыми каплями, и Нати снова взяла мою слабую руку. — Я знаю, как это тяжело. Это невыносимо. Такое чувство, которое будто придавливает тебя сверху. Это больше, чем возможно осознать и принять. — Как это можно принять?.. — ответила я шепотом сквозь слезы. — Я не знаю как, — ответила Нати. — Дай себе время. Я знаю, сначала кажется, будто умерла часть тебя, и ты невосполнимо потеряла что-то самое важное… — НО ЭТО БУКВАЛЬНО УМЕРЛА ЧАСТЬ МЕНЯ, — вырвала я свою руку с силой. — ДВЕ ЧАСТИ!!! Я БУКВАЛЬНО ПОТЕРЯЛА САМОЕ ВАЖНОЕ! ОНИ БЫЛИ МОИМИ ХРАНИТЕЛЯМИ, НАТИ, У МЕНЯ НЕ БУДЕТ ДРУГИХ! ОНИ БЫЛИ МОИМ ВСЕМ… Впервые за долгое время я кричала. Кричала громко, задыхаясь и едва хватая воздух, захлебываясь в своих слезах. — Я знаю, Элла, — спокойно ответила Нати. — Я знаю. Она вытерла мою щеку своей теплой ладонью. — Посмотри на меня. И я подняла глаза на Нати. Ее широкое лицо, обрамленное мелкими кудрями, излучало какую-то невероятную устойчивость и силу. Я опустила взгляд на ее красный галстук на белой рубашке, который будто сиял гордостью изнутри. Нати была здесь. Со мной. В уборной школы чародейства и волшебства Хогвартс. В Шотландии. Она справилась. Она была той, кто смог построить свою жизнь заново. Найти меня и Поппи. Спасти Крылану. И даже понравиться Гаррету. И в ее черных глазах, таких глубоких точках с такими светлыми белками на фоне темной кожи, я увидела огромную горечь, будто оттуда, из их глубины, навсегда забрали что-то важное, и рана затянулась большим некрасивым шрамом, но, по крайней мере, он больше не беспокоил и не болел. Нати смотрела на меня так, что мне казалось, что она была старше меня в два раза. — Осталась ты. И Оминис. — И Оминис, — повторила я, вытирая слезы. Я практически упала ей на плечо, и Нати обняла меня одной рукой, а второй она крепко опиралась на белую раковину. Мы простояли так какое-то время. — Подруга, — сказала Нати, погладив меня по голове. — Сейчас тебе кажется, что всё не имеет никакого смысла, и дальнейшая жизнь невозможна. Но, просто поверь мне, это не так. Твоя история еще не закончилась. У тебя впереди еще будет много разного, и хорошего, и не очень. Да, сейчас тебе так не кажется, но ты еще сможешь быть счастлива. — Как… — едва дышала я. — Скажи мне, КАК из текущей точки может быть возможен хоть какой-то счастливый финал?! — Я не знаю как, — честно сказала Нати. — Я верю. Не просто в то, что всё будет хорошо, нет. Я верю в тебя, подруга. Я верю в то, что ты сильная, и ты со всем справишься. Даже с таким. Даже если сейчас очень больно. Боль немного отступит, и ты обязательно поймешь, что тебе нужно делать дальше. За прогнозами — это к моей маме, не ко мне. А я верю в Тебя. Нати посмотрела в мое лицо и выдохнула. Она вложила мне что-то в руку и повернулась к двери, отпирая ее и снимая чары. — Жду сегодня на ужине. Пообещай мне, что ты придешь, — пронзительно обернулась она на меня. И Нати вышла из уборной, оставив меня со свежей грушей в руке.