В каком-то смысле, я оттаяла только в конце марта.
Я часто сидела одна на лавочке в коридорах школы и смотрела на студентов, проходящих мимо меня. Поппи и Нати несколько раз пытались подсесть ко мне и поговорить со мной, но после прямой просьбы оставить меня в покое понимающе кивали и уходили.
Я завороженно смотрела на эти потоки людей, ходящих туда-сюда, и думала о том, какой же Хогвартс большой. Словно огромное морское чудовище, он проглатывал учеников сотнями. Он был старше и древнее, чем были все мы. Мы вырастали и уходили, а он оставался. Стоял на том же месте, что и был, и никак не менялся после расставания. Грандиозный, массивный, вечный. Он был так велик, что на его фоне пара учеников, сколько угодно ярких и важных — просто пыль под его каменными ногами. Жизнь в замке текла дальше. Студенты ходили туда-сюда как ни в чем не бывало, будто ничего и не произошло. Он даже не заметил их отсутствия.
Иногда мои расфокусированные глаза находили в толпе темную челку, и я невольно вздрагивала. Прическа Нериды Робертс отдаленно напоминала прическу Анны, и я поняла, что не замечала этого раньше. Я провожала ее взглядом и тихо радовалась, что она не обращала на меня никакого внимания. Нерида исчезала за поворотом, а я оставалась наедине со своими мыслями.
Иногда на занятиях я встречалась глазами с Гарретом. Его веснушчатое лицо напоминало лицо Себастьяна слишком явно и очевидно, и, кажется, он понял это. В ответ он только неловко улыбался, а после занятия подходил и хлопал меня по плечу.
За это время мне исполнилось семнадцать. Совершеннолетие. Казалось бы, такая важная дата. Только вот мне было настолько тоскливо, что я не отмечала этот день и попросила ребят ничего мне не дарить. Я не хотела, чтобы у меня остались какие-либо напоминания об этом периоде. Пусть лучше он забудется и растворится, не оставив после себя следов. Только Оминис принес мне корзинку белых подснежников, которую он собрал сам в окрестностях. Что ж, хотя бы у Оминиса был нормальный день рождения с чаепитием в Выручай-комнате за несколько дней до того, как это всё произошло. А я предпочитала думать, что времени для меня больше не существует, и я плаваю в каком-то едином пространстве.
Казалось бы, мир рухнул. Но на его обломках неумолимо распускались цветы, прорываясь к весеннему солнцу сквозь любой мусор и любые камни. Желтые нарциссы, белые крокусы и синие гиацинты виднелись на зеленых склонах вокруг замка то маленькими точками, то целыми яркими коврами. Реки уносили с гор остатки льда и снега. Жизнь брала свое.
Я не знала как, но я снова стала нормально есть. И часто выходила одна в мощеный двор с обеда в Большом Зале, чтобы просто сидеть на лавочке, смотреть на воду Черного озера и глубоко дышать. Я кусала сладкое красное яблоко так, как будто пробовала его в первый раз, будто это было самое вкусное, что я ела когда-либо. Часть меня будто бы хотела осудить меня за это — чего это я, радуюсь таким мелочам как дурочка, когда в жизни происходят такие ужасные вещи? Но другая часть посылала ее в Запретный лес, с сочным хрустом вгрызаясь в новый кусочек. Справедливость в мире не будет восстановлена только из-за того, что я буду мучить себя овсянкой на воде.
И сегодня мы с Оминисом шли по извилистой и каменистой тропинке наверх, тихие и молчаливые.
Совершеннолетние. Казалось бы, те, у кого еще вся жизнь впереди. Кто только-только должен был вылететь из школьного гнезда и найти себя в этом большом и свободном мире, расправив крылья в полную силу. Только вот не чувствовала я, что мы молоды и свежи. Мы шли, свернув с дороги, ведущей в Хогсмид, и держались за руки, и это было так медленно и так спокойно, будто мы были старые-старые. Будто всё самое хорошее и самое плохое уже произошло с нами много лет назад, и после череды подвигов и потерь мы доживали отмеренное нам время, с горькой улыбкой наблюдая за белыми облаками сквозь седые ресницы вокруг морщинистых глаз. И относились мы ко всему происходящему явно не так буйно и ярко, как остальные. Даже слухи о том, что в следующем году Хогвартс будет принимать Турнир Трех Волшебников, совершенно никак не впечатляли, будто это было совсем не для нас и не про нас.
Прежний мир закончился. Сломался, треснул и надломился, сгорел и упал на землю пеплом. А мы остались. Мы остались гулять по его обугленными осколкам и радоваться свежим цветам, собирая их в корзинку без определенной причины и цели.
Оминис всё еще молчал. Мы почти не разговаривали друг с другом весь этот месяц. Чаще всего мы просто оба лежали по кроватям в своих спальнях целыми днями, погруженные каждый в свои мысли, не в силах вынырнуть из них. Иногда я ходила кругами по пустому квиддичному полю, вызывая едкие комментарии у вечно тренирующейся Имельды, но я не обращала на нее никакого внимания и шагала до тех пор, пока не падала на месте от усталости. Я спрашивала про Оминиса у ребят, и, судя по всему, он проводил много времени с Амитом и Гарретом.
Вроде бы мы с Оминисом были такие близкие, но желания разговаривать просто не было. Слишком много общей боли, волна которой не останавливалась о скалу спокойствия, как это было с Нати, а только усиливалась, вбирая в себя больше подробностей и воспоминаний. Оминис оттаял быстрее, звал меня и искал меня, но я сказала, что мне нужно больше времени. И вот, наконец-то мы могли не убегать друг от друга и не подбирать слова, чтобы ничего не задеть внутри. Острая стадия прошла, и теперь наоборот хотелось поговорить обо всём, чтобы иметь возможность это отпустить.
Мы поднялись наверх, на гору, которая была расположена очень близко к Хогвартсу. Отсюда открывался прекрасный вид на сам замок и на квиддичное поле, а легкий весенний ветер огибал этот участок горы и не пронизывал это место. Мы расположились у большого мшистого дерева, которое облюбовали болтрушайки, и, кажется, своим появлением мы распугали всех птиц.
Я постелила на землю клетчатый плед, и Оминис сел на него, приглашая меня лечь головой на его колени. И пусть он не видел поле и яркие башни-трибуны, он мог вдыхать свежую росу и легкий аромат цветов вокруг, слышать шуршание листвы огромного дерева и трогать мои волосы. Здесь мы могли поговорить обо всем, сбежав из замка, и не бояться, что кто-либо нас подслушает.
— Я скучал по тебе, — прервал молчание Оминис.
— Я тоже, — ответила я ему и потянулась рукой к его щеке с родинками, чтобы погладить ее.
Он поймал мою руку и провел ей по своей коже несколько раз, ластясь и прижимаясь к ней, а потом нежно поцеловал ее.
— Как ты сегодня? — спросил он.
— Немного лучше. Но всё еще грустно.
— Мне тоже. Так и будет какое-то время, возможно, очень долгое. После смерти тети Ноктуа мне по-настоящему полегчало только когда я похоронил ее кости в семейном склепе.
— Ты считаешь, что?..
«Мы должны вернуться в тот жуткий подвал и собрать их смешанный с песком прах?» — не смогла произнести я это вслух.
— Возможно, это звучит странно, но поверь мне: нам действительно станет лучше, если мы это сделаем. Чувство бесконечного падения прекратится.
— У тебя тоже оно есть? — удивленно спросила я.
— Конечно, есть, — ответил Оминис.
Шелест свежей травы вокруг нарушал идеальную тишину, а солнце играло на квиддичных трибунах внизу, подсвечивая их яркими лучами. Я удивилась тому, насколько же легче стало об этом говорить и думать, хоть и прошло не так много времени.
— И что мы будем с этим делать? Закопаем где-нибудь или развеем по ветру? Кстати, можно даже с этой точки. Здесь, у Хогвартса, у дерева болтрушаек, птиц, которые поют только перед смертью… Красиво, трагично.
Оминис слабо улыбнулся и погладил меня по волосам.
«Прямо как Анна», — подумала я и не стала отгонять эту мысль, разрешая себе грустить.
— Тебе тогда помогло только это? — спросила я.
— О… — произнес Оминис и помедлил. — Нет, не только. Лучше я покажу тебе. Если ты готова.
— Давай, — ответила я, уже догадываясь, с чем или с кем будет связано это его воспоминание.
Я поднялась и села рядом с ним, обнимая его одной рукой. Оминис протянул мне свое запястье и закрыл свои невидящие глаза.
И вот вокруг так темно, страшно и холодно, так отчаянно плохо и невыносимо больно. Печаль оборачивается злостью, и руки сами тянутся к лавочке в коридоре, длинной шторе на окнах и глиняному цветочному горшку. Грохот и шум, крик проходящей мимо девочки. Лавочка перевернута, штора сорвана с окон, горшок разбит с характерным звуком. Слезы льются из глаз. Острое желание уничтожить весь мир за то, какую боль он причиняет прямо сейчас. И вдруг — две руки. Две чужие руки хватают за плечи и разворачивают к себе. «Оминис, тише, Оминис, я здесь», — звучит вроде бы такой знакомый и незнакомый голос одновременно. И тут я поняла: этот голос еще не сломался. Маленькая, худенькая фигура мальчика, который всё равно немного шире и больше, хватает и прижимает к себе, не давая двигаться. Его маленькие руки держат крепко. В них еще нет юношеской силы, держать тяжело, но он очень старается. Злость внутри понемногу утихает. Себастьян делает шаг назад и произносит Репаро несколько раз.
Я вынырнула из воспоминания Оминиса. Маленькая слезинка упала из моего правого глаза.
— Ты правильно поняла, что нужно делать, — сказал Оминис. — Тогда, в крипте, ты сделала всё правильно.
«А именно, я сделала то же самое, что делал для него Себастьян», — поняла я, и вторая слезинка последовала за первой.
— С тех пор, как тетя Ноктуа пропала на моем втором курсе, и я понял, что она, скорее всего, умерла, у меня начались приступы агрессии. Я почти не контролировал их и не мог остановиться. Себастьян не давал мне сделать что-либо по-настоящему опасное, разбирался с последствиями, следил, чтобы я в таком состоянии не попадался на глаза другим ученикам, хотя это и не всегда было возможно. Он был единственным, кто мог что-то с этим сделать. Я полностью избавился от них только к концу третьего курса, только с его помощью. То, что ты видела, было первым случаем за несколько лет.
Я глубоко вздохнула и прижалась к Оминису.
— А я всё никак не могла задать тебе вопрос, почему вы вообще дружили. А вот оно как…
— Да. Он вытащил меня. А я его не удержал.
Оминис закрыл лицо руками, и я погладила его по голове. Несколько минут мы молчали.
— А он делал так… Уже взрослым? Или повода не было? — спросила я.
— Да, после Скриптория, например. Просто чтобы поддержать.
— Покажи? — попросила я.
— Ладно, — Оминис неуверенно поежился, но согласился.
И вот вокруг сырой запах подземелья. Спальня, которая расположена слишком близко к тому злосчастному месту. Крепкие руки с широкими ладонями обнимают тепло и бережно. Сердце бьется чаще. «Прости. Я не могу по-другому», — слышен шепот на ухо. Запах яблок и аромат его веснушчатой кожи наполняет какой-то невыносимой тоской.
Я открыла глаза, и мне потребовалось несколько мгновений, чтобы «вернуться» в свое тело, в момент здесь и сейчас. Я только теперь почувствовала, насколько сильно скучала по нему. И, кажется, при просмотре воспоминания примешались мои собственные чувства.
— Он пытался тебя убить, — сказала я. — Как это может быть один и тот же человек?..
— Это был не совсем он, Элла. Это то, что оставили ему дементоры. Я не знал, что они повлияют на него так сильно. Я не знал, как еще оградить его от темной магии, кроме как забрать у него возможность пользоваться магией вообще…
— Ты сделал так, чтобы ему не дали пожизненное.
И я задумалась над этой фразой уже после того, как произнесла ее. Я имела в виду, что Оминис сжалился над ним, но Себастьян не знал об этом и возненавидел его. Но в такой формулировке это звучало так, как будто лучше было бы закрыть его насовсем.
— Извини, — поспешила сказать я. — Никто не знает, как правильно. Ты не виноват.
— Несу часть ответственности.
— Как и я. Забыл, как работает Древняя магия? Технически, это я убила их обоих.
Оминис попытался что-то возразить.
— Мне кажется, это бесконечный и бесполезный разговор, — честно сказала я. — Часть того, что сказал Себастьян, действительно имеет смысл. Давай сойдемся на том, что мы оба облажались, но нам нужно как-то жить дальше?
В этот момент я сама удивилась собственным словам. Как будто внутри меня выросла вторая личность, совершенно другая, совершенно новая, и она неожиданно прорезалась наружу, будто коренной зуб.
Оминис удивленно поднял брови и кивнул.
— Но другая часть… Я очень четко ощущала, где заканчивалась его боль, и где начиналась моя, и то что это не одно и то же. Когда я обещала не бросать его, я вряд ли имела в виду, что согласна покрывать преднамеренное убийство, это уж точно на его совести. И... Он так и не смирился с тем, что Анне нельзя было помочь. Действительно нельзя. Помнишь, я рассказывала тебе, почему я не могла этого сделать?.. Слу-у-ушай…
Неожиданное осознание прогремело в голове будто весенний гром и прервало мою предыдущую мысль.
— Что такое?
— Кажется, я поняла, почему... — я сглотнула и выдохнула. — Возможно, кроме братских чувств, на него давило Время. Помнишь, я говорила, что у меня было ощущение, что я как-то должна поучаствовать в твоей жизни, но я не знала как? И в тот день... Я будто не совсем была собой. Будто я должна была найти ее несмотря ни на что. Хотя уже в тот момент я отчетливо понимала, что подвергаю опасности нас обоих.
— И ты думаешь, что…
— Что какое-то похожее ощущение толкало его к тому, чтобы сохранить ее жизнь любой ценой.
Оминис прикрыл рот рукой.
— Бедный Себастьян.
Я посмотрела на небо, чтобы поднять голову наверх и не заплакать снова. Но слез больше не было, была только тихая и светлая тоска. Крупные белые облака плыли медленно, только изредка заслоняя солнце, которое день за днем отогревало холодную землю и топило снег в горах.
— И еще… Оминис, у меня есть пару вопросов…
— Ты про Анну? — догадался он. — Я не знаю, откуда он это взял. Я же много разговаривал с ним об этом... У меня нет другой версии, кроме того, что он сошел с ума и потерялся во времени. Мы с Анной расстались за несколько месяцев до всего. Могу показать тебе момент расставания. Или ту часть, когда уже после проклятья я предлагал ей возобновить отношения, чтобы как-то поддержать ее, но она отказалась.
— Ох. Не надо, — ответила я. — Хватит с нас тяжелых моментов.
Болтрушайки вернулись на дерево и острожно наблюдали за нами со стороны. Их синие перья выделялись на зеленых ветках, и любопытные бусинки глаз пытались оценить, есть у нас двоих хвать-мешок за пазухой или нет.
Этот разговор должен был быть тяжелым, но от него на удивление становилось легче.
— Покажи мне какой-нибудь хороший момент с Анной? — попросила я.
— Элла… Ты уверена?
— Да.
— Ты имеешь в виду дружеский, или?..
— Да, — повторила я.
Оминис растеряно протянул свою руку.
Тепло. Кожу греет солнечный свет. Губы плывут в улыбке, а сердце выпрыгивает из груди. Девичья рука лежит в левой руке. Ее кожа плотная, не такая тонкая и прозрачная, как собственная, но очень мягкая, бархатная. Пальцы переплетены. Ее ласковый голос говорит что-то неловкое и несвязное, но это совершенно не важно. Имеет значение только это прикосновение и ее указательный палец, который едва ощутимо гладит собственный, скользя по нему. Ее неожиданный короткий поцелуй в щеку оставляет горячий след на скуле.
Я очнулась только когда смотрела на Оминиса и бесшумно плакала.
— Ну вот, я же говорил, что не стоило… Это давно закончилось… — поспешил сказать Оминис.
— Нет, Оминис, нет. Не в этом дело. А в том, что… Я так скучаю по ней.
И еще в том, что я слишком хорошо помнила ее ласковые руки с плотной кожей. И то, как они мягко трепали мои щеки. И то, как они перебирали мои волосы. Моя Анна была именно такой, как в этом его воспоминании. И это быстрое прикосновение губами к щеке… Она подарила мне точно такое же, когда я уходила из Мунго. Это ощущение… Оно… Чье оно? Мое или его?
— Я всегда думала, что испытываю к ней жалость, — тихо сказала я. — Но на самом деле мне никогда не было жаль ее. Что угодно, только не это. Я… восхищалась ей. Наверное. Я не знаю…
Я потерянно смотрела на облака, которые всё также медленно двигались над долиной замка. Болтрушайки почувствовали себя в безопасности рядом с нами и тихо занимались своими болтрушайчими делами.
И я показала Оминису два своих воспоминания про Анну, где мы вместе с ней летали на гиппогрифе над Фелдкрофтом, или где мы заплетали друг другу косички.
Не имея врожденного таланта в легилименции, я не могла так легко проворачивать действие защиты своих мыслей наоборот и специально показывать какое-то определенное воспоминание. Мне приходилось долго объяснять Оминису, что именно я хотела ему показать, вплоть до дня и примерного времени, чтобы он не листал мои мысли как многотомную книгу в поисках нужного момента.
— Она была потрясающая, — сказала я, когда мы закончили.
— Они были потрясающие, — ответил Оминис, и я кивнула.
Весенний ветер подул с другой стороны и добрался до этого места. Он трепал края моей мантии, и мы поднялись с клетчатого пледа и едва поймали его, когда он чуть не улетел от неожиданного потока воздуха вниз, в пропасть.
— Как ты сейчас? — спросила я Оминиса, тепло обнимая его на ветру.
— Трудно, но уже лучше.
— Что я могу сделать для тебя?
— Просто будь рядом, — ответил Оминис и прижал меня к себе двумя руками.
Он уткнулся носом в мои волосы и глубоко вдохнул.
— Просто будь… — запустил он пальцы в гущу волос. — Я очень скучал по тебе. Затискал бедного Амита. Он даже почти перестал протестовать.
Я засмеялась, представив себе эту картину.
— А потом он сказал, что посчитает это как свое достижение и напишет об этом в своих мемуарах.
— Почему?
—
«Успешно социализировался».
Я зарылась в мантию Оминиса, тихо хихикая.
— На самом деле, он сам кинулся обнимать меня за плечи, когда узнал обо всем. Он хороший друг.
— Мне пора начинать ревновать? — игриво наклонилась я к уху Оминиса.
— Возможно, возможно. Ты слышала, как он про звезды рассказывает? Как тут устоять?
— Поппи натравит на тебя жабу.
— Саму Поппи наверняка душит жаба, когда она видит, какое сокровище я отхватил.
Руки Оминиса легли на мою талию, и я улыбнулась и облизнула губы.
— Я тоже скучала по тебе. Извини, что…
— Всё хорошо.
Я замерла перед его лицом в нерешительности. Как будто я снова была невинной девочкой, которая никогда не целовалась. Как будто столько чувств одновременно захлестнули меня, что я не понимала, двигают они меня назад или вперед. Что сейчас можно? Что уместно? Чего мне хочется?
— Ох… Почему так сложно, — смущенно сказала я, положив его руку себе на щеку.
— Хочешь, чтобы я проявил инициативу?
— Да… Пожалуйста.
И Оминис наклонился ко мне и накрыл мои губы поцелуем. Сначала несмело, осторожно, невесомо, будто бы в первый раз, а потом будто вспоминая и набирая силу. Сердце в груди засияло искрами, словно сигнальное заклинание или магловский бенгальский огонь. Мое тело само двинулось ему навстречу, таяло в его руках, будто снег, унесенный с горной вершины в долину быстрой рекой.
Близкий. Любимый. Мой. И, если быть совсем честной, он — это единственное, что по-настоящему удержало меня в этом мире.
Дорогой. Так вовремя появившийся в моей жизни. Такой нежный. И я уже знала, что приду к нему вечером. Если не для чего-то конкретного, то хотя бы просто ради того, чтобы лежать рядом и чувствовать его тепло. Сегодня. Завтра. Всегда.
— Всё еще лепестки розы? — спросила я его, когда мы оторвались друг от друга.
— Розовое варенье, — ответил Оминис и облизнул мою нижнюю губу, и я согнулась пополам от смеха и щекотки.
***
Вечером того же дня мне пришло извещение, которое гласило, что мне надо прийти в почтовое отделение Хогсмида.
Зачем? В связи с чем? Почему?
Миллион вопросов возникли в моей голове, но я решила не гадать, а воспользоваться проходом одноглазой ведьмы, который мне показал Гаррет еще в прошлом году, и незаметно завернула в маленькое отделение на центральной площади Хогсмида.
Внутри было несколько человек и очень много коробок.
— Имя?
— Элла Грей.
— О, милочка, вам трансатлантическая почта.
Трансатлантическая почта?..
Работница почты вручила мне огромную коробку с меня ростом и попросила не задерживать очередь.
Вернувшись в замок той же дорогой, я затащила коробку в пустую женскую спальню и принялась распаковывать ее.
Внутри была новая метла и письмо.
Мадам Пат?
Но как? Она никогда не интересовалась волшебными вещами, а тем более метлами. К тому же, они очень дорогие, а она никогда не отличалась благосостоянием. Как?..
Я развернула ее письмо.
Дорогая Элла! Поздравляю тебя с совершеннолетием! Теперь ты большая и сильная девочка! Знай, что я часто вспоминаю тебя и горжусь тобой. Надеюсь, что посылку доставят вовремя, и она порадует тебя.
Я уставилась на метлу неизвестной мне американской марки. Темно-коричневая, прочная, приятная на ощупь — судя по всему, это была баснословно дорогая модель, а толщина дерева не оставляла сомнений, что она способна выдержать двух взрослых волшебников и не потерять легкости управления. Я провела пальцами по незнакомой эмблеме, покрутила метлу в руках и вернулась к тексту.
Жаль, что мы слишком далеко друг от друга, чтобы я могла пригласить тебя, и даты мешают твоей учебе, но я хочу, чтобы ты знала об этом: я выхожу замуж!
Из моих глаз брызнули слезы. И впервые за долгое время это были слезы искренней радости. Слезы, светящиеся счастьем за другого человека. Дорогая мадам Пат… Она это заслужила.
Сквиб, которую всю жизнь презирали и ограничивали в правах в магической Британии. Которая не могла полноценно жить ни в волшебном, ни в магловском мире, везде чужая, не такая как все. Которая была обречена возиться с чужим ребенком много лет, лишенная возможности выбрать какую-либо другую профессию. Которая никогда не имела своей семьи. Она. Эммелин Пат.
И эта женщина сейчас смотрела на меня сияющими глазами с колдографии. Ее ровный пучок седых волос выглядывал из-под маленькой шляпы, наверняка как всегда желтой, пусть этого и не было видно на черно-белом снимке. Ее открытое лицо нежно улыбалось, напрягая морщинки вокруг глаз. А руки держали букет цветов, который ей передал стоящий рядом пожилой мужчина в костюме. А за ними виднелось здание с симпатичной вывеской с большим подпрыгивающим чайником.
Она всё-таки открыла свою неволшебную чайную у Центрального Парка. Как и мечтала всю жизнь, как всегда и хотела. Как и представляла, когда давала мне маленькой попробовать разные сорта чая. И скоро мадам Пат выходит замуж.
За волшебника.
За некого мистера Барси, маглорожденного вдовца, у которого было двое взрослых детей и свой магазин сундуков и чемоданов где-то в аналоге нашей Косой Аллеи, как я поняла. Имя этого человека казалось мне знакомым, и я напрягла свою память и попыталась вспомнить, где я встречала его раньше. Конечно. На открытках. На открытках из-за океана, которые я находила на столике в гостиной в доме мадам Пат.
Сколько лет она этого ждала?
Нет, как бы тяжело мне ни было иногда, я не имею права опускать руки и сдаваться.
Потому что мадам П…
Миссис Барси меня не поймет.
***
И когда мы с Оминисом всё-таки решились спуститься в ту пещеру снова, то, что мы там увидели, вызвало у нас очень много вопросов.
