***
Апрельское солнце светило ярко, выглядывая из-за редких полных облаков длинными и красивыми лучами. Мы шли вчетвером по узкой тропинке, по цепочке друг за другом, стараясь не наступить на немного влажную молодую траву. — Амит, а зачем?.. — спросила я. — Он думает, что тебе будет проще, если у тебя перед глазами будет оригинал, — ответила за него Поппи. — Оригинал чего? — не поняла я. — Цветов, — сказал Амит, поскользнулся и едва не упал на Оминиса. — Хранители создали их, когда пришли спасать деревню от засухи. Это выглядело так, будто они вызвали дождь, и всё вокруг тут же зацвело от попадания капель воды. Но Гаррет заметил, что, по-хорошему, так не бывает. Вероятно, цветы они сделали отдельно для пущего эффекта. Если моя догадка верна, то ты тоже так умеешь. — Я не думаю, что… — начала было я. — Ты только представь, какие возможности перед тобой откроются, если это так! — не унимался Амит. — Сколько всего можно сделать! Нужно попробовать! Мне больше не нужно было ждать несколько недель, чтобы накопить нужный заряд для экспериментов, и мы просто использовали энергию из банки боли, которая всё не заканчивалась и не заканчивалась. На вид это был хоть и внушительный, но всё-таки ограниченный стеклянными стенками сгусток и, ко всеобщему удивлению, таял он очень медленно. Мне казалось, что я успела создать пару новых горных вершин в окрестностях, пока научилась делать камни более-менее похожими на те, которые я представляла у себя в голове. Выходило намного лучше и быстрее, когда ко мне подключался Оминис: он будто без слов понимал, что именно я хотела сделать, и его намерение подкрепляло мое. Никто из ребят, как бы мы ни пытались, так и не смог повторить ничего подобного. Да, я уже освоила камни. Но цветы? Это должно быть сложнее. Камень — неживой, простой и прочный, и у меня ушло достаточно много времени на то, чтобы научиться хорошо его представлять, прежде чем бросаться его делать. А вот цветок… Стебель. Лепестки. Чашелистик. Я нарисовать-то его не могла, всегда детские каракули какие-то выходили. Слишком много деталей и разных текстур. Половина беды, что я не помнила точно, как выглядят цветы во всех подробностях. Это на пергаменте в тетрадке я пыталась изобразить их сбоку на особо скучных занятиях, а тут… Получается, что мне нужно будет изобразить цветок одновременно со всех сторон. И не только снаружи. А у него же целая система подачи воды внутри. А я понятия не имела, как она устроена. Как?.. К тому же, он… живой. — А может, дело всё-таки в дожде? — спросила я Амита. — Стали бы Хранители добавлять всяческие украшения к доброму делу… — Я тоже сначала решил, что это как-то странно. Но Гаррет сказал, что тогда бы он просто стоял у грядки с ведром и волшебной палочкой, а не искал бы по всей долине самые душистые образцы для зелий. Шуршание ветра по траве подчеркнуло, что мне было совершенно нечего на это ответить. — Кажется, пришли, это здесь, — остановилась Поппи, улыбнувшись поляне у подножья горы. — Красиво, — сказал Оминис, присев на корточки и изучая пальцами лепестки желтого нарцисса. Я достала из кошеля флакон с красной каплей и посмотрела вокруг. По зеленой поляне гулял легкий ветер, разнося мои волосы в разные стороны от круглых щек, и он приносил какие-то свежие и едва уловимые запахи. Небольшой уклон заставлял делать только мягкие и осторожные шаги, чтобы не наступить на скользкую мокрую траву и не покатиться кубарем вниз по долине. Вдалеке виднелись деревья, которые отсюда казались голыми, но я знала, что на них уже вовсю распускались первые листья. Поляна была усеяна цветами. — Попробуй создать такой же, — ласково сказала Поппи, указывая на желтый нарцисс. — А… Как? — уставилась на нее я. — Не знаю, а как ты создавала круглые и квадратные камни? Соль была в том, что я сама не знала до конца, как именно я это делала. Да, я уже поняла, как работали вместе мое состояние и мое намерение, но сам механизм… А точно ли я знала, как устроен камень? Могла ли я представить себе каждую крупинку, из которой он состоял? Не уверена. — Что ж… Хорошо. Я открыла крохотную крышку и разместила красную каплю на кончике моей палочки. Она плавно порозовела, готовясь стать чем-то другим. И я посмотрела на яркий цветок, чьи кончики лепестков хранили тепло прикосновений Оминиса, сконцентрировалась на нем, направила всё свое внимание на его душистые листья, и… Ничего не произошло. Розовая капля осталась там же, где и была. — Давай попробуем вместе? — спросил Оминис и приобнял меня левой рукой за плечи. Я улыбнулась, закрыла глаза и кивнула. И на вторую попытку я почувствовала, как моя магия льется слабо, едва-едва, как будто у меня было очень мало заряда, как будто он не горел, а едва тлел на кончике моей палочки. Магия Оминиса была сильнее и тащила мои нити вперед, но они словно упирались двумя ногами, как необъезженный фестрал в ответ на попытку повести за собой. Я пыталась представить цветок, пыталась представить его настолько же подробно, как я представляла круглые и квадратные камни, я думала о его зеленом стебле и желтой сердцевине, но что-то внутри меня так и стояло на месте, не сделав и шага вперед. Вопрос «как это сделать?» был вторичен. Потому что у меня не было ответа на вопрос «зачем?». — Я поняла, — опустила я палочку. — Я не люблю нарциссы. — Чего? — вопросительно посмотрел на нас двоих Амит. — Я почувствовал это, — ответил за меня Оминис. — Как будто нужно очень сильно этого хотеть. Невероятно сильно, намного сильнее, чем когда мы создавали камни. Будто к камню нужно было просто хорошо относиться, быть не против его существования, а цветок, он… Он настоящий. Он живой. И его надо… любить. Я посмотрела на желтый нарцисс под ногами, высоко подняв брови. Прости, дорогой цветок. Ты красивый, но ты не вызываешь у меня настоящего восторга. Шесть твоих ярких лепестков нравятся Оминису, но не мне. — А у тебя есть любимый цветок? — спросила Поппи, оглядывая поляну. — Есть, — ответила я, не раскрывая названия. — Но его тут нет, и он еще пока не цветет. — Эм, Элла, ты можешь быть менее привередливой? Мы, конечно, можем подождать с экспериментом, но… — неуверенно сказал Амит. — Я попробую, — ответила я, пожав плечами, и пошла вперед по узкой тропинке. Менее привередливой… Как?! Как можно заставить себя любить что-то только потому, что другие люди от тебя этого ожидают? Только потому что эти дурацкие нарциссы нравятся всем, кроме меня? Да, Амит и Поппи будут рады, если эксперимент пройдет быстро, да и Оминису будет приятно, но я не могла просто взять и перенести свои теплые чувства к этим людям на совершенно другой объект! Даже если окажется, что нарцисс — это любимый цветок Оминиса, это вообще не повод, чтобы он мне хотя бы нравился. Извините, ребята, но создатель цветов тут я, и единственное, что способно вытащить мои магические нити наружу и сплести из них что-то красивое — это мое и только мое чистое чувство. И всё. А к нарциссам у меня душа не лежала. Они не привлекали меня на вид, они у меня ни с чем не ассоциировались. Они были для меня обычной частью ландшафта, такой же, как чертополох или крапива, и не более того. Как можно всем сердцем любить крапиву? Я глубоко выдохнула, понимая, что всё равно не смогу объяснить всё это Амиту — это нужно просто почувствовать, чего он, к сожалению, не мог сделать, потому что не был Хранителем. А жаль. И я отдалилась от ребят на десять шагов, разглядывая поляну. И замерла, вслушиваясь и вглядываясь. Впереди был только зеленый склон, усеянный фиолетовыми капельками. Целые волны колокольчиков качались на ветру, растворяясь в траве. В общем-то, колокольчики — это и была трава. Дикая, луговая, беспорядочно растущая в лесах и на болотах, на залитых солнцем склонах и в глубокой тени, приспосабливаясь к любым условиям. Они опоясывали покосившийся домик мадам Пат каждую весну, и я вспомнила, как убегала из дома за птицами, утопая в них. Я была наедине с собой, предоставленная сама себе, и существовали только я и они. И я вспомнила, как принесла несколько сорванных цветов в сад, и как холеные садовые розы встречали меня, будто бы удивленно переглядываясь. Теплое воспоминание о доме, которого больше нет. Доме, в который я не смогу вернуться этим летом. Мадам Пат продала его, и на эти деньги она открыла свою чайную на новом месте, в своей новой счастливой жизни. И у меня тоже была новая жизнь. Иногда счастливая, иногда не очень. А иногда будто бы из ниоткуда в нее пробивался луч надежды, что счастье всё-таки придет. Да, я любила колокольчики. Определенно любила. — Попробуем? — спросила я Оминиса, который подошел ко мне со спины, и он оглядел полянку с помощью красного заклинания. — Конечно, — улыбнулся Оминис. — Колокольчики приятно пахнут. Капля на кончике моей палочки, которая успела покраснеть, снова порозовела, и я поцеловала Оминиса в щеку. И со следующим взмахом волшебной палочки мне открылась новая истина. Эмоция — это первоформа магии. Это то, что идет вперед намерения, то, что рождается в душе раньше, чем появляется в голове, то, что происходит быстрее, чем формируется внятная мысль, как именно нужно действовать. Произнося обычное заклинание, нужно согласовать свою мысль с движением руки. Произнося непростительное или вызывая Патронуса, нужно находиться в определенном состоянии ума. А Древняя магия была еще чище и проще. Я просто любила колокольчики. И это всё, что мне требовалось. Магия Оминиса подхватила мою, и оба потока соединились, переплетаясь в один мощный вихрь. Колокольчик. Я не знала, как точно он устроен, я не смогла бы его нарисовать, но я наполнилась до краев ощущением колокольчика. Тенью леса, усеянного фиолетовыми пятнами у стволов деревьев. Близостью дома. Тонким ароматом. Шуршанием травы вокруг. Свежей росой. И будто бы там, в небытие, в другом мире, отличном от нашего, где не существует ничего, и где существует всё одновременно, возникла карточка, как в библиотеке, на которой было написано: колокольчик. И в руку Оминиса опустился свежий цветок. Живой. Настоящий. Словно мы только что срезали его, гуляя по поляне. — Этого не может быть… — смотрел на нас во все глаза Амит. — Невозможно… — Почему невозможно? — спросила у него Поппи, не отрывая взгляда от цветка в руке Оминиса. — Он… Он сложный… Как они могли учесть всё и сразу… — Значит, надо найти способ проверить, «нормальный» ли он? — ответила ему Поппи. — Да, определенно надо… Можете создать еще парочку, пожалуйста? — обратился к нам Амит. И я достала из кошеля банку с красной субстанцией, открутила крышку, отделила несколько маленьких капель, и мы с Оминисом сделали целый букет фиолетовых колокольчиков. — Невероятно… — моргал Амит. — Вы же… Гаррет вас замучает заказами на растения и травы… Если они «нормальные», да. Если они настоящие. Если. — Можешь проверить это, пожалуйста? А мы… Мы пока побудем тут, — сказала я, глядя вниз, в зеленую траву. Амит и Поппи ушли, унося с собой букет фиолетовых колокольчиков, а мы с Оминисом остались стоять на месте. Я всё еще смотрела вниз, облизывая губы и не поднимая глаз на его прекрасное лицо. — М-м? — спросил Оминис. — Эм… В общем-то… — Хочешь побыть наедине? — улыбнулся он. — Хочу побыть наедине, — повторила я и сделала резкий и быстрый шаг ему навстречу. Я притянула его к себе за мантию и впилась в его губы, погружаясь в поцелуй с ним, как в быстрый водоворот, беспорядочно хватаясь за его плечи, руки, лопатки, шею, волосы. Он мне нужен. Здесь. Сейчас. Восторг от того, что мы только что сделали, от того, что мы расширили границы магии, от того, что мы сделали это вместе, наполнил меня и взорвался внутри. Мы так легко нашли точку пересечения, что-то общее, то, что нравится нам обоим, и оно вылилось в мир вопреки всем известным законам трансфигурации. Его мокрые и такие вкусные губы были так пленительны, что я почти забывала дышать. Я потеряла равновесие и едва не упала, вцепившись в его локоть, и открыла глаза. И я увидела в двух шагах от себя банку, которую я не убрала в свой кошель. А в десяти шагах — что-то большое, что двигалось прямо на нас. И следующие пять секунд показались мне вечностью. Будто под Арресто Моментум, я заворожено наблюдала за тем, как огромная жирная топеройка подошла к нам на своих бородавчатых лапах, но, по непонятной причине, развернулась не ко мне и не к Оминису, а к сияющей красной банке. Она открыла свой огромный рот, и ее длинный язык уже потянулся в сторону стеклянной тары с красным сгустком внутри. Возможно, она приняла его за какую-нибудь яркую и вкусную птичку, но это было совершенно не важно. Важно было то, что я не знала, что произойдет, если топеройка проглотит такое количество боли. С горным троллем, у которого в доспехах был один маленький красный камешек, драться было тяжело, а здесь… Язык топеройки в нескольких дюймах от банки. Что делать? Акцио не сработает, я сама накладывала на нее противоманящие чары. Арресто Моментум? А как оно повлияет на содержимое? Что будет, если оно попадет на «боль»? Диффиндо или Бомбарда? Тоже большой шанс попасть в банку, такие же неизвестные последствия. Любое физическое заклинание не подходило. Если бы я только могла… — Империо! Язык топеройки остановился в дюйме от банки и обмяк. Глядя пустыми белыми глазами прямо перед собой, она проволочила его по траве и засунула его в свой огромный рот с острыми мелкими зубами. С таким же безразличным видом она развернулась пошла вниз, в долину, назад к реке. Банка осталась нетронутой. Сначала я сделала колоссальный выдох облегчения, наблюдая, как банка вместе с ее содержимым покоится на высокой зеленой траве, а значит, маленькой катастрофы не произошло, и нам не придется драться насмерть со сверхсильным существом, не имея внутри заряда. Выдохнула. А потом я поняла, кто это сделал. Оминис отрешенно смотрел топеройке вслед. Его руки тряслись. — Всё еще способен, — тихо сказал он. — Оминис… Он опустил палочку и закрыл свои невидящие глаза. Его руки всё еще очень сильно тряслись. — Слишком рано сломали… — сказал он еще тише. Я сделала шаг к нему, ожидая, что он накричит на меня и отпрянет, либо наоборот, подастся ко мне вперед — всё зависело от того, какая его сторона сейчас была передо мной. Но Оминис только стоял с закрытыми глазами, будто замороженный. — Оминис… Я обняла его, обхватив двумя руками, и он совершенно никак на это не отреагировал. Будто сейчас он был где-то далеко внутри себя, и я не могла до него достучаться, дотянуться, докричаться. Каждое мое маленькое действие отдавалось эхом в пустом тоннеле, а он был где-то еще дальше, в самой его глубине. Оболочка его была коркой льда, которую не грели мои прикосновения. — Ты всё сделал правильно… Ты спас нас обоих… — Снова эти мысли, — ответил он, игнорируя мои слова. — Какие? — Убить. Всех. Его рука сжала опущенную палочку, и я накрыла ее своей рукой, не давая двигаться. — Кого? — Мраксов. Каждого. За одно мгновение до меня дошел истинный смысл его слов. Вот и настоящая причина, по которой он просил держаться подальше от темной магии. Она культивирует худшее в человеке, поднимая самые темные стороны, обнажая и воспевая самую сильную боль. И какими бы ни были твои намерения, становится тяжело держать в узде свой рассудок. Это был не высокоморальный отказ от силы из лучших побуждений. Это был единственно верный путь, чтобы не стать чудовищем. И хоть я никогда не пробовала накладывать это заклинание, но я хорошо помнила свои чувства от одной лишь неудачной попытки вызвать Круцио. И если с пыточными чарами ты чувствуешь чужую боль, то… — Любимый… Ты не бог. Ты — человек. Мой самый дорогой человек. Я здесь, с тобой. Пожалуйста, обними меня. Прошу. Оминис убрал палочку, и его руки неуверенно потянулись к моей талии, но чем больше он скользил по ней пальцами, тем больше все его тело оттаивало и оживало, пока он не сжал меня со всей силы, но тут же отпустил, сделав шаг назад. — Почему ты со мной, Элла? Разве я заслуживаю любви? Видимо, эффект от накладывания непростительного отступил, и теперь его бросило в другую крайность, состоящую целиком из сожаления и вины. — Ты заслуживаешь всего самого лучшего, Оминис, — нежно сказала я. Его лицо расслабилось, и на нем даже появилась едва различимая улыбка, или скорее ее предвосхищение, тень. Но неожиданно чужой голос прогремел у меня в голове. Образ Сана Бакара возник перед моими глазами и произнес это четко и ясно, как вердикт, как приговор. «У этих типов магии очень разные энергии. Одно обязательно вытеснит другое». Нет. Нет-нет-нет… Только не это. Я не могла потерять своего Хранителя из-за одного глупого эпизода с забытой банкой. Я только его обрела… — Оминис! Создай со мной что-нибудь! Срочно! К… Колокольчики… Пожалуйста… — быстро сказала я, сдерживая подступающие слезы. Мы подняли палочки и взмахнули ими синхронно. Мягко, плавно и быстро, как будто мы тренировались всю жизнь. Тысяча мыслей пронеслась в голове, как целая жизнь проносится перед глазами в момент истины, и я вдохнула столько воздуха, сколько смогла, сколько вообще поместилось в мои несчастные легкие. Страх узнать результат не давал мне посмотреть вниз. Но я почувствовала что-то подушечками своих пальцев. И мне в руки опустился свежий цветок. Я посмотрела на душистый стебель, зеленые листья и фиолетовые капельки-лепестки. Моргнула несколько раз. Цветок всё еще был в моей руке. Настоящий. «Нужно иметь очень рассудительную душу, чтобы сочетать одно с другим», — донеслось до меня эхо слов Сана Бакара из глубин моей памяти. И только сейчас до меня дошел истинный смысл этой фразы. Это была не метафора сложности. Это было описание очень конкретного качества, которым, насколько было известно, обладал только один человек за всю историю. Тот, кто был и темным, и светлым магом одновременно. Я подняла глаза. Передо мной стоял Наследник Слизерина. Повинуясь какому-то странному импульсу, я упала на землю и поклонилась ему в ноги. — Элла, ты чего? Вставай. Ты меня пугаешь. Я не твой темный лорд, — нервно проговорил Оминис Мракс. — И в этом-то и дело… — ответила я, медленно поднимаясь и смотря на него снизу вверх. Я потянулась рукой к его волосам, чтобы ощутить их гладкую текстуру кончиками своих пальцев, словно я не верила, что он настоящий. И моя рука едва заметно дрожала — я боялась прикасаться к нему и вообще на него дышать. — Да что с тобой не так? — спросил Оминис, накрывая мою руку своей и располагая ее на своей щеке. — Ты еще не понял? — ответила я вопросом на вопрос.***
Работа импровизированного «центра исследования Древней магии» закипела. Амит сравнивал созданные мной цветы по двенадцати показателям с полевыми, которые Нати собрала на прогулке в образе газели в разных частях долины. Поппи кормила ими флоббер-червей в вивариуме, ожидая увидеть какие-нибудь побочные эффекты. Гаррет варил с этими цветами зелья. Он сказал, что варево вело себя ровно так, как и должно. Созданные мной и Оминисом цветы были абсолютно обычными цветами. — Получается, из магии Хранилища можно построить что-то большое, если вам удалось превратить боль Поппи в цветы... — заметила Нати. — Да… — ответила я. — Это так. Из одинаковых по размеру капель получается или огромный камень, или маленький цветок. Выходит, на цветы нужно больше энергии. Но в Хранилище ее сильно больше, чем у нас в банке. — Насколько? — спросил Амит. — Не знаю. В десятки тысяч раз? — Подожди минутку, — сказал Амит и принялся считать. Несколько минут стояла тишина. — НЕ ДЕЛАЙ ЭТОГО НИ В КОЕМ СЛУЧАЕ! Срывающийся до визга крик Амита сотряс всю Выручай-комнату. — ЕСЛИ ТЫ СОЗДАШЬ КАМЕНЬ, ТО ОН БУДЕТ РАЗМЕРОМ С САМУЮ БОЛЬШУЮ ЗВЕЗДУ БОЛЬШОГО ПСА! ЕСЛИ КУЧУ ЦВЕТОВ, ТО ПОЛУЧИВШАЯСЯ МАССА БУДЕТ РАЗМЕРОМ С ЮПИТЕР! Амит махал руками и тяжело дышал. Расчеты показывали, что реальностью мог стать его самый большой кошмар. — Гидра завернет за созвездие Ворона, все небо поедет, бедная наша Земля, она буд… Поппи подбежала к нему и принялась опускать его руки и гладить его по голове. Она прижала его лицо к своей груди, затыкая ему рот, и он обмяк и успокоился. То есть, я должна придумать, как обезопасить источник магии, который потенциально может не только «помочь захватить власть», но и уничтожить к Мерлину всю планету? Отлично. Просто отлично. Хранители, вы чокнутые. Я надеюсь, тебя давно черви съели, Исидора Морганак. — Ну дела… — присвистнул Гаррет и взъерошил свои волосы. — Мы найдем решение... — взял меня за руку Оминис.