Одна короткая встреча

      — Ты… наследник Исильдура?       — И наследник трона Гондора!       Может быть эхо в зале без стен? Могут слова, как птицы, метаться среди нависающих крон деревьев? Или многократное повторение отзвуков голоса эльфа звучали только в мыслях Боромира? А он смотрел на человека перед собой и мысленно молил его ответить хоть что-то. Мгновение воцарившейся тишины казалось бесконечно долгим. Следопыт разомкнул губы и в успокаивающем жесте поднял ладонь, но взгляд устремил мимо Боромира, произнёс что-то на эльфийском, по имени назвав этого звонкого мальчишку.       Взгляд мимо и обращение к другому значили больше разоблачающих заявлений. Холод сковал мысли и тело, Боромир сжал ладони в кулаки, чтобы согреть кончики пальцев, ставших вдруг ледяными. Он повернулся к эльфу и бросил через плечо «у Гондора нет короля», сопроводив слова вымученной усмешкой. Внутри всё кричало от боли. И всё же нашлись силы вновь встретить взгляд жестокого незнакомца.       — Гондору не нужен король.       Кажется, соседи глазели на Боромира, переводили взгляд друг на друга, но тишина в зале совета сделалась абсолютной, даже ветер улёгся в кронах. Боромир смотрел прямо перед собой, лишь раз бросив взгляд в сторону следопыта. Новое имя этого человека, состоящее практически из тех же звуков, цеплялось за язык и рвало нёбо, Боромир повторял его про себя снова и снова, привыкая к ранам, оставляемым двумя слогами.       Он ещё спорил с эльфами и волшебником, которые искали способ уничтожить единственную вещь, столь же могущественную, как сам Саурон. Глупцы! Боромир горячо и гневно отвечал увещеваниям Гендальфа и всё время чувствовал взгляд, устремлённый в спину — Арагорн не участвовал в споре, но слушал и наблюдал. О чём он думал? О хвалёном долге, россказнях эльфов, вырастивших его, о наследии, что нужно принести в жертву, короне? Боромир припоминал всё, что знал о Торонгиле-военачальнике, что рассказывал дядя и отец — и понимал, что этот человек может каким-то чудом спасти Гондор. Но даже у чуда есть цена, какую заплатит Гондор теперь? Арагорн, без сомнения, принесёт в жертву наместника. И самого Боромира, если придётся.       Предложение прервать совет и продолжить после трапезы в узком кругу было встречено с энтузиазмом. Все устали, проголодались, наспорились вдоволь. Боромир мечтал о тишине и одиночестве. Мысли совершенно спутались, боль переплелась со злостью, раздражением и разочарованием, грудь холодными тисками сжимала тревога. Тёплая ладонь, коснувшаяся руки, казалось, оставила на коже шрам.       Боромир мстил за этот мучительный час сплошной пытки. Он повалил следопыта на пол и осыпал ударами, не целясь, с удовлетворением ощущая боль в костяшках и с подступающей тошнотой смотрел на разливающуюся кровь. Он почти не сопротивлялся, когда вмешавшиеся эльфы оттащили его в сторону.       — Арагорн, — медленно произнёс он, стоя в паре шагов над поверженным противником. Тот зажимал ладонью нижнюю часть лица и нос, стараясь удержать кровь. И что-то пытался говорить. Боромир развернулся и зашагал прочь, так стремительно, что любопытным зрителям приходилось отскакивать с его пути, чтобы не быть затоптанными.       В покоях, отведённых ему, едва закрыв на засов дверь, Боромир опустился на пол у стены и просидел так несколько долгих минут. Проведя ладонью по лицу, он почувствовал запах крови и слизнул уже подсыхающие следы на коже. Торонгил, улыбаясь лучистыми глазами, сегодня утром поцелуем исцелял порезы, а днём Боромир окропил руки в крови его убийцы.       Крови было немного, вода в тазу даже не помутнела. Но Боромир всё равно ощущал металлический привкус в воздухе вокруг себя. Он ответил отказом мелодичному голосу, звавшему отобедать с хозяином дома, а потом и другому — с приглашением вернуться на совет. Его уже не интересовало, что там решат, ибо самой идее уничтожения Кольца противилось всё существо. И Арагорн, молчавший с тех пор, как прозвучало его настоящее имя, под конец пообещал свой меч полурослику — это всё, что следовало знать о его обещаниях.       Боромир не помнил, что делал оставшиеся полдня. Вечерние сумерки навалились неожиданно, заполнили каждый угол в просторных комнатах и вытекали чернильным пятном на террасу. Воздух сделался прохладным и свежим, от воды и леса тянуло пряным холодом. Только окончательно потеряв в темноте очертания крыш поблизости, холмов и реки, Боромир очнулся от раздумий и понял, что ужасно замёрз. Казалось, холод проник под кожу и разлился в крови, от него не спасали одеяла.       Боромир лежал в постели накрывшись одеялом с головой. Свечей он не зажигал и на деликатный стук в дверь не ответил. Может быть, приглашение к ужину, сам хозяин, решивший поговорить, Гендальф с нотациями или этот Арагорн с опоздавшими извинениями — Боромир никого не хотел видеть.       Какая-то часть его, наивная, жалкая, напоминала, что дверь на террасу осталась открытой. Ещё более жалким было объяснение для самого себя, замёрзшего, поджимающего ноги в одеяльном комке, что это для свежего воздуха. Невольно воскресали воспоминания о другой ночи — жаркой и липкой, в которой тоже прозвучал стук в дверь, оставшийся без ответа, а потом высокая длинноногая тень перемахнула через перила балкона.       Но этой ночью никто не пришёл. Боромир лежал без сна, то и дело обращался к воспоминаниям о кратких встречах с Торонгилом, искал тайные знаки лжи и находил, с удивлением понимая, как глуп был и доверчив. И как много правды было в словах отца, хоть он проходимца по имени не называл. Наконец нахлынувшее чувство одиночества придавило такой тяжестью, что стало трудно дышать и каждый вздох превратился в надрывный всхлип.       Сначала это были злые слёзы, горячие, обжигающие веки. Губы сами собой кривились в оскале, в сдавленных рыданиях звучали отголоски злого окрика. Боромир изо всех сил старался быть тихим, сдерживал рвущийся крик до того, что начинал задыхаться. На смену злости пришло отчаяние. В грёзах о не случившемся будущем таяли море, белый Линхир, увитый виноградом и рыбацкие лодки у причала. Как прежде там был высокий белый трон и холодный незнакомый человек на нём, но теперь Боромир стоял у ступеней трона один.       Слёзы стали тихими. Дыхание выровнялось и успокоилось, только солёная влага ещё стекала по щекам и оставалась мокрыми пятнами на подушке. Совершенно обессиленный Боромир уснул.       Проснулся он, когда солнце уже поднялось и его лучи наполняли комнату, от распахнутых дверей балкона тянулись к кровати. По-весеннему тёплые, несмотря на октябрь, солнечные зайчики прыгали по одеялу в такт движений золотых древесных крон. Боромир заметил большой кувшин с водой, свежий, накрытый чистым полотенцем — на вчерашнем всё-таки остались бурые разводы. И серебряный поднос на столике у перил. Под крышкой, хранимый какими-то чарами, оказался ещё тёплый завтрак — свежий хлеб, варёные яйца, фрукты, какой-то сладкий морс и вино. Эльфов ничто не остановит в гостеприимстве, гость должен быть накормлен.       В этом светлом солнечном утре события вчерашнего дня казались страшным сном. Но мертвенная бледность, искусанные в истерике губы и чуть саднящие костяшки пальцев говорили об обратном. Боромир с трудом пропихнул в себя пару гренок, несмотря на то, что пропустил обед и ужин, голода не чувствовал. Стены покоев, даже пронизанных светом, больше не защищали, но давили как склеп. А одеваясь Боромир поймал себя на мысли, что вновь надел кольчугу и подпоясался мечом, хотя нужды в броне и оружии в чертогах Ривенделла нет.       Судя по солнцу, час был восьмой или около того. Уже поздний для ранних пташек и слишком ранний для любителей поспать. Эльфы никогда не спят — так говорят, но вот их гости ещё валялись в кроватях, и на аллеях в садах было пустынно. Умиротворяющая тишина, состоящая из звона воды и пения птиц не умаляла гнева, но превращала его в рассудительную ненависть.       На одной из аллей Боромир заметил Гендальфа. Старик сидел на скамье под пологом вьющихся растений, курил трубку и о чём-то думал. Боромир заметил его слишком поздно, чтобы развернуться и уйти незамеченным. Ожидая ушат мудрости и отеческих увещеваний, он подобрался как для схватки и вышел на площадку, остановился у перил, делая вид, что чрезвычайно заинтересован пейзажем. Старик молчал и пускал разноцветные колечки, собирающиеся пирамидками вокруг него.       — Ты всё знал, — без обиняков заявил Боромир, чуть повернув голову и разглядывая волшебника краем глаза.       — Да, знал, — спокойно ответил Гендальф.       — И Хальбарад. И отец догадывался. Бьюсь об заклад, вернусь и расскажу историю дяде, узнаю, что он тоже подозревал. Все всё знали, из меня одного дурака сделали.       — Никто из тебя дурака не делал, — так же спокойно сказал Гендальф.       — Да, не нужно ничего делать из того, кто уже…       — Единственный непроходимый дурак тут Арагорн, — неожиданно сказал Гендальф и нахмурился, как туча. — Я его предупреждал. И Хальбарад, уверен, тоже ему говорил, что всё этим закончится.       Закончится… Слово многократным эхом отдавалось в той пустоте, где вчера было сердце. Боромир закрыл лицо руками, прячась от света и тепла. В горле снова стоял комок, а пальцы дрожали, но глаза оставались сухими — все слёзы вылились нынешней ночью, оплакивать потерю стало нечем.       Потерян не только человек, которому принадлежали душа и сердце Боромира, а сорок лет жизни. Ладно, не сорок, это Торонгил говорил про «всю жизнь», Боромир начал ждать его и придумывать будущее позже. Двадцать пять? Четверть века грёз о счастье, чтобы скрасить наследнику Исильдура ожидание короны. Боромир мечтал о жизни без доспехов вдалеке от столицы, он смирился с потерей положения при новом государе, принёс в жертву тщеславие и гордость. Арагорн жертву принял и вместе со своим вымученным «люблю» положил к подножью трона.       Арагорн стоял у парапета на балконе ярусом выше. Он видел в прорехи зелени островерхую шляпу Гендальфа и дымок его трубки, каштаново-медный затылок Боромира. Слышал и разговор. Боромиру достаточно было поднять голову, чтобы увидеть третьего безмолвного участника беседы, присутствующего не только в уничижительных выражениях. Но он, погружённый в свою скорбь, не видел и не слышал ничего вокруг.       Он не слышал и того, как Арагорн прокрался к нему в спальню на рассвете. Он принёс свежее полотенце и завтрак, оставил его на столике, потом, не в силах противиться, вошёл в комнату и долго стоял у постели, разглядывая спящего. На подушке остались следы подсохшей соли, измученный Боромир крепко спал, и даже рассвет не красил бледного лица румянцем.       Арагорн опустился на колени у ложа и коснулся ладони, лежащей на складках одеяла. Наклонившись, коснулся губами ещё заметного на коже пореза, оставленного лезвием Нарсила.       — Я люблю тебя, — прошептал он. — Я очень тебя люблю.       Возможно, это прикосновение и слова ворвались в какие-то грёзы, на искусанных бескровных губам Боромира мелькнула тень улыбки. Мысль разбудить и попытаться найти прощение и оправдание разбилась об эту улыбку, Арагорн боялся отнять даже мгновение покоя и счастья. Впрочем, идёт ли это в сравнение с тем, что он уже отнял?       Он просидел у постели Боромира ещё немного, слушая как просыпается Ривенделл. Беспощадный Элронд велел быть у него около семи, из разведки на восток вернулись его сыновья, новостей было много и все отвратительные. Арагорн не сомкнул глаз этой ночью и сомневался, что из него выйдет хороший советчик, но должен был взять себя в руки. Он невесомым поцелуем коснулся виска Боромира, укрыл его теплее, поправив сползшее одеяло, и вышел тем же путём, что пришёл, через балкон.       Совет получился кратким. Решено было отложить выступление в поход по крайней мере до конца декабря. Фродо был ещё очень слаб, а кроме того, требовалось подготовить карты и маршруты. И если до Минас-Тирита или ориентира где-то поблизости — Гендальф был категорически против идеи нести Кольцо в Минас-Тирит — братство могли вести Арагорн и Гендальф вдвоём, то дальше волшебнику, скорее всего, придётся стать единственным проводником. К тому же отряд даже из девяти хранителей на землях Мордора привлечёт внимание, так что дальше границ Гондора пойдут трое, от силы четверо смельчаков. Арагорн же планировал вернуться в Минас-Тирит и подготовить Гондор к решающей битве.       Боромир и на этом совете не появился. Однако Линдир, отвечавший за удобство гостей в доме Элронда, сказал, что видел его на балконе, кажется он даже позавтракал. У Арагорна немного отлегло на сердце, он боялся, что пережитое потрясение скажется не только на душевном самочувствии.       Его собственное лицо, хрустнувший нос и разбитая губа стараниями владыки уже приняли прежнюю форму и размеры. О возмездии говорили разве что тёмные тени под глазами и желтоватые пятна синяков, будто получены они были две недели назад, а не вчера. Эльфы-близнецы не упустили шанса посмеяться над физиономией названого брата. А присутствующий здесь же Леголас после совета нагнал Арагорна в коридорах.       — У меня ощущение, что я сделал вчера что-то страшное, — торопливо сказал он.       — Страшное сделал я, — отмахнулся Арагорн. — Говорить полководцу Гондора, что он должен упасть ниц перед некоронованным ещё наследником — это правда было грубо. Но неважно. Не думаю, что твои слова имели какой-то вес, в этом, — он красноречиво обвёл пальцем лицо, — виноват только я. Как и во всём остальном.       Леголас отстал, оставляя друга одного, и Арагорн прошёлся до конца галереи, остановился на балконе, бросил взгляд вниз. С болью, ставшей почти физически, смотрел как вздрагивают у Боромира плечи, как он отнимает руки от лица и глубоко дышит, чтобы справиться с накатившей дурнотой.       — Он тебя любит, — сказал Гендальф Боромиру, продолжая их разговор. Старик поднялся со скамьи и с почти непривычной для себя теплотой смотрел на гондорца, стоящего вполоборота к нему.       — Он мне этого не говорил, — с горечью ответил Боромир.       — Разве?       — Торонгил говорил. Арагорн промолчал.       Арагорн спустился по скрытой в корнях лестнице, обогнул маленькую беседку и вышел к парапету. Боромир обернулся на звук шагов, взгляды встретились.       — Я люблю тебя, — негромко сказал Арагорн.       — Я тебе не верю. — Боромир отвернулся.       — А я пойду в дом, пожалуй, — заторопился Гендальф. — Этот ветер с гор не для моих старых костей.       И с прытью, невероятной для седого старика с палкой, он поднялся по ступеням и скрылся в арках, оставив Арагорна и Боромира наедине. Повисло молчание.       — Лицо тебе подлатали, смотрю, — первым заговорил Боромир, краем глаза рассматривая Арагорна.       — Да, — Арагорн тронул скулу и поморщился. — У владыки Элронда немало чудесных снадобий, он часто врачевал меня в детстве после неудачных шалостей.       — Эта была очень неудачной, — веско сказал Боромир. — И я надеялся, что последствия запечатлеются.       — Вчерашний день останется со мной навсегда, — ответил Арагорн. — И твои кулаки не могут причинить боли большей, чем взгляд.       — А твоё молчание было красноречивее слов эльфа.       Арагорн вновь мысленно перенёсся в ту страшную минуту, когда из уст Леголаса слова летели как стрелы. Вспомнил гнетущую тишину и взгляды десятков пар глаз. Извинения и оправдания превратили бы совет в балаган, Боромир не простил бы и этого, вряд ли он хотел стать зрелищем — а это случилось бы неизбежно. А потом владыка Элронд и его «оставь в покое, пусть придёт в себя». Арагорн понимал, что время упущено       — Если бы ты мог меня услышать, — тихо сказал он, разглядывая такой родной и любимый профиль.       Боромир стоял рядом, на расстоянии чуть больше вытянутой руки. Арагорн не подходил ближе, но боялся не нового удара по лицу, а что Боромир сделает шаг назад. Сейчас он не двигался, смотрел прямо перед собой и казался похожим на каменное изваяние.       — Я слушаю, — ответил он не поворачивая головы. — Не убегаю, не пытаюсь свернуть тебе шею. Говори. Что ты хотел мне сказать вчера до того, как прозвучал колокол?       — Меня зовут не Торонгил, — сказал Арагорн после короткой паузы. — Моё имя Арагорн, сын Араторна. Я наследник Исильдура.       — А теперь скажи, зачем Торонгил был нужен. Зачем ты пришёл в Гондор под вымышленным именем, нанялся к моему деду? Шпионил? — в голосе Боромира послышалась злая усмешка.       — Нет, я не шпионил. Я пришёл потому, что на севере ещё было спокойно после изгнания Саурона из Дол Гулдура, а Гондору нужна была помощь. Я не мог называться Арагорном, потому что не заслуживал этого имени, понимаешь? Ты был прав, говоря, что Гондору не нужен король — не нужна подставка для короны. Я должен был стать больше, чем моя кровь.       Боромир не перебивал. Он только хмурился иногда, усмехался или дёргал щекой. Чуть опустив голову, он разглядывал трещинки на старом камне парапета и проводил по ним пальцем, словно очерчивал на карте тропы и реки. Арагорн продолжал, ободрённый его спокойствием:       — Я возвращался в Гондор и после того, как оставил службу, потому что много путешествовал по югу, пути в Мордор и Умбар тоже лежали через эти земли. Там живут мои друзья и… Ты. Больше, чем друг. Ты значишь больше, чем кто-либо из живущих на земле, к тебе я вернулся бы с того света! Я не мог не свернуть дорогой на юг, если она оказывалась поблизости. Но я всё ещё не мог открыть настоящего имени. Судьба наследников Исильдура тесно связана с Кольцом, это знает и Саурон. Он сделал бы всё, чтобы заполучить меня, пытать и выведать, где Кольцо. И для этой цели сравнял бы Гондор с землёй от Минас-Тирита до моря. Знай он, что в руинах, охраняемых сотней стариков и мальчиком, таится Арагорн, он прислал бы не отряд дурно обученных животных, пущенных на бойню, а настоящую армию. Я не мог так рисковать теми, кого люблю.       — Ты мог сказать только мне, — промолвил Боромир, всё так же не глядя на Арагорна.       — Мог. И хотел. Но сначала ты был слишком юн, чтобы понимать и хранить секрет. А потом очень быстро вырос. Меня не было рядом в тот час, когда ты мог понять и принять правду как она есть. Мне пришлось бы много объяснять, про Кольцо, про Арнор, про наследие… Твой отец заговорил об этом первым. Помнишь вечер в башне, где мы отмечали твой день рождения? Ты сказал «он возвысится, а ты падёшь», повторяя слова наместника. Я должен был в этот момент рассказать, как высоко однажды поднимется Торонгил? Ты бы убил меня.       — Нет. Я бы велел тебе убираться. Но не пошёл бы следом с плащом и перчатками, а вышвырнул бы их на лестницу.       — Я очень часто собирался всё рассказать. Но боялся потерять тебя.       — С нами в конечном итоге всегда случается именно то, чего мы боимся. — Боромир повернулся и поднял взгляд на Арагорна. — На Осгилиат напала армия и город едва не пал. Саурон жаждет уничтожить Гондор, с королём или без. А ты меня потерял.       — Боромир, — Арагорн поддался вперёд и протянул руку, в неясном порыве коснуться, дотронуться хоть на мгновение до плеча, но был остановлен. Боромир перехватил его руку и стальной хваткой сдавил запястье.       — Не. Прикасайся. Ко мне, — сказал он с клокочущей яростью в голосе. — Никогда.       Спокойствие Боромира улетучилось или не существовало вовсе, всё это время, пока Арагорн говорил, он сдерживал обуревавшие его чувства усилием воли, но у всякой воли есть предел. Он прошёл мимо Арагорна, толкнув его плечом и почти бегом устремился вниз по лестнице, вскоре совсем скрылся в аллеях. Арагорн остался стоять там, где стоял он, разглядывая трещины в вековом камне.       Боромир снова был прав. Всё, чего следовало бояться, уже случилось. Арагорн ощутил удивительную смесь опустошённости и свободы от мучительного секрета. Не вчера на совете, а только теперь, когда всё рассказал сам. Пусть ответ был предсказуем, ужасен — но справедлив. И это не конец. Отчаялся ли Боромир, когда ему пришлось отступать из потерянного города и поджигать мосты? Нет. Он переплыл бурлящую реку, собрал рассеянную армию и ещё до заката вернул город под свои знамёна. Когда-то Арагорн учил его этому. Пришёл черёд учиться самому.       Чтобы занять голову и руки, Арагорн спустился в нижние сады Ривенделла и отыскал могилу матери. Эльфы не видели причин ревностно ухаживать за памятниками и мешать мху затягивать плиты. Статуя Гильраэн совершенно утонула в листве и цветах, Арагорну пришлось потрудиться, чтобы очистить памятник и соскрести лишайник, успевший поселиться. За этим занятием его и нашёл Гендальф.       — Ну? — он без предисловий перешёл к главному. — Вы с Боромиром всё решили?       — Да, — ответил Арагорн. Он вздохнул, привалился спиной к основанию постамента. — И нет больше «нас».       — Вот как, — кустистые брови волшебника приподнялись в удивлении. — Интересно. Весьма интересно. — Он не стал ничего объяснять, но закурил трубку и изобразил глубокую задумчивость.       — Гендальф, ты не меняешься, — проворчал Арагорн. — Что интересно?       — А? — старый волшебник сделал вид, что вынырнул из омута мыслей и утратил нить рассуждения. — Боромир? Он решил идти с отрядом.       — Что? — Арагорн выронил нож, который держал в руке.       — Ну да. Сказал, что пойдёт с Хранителем, повернёт на юг, когда поравняемся с Минас-Тиритом. Он тебе не сказал?       — Когда он решил?       — Да с полчаса, наверно.       — Уже после нашего разговора. — Арагорн поднялся, убрал нож, отряхнул руки. — Я ещё могу исполнить обещание, которое дал ему вчера. Отправиться в Минас-Тирит вместе.