Одна короткая встреча

Выход из Ривенделла для отряда, получившего именование Братство Кольца, назначили на конец декабря. К Фродо возвращались силы, но его рана всё же затягивалась медленно. Элронд и Гендальф спорили — при чём по давней традиции мудрых, оба находили верными взгляды друг друга — о необходимости поспешить и одновременно напоминали о разумной осторожности. Их беседы были переполнены тревогой, чего не заметил бы человек посторонний, но Арагорн чувствовал, как неуверенны в своих решениях владыки и волшебники. И ему становилось страшно. Мир стоял у края бездны, и падёт ли завтра Средиземье или будет спасено неведомой силой, непостижимой сильнейшим, — никто не знал будущего. Тем отчаяннее выглядела безумная попытка пересечь Средиземье под тяжёлыми тучами уже грохочущей войны, с рыщущими по следу Назгулами, с грузом сомнений и страхов, подпитываемых крепнущей волей Кольца.       Каждый из Братства как мог искал утешения в гостеприимном доме владыки Элронда. Гостям ни в чём не отказывали. Холодные ветры пробирались и в этот благословенный край, потому камины в комнатах топили каждый вечер, а трапезные столы ломились от яств, залы наполнялись музыкой, радующей сердца, а желающих уединения безропотно оставляли в тишине и покое по их просьбе. Фродо проводил время с друзьями и дядюшкой, его бледное личико озарялось улыбкой, румянец вновь поселился на щеках, что несказанно радовало Гендальфа. Сэм, проведший долгие ночи в тревоге за друга, тоже теперь светился радостью, без устали восхищаясь эльфийской обителью. Мерри и Пиппин вовсе, казалось, не задумывались о тёмном пути, что избрали. Разве что любознательный ум господина Брендибака не раз приводил его в библиотеку, где хоббит внимательно изучал карты и просил Арагорна научить его читать их.       Леголас чувствовал себя в доме своих сородичей как в родном, а Гимли находил удовольствие в наблюдении за эльфийскими кузнями, работа в которых не останавливалась ни днём, ни ночью. Он ел с аппетитом, не забывая ругать эльфийскую еду, засыпал у камина по вечерам, ворчал на слабый табак, но курил с удовольствием.       Один только Боромир избегал уюта и благ в стенах Последнего Приюта. Он поднимался с постели ещё затемно и на весь день уходил горными тропами по склонам Дола, возвращаясь лишь после заката, когда вечерняя трапеза за общим столом была окончена. Долгие прогулки он объяснял хорошей охотой, но с собой приносил разве что кролика или пару куропаток, которые не стоили и той стрелы, что на них была пущена. Лишь раз, отвечая на прямой вопрос хозяина дома, которому Арагорн стал невольным свидетелем, Боромир признался, что долгие годы на службе Гондору приучили его ложиться в постель лишь смертельно уставшим, и теперь не измотав себя дневным переходом, он просто не может уснуть.       Причина, как казалось Арагорну, была в другом. Она же терзала и его самого. Рана от моргульского меча медленно затягивается, но та, что в сердце носил Арагорн, и которую сам же нанёс Боромиру, — эта рана будет зиять ещё долго и причинит много боли. Не раз и не два Арагорн порывался говорить с Боромиром, но тот старательно избегал встреч, а если и удавалось столкнуться где-то, тут же стремительно уходил. И, глядя ему вслед, Арагорн понимал, что не смог бы сказать ему того, что хотел. Мысли и стройные сценарии заготовленного разговора разбивались о взгляд любимых глаз, в которых плескались боль и ненависть.       Лишь иногда, когда из своих походов возвращались в дом сыновья владыки, Элладан и Элрохир, Боромир составлял им компанию в прогулках по окрестностям и в тренировочных схватках на внутреннем дворе арсенала. Будто бы зная, что эльфов-близнецов Арагорн всю свою жизнь зовёт братьями, теперь Боромир старательно крал у него их внимание. Арагорн не сражался. Он украдкой наблюдал за встречами, и сердце его наполнялось радостью при виде редкой, но светлой улыбки Боромира.       В один из погожих дней он застал близнецов на оружейном дворе вдвоём. Ещё идя тропинкой среди высоких кустов, огибавших ложбинку, где стоял арсенал и раскидывалось тренировочное поле, он слышал звон мечей и знакомый глубокий хрипловатый смех. Но когда вышел на открытое пространство, Боромира на дворе уже не было, только двое эльфов устало растирали плечи, воткнув мечи в землю перед собой.       — Разминулись, — сказал с улыбкой Элладан, опережая вопрос. — Только что ушёл, решил поискать чем промочить горло.       — Загоняли, бессовестные, — покачал головой Арагорн.       — Кто кого, — проворчал Элрохир, прикладывая руку к рёбрам и едва заметно морщась. — Неповоротлив, конечно, но если достанет… Рука у твоего друга тяжёлая.       — Он один из лучших воинов Гондора, — ответил Арагорн, стараясь не замечать болезненный укол, пронзивший его при словах «твоего друга».       — Верю, — Элладан покрутил запястьем. — Подловил ведь, чуть руку мне вместе с мечом не вынес.       — Неужели нашли чему поучиться? — с удивлением спросил Арагорн.       Впрочем, его удивление было наигранным. Элладан и Элрохир не обладали теми чертами снисходительности, присущими эльфам, перешагнувшим рубеж в три тысячи лет. Они всё ещё считались молодыми, не утратили любопытства и интереса к жизни, находили людей интересными и отдавали свои сердца скоротечной дружбе со смертным без остатка.       — Представь себе, — чуть покривлялся Элладан, потягиваясь и наслаждаясь силой, текущей в жилах. — Состязаться с братом скучно, мы тень и отражение друг друга, это не поединок, а танец. Орки и гоблины на оригинальны. Скрестить же клинок со стражем Белой башни нам не доводилось.       — Знаешь, что говорит отец, — подхватил Элрохир. — Чтобы изучить три четверти знания, достаточно посвятить ремеслу полвека. На оставшуюся часть не хватит и вечности. Так что наше владение мечом превосходит твой и этого стража не так сильно, как ты думаешь.       — Давай, маленький брат. Твоя очередь преподать нам урок, — сказал Элладан, поднимая свой меч. — Или подождём Боромира и устроим вам дуэль?       — Я иногда был несносным ребёнком, признаю, — закатил глаза Арагорн с тяжёлым вздохом, скидывая плащ и обнажая меч. — Но за что вы сейчас мне отомстить хотите? Боромир меня убьёт. Он наплюёт, что я ловчее и легче, и на сорок лет опытнее. Просто убьёт. Вот вы видели, как орка разрубают пополам? Нет, не в поясе, а как свинью, от макушки до паха? А я видел.       Эльфы переглянулись и рассмеялись. Они дразнили Арагорна, подначивали его, нападали по одиночке и вдвоём, шутили над надвигающейся старостью и с сомнением спрашивали, правда ли потомки Нуменора не дряхлеют. Впрочем, шутки стихли, когда эльфы порядком запыхались. Они признались в усталости, что с эльфами вообще случается редко, и Арагорн, совершенно вымотанный, но довольный собой, опустился на траву, тяжело дыша.       Только тогда он поднял взгляд и встретился глазами с Боромиром, наблюдавшим за схваткой с балкона деревянной галереи.       На лице Боромира отобразилась презрительная ухмылка, но Арагорну показалось, что относилась она не к нему, а тому чувству интереса и радости, которое посетило израненное сердце в эти минуты. Арагорн тепло улыбнулся в ответ, и Боромир тут же отвернулся и быстрым шагом направился вглубь коридоров.       — Всё пройдёт, — сказал Элладан, опускаясь на кочку рядом и протягивая фляжку, полную прохладной чистой воды. Боромир принёс эти фляги, пока Арагорн, увлечённый схваткой, ничего вокруг не видел. — Вот увидишь, сердце его смягчится, дай только время.       — Не всякие раны заживают, — ответил Арагорн. Холодная вода обжигала пересохшее горло. — И не всегда у нас есть достаточно времени. Наша вечность исчислима и конечна.       — Но с ней заканчивается и всякая боль, — сказал Элрохир, садясь рядом по другую сторону. — Вы благословлены и прокляты одновременно, любимейшие дети Эру.       Они втроём ещё немного посидели, ожидая, пока свежий ветер с гор остудит разгорячённые лица. Потом в глубине комнат раздался звук колокольчика, зовущий к обеденному столу. Арагорн поблагодарил братьев за забаву, разогнавшую тучи в его душе на время, и отправился к себе, умываться и переодеваться к столу.       В Ривенделле Арагорн впервые за долгое время скитальческой жизни вспоминал о приличиях, о том, что к столу не выходят в дневном платье, вымазанном в травяном соке, что расчёсывать волосы следует чаще одного раза за день, и сапог должно иметь более одной пары, чтобы сменить их на чистые после прогулок по влажной земле. Эльфы относились без укора к скудному гардеробу гостей издалека, но для Арагорна Ривенделл был практически домом, и правилам этого дома приходилось следовать.       Умывшись, Арагорн сменил простую шерстяную рубашку и дублет на батистовую сорочку и бархатную тунику, подпоясался ремнем с серебряным тиснением, гладко расчесал волосы. В зеркале отражался Арагорн, наследник Исильдура, не Торонгил. Тяжёлый меч на перевязи сверкал ножнами, а в ножнах ждал своего часа возрождённый клинок.       Когда Арагорн появился в столовой, почти все места за большим столом владыки уже были заняты. Только одно оставалось свободным — напротив и чуть наискосок от Боромира. Прямо перед ним сидел Элладан, а Элрохир занимал место по правую руку. Гостей как раз обносили горячим, ароматное блюдо привлекло больше внимания, чем опоздавший гость, и Боромир заметил Арагорна только когда тот уже сел и придвинул свой стул. Ни от кого не укрылся немедленный порыв Боромира встать и уйти, как и жест Элрохира, аккуратно тронувшего его за руку и что-то тихо сказавшего. Боромир снова сел, старательно не глядя по сторонам.       Арагорну было и совестно за то, что братьям приходится выступать дипломатами в сложной ссоре двух людей — более всего за бесплотность этих усилий, — но он испытывал и благодарность за возможность видеть Боромира теперь так близко. За столом велась неспешная отвлечённая беседа, на одном конце о чем-то спорили гномы, обсуждая свои торговые дела, на другом Глорифидел рассуждал о политике народов Рованиона давно ушедших веков. Беседа эта увлекала только Гендальфа, сидящие подле него хоббиты откровенно скучали и налегали от скуки на еду.       Боромир в разговорах не участвовал. Он уныло ковырялся в своей тарелке, без аппетита что-то закидывал в рот и усердно отводил глаза в сторону. Однако в те моменты, когда кто-то отвлекал Арагорна вопросом и ему приходилось отворачиваться, краем глаза он ловил на себе внимательный испытующий взгляд Боромира. Он словно бы изучал каждый его жест, каждое движение лица, прислушивался к тону голоса. И пытался сопоставить этого нового, незнакомого, как он сам же твердил в гневе, человека с воспоминаниями о родном и любимом. Арагорн видел его смятение и недоумение. Различий не было. Арагорн не старался казаться проще, играть неотесанного бродягу с Глухоманья, он никогда таким и не был. Боромир видел перед собой Торонгила, каким знал его всю жизнь, и вместе с тем короля, которого столь же долго учился ненавидеть со слов своего отца.       Так продолжалось все дни до назначенного времени похода. По утрам Боромир исчезал из Дома на весь день, иногда Арагорн ловил на себе ощущение взгляда на аллеях садов Ривенделла, но ни разу не встретился с Боромиром лицом к лицу. По вечерам тот возвращался, иногда даже спускался к ужину, но ни словом не обменивался с Арагорном, делая вид, что его не существует.       Единожды только они столкнулись в коридоре, когда Боромир поднимался к себе в спальню вечером, а Арагорн выходил из библиотеки и Боромир зло и больно задел его плечом. Арагорн же, вместо того чтобы оттолкнуть, протянул руку и обхватил Боромира за пояс. Мягко, не удерживая его против воли, и всё же Боромир замер, будто наткнулся на стену. Через тонкую тунику Арагорн почувствовал дрожь мускулов его горячего тела, напоминающий рокот земли у подножья разбуженного вулкана. Глаза Боромира полыхнули всё той же незатихающей ненавистью. Он толкнул Арагорна, отбрасывая его к стене, и пошёл вперёд, ускоряя шаг, почти бегом стремясь уйти и спрятаться.       Арагорн не отдавал себе отчета, чего он хотел добиться украденным объятием, но ладонь у него горела от краткого прикосновения. А в тяжёлых ночных сновидениях Боромир не отталкивал его, но притягивал к себе, с жаждой и отчаянием целовал в уединённом коридоре, прижимал к стене, и Арагорн вдруг переносился в ту тревожную ночь, когда он сам исступленно целовал Боромира под факелом, не слушая слабых возражений. В кругу друзей Арагорн ощущал себя как никогда одиноко, а вечером тишина и полумрак комнат наваливались на него, мешая дышать. Постель была слишком широка для одного, а вторая подушка оставалась к утру первозданно взбитой и гладкой. Арагорн не знал, что делать с собственным упрямым сердцем и глупой надеждой, а между тем осень стремительно таяла, приближалась зима, и поход становился всё ближе, а в дороге спрятаться и сбежать будет некуда.       Братство покинуло Ривенделл накануне Нового года. Эльфы дали в дорогу снеди, что можно было долго хранить, тёплые одеяла и плащи, снарядили значительно отъевшегося пони, смиренно принявшего свою новую ношу. Под прикрытием горной гряды отряд должен был двигаться к Вратам Рохана, пересечь земли коневодов и пройти к Мордору мимо Минас-Тирита. Там отряд покидали Боромир и Арагорн. В последний вечер, когда братство собралось за столом в комнатах Гендальфа и волшебник озвучил примерный план, с ним все живо согласились — этот путь обещал относительно лёгкую дорогу по хоженой местности, даже трактиры и домашний приют, когда удается добраться до первых поселений Марки. Только Боромир качал головой. Он не разделял восторга хоббитов, думающих лишь о своих желудках, и не испытывал радости от компании Арагорна в попутчиках. Арагорн говорил «мы», обсуждая гондорскую часть пути, а Боромир поднимался со своего кресла и демонстративно отходил к окну, поворачивался спиной или начинал беседу с болтливыми полуросликами.       Однако в пути избегать встреч и разговоров оказалось даже легче, чем в стенах гостеприимного Дома. Гендальф требовал от спутников продвигаться в день не менее чем на десять лиг, шагать приходилось довольно бодро, а холодный ветер заставлял кутаться в плащи, прятать лица и беречь дыхание. Разговоры велись только на привалах, а по ночам усталые путники спали как сурки. Все, кроме Боромира.       Днём он шёл предпоследним, подгонял хоббитов и присматривал за ними, ночью вставал на дежурство в самый тяжёлый для часового предрассветный час. Он брал ношу вдвое больше любого из товарищей, когда приходилось перебираться через топь или реку, а вьючного пони разгружали, чтобы провести по хлипкому месту, и только посмеивался над усталостью других, замечая повадки неопытных путешественников. Но Арагорн, шедший в отряде замыкающим, наблюдавший каждый жест Боромира и внимательно слушавший каждое слово, замечал, каких усилий стоила эта бравада.       Боромир почти не спал. Устраивался ли он поодаль от костра в корнях деревьев, или взбивал себе моховую постель на камнях, сворачивался калачиком под одеялом, прячась от холода, или растягивался, согревшись — Арагорн слышал тревожное его дыхание и видел блеск глаз из-под полуопущенных век. Под покровом темноты этот взгляд, старательно отводимый в сторону днём, принадлежал одному лишь Арагорну и преследовал его от заката до рассвета, в любой час ночи. А утром Боромир умывался ледяной водой, обтирался снегом, чтобы вернуть ясность утомлённой голове, и отвечал шутками на стоны хоббитов, не привыкших спать на земле.       На шестую ночь в пути Арагорн услышал тихий сухой всхлип, когда незадолго до рассвета Гимли привычно потряс Боромира за плечо, давая сигнал к смене караульного.       Арагорн, сменившийся час назад, всё это время лежал без сна и слушал дыхание Боромира, впервые за долгое время вдруг ставшее спокойным и размеренным. Усталость взяла свое, он уснул. И тут же был разбужен долгом.       Арагорн лежал, прикрыв глаза, смотрел, как Боромир садится, с трудом поднимая голову, как трёт лицо и у него вздрагивают плечи. Сильная усталость ощущается как болезнь, беспомощность первых минут после пробуждения отзывается болью, это Арагорн знал по себе. Ему хотелось быть рядом с Боромиром. Мягко толкнуть его обратно в нагретый кокон плаща и одеяла, услышать глухой протест, почувствовать тяжёлую голову, уткнувшуюся в плечо, укрыть его плотнее и стеречь его сон до самого восхода, с мечом на коленях и покоем в душе. Но Боромир не позволит. Торонгилу позволил бы, но не Арагорну.       Усталость делала Боромира раздражительным и мрачным, вопреки его обычной способности переносить невзгоды с улыбкой. Тем же днём, когда бессонная ночь стала для него особенно тяжёлой, он сорвался гневной отповедью на невинную шутку Пиппина — возможно хоббит и правда был чересчур беззаботен и весел, но среди дум о трудностях похода их с Мерри выходки скорее забавляли, чем злили. Боромир их игр на перевале не оценил, и оттягивая Пиппина за шкирку от края, разразился грубой бранью. До самого вечера хоббиты шли молча и сторонились его, а Пип ёжился, вспоминая крепкую хватку руки на загривке. Арагорн, наблюдая всё это, решил, что пора вмешаться.       Сонное зелье готовилось просто, ингредиенты буквально росли под ногами. Боромир старательно делал вид, что ему плевать, чем занят один из восьми его попутчиков, поэтому и сварить микстуру оказалось просто. Но вот пить что-то, поданное Арагорном, Боромир точно не стал бы, и для этих целей снова пришлось привлечь хоббитов.       — Можете добавить это во фляжку Боромиру? — Арагорн отвёл хоббитов в сторону, пока Братство укладывалось на привал. — Только незаметно.       — А что это? — с сомнением спросил Мерри, чуть более осторожный, а Пиппин уже с готовностью взял из рук Арагорна флакончик.       — Это не может быть что-то плохое, — с уверенностью сказал Пиппин.       — Снотворное, — сказал Арагорн. — Лекарство от его дурного настроения. Он не всегда такой, просто спит плохо. Но из моих рук ничего не возьмёт…       — А может и возьмёт, если ты с ним просто поговоришь? — спросил Мерри, со всей своей мудростью и наивностью.       — Нет, боюсь, причина его бессонницы как раз во мне, — с грустью ответил Арагорн. — И он не готов меня слушать.       — А мне он сегодня дал по шее, — напомнил Пиппин и втянут голову в плечи, словно боялся вновь появления карающей руки.       — Уверен, он уже про это и забыл, — чуть улыбнулся Арагорн. — Злиться долго не в его привычке.       Боромир не забыл. Когда у вечернего костра Пиппин подошёл к нему, пряча в кармане флакончик с зельем, Боромир первым заговорил о происшествии днём. Он был печален, бледен, просил прощения за свою несдержанность и даже спросил, не осталось ли синяка. Пиппин, осторожничающий весь день как напуганный зверёк, тут же оттаял. Он принёс Боромиру его порцию ужина, а потом вызвался и наполнить флягу у родника. Возвращаясь обратно, он едва заметно подмигнул Арагорну, давая знак, что поручение выполнено.       Разговоры у костра сами собой потекли тише, все путники устали, даже неутомимый Леголас, расположившись к корнях дерева, с удовольствием вытянул ноги и погрузился в свои чудесные грёзы наяву, заменяющие эльфам сны. Хоббиты устраивались на ночлег рядышком, грея друг друга, Гендальф остался на дежурстве у огня, он раскурил трубку и сказал, что ему ещё надо подумать. Гимли хмыкнул, глядя в сторону кустов, огибающих полянку.       — Чегой-то с ним? Уморился, наконец, — и он кивнул, перехватив взгляд Арагорна. — Твоя работа?       Боромир спал, откинувшись на щит, прислонённый к голым узловатым ветвям низко стелющегося кустарника. Свернутое одеяло лежало рядом, плащ обхватывал ему плечи, а на поясе всё ещё были меч и рог — Боромир явно не собирался укладываться, но хитроумная микстура оказалась сильнее его. Арагорн поднялся и подошёл, опустился на колени рядом. Он расстелил свой плащ, откидывая с места ночлега мелкие камешки и ветки, потом одеялом Боромира обернул сумку, сделав из неё подушку. И аккуратно обхватив Боромира за плечи, переложил на приготовленную постель. Голова его, тяжело откинувшись назад, доверчиво легла в подставленную ладонь, губы разомкнулись, с них сорвался едва слышный вздох, облекающийся в имя. Торонгил.       — Это я, — тихо сказал Арагорн. — Я рядом.       Тревожная складочка между бровей на лице Боромира разгладилась, трепещущие ресницы успокоились, и он расслабленно прильнул к Арагорну, устроившемуся рядом. Тяжёлая голова лежала у Арагорна на вытянутой руке, второй рукой тот обхватывал Боромира за пояс, прижимая к себе ещё крепче. Даже через многие слои одежды и стальной амуниции от его тела шло успокаивающее тепло и было слышно, как бьётся сердце.       — Гимли, — тихо позвал Арагорн гнома, тоже собирающегося спать. — Ты сегодня дежуришь по времени вместо меня. А потом меня поднимешь, я отстою две смены.       — Да как скажешь, — безропотно кивнул Гимли. Он замотался в одеяло по самые брови, и уже через минуту из этого комка донеслись мерное похрапывание и свист.       Присутствие Боромира успокаивало и Арагорна, он сам не заметил, как задремал. Но сон его мало отличался от яви, в нём тоже был Боромир разделяющий с ним объятие и нежность. Только во сне он звал его Арагорном, и новое имя на устах звучало с любовью.       «Это ведь всё ещё я, — говорил Арагорн. — Прежний и…»       «И навсегда мой, — обрывал его объяснения Боромир».       Сраженный своей усталостью, Боромир спал крепко почти до самого рассвета. Ворочаясь, он практически распластался у Арагорна на груди — проснувшись с ощущением тяжести, Арагорн увидел тёмно-рыжую макушку у себя под носом. Правая нога Боромира, согнутая в колене, лежала поверх бёдер Арагорна. Когда-то давно, вспомнилось Арагорну, он уже засыпал так, прижавшись всем телом к человеку, которого видел третий раз в жизни. Которому писал письма в никуда, оплаченные розгами.       — Твоя очередь, — отчаянно зевая, сказал Гимли хриплым шепотом. — Как договаривались.       Стараясь не разбудить Боромира, Арагорн попытался выбраться из кольца его рук, но тут же услышал протестующий стон.       — Я никуда не уйду, — прошептал Арагорн, склоняясь к его уху и целуя в висок.       Пришлось приложить усилие, чтобы перевернуть Боромира на бок. Тот не проснулся, но лицо его снова сделалось тревожным и печальным, он ухватил плащ Арагорна и подвернул к себе, зарываясь лицом в грубую шерсть. У Арагорна сжалось сердце. Он отстегнул пряжку плаща, поднялся, отошёл к кострищу, разворошил в нём угли, подбросил пару хворостин, просто чтобы угли оставались горячими и утром проще было развести огонь снова, а потом вернулся к их с Боромиром постели. Он не лёг, чтобы не уснуть снова, но сел рядом, накрыл ноги краем плаща и положил ладонь на макушку Боромиру, тут же уткнувшемуся лбом ему в колено.       «Всё могло бы быть именно так, — думал Арагорн, глядя на светлеющее небо у горизонта. — В нашу первую встречу, ту, что ты мог запомнить, тебе потребовалось четверть часа, чтобы открыть мне сердце. Неужели не хватит жизни, чтобы сделать это снова?» Он провёл рукой по щеке Боромира, и тот вдруг шевельнулся, поймал это движение и коснулся губами подушечек пальцев. На мгновение Арагорну показалось, что Боромир уже не спит, и сердце его радостно замерло. Но это был сон, а во сне — Торонгил, никогда не лгавший.       Утра Арагорн страшился, но оно неумолимо наступало. Уже зарделся свет над холмами, небо из густо-синего становилось серым, потом засветились голубые оконца в плотной завеси облаков. Зашевелились хоббиты, Леголас поднялся и ушёл к ручью, Гендальф раскуривал первую за день трубку, Мерри что-то спросил про завтрак. Боромир перевернулся на спину, нахмурился во сне, потянулся всем телом — ещё не просыпаясь, но предчувствуя пробуждение. Арагорн наклонился к нему.       — Спасибо, что позволил быть рядом, — сказал он тихонько и невесомым поцелуем коснулся его губ.       После этого он поднялся, осторожно забрал свой плащ, край которого всё ещё был у Боромира в руках, но тот отпустил его почти безропотно, и отошёл к костру, где хозяйственный Сэм уже ставил на огонь котелок.       Все в отряде понимали, что этой ночью что-то изменилось, даже те, кто уже спал вчера, когда Арагорн укладывался. Гендальф недоверчиво качал головой, вероятно, уверенный, что ничего это не изменит, а Мерри и Пиппин, напротив, посылали Арагорну заговорщические улыбки, вероятно думая, что помогли в достижении долгожданного перемирия. Арагорн уже собирался велеть им молчать, но знал, что предосторожности бесполезны.       Арагорн стоял спиной к Боромиру, когда тот проснулся. Не видел, но слышал, как треснули случайные ветки на земле, когда он потянулся, сел, отбросил толстый меховой плащ. Потом всё стихло. Боромир удивлённо осматривал место ночлега, не припоминая, чтобы сам устраивал себе постель. Забытое уже чувство покоя в мыслях и мускулах, подаренное безмятежным сном, удивило его, и удивление это отразилось на лице.       — Доброе утро, — совершенно не доброутрешним тоном поприветствовал всех путников Гендальф. — Не в трактире, — напомнил он. — Завтракаем и идём, сегодня надо успеть добраться до Белых скал. Тучи нехорошие, ледяного дождя нам только не хватало.       — Умеешь же взбодрить, — проворчал Боромир, ероша волосы. Он задержал руку у лица, словно вспоминая другое прикосновение, приснившееся ему. Потом помотал головой, отгоняя обрывки грёз.       Арагорна он снова не замечал, не ответил на его приветствие, но привычно толкнул плечом на тропинке у родника. Разительная подмена с той лаской и теплотой, с которой Боромир жался к нему ночью, чуть было не заставила Арагорна заговорить об этом. Только мысль, что ночь повторится, если Боромир ничего не узнает, остановила. Арагорн стыдил себя за новую ложь, но это был единственный способ вернуть Торонгила, к которому так тянулось обманутое сердце. Но эта ложь не просуществовала и одного дня.       — Почему вы с Арагорном помириться не можете? — спросил Пиппин, шагая по краю старой каменной ограды, оставшейся в этих местах от древнего тракта, давно разрушенного. На этой ограде он был одного роста с Боромиром, идущим рядом по дороге. — Вы же были друзьями?       — С ним, — Боромир произнёс это с нажимом, — мы, — и снова очень значительно, — никогда никем не были.       — Да ладно, — вмешался Мерри, взбираясь на остатки той же ограды, но по другую сторону от дороги, таким образом кузены взяли Боромира в окружение. — Как вы ругаетесь, не ругаются незнакомцы. И если сейчас ты так злишься, значит, раньше было что-то другое. Но столь же сильное.       — Да, было, — огрызнулся Боромир. — В октябре я хотел его убить. Достаточно сильное чувство?       Арагорн шёл позади, довольно близко, чтобы слышать каждое слово, к тому же Боромир не шептал, а говорил подчеркнуто резко. Он хотел, чтобы Арагорн его слышал. А тот думал, сколько у него есть времени придумать оправдание.       — А до убить? — не отставал Пиппин. — Ну вы же были друзьями, да? И ты не хотел бы ничего вернуть?       — Нечего возвращать, — сказал Боромир. И вдруг остановился. Да так резко, что Арагорн едва не наткнулся на него, пришлось сделать несколько шагов назад. — С чего вообще вы решили меня расспрашивать? Бродяжка надоумил? — С этими словами Боромир обернулся на замершего позади Арагорна, который ждал, что ему освободят дорогу или троица продолжит движение. Тропа в этом месте была слишком узкой, чтобы просто обойти. — Топай, — велел Боромир, и это было первое за много дней личное обращение. Арагорн кивнул и прошёл мимо, нагоняя ковыляющего впереди пони.       — Нет, Странник, то есть Арагорн, ничего… — начал было Пиппин, но Боромир прервал его:       — Ещё один набор имён, даже вы путаетесь. А я с кем мириться, по-вашему, должен?       — Ну, с Торонгилом хотя бы, — ответил Мерри.       Арагорн спиной чувствовал взгляд Боромира, прожигающий ему спину. Шаги, только возобновившиеся, снова замерли. И следующие слова были произнесены уже почти шепотом.       — Я что-то говорил во сне? — спросил Боромир. И Арагорн понял, что это была одна из причин его бессонницы — опасение раскрыть бездну своих страхов и грёз во сне. Прошептать имя того, кого он оплакивал уже много недель, выдать подлинные чувства, скрытые за злостью. Боромир больше не ощущал себя в безопасности рядом с тем, кого, как он думал, знал всю жизнь, и не желал давать ему в руки новое оружие против себя.       — Не знаю, — пожал плечами Пиппин. — Я не слышал.       — Да, было, — кивнул Мерри. — Когда он на дежурство вставал, ты звал его во сне. А он потом вернулся и возле тебя всю ночь сидел.       — Кто? — ледяным тоном спросил Боромир.       — Ну Арагорн. Вы же спали всю ночь в обнимку.       В следующее мгновение Арагорн, внутренне уже готовый к чему-то подобному, почувствовал сильный удар в спину. Он отскочил, перекатился и снова поднялся на ноги. Боромир повалил его на землю, схватил за ворот на груди, встряхнул, коленом, упёртым в грудь, передавил дыхание.       — Что ты сделал?! — крикнул он, не обращая внимания на тщетные попытки испуганных хоббитов, повисших на плечах, оттащить его в сторону.       Напряжением всех мускулов Арагорн умудрился вывернуться из болезненного захвата, уцепиться за запястье руки, державшей его за горло и сдавить, Боромир вскрикнул, его хватка ослабла и Арагорн скинул его с себя. Но тут же последовал новый бросок, остановленный уже Гендальфом. Сверкнула яркая молния и Боромир отлетел в сторону, врезался спиной в развалины каменной стены и рухнул к её подножью. Арагорну тут же шагнул к нему в тревоге, видя, как от боли исказилось лицо, но был остановлен злым и тёмным взглядом.       — Что ты сделал?! — повторил Боромир, не обращая внимания на недоуменные и укоризненные взгляды товарищей, собирающихся вокруг. — Тебе не достаточно той боли, что ты уже причинил?! Хочешь моего унижения?       — Я хотел помочь, — сказал Арагорн, медленно приближаясь к всё ещё сидящему на земле Боромиру. — Только и всего. Ещё немного — и ты стал бы падать от усталости.       — Просто помочь? — распаляясь всё больше, выкрикнул Боромир. Он грубо оттолкнул протянутую ему руку. — Ты помогал себе! Тебе нужен я! И ты взял то что хочешь. Что ещё тебе от меня нужно?! Ты всё отобрал! Ничего у меня больше нет!       — Я себя хотел бы тебе отдать, — тихо ответил Арагорн. — Но ты отталкиваешь протянутую руку.       — А что в этой руке? Очередная ложь.       Боромир поднялся, поморщился, поведя плечом. В том месте, где он ударился о стену, выступал разболтанный камень, и от удара наверняка останется синяк.       — Так что ты сделал? — спросил Боромир, уже без пылающего гнева, но тоном холодным и бесцветным.       — Сонное зелье, — ответил Арагорн. — Просто травяной отвар, ничего особенного. Тебе нужен был отдых и снадобье подействовало.       — Ты бы оставил меня в покое, если помощь была единственной причиной, — скривился Боромир, вновь уличая Арагорна во лжи. — Почему ты остался? Хотел слышать признание? Мольбу?       — Ты меня попросил, — ответил Арагорн. — Я всё ещё Торонгил. И Арагорн. Я отзовусь на любое имя, которым ты меня назовёшь.       — Как мне назвать тебя, чтобы больше никогда не увидеть? — спросил Боромир, приближаясь так, словно он собирался поцеловать Арагорна. Только губы его, побелевшие от злости, растягивались в презрительной усмешке.       — Не нужно называть имени. Скажи, что не любишь меня, — тихо, чтобы слышал один только Боромир, ответил Арагорн.       — Я ненавижу тебя, — дрожащим от гнева голосом сказал Боромир.       — Ты уже говорил. Но это не одно и тоже.       Боромир отступил на шаг и внимательно посмотрел в лицо Арагорну, в глаза, словно отыскивая что-то. Молчание длилось целую минуту, потом он покачал головой и спросил:       — А может ничего и не было? Это всего лишь одно из твоих зелий. Они ведь не только сон навевают и исцеляют раны, верно? Это началось с какао или позже? Про него ты тоже говорил, что это лекарство.       — Я не околдовывал тебя, — ошарашенно ответил Арагорн, едва поняв, о чём речь. Но Боромир поморщился и махнул рукой.       — Не важно, что ты делал. Всё закончилось.       С этими словами он прошёл мимо, подобрал с земли упавший щит, подтянул ремни и велел хоббитам прекратить таращиться и напомнил, что кто-то велел поторапливаться в пути. Гендальф что-то проворчал в бороду, Сэм потянул поводья, понурый пони, который всё это время жевал чахлую прошлогоднюю травку, мотнул головой и снова зашагал по тропе, за ним потянулись остальные. Арагорн снова замыкал строй, но теперь он шёл чуть поодаль, оставляя между собой и Боромиром шагов десять. В груди у него было холодно и пусто. Только одна мысль согревала, теплилась как огонёк свечи, случайно уцелевшей в бурю. Боромир не сказал, что не любит.