лето в деревне

В деревне темнеет неприлично медленно. Сумерки обхватывают все дома, заливаясь мягким, синеватым светом в комнаты, накрывают озеро, путаются в верхушках редких деревьев. Прохлада августа расплывается мурашками по коже. Тишина щекочет слух, всё вокруг самую малость вымирает. В стареньком, покосившемся домике загорается свет, такой тихий и блеклый, что и не сразу увидишь. Но голая лампа, висящая под потолком, сейчас казалась настоящим солнцем и ничего ярче её не было. На небольшой кухоньке пахло недавно-приготовленной картошкой. Своей. Потом, слезами и кровью посаженной, выращенной и выкопанной. Саша всё сильнее кутается в чужую олимпийку, на два размера больше его, и снимает закипевший, железный чайник с газовой плиты, предварительно завернув ручку в двести полотенец, чтобы не обжечься. За небольшим столом, на шатающихся ножках и с дырявой скатертью сидит Лёша, молча уплетающий ту самую картошку. Когда Саша ставит рядом с ним две кружки, треща железными, чайными ложками, он без слов смотрит на него с какой-то светлой еле-уловимой грустью. При этом тусклом свете его глаза казались ещё печальнее. Конечно, ведь Саше через две недели снова возвращаться на учёбу, но они оба уверенно стараются об этом не думать. Сейчас вся их жизнь в этих пятиста квадратных метрах участка. Сейчас существует только летнее спокойствие в стенах кухни. Сейчас существуют только они двое, по-хорошему уставшие от деревенской рутины. - Ты шкурки от картошки курям кинул? - Лёша спрашивает, ковыряя вилкой небольшую чугунную сковородку, хотя не раз получал за это по голове. - Да, - Саша сосредоточенно разливает кипяток по кружкам, стараясь не обжечься, Лёша засматривается на то, как тот смешно сводит брови к переносице и прищуривает глаза, - Что там кстати с луком?, - табуретка скрипит под его весом, и вот-вот грозит развалится. - Ну, надо будет в венки позаплетать, чтоб дольше лежал, - он наблюдает за тем, как Санёк натягивает рукава его куртки на кисти - как обычно замёрз - и заправляя растрепавшиеся волосы, лезет вилкой в эту же сковородку. Такой крошечный и хорошенький, что не хочется отпускать никуда. - Готов снова объяснять мне десять раз как плести?, - он говорит с набитым ртом и прикрывается рукой, тихо смеясь. Они рассуждают о планах на завтра. Что-то про огурцы и петрушку, про живность и созревшие подсолнухи. Саша снова настаивает на том, чтобы высадить куст малины и Лёша наконец соглашается. Ну а кто смог бы отказать? К тому же от вида Санька, усердно-копошащегося в земле, с перчатками и в глупой кепке, у него неимоверно скребёт где-то под рёбрами. Потом Лёша помоет всю посуду, ведь вода из-под крана в это время ледяная, и они улягутся на высокую, пружинящую кровать. Саша как всегда прижимается всеми конечностями, утыкается холодным носом в чужую грудь и что-то бормочет. По маленькому телевизору-коробочке крутят какой-то больно-приевшийся фильм девяностых годов, как и тысячи раз до этого. Но это и не важно. Голубоватый свет экрана будет мягко ложится на них двоих, пока Санёк не начнёт мерно посапывать. Лёша нащупывает пульт и жмёт пару раз на заедающую кнопку выключения, а после накрывает своё чудо рукой, прижимая к себе ещё больше. Потом, утром, всё повторится. Приглушённые трели птиц и тёплый, розоватый свет от первых лучей. Саша бежит в одних шортах и чужой растянутой футболке кормить курей, шлёпая тапками по влажной траве. И как всегда он будет сидеть на кухне и дрожать, до тех пор, пока Лёша не разольёт цикорий. Санёк снова что-то говорит, грея тонкие пальцы о керамические стенки кружки. Но он не особо внимательно слушает, только смотрит не отрываясь на то, как солнце, пробиваясь сквозь заляпанные окна в деревянной раме, красиво обрамляет чужой силуэт, и как красиво у Сашки вьются волосы, от утренней влажности. Где-то в этих кудрях Лёша потерялся и теперь тянется за поцелуем, слыша тихие возмущения, проговоренные в губы, и оставленные на этой кухне. - Лёх, я до него не дотягиваюсь, - Саша с руками в боках и перевязанной на голове косынкой, стоит напротив, почти двухметрового подсолнуха, после безуспешной попытки дотянутся до головки, - ты как вообще таких исполинов вырастил? Они стоят на краю участка. Отсюда хорошо видно бывший колхоз, с его пустыми полями. Сейчас там пасутся коровы и иногда бегают гуси. Солнце в зените, слепит глаза и выжигает траву. - Давай я буду срезать, а ты в ведёрко их складывай, - Лёша аккуратно срезает с каждого верхушку и передаёт Саньку, ходящему рядом с ведром. И так пока не обошли по краю весь огород. Урожай выдался хороший, семечек столько, что на год хватит. Скорее всего они ближайшие несколько дней только их жарить и будут. Напротив их дома, там, где заканчиваются линии электропередач, и начинается овраг, с тучей полевых цветов в нём, есть небольшое озерцо. Саша по вечерам иногда молча берёт уголёк, выцветший листик, и спускается туда, чтобы неаккуратно вычерчивать гуляющих на берегу барашек. Садится на траву, придвигая к себе содранные коленки, слушает редкие трели птиц и просто вычерчивает, думая о чём-то своём, или вообще ни о чём не думая, кто его разберёт. Лёша подходит медленно и тихо, как-будто боится испортить всё это умиротворение тихого деревенского вечера. - Тебе не холодно? - он спрашивает лишь для фикции. Знает же, что холодно. И куртку на чужие плечи накидывает, а после садится рядом. И так хочется остаться здесь, в тишине вечера августа, на выгоревшей траве, рядом с расплывшейся в малиновом гладью. И так хочется держать вот так, под боком Санька всю оставшуюся жизнь, прятаться с ним под одеялом в дождливые дни, смеяться в ночную тишину с глупых шуток, наблюдать за тем, как он внимательно вглядываясь в листочек, прикусывает губы и продолжает дальше выводить линии. Тоска, светлая и мягкая скреблась под кожей. - Лёш, мне всё-равно прийдётся уехать. И хочется верить, что это не в последний раз.