* * *
Пляж издалека выглядел ещё прекраснее, чем обычно. Возможно, так всегда, когда меняешь взгляд на вещи. С моря берег всегда умиротвореннее и наоборот. А в совокупности — это дом, где как бы ни было тяжело, есть крепкая опора. От понимания этого сердце Байбла наполнялось безграничной любовью к этому месту. Даже несмотря на то, что после девятилетнего возраста он жил в Америке и вернулся в Тайланд лишь пару лет назад, Храм ждал его. В детстве Дом Божий переливался золотом крестов на куполах и поражал своей огромностью. Вселял в маленькое трепещущее сердце такой немаленький восторг. По мере приближения к острову, Храм постепенно пропадал за деревьями. Перед ними расстилалась полоса пляжа, где прямо у пристани стоял человек. Байбл бы не придал этому никакого значения, но внутри что-то ёкнуло, когда отец напряжённо посмотрел вдаль и тяжело вздохнул. Едва они ступили на землю, к ним навстречу пошел мужчина тайской внешности в белой расстегнутой до груди рубашке. Густые длинные волосы его были зачесаны назад и блестели на солнце. Черты лица мужчины из-за высоких скул слишком сильно напоминали мамину внешность... Наверно, ещё и улыбка на лице гостя заставила Байбла чуть ли не заплакать и побежать ему навстречу, что есть мочи. — Дядя Наронг! В следующую секунду его уже сжимали в крепких объятиях, а парню всё казалось, что это сон. Что дядя сейчас растворится в воздухе и пропадает. Но он стоял на расстоянии вытянутой руки, сжимал руками его плечи и восхищённо смотрел на племянника. — Как я скучал, Байбл. — В его глазах, так сильно похожих на мамины, блеснули слезы. — Прости, что не приехал раньше, ты же знаешь... — Лучше бы и сейчас не появлялся. — Отцовский голос прогремел над ухом, как гром среди ясного неба. Руки уже аккуратно, но настойчиво отстранили от гостя и Вичапасу пришлось отступить на пару шагов. Прошло пять лет. Пять лет с тех пор, как отец велел дяде не появляться на острове. И что самое важное: перестать общаться с племянником. В то время они активно переписывались, в тайне от отца, за что Байблу было очень стыдно. Каждую ночь он просил прощения за свою тайну у Бога, но в конце концов, скрыть переписки так и не удалось. Когда отец самостоятельно выяснил, с кем сын так активно общался в Line, то запретил посещать храм. Те дни парень помнил, как постоянное раскаяние перед Богом, каждодневные молитвы и непрекращающийся поток вопросов. Байбл искренне не понимал, почему ему запрещено общаться со своим родственником. Тем более единственным, кто остался по линии мамы. С тех пор их связи оборвались окончательно, но парень даже не злился на дядю. Байбл просто сосредоточился на служении — том предназначении, которое уготовил для него Иисус Христос. Всё остальное, так или иначе решилось бы благодаря Богу. — Здравствуй, Дэниел. — Губы дяди вытянулись в тонкую линию, но всё же, сохраняя спокойствие, он добродушно улыбнулся. — Может пройдем в дом и всё обсудим? Кажется, скоро начнётся ливень. И правда, Байбл не заметил, как только что ясная погода сменилась на пасмурную. Их накрыла огромная серая туча, угрожающая в любой момент обрушить поток воды. — Только из-за того, что тебе нужно укрытие, я не выставлю тебя сразу же. — В голосе отца не было и намёка на угрозу, скорее твёрдое непоколебимое решение. И изменять тому он не намерен. Расположились они в гостиной, где вид открывался на участок перед церковью. Отец попросил Байбла накрыть на стол, от чего ему пришлось удалиться на кухню, хоть и не хотелось оставлять их наедине. Парень буквально как вкопанный застыл на пороге, не зная куда себя деть. Дядя лишь наградил племянника взглядом, говорящим о том, что ситуация под контролем и только тогда парень ушёл за угощениями. Наверно, напрасно надеяться, что взаимоотношения дяди и отца улучшились. Каждая их встреча кончалась скандалом. Не всегда Байблу было позволено на это смотреть, но дядя постоянно уходил из их дома взбешенным. А когда видел племянника в окне, то морщинки на его лбу разглаживались, а на глаза наворачивались слезы. У Байбла тоже. Даже сейчас, когда он добавлял в фруктовый чай кубики льда. Чтобы руки не дрожали, пока Вичапас нёс поднос с напитками и лук чупом, он крепко вцепился в пластмассовый корпус. Но едва зашёл в гостиную, то чуть ли не уронил все угощения. На него нахлынула атмосфера взаимной неприязни, которая душила. Хотелось распахнуть все окна, чтобы избавиться от кома в горле. «Они что-то обсуждали без меня» — так и вертелось в голове, пока стаканы с холодным чаем ставились перед гостем и отцом. — «Возможно, даже успели оскорбить друг друга». Байбл чувствовал себя посредником между своими родными людьми не только потому, что сидел посередине. Язык попросту не хотел шевелиться, а руки под столом всё ещё бил мандраж. Наверно, со стороны он выглядел спокойно, но внутри смерч разрывал всё на куски. — Надолго ты приехал в Тайланд? — Отец спросил это абсолютно дружелюбным тоном, как будничную вещь. — Планирую задержаться на месяц, а может и больше. — Левая бровь дяди чуть приподнялась, как если бы он демонстрировал свою небольшую победу, но после повернулся к Байблу и улыбнулся. — Я слишком долго не видел своего племянника. — Мне нужно многое тебе рассказать, начиная с того, что я теперь дьякон у папы в церкви. — Вичапас оживился, надеясь на то, что вот, наконец, ему удалось нормально пообщаться с дядей Наронгом. — Вау, вот это новости. — Дядя радостно хлопнул в ладоши. — Папа, видно, очень гордится тобой. — Я воспитал его так, что я горжусь за каждое его действие. — Слова отца вышли какими-то излишне суровыми и будто задевали что-то личное. Нос дяди Наронга нервно дёрнулся. Байбл бы не удивился, если бы из ноздрей повалил пар. И всё-таки, нужно отдать должное, дядя стоически терпел колкости со стороны папы. Снаружи шёл ливень. Он барабанил по кровле, заставляя листья ближайших пальм согнуться под тяжестью воды. Где-то вдалеке слышались раскаты грома. Небо, затянутое тучами, всё так же не сулило ничего хорошего. Как-то похоже себя чувствовал Байбл. Хотелось согнуться пополам и залезть под стол, чтобы не ощущать шкурой этой неприятной атмосферы. — Как вообще дела с Храмом? Слышал, пользуется большим спросом у туристов. — Прихожан, в принципе, не так много. Но в последнее время больше тайцев интересуется православием. — И это действительно было правдой. Недавно отец крестил мужчину, который открыл свое сердце Иисусу. — Наверно, тяжело было без своей веры во Франции? — Будда всегда был со мной, даже там. — И что заставило тебя вернуться сюда? Годовщина смерти Нерины? — Эти слова отца болезненно отозвались в сердце. — Не только. Думаешь, так легко будет разлучить меня с племянником? Байблу не шесть лет, чтобы так поступать. — Черты лица дяди стали суровыми, практически обозленными. — Нечего ему общаться с убийцей матери. Байбл хотел бы вставить слово в их разговор, но не мог. Сердце так бешено колотилось в грудной клетке, от чего язык будто прилипал к нёбу. Мысленно парень взмолился, чтобы скандал не разросся, но, кажется, было уже поздно. — Сколько ещё раз мне нужно извиниться перед тобой, чтобы ты простил меня? — Дядя Наронг резко встал с места, от чего ножки стула звонко царапнули пол. — Не передо мной извиняйся, а перед Нериной. Она души в тебе ни чаяла, а ты так подвёл её. — Папа тоже встал с места, обошёл стол и встал рядом с дядей, практически впритык. — Лучше убирайся и не порочь мой дом. — Довольно, — прикрикнул Байбл, собирая в себе остатки сил. Оба мужчин в удивлении уставились на него. — Каждый раз, когда вы встречаетесь, всё заканчивается скандалом. А мы же ведь одна семья. — Мы больше не одна семья с того дня, как Наронг погубил твою мать. А я уж и подавно не хотел считаться с ним одной семьёй с первого дня знакомства. — В глазах отца блеснула неприязнь, но он быстро перекрестился и прошептал что-то себе под нос. — Отмаливаешь меня перед Богом за то, что мне нравятся мужчины, а? — С желчью выплюнул дядя, но тут же замолчал, медленно переводя взгляд на Байбла. Так вот что они с отцом держали в секрете. Значит, их взаимная неприязнь появилась ещё задолго до смерти мамы. И именно поэтому папа запрещал общаться с дядей даже по перепискам. Потому что знал грех Байбла. Потому что не принимал в сыне этот изъян и желал избавления. Вичапас бы и сам хотел избавиться от своей проблемы и к счастью, будучи дьяконом, интерес к мужчинам спал на нет. В его сердце оставалась лишь любовь к Богу и отцу, который помогал встать на правильный путь. Теперь же эта крепкая конструкция дала трещину. За столько лет Байбл мог бы откровенно поговорить с дядей, возможно, поделиться своей проблемой. Узнать мнение со стороны, не ограничиваясь лишь словами отца. Но вместо этого его держали в неведении. — Я же говорил тебе, не объявлять о себе при моём сыне, — гаркнул папа, схватил дядю за плечо и потащил к выходу. — Ни за что я не позволю твоим бесам затронуть Байбла. — Да как ты смеешь! — закричал дядя, отталкивая Дэниэла в сторону. — Как бы сильно я не уважал твою веру, но никогда не пойму того, как ты ненавидишь геев. Мы всё те же люди. — Даже слушать тебя не собираюсь. — Отец пихнул дядю в плечо, направляя к выходу с территории Храма. — Уходи отсюда и больше не оскверняй священную землю. У Байбла лопнуло терпение. Быстрым шагом он направился под дождь, чтобы встать между отцом и дядей, глаза которых метали молнии. — Ты даже не хочешь его выслушать, пап. Столько лет прошло. Разве он плохой человек, если хочет быть рядом со своей семьёй? — Наверно, его голос звучал слишком жалобно, поэтому отец с силой отодвинул сына в сторону. — Тебе напомнить о легенде Содома и Гоморры? — Внутри Байбла всё похолодело, а воспоминания заставили прирасти к месту, без возможности пошевелиться. Шестнадцатилетний мальчик. Неловкий поцелуй с другом, который спал на соседнем спальнике. Его широко распахнутые спросонья глаза. Отвращение. Крики отца. Синяки от пальцев на предплечьях. И, сказанное сквозь зубы: «Господь накажет тебя за мужеложство, так же как послал на Содом и Гоморру дождь из серы и огня». — Всё нормально, Байбл. Если твой отец хочет, чтобы я ушёл, я уйду, — твёрдо произнёс дядя и притянул Байбла за руку к себе, чтобы неловко обнять напоследок. — Но мы всё ещё можем общаться. Мой адрес у тебя есть. Последние слова шёпотом прозвучали в голове Байбла и он почувствовал, как дядя Наронг незаметно сунул сложенную вдвое бумажку в карман шорт. Она весила не больше трёх граммов, но такое ощущение, будто это огромный камень. Достаточно лишь повернуться лицом к отцу, и он заметит эту последнюю ниточку, что связывала Вичапаса с последним родственником мамы. И тогда непременно её перережет. — Улетай обратно во Францию и забудь о нас, — напоследок громко приказал папа, но во взгляде дяди лишь читалось: «Тебя невозможно изменить». Дождь сошёл на нет, как только высокий силуэт дяди скрылся за воротами. В этом чувствовалась какая-то несправедливость. Будто бы это место выгоняло его и точно так же, как и папа, не хотело выслушать. На Байбла накатила волна грусти. Спустя такое долгое время он, наконец, увидел дядю и у них даже не предоставилось возможности нормально поговорить. Наверно, при отце разговора бы и вовсе не вышло. Тем более под таким осуждающим взглядом, которым он смотрел сейчас. — Ты же знаешь: «Если кто ляжет с мужчиною, как с женщиною, то оба они сделали мерзость: да будут преданы смерти, кровь их на них» — произнёс отец мягче, будто оправдывая свои сегодняшние действия. — А как же: «Возлюби ближнего твоего, как самого себя»? — В глазах Байбла стояли слезы. Они так и намеревались горячими ручьями потечь по щекам. — Не прикрывайся верой, потому что Иисус любит всех, в том числе и грешников. — Как ты смеешь сомневаться в моих решениях? — прикрикнул отец и прищурился, от чего его лицо с седой бородой приобрело подозревающий вид. — Или с твоим сердцем снова играет дьявол? Эти слова сродни пощёчине. Настолько оскорбительны, что слезы потекли сами собой. Прямиком к дрожащим губам, намеревающимся произнести вслух все фразы, о которых Байбл бы позже пожалел. — Если не будете прощать людям согрешения их, то и Отец ваш не простит вам согрешений ваших. — На удивление чётко процитировал Вичапас и будучи не в силах оставаться рядом с отцом, побежал в сторону пляжа. Подальше от несправедливости к морю. В ласковые объятия мамы.* * *
Весна, 2005 г. Шум снаружи не позволял сконцентрироваться на строчках книги. Они то и дело плясали перед глазами в отблесках лампы и расплывались от накапливающихся слез. Мальчик пытался игнорировать семейную ссору на кухне, но каждый раз слух выхватывал из общего гомона голосов оскорбительные фразы. Тайский вперемешку с английским и русским создавал в голове такую кашу, что вникать в смысл конфликта было бесполезно. Снаружи хлопнула дверь. На время воцарилась тишина и лишь дождь стучал в детскую спальню. Байбл прислушался. Мама говорила что-то на английском, обращаясь сразу к дедушке, бабушке и папе мягким, но настойчивым голосом. Мальчик не покинул постели, боясь даже встать к двери и подслушать разговор. Слишком силен был страх перед папой. Всегда, когда приходил дядя, он становился строгим и отправлял в спальню. Прерывал догонялки на заднем дворе, когда Байбл практически догнал дядю Наронга. Тщательно изучал подарки от него, будто игрушечная машинка уже не являлась машинкой, а чем-то опасным. Даже сейчас, сквозь толщу стен, Байбл слышал этот строгий тон. Только теперь твёрдые слова: «Не иди за ним» адресовывались маме. В ответ ему прилетело: «Ты настолько старше его, мог быть и помягче. Наронг молод, а ты играешь на его чувствах». — Он заявился в мой дом, чтобы оскорблять меня и Бога! — крики заглушали даже раскаты грома снаружи. Байбл залез под одеяло и когда дверь уже начинала открываться, закрыл глаза и сделал вид, что спит. Крепко зажмурился, но только потом сообразил, что забыл снять очки. Какой же всё-таки глупый вышел план. Но вместо недовольного голоса папы, почувствовал лишь мягкое прикосновение ко лбу. Сразу же запахло чём-то цветочным. — Ложись спать, а я скоро приду. Мне нужно проводить дядю до дома. — Спокойный голос мамы приятно обволакивал, и мальчик открыл глаза. На ее лице проскользнула тень обеспокоенности. Длинные, идеальные несколькими часами назад, чёрные локоны опали, помада смазалась, а в уголках раскосых глаз накопились слезы. И всё же она искренне улыбалась и с нежностью гладила его по волосам. — Будьте осторожны. — Байбл обвил пальцами её тонкое запястье, на что мама улыбнулась и поцеловала мальчика в лоб. Аккуратно она сняла с него очки и положила на тумбочку. Этому действию предшествовал свет фар, резко озаривший комнату. Мама засуетилась. Из комнаты она вылетела пулей и уже сквозь дождь Байбл услышал, как хлопнула дверца машины. Затем всё замолкло. Совсем на непродолжительное время, потому что из кухни доносилась русская речь. Не понимая ни слова, мальчик отвернулся к стенке и постарался заснуть. Детское сердце ныло от волнения. Почему-то всегда, когда их семья собиралась вместе, обязательно что-то происходило. Приходилось переживать за всех: за папу, который не жалел голоса, за маму, что пыталась примирить своего брата и мужа. Так же Байбл волновался за дядю. С ним мальчик всегда бегал на заднем дворе, воображал себя супергероем в то время, как дядя играл роль суперзлодея. Но, когда дядя Наронг разговаривал с папой, его взгляд тускнел, а улыбка спадала с лица. И сейчас мальчик не знал, что стало причиной ссоры. Это незнание сильно пугало, словно предвещая что-то нехорошее. Первое нехорошее событие случилось глубоко ночью, когда на домашний телефон позвонили. Этот трезвон разбудил Байбла и сквозь полудрему он услышал, как вскрикнула бабушка и начал читать молитву дедушка. На носочках Вичапас всё же прокрался к двери, чтобы в щёлку посмотреть в коридор. Там папа уже обувался, а дедушка подавал ему дождевик. Вместе они скрылись за входной дверью, оставив дома лишь бабушку. Она обернулась назад, словно чувствовала чей-то взгляд. Байбл запомнил, как она сложила руки на груди и постоянно молилась на иностранном языке. Даже, когда зашла в спальню к мальчику, не прекращала молитв. Почему-то быстрое и непонятное звучание слов ещё больше пугало. А ведь он даже не мог спросить их значения, потому что бабушка совсем не говорила по-тайски. Каким-то чудом удалось заснуть. Ещё с приоткрытыми глазами Байбл видел, как встала на колени бабушка и практически целовала пол. Так делал папа, когда молился о чем-то действительно очень важном. О чём-то, что могло запросто не случиться. Следующие события можно было бы назвать сном, но то была жестокая реальность. На мгновение показалось, будто наступило утро и всё уже хорошо. Нет той тревоги, которая расползалась в ночи. Но это были лишь отголоски сна. В реальности плач папы доносился из коридора. Ему вторили голоса дедушки и бабушки: тихие, опечаленные. — Что случилось? — Именно с этими робкими словами мальчик вышел из спальни и застал папу, который сидел на коленях прямо на полу и рыдал. По обе стороны сидели его родители. Байбл, наверное, никогда не забудет того взгляда папы, который он поднял на сына: опустошенного и в то же время жалостливого. Хотелось тоже обнять его, но бабушка предотвратила попытку подойти и подхватила мальчика на руки. — Нет! Папа, почему ты плачешь? — протестовал Вичапас, пока бабушка несла его обратно в спальню, поглаживая по спине. — Где мама? Где она? Слезы потекли по щекам от понимания, что произошло что-то непоправимое. Что-то, что нельзя было избежать ни при помощи молитв, ни при хорошей карме. — She's dead. She's dead, my boy, — шептала бабушка сквозь слезы, но Байбл, как назло, не понимал ни слова. Лишь сердцем чувствовал — это значит что-то ужасное. Только после того, как она ушла, Вичапас включил настольную лампу и полез к полкам с книгами. Среди них он отыскал англо-тайский словарь. Они с мамой как раз только недавно начали изучать английский язык, и мальчик даже выучил алфавит, только вот слов пока не знал. Прямо на обложке корявым неумелым почерком Байбл вывел букву за буквой, которые запомнились на слух. Всю ночь он пытался составить слова, подбирал подходящие. Было пол пятого утра, когда все буквы сложились в одну, ударившую наотмашь фразу:«Она умерла».
* * *
Наши дни Море после дождя постепенно успокаивались, а прохладный ветер приятно холодил лицо, безостановочно умываемое слезами. Песок, всё ещё мокрый, неприятно прилипал к ногам, но это казалось сущим пустяком. Даже если бы ливень пошел снова, Байбл бы не сдвинулся с места.«O come, O come, Emmanuel, And ransom captive Israel. That mourns in lonely exile here Until the Son of God appear»
Затянул Вичапас песню, которая была единственным лекарством против любых ран на душе. Слезы катились просто из-за слов, которые имели глубочайший смысл. Они очищали парня изнутри, дарили надежду и напоминали о том, что он не один.«Disperse the gloomy clouds of night And death's dark shadows put to fligh»
Темные тучи отступали далеко за пределы острова, оставляя светлое небо без единого облачка. Казалось, будто своей песней Байбл лечит не только себя, но и всё, что окружает его. Именно поэтому он запел с ещё большим усердием, не щадя лёгкие и не обращая внимания на свой дрожащий голос.«Rejoice! Rejoice! Emmanuel Shall come to thee, O Israel»
Божья благодать наполняла его. Байбл чувствовал это каждой клеточкой своего тела. И плакал. Потому что по словам отца утратил тонкую связь между собой и Создателем. Хотелось кричать: «Вот Он, Господь говорит со мной через музыку! Он здесь!». Последние строчки повторялись несколько раз и пелись так громко, насколько лёгкие вообще позволяли. Наверняка, со стороны это выглядело, будто парень просто кричит в пустоту. Но никогда нельзя кричать вникуда. Всегда ты обращаешься к Иисусу, ведь ты берёшь начало от него и заканчиваешь им же. В груди всё болело, когда Байбл глубоко вздохнул, закончив песню. Даже вдох дался лишь наполовину, потому что рыдания снова вырвались немым криком. Вичапас закрыл лицо ладонями, вопрошая Бога, зачем ему нужно каждый раз проживать одно и то же. Почему его семья не может быть едина, чтобы взаимно наполнять друг друга силой, а не ломать. — Ты так красиво поёшь, — голос раздался слишком внезапно откуда-то сбоку и Байбл даже вздрогнул. — Не хотел прерывать. В паре метров от него, одиноко сидящего на промокшем от дождя пляже, стоял Биу. Синяя рубашка на нём так же намокла от ливня и теперь липла к оголённой груди. Волосы, уже слегка подсохшие, растрепались, от чего чёлка падала на лицо. Он стоял, прислонившись плечом к дереву и теперь на худощавых ногах остались следы от грязной коры. — Что ты здесь делаешь? — охрипшим от рыданий голосом спросил Вичапас, стараясь вытереть лицо ладонями. — Я всё видел. — С этими словами Биу шлепнулся рядом на песок и отряхнул руки о пляжные шорты. Внутри всё дрогнуло и Байбл не нашёл слов, чтобы ответить. Просто смотрел на водную гладь, надеясь, чтобы его вновь не порвало на слезы. — Паршиво, когда два родственника не могут договориться. Наверно, тебе видеть такое не впервой. — Я уже привык, — сухо отозвался Вичапас, всё ещё стараясь протереть щеки от дорожек слез. Билд недовольно покачал головой, мягко взял Байбла за запястье и отвел руку в сторону от лица. Наверняка, теперь ему были видны краснющие глаза и припухлые веки. — Не растирай, будет хуже. — Пояснил своё действие Биу и убрал свою руку. Убедившись, что парень снова не стал тереть глаза, он продолжил свою мысль. — К такому нельзя привыкнуть. Каждый раз как в первый. Не просто же так ты здесь сидишь и плачешь. — Сегодня годовщина смерти мамы. Сам не знал, почему решил сказать. Наверно, хотел как-то оправдать свою эмоциональность. И ведь сделал только хуже. К горлу вновь подкатил ком, а переносицу защипало. — Поэтому приезжал твой дядя? — Байблу хватило сил лишь утвердительно кивнуть. — Не очень уж отец Даниэль любит его, хотя дядя так похож на тебя. — Он похож на маму. — Голос упал до шёпота. — Дядя её младший брат. — Значит, ты весь в маму, — сделал умозаключение Билд, задумчиво расчерчивая песок пальцем, от чего под ним появлялись завитки. И правда. От отца у Байбла была лишь пунктуальность во всём. Мама же дала ему всё: начиная от высоких скул и карих глаз, закачивая любовью к музыке. Она была лучом света и когда её не стало, мир Вичапаса погрузился во мрак. Свет он нашёл только с помощью Бога. По-другому Байбл бы ни за что не выкарабкался из своей скорби. — На самом деле моя мама тоже рано умерла. Мне было тогда лет десять. Сгорела во время пожара. Вичапас посмотрел в сторону Биу, который поджал губы, а его глаза непривычно заблестели. Наверно, ему не часто приходилось делиться таким. И сейчас, сидя на песке голыми ногами с разведенными в стороны острыми коленками, он напоминал брошенного мальчика в песочнице. Его так и не забрали домой. — Моя мама попала в аварию во время дождя вместе с дядей. Врезались в мост из-за плохой видимости. Дядя отделался переломами и сотрясением мозга, а мама... — Байбл сделал заминку, потому что лёгкие умоляли о глотке воздуха. — Умерла прямо на операционном столе. Эти слова стали последней каплей. Вместе с выдохом Вичапас заплакал. Сдерживаться больше не хватало сил. Уж слишком сильно не хватало мамы сейчас, когда дядя и папа не могут жить в мире. — И я даже не могу нормально пообщаться с дядей. — Между рыданиями выдавил из себя Байбл, полез в карман шорт и на глазах у Биу развернул сложенную вдвое бумажку, где размашистым почерком был выведен адрес. — Видите ли потому, что он гей. Вырвалась горькая усмешка. И тут же накатила новая волна из слез. Пришло понимание, что если бы не эта помятая и промокшая бумажка, то его бы ничего больше не связывало с родственниками мамы. Снова парень ладонями закрыл глаза, а пальцами оттянул волосы, чтобы как-то уменьшить свою боль. Он ждал, что Биу сейчас что-то скажет, от чего станет ещё хуже, но вместо всех слов Байбл почувствовал чужие руки на своих плечах. Не сразу Вичапас понял, что Билд его обнял, поэтому замер, лишь хватая ртом воздух. Биу бережно погладил парня по спине, будто тот в руках вот-вот рассыпаться. От этого тёплого жеста, сердце Байбла сдалось, и он жадно прижался поближе, окольцовывая талию волонтера. Биу позволял ему слезы и сопли на своём плече, которые уже невозможно было сдерживать. Почему-то не хотелось размыкать объятий. Страшно было возвращаться в мир, полный холода, а прижимаясь друг к другу, хотя бы не бил озноб. — Дай себе прожить это, — прошептал ему на ухо Билд, всё так же успокаивающе поглаживая по спине. Никаких «всё хорошо», «успокойся». Всего лишь несколько слов, которые позволили бы, если необходимо, проплакать на его плече целую вечность. Только на Байбла вдруг накатил страх, что в таком состоянии его застанет отец. Пришлось отстраниться, хотя Билд продолжал смотреть на него с сочувствием. Как будто насквозь видел, что страшная боль в сердце всё ещё осталась. Но теперь можно было дышать без узла на шее. — Спасибо тебе, Биу. — Байбл сжал его плечо, стараясь передать всю свою признательность. — Спасибо. Не дождавшись каких-либо слов от парня, Вичапас поднялся на ноги, отряхнулся от песка и направился домой. Теперь уже без огромного груза на душе, но с одной мыслью — нужно поговорить с отцом. Хотя бы извиниться за свой повышенный тон. Не очень хорошо ругаться в Великий Пост. Если бы было можно, Байбл бы остался там, на пляже, в тёплых объятиях парня с растрепанной чёлкой. Сидел бы в них, как гусеница в куколке, до момента, пока не будет готов превратиться в бабочку. Защищённый и спрятанный от внешнего мира. Окружённый пониманием, которого ему не хватало долгие годы.