Пустые слухи

Рене застывает в ступоре. Поборов соблазн притвориться спящей с расчëтом на то, что Лу покинет её, она переспрашивает: — Что? — Люблю вас, — шепчет он с тем же пылом. — Готов повторить это тысячу раз, если пожелаете. Вот уж точно не пожелает! Что за галиматья, в самом деле? Рене хотела лишь сбить спесь с Франсуазы, хотела переиграть её. Но обрести покорную собачонку в лице Лу — такого она точно не планировала! Что нужно иметь на плечах, чтобы всерьёз называть это любовью? — Послушайте, месье! — продолжать говорить шëпотом странно, но, кажется, сделать этот шëпот суровым у Рене получается. — О какой, ради всего святого, любви речь? Если наша близость внушила вам какие-то неуместные надежды, то, уверяю вас, они рассыплются в прах. К Рене приходит осознание: обычно это мужчины говорят женщинам подобные вещи. Такой переворот даже будто будоражит — если не брать в расчёт нежеланность ситуации. — Я не требую вашей любви, мадемуазель. Просто позвольте мне быть с вами. «Спать с вами», — цинично поправляет Рене в мыслях. Лу пододвигается к ней чуть ближе, заглядывая в глаза. — Вам ведь было хорошо со мной? Как же трудно солгать в ответ на такой вопрос — особенно сейчас, когда в теле всё ещё теплятся и тлеют угли от огня страсти. — Было, — нехотя признаёт Рене. — Мне этого достаточно. Только не отвергайте меня, прошу. Охота завыть, подобно его псам. Однако Рене вдруг понимает: в самом деле, другого столь чуткого и искусного любовника найти сложно. Вдобавок мозг вытаскивает последний козырь: мадам де Монтеспан. Любопытно будет посмотреть на её выражение лица, когда она узнает, что распространëнные ею же слухи осуществились. Интересно, продолжает ли Лу за ней волочиться?.. — Хорошо же, — вздыхает Рене. — Надеюсь только, вы не станете докучать мне зря. — Я так благодарен вам, — Лу целует кончики её пальцев, и этот невинный и куртуазный жест выглядит в постели чрезвычайно забавно. Пока он выуживает из кучи одежды детали своего гардероба и заново облачается, Рене размышляет о том, что несколькими веками ранее рыцари поклонялись дамам и совершали подвиги в их честь. Правда, делить с ними ложе они не могли. Интересно было бы узнать, всегда ли соблюдался этот постулат… Утро встречает Рене безрадостными вестями: дофина, несмотря на все меры предосторожности, выкрали из его собственной постели. Она оказывается одним из немногих лиц, посвящëнных в эту тайну — происшествие планируют сохранять в секрете, дабы не сеять панику и по возможности вычислить похитителей — ими определëнно должны были стать кто-то из придворных. Люди Жюля и Лу проводят обыски и контролируют входы и выходы из Версаля, королева пребывает в ужасе и отчаянии, ну а Рене… Рене остаётся только смотреть, слушать и ждать. Она присутствует на совете, где застаëт министров спорящими о распределении средств из казны, и выдвигает предложение официальной версии исчезновения дофина — его болезнь. По окончании совета зал превращается в место для молитв, и Рене находит среди присутствующих мадам де Монтеспан. Та предлагает ей присоединиться к молитве (ну и праведница!), и Рене, нацепив на лицо учтивейшую из улыбок, принимает у неё чëтки. В конце концов, они красивы. После проповеди Жака-Бениня Франсуаза увлекает Рене за собой, и за учтивым касанием ладони ей чудится стальная хватка когтей. — Вы и Лу… — перекошенное злобой лицо разительно контрастирует с недавним выражением умильной кротости. Неужели Буриданов осëл и впрямь выбрал один из стожков сена? — Я и Лу, — весело вторит ей Рене, мысленно ликуя. — Очень уж хотела я угодить вам, исполнить ваши сокровенные мечты! Она приседает в подобии реверанса, задорно продолжая: — Сколько у нас уже детей завелось, не подскажете? Уже сбиваюсь со счёта! — Не совестно вам уводить чужих мужчин? — Франсуаза шипит подобно змее, сходство с которой Рене приметила ещё при первой встрече. Монтеспан заговорила о совести! Ну и потеха. — О, неужто ваш мужчина — телок на привязи, которого можно увести, а не человек с собственной волей? Да и вдобавок, — Рене едва сдерживает смех, — отныне вы женщина с безупречной репутацией, не омрачëнной интрижками, и ничто не помешает вам стать фавориткой Его Величества! — Вы… вы… — красноречие Франсуазы иссякает. Но затем она брезгливо кривится и, удаляясь, бросает вслед: — И не противно же подбирать объедки с чужого стола… Рене становится даже будто бы слегка обидно за Лу. Он, разумеется, круглый дурак во всём, что касается отношений — но, вероятно, мало приятного в том, чтобы предмет твоих чувств считал тебя объедком… И всё же цель достигнута — самолюбие Франсуазы уязвлено. Рене отправляется на пикник с другими дамами, — по словам Катерины, с их места открывается прекрасный вид. Вопреки своему обыкновению, сейчас она мало думает о развлечениях, однако нужно поддерживать впечатление, будто всё в порядке, — и, кроме того, в любом случае на возвращение дофина она повлиять не в силах. «Прекрасным видом» можно было бы назвать искусственное озеро, возводимое трудами швейцарских гвардейцев — но лишь по прошествии некоторого времени. Сейчас же оно являет собой малоприглядную грязную яму, а под «прекрасным видом» подразумеваются сами гвардейцы, по пояс обнажённые. Замечает Рене и знакомую рыжую шевелюру — надо же, отрадно, что глава гвардии тоже принимает в этом участие. Его тело уж точно не является для Рене никакой диковинкой, но всё же широкая покрасневшая спина и напрягающиеся мышцы рук являют собой довольно приятную картину. Специально она за Лу не наблюдает — просто обозревает окрестности, смотря на него лишь когда он попадает в её поле зрения, без тени смущения. Он, вероятно, каким-то образом ухитряется это заметить, поскольку в поле зрения начинает попадать всё чаще. Устав от гляделок, Рене устремляет взор на кроны деревьев. И как у Лу получается делать столько дел одновременно: копать, раздавать распоряжения и впридачу пытаться красоваться перед нею. Гай Юлий Цезарь, не иначе. На бурные восторги Нанетты по поводу их пары Рене кивает подобно китайскому болванчику и изящно переводит тему. Её с Лу связь и в самом деле тревожит дам менее всего. Гораздо более их занимает личная жизнь Гортензии, которую пребывание в женском монастыре — вот так неожиданность! — отнюдь не наставило на путь истинный. Спустя некоторое время устав от праздной болтовни, Рене прогуливается в одиночестве, досадуя на то, что за день так и не узнала ничего нового. Ноги сами ведут её к лабиринту — именно там она слышала заговорщиков, и теперь иррационально рассчитывает на то, что там и располагается их гнездилище. Однако сталкивается она с Арманом, который, согласившись присоединиться к её променаду, тем не менее всем своим видом выражает горячее желание куда-то уйти. Рене удаётся вывести его на чистую воду: он собирается отправить письмо Генриетте. Выясняется, что Арман не осведомлён о её преступлении — надо же, что-то в Версале всё же возможно сохранить в тайне. Рене уговаривает перестать писать ей, чтобы не навлечь на себя подозрения в государственной измене. Когда-то они были близки, и хотя их пути и разошлись, Рене питает к Арману сильную симпатию и не желает терять его вслед за Генриеттой. Письмо она оставляет у себя, и, расшифровав, не обнаруживает ничего примечательного. Уже поздно вечером Рене слышит звук ногтя по дверному косяку. Её визитëром оказывается Лу. — Ах, боже, вы меня компрометируете! — театрально восклицает она, прижимая руки к груди. — Я по важному вопросу, — отвечает Лу деловито. Однако с ухмылкой скашивает глаза на её новый пеньюар: — Вам очень идёт. — Я старалась не ради вас, а ради себя, — фыркает Рене, и эта чистая правда отчего-то заставляет её на миг зардеться. Лу вновь серьëзнеет. — Короля я будить не смею, поэтому отдаю свою находку вам, — он протягивает Рене обрывок ткани. — Это обнаружили мои собаки. Должно быть, застряло в живой изгороди. Рене сжимает улику в кулаке, и сердце её наполняется волнением и решимостью. — Надеюсь, это поможет вам найти больше сведений. — Неужели мы близки к тому, чтобы обнаружить похитителей? — Я приложу к этому все усилия. Лу порывисто выдыхает, задумавшись о чëм-то. — И всë же приятно, что нас с вами связывает тайна… Рене издаёт смешок. — Тайну, которая известна такому количеству людей, сложно назвать таковой, не находите? — Я говорю о расследовании. — И я говорю о расследовании. Они смотрят друг на друга несколько мгновений. Лу выглядит так, словно он не в силах решиться ни покинуть Рене, ни предложить своë общество. — Можете остаться, — она делает выбор за него. Рене — точно не та, кто станет стесняться и тушеваться, тем более — перед Лу. Подумать только: несколькими днями ранее слухи о них вызывали у неё смех и недоумение, а теперь… Лу глядит на Рене так, словно ему была пожалована великая награда — это раздражает и льстит одновременно. И лëгким движением дëргает за ленточку на груди, отчего пеньюар скатывается на бëдра. — Очень удобно, — комментирует Лу с поистине дьявольской ухмылкой. Как он умудряется так стремительно менять свой настрой? — А это — не очень, — Рене принимается расправляться с бесчисленными пуговицами. Теперь её движения ловчее и увереннее, но Лу то и дело отвлекает её быстрыми поцелуями, от которых Рене беззвучно всхихикивает. А после он убеждает её в том, что безрассудное решение оставить его подле себя было верным. Обращается с ней, словно со священным Граалем, благоговейно и даже неверяще, покрывает поцелуями каждый дюйм её тела, шепча что-то про бархат и атлас — сам ещё не определился, на что похожа её кожа. Где-то на краешке сознания мелькает мысль о том, что нужно чем-то на это ответить, но блаженство пригвождает тело Рене к кровати, и она лежит почти недвижно — однако Лу, похоже, счастлив уже и этим. Собачья преданность? Пусть собачья. Если он всегда будет смотреть на неё так, если всегда будет касаться её так — что за беда, что он легкомысленный болван? Внутренний голос злорадно замечает, что Франсуазе такого испытать уже не дано. Безграничная деликатность обретает характер пытки, когда Лу, распалëнный до предела, скользит между её бëдер, дразня, не проникая. Осознаёт ли он свою власть над Рене, когда та извивается и подаётся ему навстречу? «Откуда столько силы ты берëшь, чтоб властвовать в бессилье надо мной»… Вот только мыслей о Шекспире в такой момент не хватало! Надо сказать какую-нибудь колкость. — Скоро я начну думать, что вы уже забыли, куда вам надо. Миг — и Рене едва сдерживается, чтобы не застонать. Или не выкрикнуть его имя — как будто бы столь короткая форма именно для таких целей и предназначена. Однако оба они тихи, как мыши — отчего-то кажется важным охранять этот секрет Полишинеля. Лицо Лу, старательно контролирующего себя, так серьëзно и вдумчиво, точно он размышляет над фундаментальными философскими вопросами. Что ни говори, а выглядит оно исключительно привлекательно. Приближаясь к пику, Рене снова нарочно призывает мысленно призрак Франсуазы. Как бы она застала их, как бы кривился её рот и раздувались бы ноздри… Однако эти картины не удерживаются в голове, вытесняясь совсем другим зрелищем: как Лу зачарованно смотрит на неё, наслаждаясь её наслаждением. По прошествии некоторого времени он подаëт голос. — Вы, верно, думаете, что я признавался в любви каждой, с кем делил ложе. — Верно, думаю, — в тон ему отвечает Рене. — Это не так. Я был со многими женщинами, но лишь единицы касались моего сердца. — И когда же вы полюбили меня? — осведомляется Рене со смесью иронии и любопытства. — Полагаю, с первой нашей беседы тет-а-тет. Хотя порой мне кажется, что с той самой минуты, когда я впервые вас увидел. Рене польщëнно усмехается. На записного донжуана Лу, как ни странно, не слишком похож. Удивительное дело: даже в пору своего юношеского увлечения Николя она была менее восторженна и наивна. Между тем Лу старше её на два года — она уже успела это выяснить. Рене всегда гордилась тем, что не подвластна чувствам, заставляющим терять разум — однако сейчас даже будто бы слегка завидует его способности испытывать подобное. На следующий день выясняется, что остаток ночи Лу гонял своих людей по окрестностям с собаками (и как у него только хватает энергии? Он вообще хоть иногда спит?), однако след был потерян. Рене успевает перехватить короля до начала совета, чтобы показать ему находку и передать неутешительные вести, после чего служанка сообщает ей о прибытии тëтушки Сюзанны, которая желает с ней переговорить. Подумать только: когда-то Рене вынуждена была обкрадывать её, поначалу — жутко стесняясь и раскаиваясь, а после — находя в этом извращëнное веселье, — а теперь Сюзанна удивляется возвышению племянницы и сама обращается к ней с просьбой. Они направляются на ярмарку, и присутствующая там швея тëтушки рассказывает о своих злоключениях. Появившийся в деревне портной из гильдии мешает её работе — официально незаконной, — и бесчинство его переходит все мыслимые границы. Рене обещает посодействовать основании гильдии швей и, пользуясь случаем, демонстрирует злополучный лоскут. Швея идентифицирует ткань как французскую парчу — не английскую, как подозревала Рене. По пути в свою комнату она встречает человека, в котором узнаёт отца Бонны — он очень спешит и бесцеремонно толкает её. Бонна рассказывала Рене о его намерении забрать её домой и подыскать ей новую партию — и в разговоре с королëм та вскользь упомянула важную роль Бонны в свите королевы Анны, подчеркнув, как преданно та заботится о её здоровье. Вследствие этого Рене почти спокойна за судьбу товарки. И какая же всë-таки удача, что она не связана узами брака и вольна распоряжаться собой как угодно. Если бы не покровительство Александра — вполне вероятно, что ей пришлось бы идти с кем-нибудь под венец, и не исключено, что её мужем оказался бы кто-то наподобие Шарля или прежнего великого ловчего. Мысли невольно возвращаются к Лу: судя по всему, служанка сгустила краски, докладывая о небывалом ажиотаже вокруг их мнимой — ранее мнимой — связи. Подобного рода обсуждения Рене удалось подслушать лишь пару раз. Вероятно, замысловатые узлы шнуровки тоже следует отнести на счёт излишней предусмотрительности служанки. Славная девушка, но какая же перестраховщица… Прежде чем отправиться в Париж на премьеру «Мизантропа», Рене выполняет данное тëтушке обещание, переговорив с министрами. Если Гуго прислушается к ней — работа швей станет законной, и тот злосчастный портной лишится возможности строить свои козни. До спектакля Рене успевает поужасаться малоприятными парижскими ароматами, посетить отчий дом и спасти из лап Шарля доярку (ещё ранее она успела оценить его… специфическое восприятие этого ремесла), сделав её своей второй служанкой с расчётом на личную преданность. Рене с увлечением наблюдает за постановкой. Она давно восхищается талантом Мольера и даже узнаёт в лицо членов его труппы: роль Филинта исполняет знаменитый Лагранж, Альцеста же — сам драматург. Если такие его произведения, как «Школа мужей» или «Докучные», полны благодушной иронии, а «Дон Жуан» или скандальный «Тартюф» — язвительного обличительства, то в «Мизантропе» сквозит некое едва ли не сочувствие главному герою. Спектакль вызывает в голове Рене массу мыслей, которые она надеется кому-нибудь озвучить. По окончании представления Рене должна решить, на каком мероприятии ей стоит скоротать вечер. Вечеринка принца Филиппа обещает быть увлекательной, особенно учитывая присутствие некоторых из актёров — однако мадам де Монтеспан устраивает салон, и Рене не в силах удержаться от искушения помозолить ей глаза. Она ищет глазами Лу — ожидаемо он находится неподалёку от короля. Когда она направляется к нему, по толпе проносится волна шепотков, но Рене привычно игнорирует их. Она не станет отдаляться от него, дабы не делать себя запретным плодом в его глазах. — Как вы находите пьесу? — По правде говоря, я более был сосредоточен на исполнении своей службы. Однако что до постановки… «Она превосходна», «она великолепна», или другое подобное расплывчатое и ничего не значащее суждение? — …она заставила меня задуматься. С трудом удержавшись от ехидного «О, вы умеете?», Рене предлагает: — Не хотели бы вы поделиться со мной своими соображениями в легендарном салоне мадам де Монтеспан, который я собираюсь посетить? Лу на мгновение вздрагивает от упоминания её имени, однако отвечает: — Едва ли он так легендарен, как салоны мадам де Рамбуйе, о которых рассказывала моя тëтушка. Но с вами — хоть на край света. Если бы взглядом возможно было отравить — в мир иной отправилась бы не только Рене, но и все посетители салона. Однако Франсуаза надевает на лицо широкую улыбку — в самом деле, не может же она позволить себе прогнать визитëршу взашей. Вопреки традициям салонных встреч, согласно которым должна быть задана общая тема для обсуждения, гости собираются небольшими группками. Побеседовав немного с явно скучающим Франсуа, — их отношения заметно улучшились с тех времён, когда он вознамерился следить за ней, — Рене располагается рядом с Лу. В конце концов, даже по этикету салон — именно то мероприятие, на котором женщины могут свободно говорить с мужчинами, не опасаясь слухов… Интересно, сверлил ли он её глазами всё это время? — Итак, — возвещает Рене, — какие же мысли родил в вас «Мизантроп»? Лу немедленно откликается, словно держал их в себе очень долго и ему не терпится поделиться: — Прежде всего — о том, что в речах Альцеста есть доля истины. В самом деле, возможно ли верить в искреннюю дружбу того, кто так же рассыпается в клятвах верности перед всяким? — И всё же поразительно, как умудрился подобный правдолюбец снискать признание стольких людей. Элианта и Арсиноя грезили о его любви, Филинт и Оронт домогались его дружбы… — О, Оронт! — с жаром перебивает Лу. — Зачем же ему было требовать честного мнения о своём сонете, если он желал слышать лишь восхваления? Альцест ведь даже предупредил его о резкости своих суждений. Рене слушает его с удивлением и неподдельным интересом. Найти в Лу достойного собеседника — весьма необычно, особенно учитывая отсутствие у него интереса к драматургии, о котором он упоминал ранее. — Вероятно, у этого великого пиита не было и тени сомнения, что его творения почтут фимиамом, — усмехается она, вспоминая пару подобных Оронтов в своём окружении. — Однако же мне видится, что Альцест слишком категоричен. Стремление к правде хорошо, но когда оно перерастает в грубость и полное отсутствие манер… Приглашëнный музыкант начинает играть на фортепиано, и Лу склоняется к Рене так, что его кудри щекочут еë шею. — Я согласен, что не все мнения достойны того, чтобы быть высказанными — иной раз стоит оставить их при себе. Однако промолчать в нужный момент — одно, а нагло льстить в глаза — другое. Неудивительно, что Альцеста покоробило поведение Селимены, перемывавшей кости тем, с кем она была так любезна при встрече. — И всё же он находил оправдания её порокам. Говорил, якобы виноваты Акаст и Клитандр, что поддерживают её амплуа сплетницы… Лу моментально заливается краской, вероятно, проводя некоторые параллели. — Что ж, оружие Альцеста — истина — обернулось против него самого. Как он кричал: «Молчите!», не желая знать решения Селимены и теша себя надеждой… — И всё же, право, я не вполне понимаю, отчего это зовётся комедией… — задумчиво произносит Рене. — Оттого, что искренность часто видится смешной. В тоне Лу сквозит самоирония, в усмешке — горечи, и что-то царапает Рене сердце, — лишь на мгновение. Неужели он не столь глуп, как она привыкла считать? — Я рад тому, что вы всегда честны со мной, — произносит Лу совсем невпопад. По возвращении в Версаль Рене вновь застаёт Армана у лабиринта. Тот факт, что он облюбовал это место для прогулок, выглядит чрезвычайно подозрительно. Ещё подозрительнее выглядит игрушечный солдатик, выпадающий из его кармана. Неужели он… Нет, Рене не хочет в это верить. Конечно, граф де Гиш известен своими эксцентричными выходками, но участие в заговоре? Рене спешно удаляется, не слушая его оправданий. У дверей комнаты её ждёт посетитель — отец новоиспечëнной служанки. Он сообщает, что некто просит его дочь приносить ночью молоко на старую мельницу — за большую плату. Звучит крайне — это слово, кажется, сопровождает Рене уже несколько дней — подозрительно. Вероятно, узнав о подобном, Шарль лишний раз удостоверился бы в справедливости своих представлений о доярках! Рене решает отправиться на разведку, но перед этим просит одного из гвардейцев, чтобы тот послал туда своих людей, если она не вернётся в течение часа. Предчувствие не обманывает её: с мельницы доносится детский плач. Рене направляется к источнику звука, пригибаясь к земле и не обращая внимания на то, во что превращается её платье. Входом на мельницу служит старая доска, и Рене, собрав всё своё мужество, отодвигает её. Предприятие, разумеется, крайне рискованное, и всё же стоять в стороне она не может. Она видит дофина — сердце её сжимается, и она надеется, что ему не причинили серьёзного вреда, — однако черт людей, окружающих его, разглядеть, как назло, не может. Их много, и Рене не могла бы справиться с ними, даже будь у неё оружие, так что нечего и думать о том, чтобы соваться туда… Тут она слышит лай собак и стук копыт — приближаются гвардейцы. Злодеи скрываются с дофином в другой двери — у них также оказываются приготовлены лошади… Что за проклятие, спасение было так близко! В расстроенных чувствах она возвращается во дворец и, зайдя в свою комнату, принимается избавляться от запачканного платья. Но едва Рене успевает распутать завязки лифа, как кто-то скребëтся в дверь. На пороге стоит Лу. Она закатывает глаза. — Уходите, я совершенно не в том настроении. — Я вовсе не за тем, — отвечает он растерянно. И сразу же хмурится, а голос его обретает твëрдость: — Рене, вы помутились в рассудке? Что за безумство — лезть в логово похитителей? Вы должны были сообщить гвардии о своих подозрениях прямо! Не ожидающая подобной тирады Рене на миг теряется, но тут же парирует: — Ваши гвардейцы их только спугнули. А со мной ничего плохого не произошло. — Не произошло? — Лу задыхается от возмущения. — Это лишь заслуга случая, а не ваша! — Да по какому праву вы отчитываете меня, точно я малое дитя? — Рене повышает голос, игнорируя их негласную договорëнность соблюдать тишину. Лу сникает. — Но я же просто беспокоюсь о вас. Ведь я… — Любите меня, знаю, — у Рене не получается вложить в интонацию столько сарказма, сколько планировалось. Лу кивает, а затем обхватывает её за плечи. В этом жесте нет и намёка на страсть — он ощущается сродни чему-то не то родственному, не то дружественному. Рене застывает, а после всё же отвечает, придерживая Лу за локти. Вероятно, причина заключается в желании прочувствовать, что здесь она кому-то по-настоящему небезразлична. Конечно, они дружны с Бонной, но крепкой связи между ними не сложилось; королева Анна благоволит ей, но, само собой, в тех пределах, которые доступны простым подданным; Александр покровительствует, но она — его оружие… У Лу также имеются свои «но» — и всё же… В течение десятка секунд Рене прислушивается к чужому дыханию, пропитываясь мыслью о том, что кого-то заботит её состояние. А когда Лу наконец покидает комнату — с усмешкой думает о том, что так же скоро он найдëт и новую «любовь». Впрочем, какое ей до того дело?..