Пустые слухи

Утро встречает Рене известием о прибытии посланницы из Аль-Андалуса, и она, очевидно, должна присутствовать. Вероятно, король желает заручиться поддержкой этого государства на случай войны с Испанией. Облачиться в пышный наряд Рене помогают уже две служанки, и она то ли в шутку, то ли всерьёз начинает ощущать себя величественной. Она направляется к парадному входу, вливаясь в толпу придворных. Взгляд Рене выхватывает Армана — он то и дело посматривает в сторону злосчастного лабиринта. Решая воспользоваться оставшимся до прибытия делегации временем, чтобы наконец вывести Армана на чистую воду, она увлекает его за собой к гроту Тетис. Оказавшись в отдалении от чужих ушей и глаз, Рене напрямую спрашивает, где тот был прошлой ночью, и проявляет беспокойство о нём. Арман выдвигает предположение, что Рене ревнует и подозревает наличие у него незаконнорождённого ребëнка — и его слова ошеломляют и даже слегка забавляют. Их уже ничто не связывает, а ей якобы должно быть дело до его любовных похождений… Так или иначе, выясняется, что Арман движим исключительно альтруистическими мотивами — он навещает Луизу, а игрушка предназначалась её ребёнку. Теперь причина его ночных вылазок ясна, и на душе становится спокойнее. Они возвращаются обратно, и вскоре под аккомпанемент бравурной мелодии прибывает посланница. Придворные преподносят ей свои дары, и Рене, в свою очередь, протягивает предусмотрительно приготовленные служанкой изящные карманные часы. За приëмом следует торжественная трапеза, и в разгар её в столовую входит взволнованный принц Филипп. Он отзывает короля за собой, и спустя пару минут тот возвращается мрачнее тучи. Все присутствующие старательно делают вид, что ничего не произошло, однако внутри Рене также нарастает беспокойство. По окончании трапезы слуга тихо сообщает ей, что король просит её присоединиться к нему. Дождавшись, пока толпа поредеет, Рене направляется в зал заседаний, где уже присутствуют Франсуа и Александр. Король напряжëн и взвинчен, и тут же становится ясна причина — клочок бумаги с требованием о выкупе. Наглость похитителя поразительна: он скрупулёзно перечисляет места в Версале и окрестностях, где должны быть размещены определённые суммы. Странно, почему же он не потребовал выкуп сразу, а выждал несколько дней… Король, немного отошедший от потрясения, спрашивает у Рене совета, как следует поступить. Она предлагает обмануть заговорщиков, объявив вознаграждение за розыск дофина и воспользовавшись шпионской сетью Александра для проведения обысков. Рене ощущает бремя ответственности: конечно, ей уже доводилось давать советы, один из которых сам король расценивал как судьбоносный для всего Версаля… и всë же это удивительно — что он интересуется её мнением и принимает его в расчëт. Остаток вечера Рене проводит за карточной игрой, устраиваемой королевой. Несмотря на то, что официально подобные развлечения были запрещены несколько лет назад, никого подобная формальность, очевидно, не тревожит. Опытным игроком Рене бы себя не назвала, однако это увеселение и впрямь помогает ненадолго отбросить мысли о том, что предатели плетут свои интриги совсем рядом. К тому же настроение ей поднимают оба Филиппа, принц и шевалье, устраивающие турнир по лести в её честь. На следующее утро тревоги и сомнения одолевают Рене с новой силой. Решая собственными глазами убедиться в том, что предложенный ею план реализуется, она немало удивляет своих служанок намерением отправиться в версальскую деревню. И иронизирует про себя: снаряжать карету, чтобы преодолеть расстояние в несколько льë — какой же она важной дамой успела стать! Ещё совсем недавно она и помыслить не могла о подобном. Морщась от не самых изысканных ароматов, Рене осматривает окрестности. Периодически попадаются объявления о вознаграждении за сведения о похищенном ребëнке — разумеется, неназванном. Намëтанный глаз Рене безошибочно определяет в некоторых прохожих, выглядящих как обычные деревенские жители, шпионов Александра. Сама она ловит на себе несколько подозрительных взглядов: в самом деле, насколько чужеродно она должна смотреться со стороны. Немного успокоенная, Рене возвращается обратно, и служанки сообщают ей, что королева Анна заказала её портрет недавно прибывшему из Италии живописцу. В мыслях мешаются гордость — не каждая придворная дама удостаивается чести быть запечатлëнной на холсте, и вина — здоровье королевы ухудшается с каждым днëм, и тем не менее она решила сделать такой подарок ей, далеко не самой старательной фрейлине… Запахи красок, составленных из льняного масла, яиц и горелой кости, навевают философские размышления о том, насколько неприглядной бывает зачастую изнанка прекрасного. Рене изображает богиню Диану - и хотя колчан со стрелами за её спиной и бутафорский, вскоре он начинает доставлять неудобства. Шарль де Лафосс — так, оказывается, зовут художника — недовольно хмыкает всякий раз, когда Рене, уставшая неподвижно находиться долгое время в одной позе, наклоняет голову или поворачивает корпус. Ей, ценящей искусство и даже считающей его чем-то почти мистическим, о многом хотелось бы расспросить Шарля — но это определённо вызвало бы у него ещё бóльшее недовольство, и она ограничивается редкими краткими репликами. Прерваться их заставляет переменившееся освещение, и Рене покидает мастерскую, на прощание предложив Шарлю своё покровительство. После портретирования она направляется на спектакль, начавшийся даже раньше обычного. Название «Триумф Вакха» обещает нечто помпезное и увлекательное, — однако на деле постановка оказывается пошлой — в худшем понимании этого слова — скукой. Рене сидит в окружении фрейлин королевы Анны, и отсутствие её самой также не способствует лëгкому настроению. Но главное — о продвижении расследования до сих пор нет никаких вестей. Рене встаёт с места, и Бонна оборачивается в её сторону, вопросительно подняв бровь. «Я скоро вернусь», — шепчет Рене, в действительности не зная, когда она вернëтся, и вернëтся ли вообще. Пригибаясь и стараясь привлекать как можно меньше внимания, она протискивается между рядами, направляясь к садам. Рене помнит, что ближайшее место передачи выкупа находится в том самом лабиринте, и только приблизившись к нему, осознаёт, в какое опасное дело может ввязаться. Внутренний голос грозно вопрошает: «Кем ты вообразила себя? Ты, хрупкая безоружная девушка, собираешься справиться с каким-нибудь головорезом, и дай бог если одним?». И тут же, словно в подтверждение подозрений, из живой изгороди выходит незнакомец, который воровато озирается по сторонам. Уже начинающие сгущаться сумерки играют Рене на руку: в тени её не видно. Мужчина залезает в тайник и, обнаружив искомое, скрывается в лабиринте. Отбросив здравый смысл, Рене устремляется за ним, стараясь производить как можно меньше шума. Она петляет по причудливым изгибам лабиринта, ориентируясь на оставленные заговорщиком следы… и вдруг ощущает на своём плече чью-то руку. Лу. Что за талант так бесшумно подкрадываться? — Вы что, следили за мной? — раздосадованно шипит Рене. — Зная вас, не мог оставить без внимания ваше внезапное исчезновение. Вы, как я погляжу, тоже за кем-то следите? «Зная вас»! — Здесь заговорщик, — Рене бросается к повороту, за которым ей чудится колыхание кустов. Лу повторяет её манëвр. — Вот же чëрт! — он напряжëнно выдыхает. — Возвращайтесь обратно, я его схвачу. — Никуда я возвращаться не собираюсь. — Вы в своём уме? Как вы, хрупкая девушка, собираетесь с ним бороться? Неизвестно, что раздражает больше — то, что Лу почти в точности повторяет доводы её рассудка, или то, что он воображает, будто успел изучить еë. То ли сказывается чрезвычайность ситуации, то ли безуспешность всех мер, принимаемых для раскрытия заговора — но в голову Рене начинают закрадываться подозрения. — Вы хотите, чтобы меня здесь не было, — она продолжает усиленно выглядывать свою цель в живой изгороди. — Опять спишете на своё… беспокойство? Почëм мне знать, что вы не сообщника своего покрываете? Лу изумлëнно выдыхает короткое «Что..?» и тотчас же замолкает, словно из лëгких у него выбили весь воздух. Рене же распаляется сильнее. — Почему ваши собаки постоянно теряют след? Уже который день ищете, и всё без толку. Теперь я с вас глаз не спущу! — Ну, знаете!.. Лу вскипает, и челюсть его сжимается. Однако эта вспышка быстро стихает. — Хорошо. Давайте вместе ловить моего, — он саркастически фыркает, — сообщника. — Вот только мы его упустили, пока пререкались, — хмыкает Рене. От собственного возражения, что пререкалась как раз она, отмахивается — этого бы не произошло, если бы Лу не вëл себя так подозрительно. Последний замирает на месте, сосредоточенно вслушиваясь. А после, пробормотав себе под нос «да к чëрту», выхватывает из-за перевязи шпагу и принимается прорубать в изгороди проход. — Ох и не скажет вам Ленотр спасибо, — замечает Рене. Надо же, она даже в состоянии иронизировать. — Мнение Ленотра волнует меня сейчас меньше всего. Лу протискивается в образованное им отверстие, и Рене следует за ним. Ветви колют руки и цепляются за платье. Преодолев лабиринт, они узнают заговорщика — на их счастье, он не слишком торопится, беспардонно фланируя по улице. Останавливаясь за углом здания, они ждут, пока он отстанет. Стараясь не стучать каблуками по мостовой, преследуют его — достаточно медленно, чтобы он не заметил слежки, и вместе с тем достаточно быстро, чтобы не потерять его из виду. — Где моя гвардия? — шипит Лу. — Куда все подевались? — О, какой любопытный вопрос! — Рене всплëскивает руками. — Хотелось бы адресовать его вам. — Собственно говоря, у меня есть несколько версий. Или игры, или пьянки, или свидания. — Так-то вы управляете гвардией? Лу задумчиво хмурится, игнорируя почти прямые обвинения. — Под моим надзором люди несут службу исправно. А вот когда меня нет рядом… Не могу же я находиться во многих местах одновременно! Что ж, если причина в халатности, а не в злом умысле — это, разумеется, не слишком радует, но тем не менее немного успокаивает. Тем временем они замечают, как заговорщик заходит в некий особняк. Когда он скрывается за дверью — они, уже не таясь, подбегают к ней. Взгляд Рене падает на изображение фасций и звёзд. — Герб Мазарини. Уж мне-то он хорошо известен. После этой реплики Лу замолкает, и на лице его отражается напряжëнная работа мысли. — Это что же?.. Неужели? Вот я остолоп! В другую минуту Рене, быть может, с восторгом согласилась бы с последним утверждением — но сейчас её волнует совсем иное. — Что — неужели? — Жюль упоминал о том, что Гортензия планирует сбежать от мужа. Однако в последние дни она оставила эту идею — говорит, будто в Версале опасно, будто какая-то хворь на детей нападает, дофина уже сразила… Ярость затопляет Рене, вытесняя остатки страха. Она давно поняла, что Шарль — тиран, желающий держать свою жену в железном кулаке, но неужели он не остановится ни перед чем? И всё же следует меньше размышлять и больше действовать. Рене дëргает дверь — ожидаемо заперта. Смотрит вверх — окно второго этажа опрометчиво приоткрыто. — Вы поможете мне туда забраться, — не спрашивает, а утверждает она. Этот решительный тон немного отвлекает от мыслей о том, насколько рискованное предприятие ей предстоит. Быть может, разумнее (вновь этот голос разума) было бы ждать внизу — однако Рене по-прежнему не может ещё полностью доверять Лу… да что за нужда такая — доверять ему? Ответ находится мгновенно: он — тот человек, который ответственен за безопасность Версаля, и необходимо убедиться в его надëжности. Лу глубоко вздыхает, и всё же подхватывает Рене на руки и подсаживает на карниз, едва ли не подбрасывая. Та цепляется за подоконник, стараясь сохранять равновесие — её туфли для лазания по карнизам явно не предназначены. Ещё одному платью впору помахать рукой — но что значит какое-то платье, когда на кону жизнь и благополучие дофина? Рене понимает, что Лу карабкается сам — было бы страсть как любопытно посмотреть на этот акробатический трюк, но тут бы самой не сверзиться. Да и выдержит ли карниз их обоих? Наверное, такой роскошный дом должен быть крепким. До слуха Рене доносится голос заговорщика — тот ругается с дофином, и да, это точно он… Сердце начинает отбивать сумасшедший ритм. Рене толкает оконную раму — пожалуй, даже слишком сильно, — та издаëт неблагозвучный скрежет. Они с Лу почти вваливаются в комнату. Заговорщик изумлëнно оборачивается на них. Рене не успевает моргнуть глазом, как Лу подскакивает к нему, вынимая шпагу из ножен и приставляя её к его горлу. Заговорщик тянется к карману, но Лу молниеносно перехватывает его руку, и нож звякает по полу. — Кто тебя нанял? Отвечай! — кажется, ещё немного — и остриë шпаги вспорет кожу. — Я не знаю, — заговорщик бегает глазами по сторонам. — Что за башмаки на тебе? Иная обувка может и разговорить! Никогда ранее Рене не видела Лу в настоящем гневе. Мечущие молнии глаза, раздувающиеся ноздри, угрожающая поза… Вот с кого впору было бы картины писать. Рене не позволяет себе додумать эту мысль — равно как и другую: что бы она делала, окажись она один на один с преступником. — Клянусь, н-не знаю! — от страха тот начинает заикаться. — Со мной никогда напрямую не связывались. Рене опускается на корточки перед дофином, который всё это время с удивлением, однако молча наблюдал за этой сценой. Для человека — причём ребёнка — его положения он держится весьма стойко. — Вам не причинили вреда, месье? — Ну, меня не били. Только кормили всякой гадостью, и спал я почти на голом полу. Но я слышал, на войне и похуже бывает. Так и не добившись от заговорщика никакого внятного ответа, Лу тащит его за собой вниз по лестнице. Рене идёт следом — она пытается взять дофина за руку, однако тот отказывается, мотивируя это тем, что он уже взрослый. Лу отпирает дверь, и когда их процессия выходит на улицу, они наблюдают неподалёку двоих гвардейцев. Приблизившись к ним, Лу цедит сквозь зубы что-то не слишком одобрительное, и вручает им заговорщика, точно куль с мукой. Втроëм с дофином они направляются обратно в Версаль. — Мне определённо следует заняться дисциплиной. — Вы меня пугаете, — усмехается Рене. — И даже меня пугаете, — откликается дофин. — Немножко. — Что же вы, месье и мадемуазель, полагаете, что я собираюсь их бить? — Лу фыркает. — Я даже на своих собак руку не поднимаю. Хотя, признаться, с некоторыми людьми сладить гораздо сложнее, чем с собаками… Спустя некоторое время дофин начинает отставать и явственно клевать носом. Рене примеряется, чтобы взять его на руки, а Лу с тихим «не надо, надорвëтесь» сам довольно ловко принимает его. — Я уже взрослый, — сонно бормочет дофин — очевидно, для порядка. — Никто этот факт не оспаривает, — так же для порядка отвечает Лу. — Но и для взрослых мостовая — не лучшее место для сна. — Недурно вы с ним управляетесь, — шепчет Рене. — Когда у тебя три сестры — поневоле всякому научишься. Видели бы вы Нанетту в его годы, — Лу с нежностью улыбается. — Ужасная была шалопайка, не девчонка, а стихийное бедствие. Маргарита и Жанна — те спокойнее. Спустя ещё несколько минут они оказываются совсем близко к дворцу, и Рене решается. Как бы прозвучать искренне и достаточно саркастично одновременно… — Лу, ну вы уж извините меня за мои подозрения. — Моя вина в случившемся и вправду есть, — тот отводит взгляд. — А вы извините, что удерживал вас. Вы необычайно смелы. Была бы Рене столь же смелой, будь она одна — ей неведомо. Попрощавшись с Лу, она сопровождает уже проснувшегося дофина — памятуя о легенде, она разыскивает его няню и как можно более невозмутимо сообщает, что его недуг прошёл. Дофин бросает на Рене удивлëнный взгляд, однако никак не возражает. Мало-помалу отошедшая от пережитого потрясения, она направляется в свою комнату. Рене ощущает потребность смыть с себя грязь и переживания, и отдаёт служанке распоряжение подготовить ванну. Однако у неё обнаруживается компаньонка по водным процедурам — мадам де Монтеспан. Отказываться от своих планов из-за неё Рене не желает, и потому, с очаровательной — должно быть — улыбкой поприветствовав соседку, разоблачается и садится в ванну. На мгновение в голове мелькает мысль о том, что Франсуаза хотела бы утопить её, однако лицо той выражает удивительную безмятежность. Плавающие в воде масла и клубящийся пар довольно надëжно скрывают их тела от постороннего взора, но Рене сознаëт, что Франсуаза прекрасно сложена. Она, обладая склонностью не только к мужчинам, но и к женщинам, не могла этого не замечать. Всë же неправы были древние греки, полностью отождествляя внешнюю красоту с внутренней… Если бы даже Франсуаза была не чужда сапфическим влечениям — Рене не захотела бы делить с нею ложе. Однако озорная идея предаться фантазиям в такой момент кажется любопытной. Рене закрывает глаза. Франсуаза совсем рядом, обнажëнная, — и такая ядовитая, видящая в ней конкурентку за короля, который Рене и даром не нужен. Потому и забавно воображать её стремящейся обольстить не кого-нибудь, а саму Рене. Этот контраст так занимателен — он заставляет вспомнить реальный прошлогодний случай, когда на ужине Генриетта ласкала Рене под столом, в то время как Жак-Бенинь читал проповедь о грехе и прощении. Если бы эти алые губы не кривились и не исторгали колкости… — Мадемуазель де Ноай, мне сообщили, что я могу найти вас здесь. Громкий голос, который Рене не спутала бы ни с чьим другим, вмиг рассеивает пелену грëз. Король! Для чего ему вдруг понадобилось вторгаться в дамскую ванную? Поборов желание уйти на дно, Рене решает не тушеваться. Бросив на Франсуазу взгляд из-под полуопущенных ресниц, она нарочито томно произносит: — Ах, сир, вы нарушили наше с мадам уединение! Король, однако же, шутливого её настроения не разделяет. — Я премного извиняюсь, — сухо изрекает он, — но я вынужден вызвать вас к себе для важного разговора. Вас и герцога де Рогана. Рене следит за Франсуазой — как отреагирует она на произнесëнное имя? — однако на её лице не дëргается ни единый мускул. — Пожалуй, я тоже пойду. С этими словами она привлекает к себе свою служанку, которая подаëт ей полотенце. Завернувшись в него, она выходит из ванны, однако вскоре разжимает кулак, позволяя полотенцу упасть на пол. — Ах, какая я неловкая! — с наигранным огорчением она наклоняется, чтобы вернуть себе эту импровизированную тогу. В обращëнном на Франсуазу взоре короля сквозит удивление, смешанное с некоторым интересом. Её же улыбка, посланная Рене, исполнена такого торжества и злорадства, что той хочется засмеяться: пожалуйста, забирайте ваш трофей! Проводив Франсуазу взглядом, Рене осведомляется: — Вы позволите мне одеться? Обо мне могут дурно подумать, если я буду разгуливать в неглиже. Король кивает, деликатно отвернувшись. С помощью служанок Рене наспех натягивает на ещё мокрое тело сорочку и платье, поражаясь беспардонности Франсуазы. Внутренний голос язвительно вопрошает: «А ведь ты использовала те же дешëвые трюки — так многим ли ты отличаешься от неё?». «Многим, — тут же отвечает ему Рене. И зачем-то мысленно перечисляет с забавляющей её саму рассудительностью: — Во-первых, Лу сам пришёл ко мне. Во-вторых, я была не в костюме Евы, а в сорочке. В-третьих, у меня нет и никогда не было никаких корыстных целей. Ну и в-четвëртых, он говорил, что я увлекла его гораздо раньше…» Одевшись и покинув ванную, Рене следует за королëм по коридорам. Разумеется, она осознаëт причину, по которой он разыскал её — и не знает, радоваться или беспокоиться. У зала заседаний их уже ожидает Лу — он старается держаться гордо и невозмутимо, однако это удаётся ему с трудом. Жестом пригласив их в зал, король переводит взгляд с Рене на Лу и обратно. — Мне известно, что вы вдвоём обнаружили моего сына. — Это так, Ваше Величество, — отвечает Лу. — Совершенно верно, — добавляет Рене. Непонятная смутная тревога нарастает в ней. Они ведь совершили благое дело, чуть ли не подвиг — отчего же она ощущает себя осуждëнной на казнь? — Не напомните ли вы мне, месье де Роган, кому было пожаловано звание главы гвардии — вам или мадемуазель де Ноай? — Мне, сир. — И чьей же ответственностью было раскрытие заговора — вашей или мадемуазель де Ноай? — Моей, сир. Лу склоняет голову, глядя в пол. Точно и он — осуждëнный на казнь. — Так и почему же с вашими задачами гораздо лучше справляется та, в чью компетенцию это не входит? — голос короля звучит ещё суровее. — Вы столько дней искали его — а нашла фрейлина моей матери? — Простите, сир, но вы не вполне правы, — произносит Рене скороговоркой. — Месье де Роган проявил немалую смекалку и храбрость, спасая вашего сына. Без него я бы не справилась. — Недостаточная бдительность — моя оплошность, — перебивает её Лу, — но это мадемуазель де Ноай помогла выследить похитителя. — Я размышлял о том, чтобы лишить вас должности, однако поскольку всё обошлось благополучно — можете благодарить судьбу за то, что на этот раз я прощаю вам вашу халатность. Рене с облегчением вздыхает, и тотчас же ощущает, как заливается краской от запоздалого осознания: она что, заступалась за Лу? — Я признателен за оказанное мне доверие, Ваше Величество, — тот смиренно кланяется. — Обещаю, что впредь подобного не повторится. — Однако организатор до сих пор не пойман. Каковы ваши подозрения? — Шарль де Ламейере, — откликается Лу. — На двери особняка был герб его рода. К тому же Жюль упоминал о том, что его сестра начала опасаться за здоровье своих детей. Король недоумëнно хмурится. — Какое-то безумие… для чего ему это похищение? — Полагаю, для того, чтобы тиранить свою жену, — с жаром отвечает Рене. — Шарль ведь всегда был против того, чтобы она находилась при дворе. Теперь ещё и детскими болезнями начал запугивать. — Позвольте, но ведь это вы разработали легенду о болезни моего сына. — Вероятно, изначально он предполагал, что похищение будет предано огласке, — вступает Лу. — Тогда пугал бы тем, что во дворце детей похищают. А потом и изменил свою линию в соответствии с официальной версией. Король морщится и трëт висок, точно от головной боли. — Подлинное сумасшествие. В любом случае необходимо понять, как вывести его на чистую воду. Мадемуазель де Ноай, вас я отпускаю. Можете попрощаться с моей матерью, она… — он горько вздыхает, — совсем плоха. Рене каменеет. Да, она знала о том, что вдовствующая королева угасает на глазах, что лечение — лишь способ оттянуть неизбежное, и всë же… — А я? — обеспокоенно встревает Лу. — Вы позволите и мне с нею попрощаться? «Она — его крëстная мать», — вспоминает Рене. — Лишь после того, как мы с вами закончим. Сделав на прощание реверанс, Рене уходит с неспокойным сердцем и направляется к покоям королевы Анны. Отстояв длинную очередь, она заходит в комнату, и дышать сразу становится тяжело — не то от неприятного запаха, не то от осознания, что смерть бывает не только мгновенной, но и протяжëнной во времени. — Рене… — зовёт Анна слабым голосом. — Мне совестно перед вами, — с трудом выдавливает из себя Рене. — Я так часто пренебрегала своими обязанностями… — Пустое. Вы спасли моего внука. Отчего-то делается неловко. — Не я одна. Ещё и месье де Роган. — О, мой дорогой крестник Лу. Жаль, что в последние годы он отдалился от бога… Королева замолкает и обессиленно сползает на подушки, а Рене тихонько покидает её покои. И всë же интересно, что значит — отдалился от бога? На следующий день запланирован маскарад, и, судя по подслушанным обрывкам разговоров, он состоится несмотря ни на какие обстоятельства. «Пир во время чумы» — вертится в голове, пока Рене перебирает наряды и объясняет служанке, как следует убрать её волосы. И всë-таки здоровье королевы Анны отмена торжества определённо не улучшила бы, равно как и не помогла бы прояснить отношения с Испанией… Вероятно, именно такими соображениями руководствовался и король. Близится начало мероприятия, и все стекаются к залу, занимая свои места. Рене слегка нервничает: хотя она недурно танцевала в прошлом году, а за время пребывания в Париже успела немного поупражняться с отцом, всё же наверняка многое забылось. Остаётся надеяться на помощь партнëров, на память тела и на то, что в действительности далеко не все придворные в совершенстве владеют танцевальным искусством, а следовательно, Рене не будет выделяться на их фоне. На первый танец — строгий чопорный менуэт — её приглашает Франсуа. Рене старается повторять за ним замысловатые движения, и всё же то и дело сбивается с такта. Руки начинают побаливать от сильного напряжения. — Представляете, меня прочат в воспитатели дофина! — сообщает Франсуа, когда они становятся рядом. — Хотел бы я быть избавленным от этой милости. — А я нахожу, что с этой ролью вы справитесь лучше, чем Жак-Бенинь. Рене почти ëжится от воспоминания о его суровой проповеди, обращëнной против Луизы. По окончании первого танца кто-то ловит её за руку. Изумрудные глаза в прорезях маски лучатся лукавством. — Вы позволите мне быть вашим кавалером, прелестная незнакомка? — Разумеется, мой принц. Тот картинно прикладывает ладонь ко лбу: — О, неужели меня так легко узнать! Много ли на свете столь же несочетаемых между собой вещей, как медленная величавая павана и принц Филипп? Они плавно скользят по паркету, но его движения порой неуместно резки. Филиппа это мало заботит — он совершает свои па с такой невозмутимостью, словно сам только что сочинил собственную версию паваны. Когда он взмахивает полой несуществующего плаща, делая повороты, Рене не сдерживает улыбки. На гавоте её перехватывает Ленотр. Главный садовник двигается с поразительным для простолюдина, наверняка не обученного танцевальному искусству, мастерством. — Вообразите только — какой-то варвар попортил мой лабиринт! — жалуется он, оказываясь совсем рядом с Рене. — Возмутительно, — откликается та, сжимая губы, чтобы не рассмеяться. И, расхрабрившись, выдаёт: — Наверное, это какая-нибудь парочка переусердствовала с любовными утехами. Ленотр застывает с открытым ртом, очевидно, потрясëнный известием о том, как оскверняют его творение. Мелодия сменяется другой, ещё более оживлëнной. Гроза живых изгородей собственной персоной, облачëнный в не виденный Рене ранее малиновый наряд, кланяется ей. — А это что за танец? — Это гальярда! — восклицает Лу, — как Рене чудится — на весь зал. Всë-таки какой громкий у него бывает голос. Но в действительности его заглушает оркестр. Гальярду Рене ранее не исполняла и даже не слышала о ней. Оказывается, что танец этот — энергичный, но не слишком сложный, и впридачу предполагает, что партнëры танцуют попеременно. А следовательно, можно сначала понаблюдать. Лу подпрыгивает на месте, вскидывает ноги, поворачивается вокруг своей оси. Рене пытается повторить за ним, когда он застывает в неподвижной и горделивой позе. — Вы сияете, точно солнце, — сообщает Лу. — Кажется, кое-кого такое сравнение не обрадовало бы, — усмехается Рене. — Мне это безразлично. Рене отмечает — не может не отмечать — как уверенны и легки его движения, как изящна его осанка. И да, ноги у него весьма красивые. Можно подумать, открытие. — Все здесь прячутся за масками, но это лишь видимость — можно с лëгкостью узнать любого. Они уже приспосабливаются разговаривать по очереди — когда танцует другой. — Кто же внушил вам сию поэтичную идею? — Сам придумал. Раньше я не любил условность театра — но театр любите вы. Теперь и я присмотрюсь к нему. Когда они сближаются, Лу заговорщически шепчет: — Не желаете ли сбежать? Подышать свежим воздухом? Рене, уже порядком запыхавшаяся, без колебаний кивает, и они кружатся по залу, медленно, но верно приближаясь к выходу. Проскользнув в него, они оставляют маски где-то на подоконнике и стремительным шагом направляются к саду. Вечерняя прохлада бодрит, стрекотание сверчков не столь изысканно, как затухающие с каждым их шагом звуки музыки — но всё же умиротворяет. Тем не менее, Рене вновь одолевают мрачные мысли. — Я не видела на балу Гортензию. — Неудивительно. Такому… хм… такому, как Шарль, было бы поперëк горла видеть свою жену танцующей с другим. — Должно быть, он очень страдал оттого, что ему приходится иметь дело с дояркой… — Возможно, он поручал это кому-то другому… но Рене… Та оборачивается, и Лу аккуратно берёт её ладонь в свою. — Я тоже постоянно думаю об этом, но прошу, хотя бы сегодня отбросьте эти размышления и насладитесь моментом. — Чем больше прилагаешь усилий, чтобы не думать о чëм-то, тем усердней эти мысли лезут в голову. Лу оглядывается по сторонам, а затем резко поворачивается, словно осенëнный некой идеей. — А хотите, я вас кое с кем познакомлю? Рене поднимает бровь. — И с кем же? — А вот и узнаете! Вероятно, эта напускная таинственность и впрямь работает, потому что Рене охотно следует за Лу. Примерно представив их маршрут, она понимает, что он направляется к конюшне. — Не назвала бы этот воздух чересчур уж свежим! — усмехается Рене, когда они заходят в помещение. — Я уже привык, — откликается Лу. — Но главное… Подойдя к одному из стойл, он церемонно указывает на серого в яблоках коня. — Познакомьтесь, это Селим. А это, — он кланяется в сторону Рене, — мадемуазель де Ноай. — Приятно познакомиться, месье Селим, — хихикая, Рене склоняется перед конëм в шутливом реверансе. Лу треплет его по холке, а Рене протягивает ладонь к его морде. Селим наклоняет шею, щекоча усами и согревая горячим дыханием, но поняв, что ничего вкусного ему не предлагают, с фырканьем отстраняется. Выглядит он своеобразно: круп его вытянут, а ростом он ощутимо уступает своему и без того не слишком высокому хозяину. — Это берберийская порода. Конечно, не такая престижная, как арабская, но тоже хорошая. — Он забавный, — заключает Рене. И прибавляет: — Но милый. Несколько минут проходит в молчании, лошади пофыркивают и хрустят сеном. Внезапно Рене произносит с притворной обидой: — Лу, а ведь вы танцуете много лучше меня. — Захотите — стану танцевать хуже! — тот немедленно откликается, совершая какой-то немыслимый прыжок. С усмешкой Рене качает головой: — Гиблое дело, у вас не получается. Лу значительно вскидывает в воздух руку, будто готовясь декламировать. И неожиданно запевает — его звонкий гортанный голос звучит почти по-мальчишески. — Когда б король мне подарил Париж, свою столицу… — Чтоб я покинуть должен был красавицу девицу… — подхватывает Рене. Лу берёт её за руки, и они кружатся на месте. — Тогда б сказал я королю: Парижа мне не надо! — его кудри подскакивают на плечах в такт его бешеной скачке. — Мою красотку я люблю, лишь в ней моя отрада! — заключает Рене, разражаясь смехом. Они танцуют почти как простолюдины на ярмарках — хаотично, но очень задорно. И вновь поют эту незатейливую старинную песню… ну как сказать — поют: любой хормейстер заткнул бы уши от такого концерта. Лу кружит её, и выделывает разные коленца, и хохочет, а Рене путается в юбках, едва поспевает за его движениями и заражается его весельем. Наконец они, выбившиеся из сил, прислоняются к стогу сена, переводя дух и по-прежнему заливисто смеясь. Селим коротко ржëт, и это вызывает новый взрыв хохота. Рене смотрит на Лу — как блестят его глаза, в какое воронье гнездо превратилась его шевелюра, как непосредственно и живо он улыбается, и трясёт головой, то ли пытаясь прогнать смех, то ли, наоборот, продержаться как можно дольше… и отчего-то вдруг хочется поцеловать его, вот просто так. Она внезапно осознаёт, что со стороны они, наверное, выглядели сейчас в точности как влюблëнная пара — и осознание это заставляет вздрогнуть и даже отшатнуться. — Рене, что… Договорить Лу не успевает — издалека слышатся крики, стоны, возня… До них долетает отчаянное «О нет, королева!» — и сколь бы ни печально было это стечение обстоятельств, Рене в глубине души радуется этому поводу сбросить минутное наваждение.