Bertie Bott's

      — Гаррет? — слова с трудом сходят с языка, когда я сильнее напрягаю бедра, повиснув вверх ногами на своей метле. Перед глазами маячит ухмыляющееся лицо закадычного друга, который висит рядом и ковыряется пыльцем в ухе. — Ты уверен, что мы... Все правильно делаем?       В небольшой перерыв перед тренировкой решила сорваться во дворик при классе трансфигурации, чтобы встретиться с Гарретом и избавиться от назойливой потребности рассказать кому-то о прошедшем свидании.       — Стопудово, — рыжик твердо кивает, а я звонко хохочу, когда его волосы постепенно приобретают зелёный оттенок. — Э-эй! Что смешного? Только не говори, что у меня жабры на лбу вылезли!       Не удерживаюсь от распирающего смеха и хочу схватиться руками за живот, но опасно покачиваюсь корпусом вбок.       — Ой! — руки намертво цепляются за спинку метлы.       — Ты чего, чумная? Равновесие потеряла? Ой, у тебя губа посинела!       Я фыркаю и, резко повернув голову вбок, звонко клацаю зубами около пальца Гаррета. Он же, как ошпаренный, отдергивает тотчас руку и с опаской смотрит на меня.       — Гадючка ненормальная!       Закатываю глаза и жду эффекта от зелья «Зрение-не-вверх-тормашками», которое не спешит наступать. Уже как минут десять. От полынного запаха до сих пор свербит в носу. Везёт же дружить с блестящим зельеваром и становиться его подопытной мышкой.       — Последний раз спрашиваю: уверен, что сварил все правильно? У меня сейчас голова отвалится, — бурчу я, аккуратно раскачиваясь вперёд-назад.       — Значит, ты до сих пор все видишь вверх тормашками?       — Мэрлин милостивый, да! А ты?       — Возможно, нужно добавить больше листьев черники.       — Алхимик несчастный, — пытаюсь оторвать одну руку от метлы, чтобы влепить кое-кому чересчур весёлому щелбан, на лбу Гаррета расплывается красное пятно.       — От такой же слышу, — потирая ушибленное место, ворчит он.       Мы молчим примерно минуту — на большее наших острых языков и терпения просто не хватает — и Гаррет шумно вздыхает, смотря прямо в глаза и снова заводит свою неубиваемую шарманку:       — Надеюсь, ты поцеловала его.       — Ты о чем вообще? — кажется, отец когда-то говорил, что лучший способ избежать неудобных разговоров – прикинуться донельзя глупым.       Но тут я явно выбрала не ту тактику. Гаррет сам эксперт в притворстве глупым, когда надо, и умным, когда не надо.       — О-о-о, прижал к стене так сильно, что у тебя мозги вытекли, пока он тебя целовал?       Не успеваю открыть рот, как в моих фантазиях визуализируется эта картина. Мэрлин милостивый... Прижать к стене? Я, конечно, не против, но слабо верится, что Оминис бы так поступил. Но сердце уже тарабанит по ребрам, пока пытаюсь прогнать из головы неприличные мечты о вкусе юношеских губ и... Мне нужно остыть.       — Нет...       Когда ты влюблен, как последний дурак, фантазии атакуют тебя без предупреждения и пощады. Стоит ли говорить, сколько раз я представляла себе волнующие картинки? У стены, на диване, на...       Уверена, поцелуй с ним совсем не такой, как с другими парнями: Оминис бы поцеловал меня в лоб, потом в щеки, и только потом спросил разрешение прикоснуться ко мне губами. Своими. О, Мэрлин.       Он бы невесомо поглаживал плечи и шею, аккуратно целуя. Он относился бы ко мне как к хрупкой розе, боясь сломать ее лепестки. А я бы неизбежно плавилась под каждым из его касаний, даже самых коротких. Гладила пальцами его уши и щеки — о, Мэрлин, как же я люблю его уши и щеки — чтобы вызвать рваный вздох, а потом поймать судорожный выдох жадным поцелуем. О, Мэрлин-свидетель, как я хочу этого.       — Зачем вы вообще тогда туда ходили? — голос Гаррета звучит крайне настороженно.       — А сам-то когда последний раз на свидание ходил? — спрашиваю с поддразниванием, а Гаррет странно кривит губы, будто пытается вспомнить хоть одну цифру после нуля.       — Думаешь, ни разу ни с кем не целовался? — оскорбленно спрашивает он, дуя губы. Мэрлин, дай мне сил! С этим рыжим бесстыжим иногда просто невозможно общаться.       — Сам вывернул наизнанку мой вопрос, а теперь дуешься?       Гаррет редко рассказывает о своих любовных похождениях, в то время как я без тени сомнений выкладываю ему почти всё о своих чувствах к Оминису. Потому что их так много — запросто сожгли бы меня живьем, не дай я им волю.       Почти каждый день Гаррет подначивает меня признаться Оминису. Он, как истинный — но порою просто невыносимый — друг поддерживает во всех моих интересах и разделяет любые тревоги. Мой несносный рыжик на пару с Оминисом стали опорой на шестом курсе, когда я не могла слезть с лекарственных настоек для успокоения нервов и улучшения сна. Гаррет насильно отводил в Выручай-комнату и показывал какие-то глупые фокусы со своими зельями, всячески пытаясь вызвать улыбку. Взбалмошный, но такой драгоценный друг просто привык считать, что в тяжёлые времена людям, как никогда, нужен смех.       — Вообще-то я... целовался! И не раз, — гордо заявляет он, ехидно улыбаясь. — И если продолжишь глупить, отведу тебя к Оминису, примотаю вас друг к другу шарфом...       — Рот свой шарфом замотай, — всё-таки отрываю руку от метлы и грожу Гаррету кулаком, чтобы вел себя тише, но, кажется, снова забываю, что это не работает против него. И никогда не работало.       — Может, мне тоже за кем-то из Слизерина приударить, чтобы тебе одиноко не было?       — За кем, например? — изнывая от любопытства, тихо спрашиваю я, когда рядом с нашими повисшими в воздухе тушками проходит чья-то фигура.       — Зейн, Уизли, если вы будете висеть вверх ногами, и вся кровь перетечет вам в голову, вы не поумнеете к экзаменам.       Несложный кувырок в воздухе позволяет мягко приземлиться на все ещё мягкую осеннюю траву. У Гаррета такой маневр выходит менее удачно, и он ударяется коленом о землю. Появившаяся из ниоткуда Имельда смотрит внимательно на наши раскрасневшиеся лица и кривит губы.       — Ну и видок у вас. Опять заколдованных леденцов наелись?       — Вообще-то, это было зелье — моя собственная разработка — называется «Зрение-не-вверх-тормашками», — торжественно отвечает Гаррет, на что Имельда просто щурит глаза.       — Ага, очень интересно,— слышится в интонации «нет, не очень». Подружка подходит ближе ко мне и тихо шепчет, чтобы слышала одна я. — Держи. Это нужно выпить сегодня.       Девушка быстро втюхивает мне пузырек с мутным, как вода в луже, зельем. Ничего не спрашиваю, лишь облизываю пересохшие губы и спокойно принимаю отвар, который так любезно каждый месяц подруга добывает для нас двоих.       Эту вонючую жижу нам, как девочкам, играющим в квиддич, пить необходимо регулярно, чтобы не стонать от боли во время постоянных тренировок и не пачкать форменные спортивные штаны. Да, спазмы можно легко снять другими отварами, но факт обильных кровотечений никто не отменял. Медсестра обычно отдает нам эти зелья по просьбе, но постоянно ворчит себе что-то под нос. Однажды она попросила не злоупотреблять действием зелья, когда я самостоятельно ходила за очередным пузырьком в прошлом году. Я тогда лишь пожала плечами и поклялась, что не разочарую ожидания мисс Блейни.       Гаррет смотрит на Имельду слишком пристально и долго, а когда он решает ей игриво улыбнуться, моя подруга резко вспыхивает:       — Чего ты ухмыляешься?       — Не обращай внимания, — пожимаю плечами и прячу пузырёк с зельем в карман брюк. — Он всегда так себя ведёт, когда панталоны задом наперед надевает.       — Чудной он, — шепчет на ухо Имельда, делая вид, что куда-то сильно опаздывает.       Я провожаю её тоскующим взглядом и перевожу глаза на чересчур довольное лицо Гаррета, будто он пытается выглядеть, как кот, на голову которому банку сметаны вылили.       — Как насчёт нее? — коротко спрашивает он, мечтательно улыбнувшись.       — Имельда? Она же тебе руку откусит, если ты к ней пристанешь, — я брезгливо морщусь от мысли, что Гаррет всерьез собирается ухлестывать за Имельдой.       — Ещё одна кусака?! — театрально вздыхает рыжик и вытирает пот со лба. — У вас там в Слизерине все кусаются что ли? Теперь понятно, по каким критериям шляпа вас туда определяет. Как вы там ещё друг друга не сгрызли?       Прикрываю рот рукой, стараясь спрятать широкую улыбку от глаз Гаррета, и вроде как серьезно отвечаю:       — Если честно, сдерживаемся из последних сил.

⌑ ⌑ ⌑

      После изнуряющей тренировки, нагоняя от профессора Шарпа и факультативов всё-таки возвращаюсь в родные тускло освещенные подземелья, мечтая толкнуть дверь комнаты, свалиться ничком на кровать и замычать от усталости. Надо было сваливать отсюда после пятого курса. Определенно.       Замечаю прилипшего к окну гостиной Эндрю, над которым невинно посмеивается Оминис. Эти двое друг друга точно стоят. Один не устает подшучивать над первокурсниками, а второй свято верит в рассказы первого уже почти месяц.       Я молча подбираюсь к ним, стараясь не отвлечь своих парней от увлеченного разговора:       — Где-где? — капризно хнычет одуван, прижавшись лбом к холодному стеклу. — Я ничего не вижу совсем!       Ну и простофиля.       — Ты меня точно-точно не обманываешь? — уточняет подрагивающим голосом; в мутной воде не видно ничего, кроме очертаний водорослей, растущих вблизи замка.       — Если хочешь увидеть русалку, ты должен быть более терпеливым, — ласково отвечает Оминис, в привычной манере прислоняясь спиной к стене.       Оминис ещё что-то бормочет мелкому и активно тычет пальцем в сторону окна, а Эндрю, видно, проникшийся доверием к своему новому приятелю после вчерашних сладких подарков, охотно верит во все байки. Я тихо наблюдаю за ними из тени еще минут пять, пока кровь не начинает закипать. Несомненно, приятно, что мальчики стали дружить, но... Дурить с таким удовольствием младшего брата имею право только я. Кто его пеленал, растил, кормил и воспитывал-то? Это моя личная, честным трудом заслуженная привилегия!       Оминис медленно поворачивает голову в мою сторону, будто самовольно делает шаг прямо в мой капкан. Я подхожу близко — слишком близко — чтобы заметить его частое дыхание, и провожу рукой по его горячей шее. Эндрю сиюминутно бросает все попытки разглядеть в воде озера каких-либо русалок и удивлённо таращится то на меня, то на застывшего будто от Арресто моментум Оминиса.       Я щипаю ухмыляющегося шутника за мочку уха.       — Сэр, у вас тут это... На носу! — он открывает рот, чтобы возразить, но давится возмущенным возгласом, когда я бесцеремонно щипаю Оминиса за кончик его носа. — Ой, и на подбородке!       Рука застывает в воздухе, так и не успев прикоснуться — Оминис уверенно ловит мое запястье, и стоит только попытаться вырваться, притягивает ближе к себе. Эндрю громко ойкает и, подхватив тетрадку с лекциями, спешит сломя голову оставить нас.       — Фу-у! Не смейте целоваться при мне!       Я хрипло хихикаю, когда вижу, с какой завидной скоростью Эндрю улепетывает в мальчишеское общежитие. Одуван не переносит нежности в радиусе пятиста метров. Недавно, когда Поппи вызвалась показать ему лунтелят, одувану повезло застать их в период брачных танцев. Это было... Неловко. Но очень смешно. Он разочарованно пыхтел всю дорогу до слизеринской гостиной, а я старалась не засмеяться в голос.       Эндрю не особо волнует, с кем дружу, главное, чтобы от моего парня была выгода для него самого. Видимо, вчерашняя щедрость Оминиса подкупила его, поэтому он и старается быть поближе к своему новому приятелю. А ещё кажется, что Эндрю было необязательно просить шляпу отправить его на Слизерин, она бы и без лишних подсказок до этого додумалась.       Живя в Сент-Эббс, я не раз ходила ради баловства на свидания с местными мальчишками, чем вызывала скрежет зубов у Эндрю. Когда один из моих якобы кавалеров попытался поцеловать меня прямо рядом с домом, одуван не выдержал и накинулся на паренька с кустом крапивы, потому что волшебной палочки у него, конечно же, не было.       Хотя куст крапивы будет пострашнее некоторых атакующих заклинаний.       — И что же ты увидела на моем подбородке? — шелестящим шепотом в самое ухо.       — Пока не придумала, — признаюсь несмело.       Он аккуратно прижимается со спины, и я чувствую, как вздымается от частого дыхания его грудь. Уши горят. Мэрлин милостивый...       — Лучше не дразни меня.       — Я? Да как я могу? Ты что-то напутал, кажется, — молюсь, чтобы голос предательски не дрогнул и не выдал волнение с потрохами.       — Нет, не напутал, — его же голос звучит твёрдо.       И только сейчас осознаю — должно быть, слишком поздно — что Оминис уже не удерживает меня, а я стою так близко к нему, не собираясь делать и шага в сторону. Он это знает. Мэрлин милостивый, Оминис это прекрасно понимает.       Вяло мотаю головой, когда прохладные и сухие руки ласкают мою шею. Мягкие пальцы задевают несколько прядей волос, заправленных наспех за уши. Рвано выдыхаю. И ещё раз, пока из лёгких не уходит весь воздух. Пока не начинает кружиться голова.       Оминис перестает перебирать мои волосы и, клянусь чем только могу, я слышу, как он ухмыляется! Будто могу затылком увидеть его губы, изогнутые в победной улыбке.       — И ты... не дразни меня, — предупреждающе говорю я.       — Это приказ или просьба?       Он обнимает меня со спины, как ребенок прижимает к себе любимую плюшевую игрушку перед сном, и без слов кладет подбородок на плечо. Прикрываю глаза, когда слышу слабо знакомую мелодию, которую пытается напеть Оминис.       — Не хочешь потанцевать со мной? — внезапно спрашивает он. Его голос — еле уловимое бормотание у моего, наверняка, уже раскрасневшегося уха.       — Я... Не уверена, что умею, — выдыхаю слова; если он отпустит меня... я упаду.       — Доверься, — его правая рука ползет вниз по моему животу, случайно задевая несколько пуговиц на блузке. Он находит мою ладонь. Оминис бережно сжимает её в своей, когда поднимает чуть выше и нежно целует фаланги пальцев. — Я тебя всему научу.       Я уже задыхаюсь.       Мэрлин милостивый...       Место в гостиной у окон этим вечером снова пустует, а редкие ученики, забредшие в этот уголок, тотчас оробевают. Кусаю щеку изнутри, чувствуя ещё один влажный поцелуй на своей ладони. Не дождавшись от меня хоть какого-нибудь внятного ответа, Оминис уверенно разворачивает к себе лицом и с самодовольной улыбкой кладёт одну руку на талию.       — Я отдавлю тебе все ноги, — в голосе сквозит лёгкий страх и неуверенность. Волнение от близости его тела никак не испаряется, лишь скапливается густым осадком в сердце, заставляя гулко стучать в груди. — Я серьезно.       — Могу поспорить, что не отдавишь, — с коротким смешком отвечает Оминис, притягивая ближе. — Я тебе не позволю.       Из граммофона в гостиной начинает литься тихая спокойная музыка. Шумно выдыхаю через нос и позволяю Оминису начать танец.       Никогда не любила вальсы, но ради него, так уж и быть, потерплю. На моей маленькой родине люди предпочитают танцы повеселее, но часто для этого пьют алкоголь. Иногда этот факт наталкивает на мысль, что без спиртного веселье невозможно, но это не так.       — Можешь поспорить? — ухмыляюсь я, на короткое мгновение сжимая в своей руке ладонь парня. — И что достанется выигрывшему?       Интуитивно переставляя ноги, удивляюсь тому, как удачно получается. Оминис нескромно кружит меня в медленном вальсе, еле слышно напевая гласные в ритм музыки. И никакие заклинания никогда не сравнятся с истинным волшебством этого момента.       — Любое желание, — хрипло посмеивается он, когда спускает руку с моей талии чуть ниже, почти дотрагиваясь мизинцем до тазовой косточки. Удачно юбку надела, ничего не скажешь...       Сердце стучит где-то в горле, и я резво отвожу взгляд с довольного лица Оминиса в сторону.       — Любое? А если я не хочу так? — два года общения с этим человеком научили меня, что нельзя дуть на разгорающиеся угли — вспыхивает огонь. А ещё меня родители научили, что скучно живёт тот, кто не рискует.       — Не ври хотя бы себе, — Оминис поднимает мою руку выше, и я неумело кружусь вокруг своей оси. — Ты хочешь.       Пока Оминис ведёт за собой в этом удивительно приятном темпе, мучаюсь от вопроса: хочу ли выиграть или будет лучше проиграть?       — Хочу, — срывается с губ.       Оминис ничего не отвечает, когда моя ладонь неуверенно ползёт вверх по его плечу. Я жадно разглядываю шею парня в этом призрачном лазурном освещении. Считаю его родинки, чтобы успокоиться. Считаю секунды до того, как сердце наконец устанет так сильно биться в груди.       Музыка утихает незаметно, но Оминис продолжает вальсировать со мной. От него одурманивающе приятно пахнет карамельками. Руки, удивительно теплые и нежные, согревают мои вечно ледяные пальцы. Его слабая улыбка на губах заставляет меня смущённо опускать взгляд каждый раз, когда я начинаю фантазировать о вкусе поцелуя с ним.       Карамель? Мэрлин, я хочу это узнать.       — Кажется, я выиграл, — с чувством триумфа Оминис разрезает неловкую тишину, когда танец завершается. Но он меня не отпускает, конечно же нет.       — Наверно, да, — отвечаю с небольшой запинкой. В мыслях нет ни одной мысли, кроме отчаянной мольбы о том, чтобы желание Оминиса совпало с моим. — Какое у тебя желание? — нетерпеливо спрашиваю, и лицо парня озаряет робкая улыбка.       — Честно признаться, пока не придумал, — мотает головой.       Надо же. Не могу вспомнить, когда в последний раз так сильно разочаровывалась. Я-то думала и свято верила, что Оминис оригинален.       Не успеваю и цокнуть языком, как до меня доносятся следующие слова, от которых сводит живот, и мне остаётся гадать, что это: вспорхнувшие бабочки или всё-таки побочный эффект от выпитого зелья.       — Подумал, ты можешь предложить мне что-то.       Я? Конечно же, могу.       — Пошли со мной, — тяну Оминиса за рукав мантии, и он, освещая себе путь волшебной палочкой, в спешке следует за мной, взволнованно хихикая.       Я не выдерживаю и начинаю посмеиваться вместе с ним, когда мы ускоряем шаг, пересекая ещё одну комнату гостиной. В ушах шумит кровь, обжигает кожу щек. Оминис ловит меня за руку, когда мы настигаем лестницы, ведущей в девчачье общежитие. Дальше нам вдвоем уже нельзя, но уходить не хочется.       Не сейчас, не от него.       — Хочешь, чтобы пошел в твою комнату? — наигранно удивляется он, и я закатываю глаза. — Боюсь, у нас не получится пройти туда вместе.       — Очень жаль, — я оглядываюсь назад, чтобы удостовериться, что нас двоих тут никто не увидит. — У меня такая удобная кровать.       Оминис непонимающе хмурится, и я делаю решительный шаг к нему.       — Что ты хочешь сказа...?       Договорить он не успевает, я поспешно накидываю на его голову капюшон, чтобы скрыть лицо, и на слабых от накатившего волнения ногах встаю на носочки, чтобы в следующий миг ощутить на своих губах вкус долгожданного поцелуя.       Слышится стук упавшей на пол волшебной палочки Оминиса, и время вокруг нас останавливается.       Дрожащими ладонями невесомо глажу его щеки и боюсь, что этот сладкий миг оборвется слишком быстро. Его губы — солёная карамель, самая дорогая для меня сладость, и отныне главная слабость.       Стараюсь не вздрогнуть в руках Оминиса, когда он мягко сжимает талию и наклоняется ниже, чтобы облизнуть мои губы и жадно поцеловать в ответ. Кажется, это опьяняет похлеще любого огневиски, или может, я уже до беспамятства пьяна.       Все подозрительно сильно похоже на сон. Но если это на самом деле так, я предпочту никогда не просыпаться.       Когда Оминис, тяжело дыша, отстраняется, чувствую мучительное головокружение и жар на губах: симптомы жажды в поцелуях. Хочу ещё.       Оминис сипло бормочет под нос:       — Иди сюда.       Будто я куда-то уходила...       Теперь за поцелуем тянется он, и меня посещает интригующая мысль приоткрыть губы, позволяя чужому языку проникнуть в рот.       Есть ли вероятность, что Оминис каким-то способом читает мои мысли?