Bertie Bott's

      Этот поцелуй — амброзия.       Смыкаю губы, лопатками ощущая стену позади. Кожа живота горит от прикосновений даже сквозь хлопковую блузку. Но я терпеливо жду, когда чьи-то пальцы ненароком заденут несколько пуговиц снизу.       Кожа к коже. Желание разливается по венам сладким соком, скапливается волнующей тяжестью внизу, и…       Просто дотронься до меня.       Тело тает, как карамель, стоит только понять, что я на самом деле голодно целуюсь с Оминисом, будто после этой близости мы больше никогда не встретимся. Притяжение к нему похоже на проклятье.       Короткое мгновение для ещё одного поцелуя — хочу запомнить этот вкус солёной карамели надолго — и мне вдруг хочется любить до бессилия, до слабой дрожи в коленях. Излить ворочающееся чувство обожания в касаниях: так, как этого заслуживает только он.       Обманчивые на вид сухие губы на самом деле мягкие и теплые. Когда капюшон мантии опасно сползает с волос, Оминис утыкается носом в мой висок и загнанно дышит в щеку.       — Ssh… — шипение обрывается, когда он сжимает губы и отстраняется напугано, как маленький ребенок, провинившийся в чем-то.       — Что? — тихий вопрос тонет в гомоне женских голосов, приближающихся к общежитию; замечаю растерянность на лице Оминиса, когда он крепко сжимает ладони в кулаки и не находит волшебной палочки.       Конечно, ты же ее уронил.       Ловко приседаю, чувствуя, как от внезапной смены позы внутренняя часть бедра пачкается в вязкой теплоте, из-за чего белье сразу прилипает к телу. Мэрлин милостивый…       — Прости, я не хотел. — сипло бормочет Оминис. — Иногда я это не контролирую.       Без лишних слов отдаю палочку Оминиса. Женские голоса пропадают в другой комнате гостиной, но испытывать снова надёжность маскировки под капюшоном не хочется.       — Всё в порядке, — вопреки ожиданиям, голос всё-таки дрожит, сочится волнением и потребностью в воздухе. Губы горят, когда я прикладываю к ним сначала указательный палец, а потом ещё и средний. — Думаю, мы тут уже порядком задержались. Доброй ночи, Оминис.       — Доброй ночи, Зей, — проглатывая букву «Н», кивает.       Я лечу по лестнице вверх и уже в комнате наспех стягиваю школьную форму, чтобы накинуть на полуголое пылающее тело ночнушку. Прохладная хлопковая ткань в контрасте с лихорадочным жаром на животе и бедрах вызывает дрожь. Прислушиваюсь к тишине и понимаю, что в спальне нет Имельды. Обычно она всегда шуршит одеялом, пытаясь найти удобную позу для сна, но сейчас кровать напротив пустует. Прохожу через центр комнаты к рабочему столу. В голове слабо пульсирует здравая мысль сесть за подготовку к экзаменам, но не уверена, что смогу сконцентрироваться на чем-то, кроме напористо лезущих в голову фантазий.       Стул скрипит, когда тянусь через стол за чистым пергаментом. Если я сегодня собираюсь тонуть в мечтах, то не стоит забывать про мою метлу, которая сейчас страдает в одиночестве и холоде на витрине магазина. Так и хочется сказать: «Не беспокойся, скоро Зейн заберёт тебя». И когда это случится, обязательно полетаю на ней вместе с Оминисом.       Неуверенной рукой вывожу корявые буквы:       «Цель: накопить на метлу.       Способы: продать старую одежду.       Продать старые перчатки, продать шарф, продать что-то ещё ???»       Всё равно не хватит. Даже если большинство своих корсетов распродам, будет недостаточно. Да и что мне потом делать без своей любимой одежды? Нет, не вариант.       «Побегать в свободное время по школе, поискать сундуки ?»       Чтобы накопить на «Нимбус», мне придется писать сопливые письма отцу и маскимально на всем экономить, ну и конечно же сбегать ещё раз в Хогсмид, чтобы замаслить Алби и попросить до меня никому эту красотку не продавать.       А если потребует аванс?       Я отдергиваю руку ото рта — надо бороться с привычкой кусать пальцы, потом с заусенцами намучаешься. Мэрлин, ну почему всё так сложно?       «Попросить денег у папы.»       Точка рисуется на бумаге расплывчато. Аккуратно убираю пергамент в стол, когда на глаза попадается стопка из двух писем. Не нужно иметь «Превосходно» по прорицаниям, чтобы сразу понять, кто в очередной раз мне написал.       Тусклого света хватает, чтобы раскрошить конверты и достать оттуда письма родителей.       Папа с мамой очень занятые люди, но всегда стараются писать раз в неделю. Хотя каждое из писем почти идентично предыдущему, получать на регулярной основе столько внимания от любящих родителей всегда приятно.       Первое письмо оказывается маминым. Буквы у нее всегда выходят мелкие, со скромными петельками, будто пытаются в наибольшем количестве уместиться в одну строчку. И я читаю тихо-тихо, нахмурив брови:       «Моя милая Зейн, прошла неделя с последнего письма. Как твои дела? Как успехи с учёбой? Знаешь, я вижу, как ты стараешься, но не хочу, чтобы ты загнала себя из-за оценок. Прошу, больше отдыхай, пей успокаивающие зелья и одевайся теплее.»       На губах застывает слабая улыбка, и я переворачиваю желтоватый лист бумаги.       «Погода осенью обманчива, как никогда. Следи за Эндрю, пожалуйста. Знаю, он бывает бестолковым, но он твой брат.»       Тяжёлая работа у матерей: заботиться о детях и думать о них всегда, каждый час, каждую минуту и секунду времени. Мы с Эндрю никогда не отличались особой покладистостью, но если я ещё годилась в качестве няньки для младшего, то от Эндрю помощи не приходилось ждать никакой.       До пробуждения своей магии, одуван ошивался с местными мальчишками-магглами, собственно, тогда и научился у них разным опасным вещам. Как пример: бегать по улице и размахивать длинной палкой, громко коверкая единственное запомнившиеся заклинание — Люмос.       Соседи называли Эндрю дурачком. Но когда мой брат избил крапивой сына влиятельного человека, с которым я как раз и ходила на свидание прошлым летом, одувана стали опасаться. Знакомых семей магов там можно пересчитать по пальцам одной руки. Или ноги. Сути не меняет. Не знаю, как живётся магам среди магглов в других городах, но в рыбацкой деревне не замечала никаких проблем, кроме моего надоедливого ухажёра, который удачно испарился после профилактической встречи с крапивой. Эндрю несказанно повезло, что этот парень не был магом.       «Деньги отец пришлет на следующей неделе. Зарплату опять задерживают.»       Я скучающе потираю лоб, прячу пергамент в ящик и неаккуратно разрываю крафтовую бумагу следующего письма. Разворачиваю испачканную то ли в чае, то ли в брусничной настойке некогда светлую страницу, вырванную из тетради. Интерес побуждает меня понюхать письмо.       Пиво?       Папа, ты серьезно?       «Здравствуй, милая, как твои дела? Эндрю тебя не сильно обижает в Хогвартсе?»       Всё-таки, отец понимает меня иногда даже лучше, чем мама.       «Как твое здоровье? До сих пор дружишь с мальчуганом Уизли? Свято надеюсь, что это так. Мы с мамой на днях подумали, что союз у вас вышел бы неплохим.»       Вот шутник.       «Ладно, шучу-шучу.       Хотя наша семья и слывет волшебной вплоть до третьего колена, не думаю, что чистокровные Уизли захотят в невестки Гринвоу: ребенка из невлиятельной и откровенно бедной семьи магов. Но не велика потеря! Гаррет всегда был, есть и будет оставаться для меня лучшим другом.       Нас с ним объединяют многие вещи, но больше всего любовь к еде и к глупым шуткам».       «— Зейн, держи расческу. — бодро подсказала мне Поппи. — Джеральду очень нравится, когда его ласково вычесывают. А я пока пойду поищу корм.       Расчесывать одушевленную глазастую и донельзя очаровательную подушку оказалось очень успокаивающим занятием. Подушка — подходящее слово.       На самом деле это была карликовая пушишка со странным именем Джеральд. Значит, он мальчик? Интересно, как это определилось? Тогда правильнее называть его не пушишкой, а… Пушиш?       Поппи что-то щебетала, носясь в поисках корма, а я старалась не позволить своему лицу затрещать от широкой улыбки при виде этого чуда. Никогда не задумывалась всерьез о заведении домашнего питомца, младшего брата с лихвой хватало. Он же сам как котенок: пищит много и не по делу. Еду дашь — не будет, одежду постираешь — тотчас испачкает.       — Джеральд, ты тако-ой милый! — стоило прикоснуться к шерстке, нос был атакован длинным и удивительно юрким языком зверька.       Поппи звонко расхохоталась, пока я сгорала от смущения. Моя ноздря подверглась нападению! Профессор Ховин с прищуром оглядела меня и закатила глаза, будто только что перед ней упал в лужу ребенок, которому не раз говорили «Не прыгай, упадешь!».       Кормить Джеральда я побоялась, а он смотрел на меня с каким-то неподдельным осуждением. Благо, Поппи поняла мое волнение, и помогла покормить эту ненасытную прыгающую тефтелю. Дальше нас повели к вольерам, и я успела засомневаться, стоит ли туда идти. Минут пять назад Поппи заверила, что зверушки не опасны, но… Я была с ней знакома как раз эти самые пять минут, а её Джеральд бессовестно попытался залезть в мой нос своим длиннющим шершавым языком. Мое доверие пошатнулось.       Другие ученики не спешили подходить к жмырам, зато Поппи унеслась к ним на всех парах, только и сверкая пятками. Мне стало неловко, и я, мазнув взглядом по скучающим лицам одногруппников, пошла следом за мисс «Джеральду прощу любой каприз». Все-таки имя Тефтеля ему подходило больше.       Высматривая среди нескольких вольеров нужный, я вдруг заметила, что около вольера звонко хохотали два ученика. В отдалении было сложно понять, что происходило, но судя по приглушенному рычанию жмыров, выходец из чистокровного дома — тьфу на его статус — Селвин творил что-то, чего делать было определенно нельзя.       Я отряхнула руки от длинной шерсти и уверенным шагом подошла. Поппи успела спохватиться и налетела на Селвина, пока его безымянная подружка с Когтеврана как-то по-особенному мерзко хихикала слизеринцу в плечо.       — Я сейчас все доложу профессору! Как ты посмел трогать усы Персефоны? — некогда мелодичный и приятный на слух голос Поппи обратился гневной тирадой, направленной в адрес двоих провинившихся.       Гаденыш Селвин ничего не ответил, лишь расплылся в гадкой ухмылке и набрался наглости похлопать Поппи по голове:       — Шла бы ты отсюда, чудачка…       — Кхм, — я громко прочистила горло, подкравшись к парочке негодяев сзади. — Считаешь это забавным?       Парень ощерился, но сразу узнав во мне «ту самую новенькую», тотчас нахмурился.       — Гринвоу, — в голосе сочилась неприязнь с примесью яда аспида. Моя фамилия для Селвина на вкус как кусок грязи. Я не позволила себе опустить глаза. Нужно было смотреть уверенно прямо в прищуренные глаза Селвина. — Лучше бы тебе не лезть.       — Иначе что? — я сделала ещё один шаг к неприятелю. — Считаешь, сойдёт с рук издевательство над животными? А давай тоже оторву кое-что дорогое для тебя, вместе посмеемся. Что думаешь?       Мэрлин свидетель, я хотела звучать твердо, но, видимо, перестаралась. Лицо Селвина исказила гримаса отвращения ко мне, а заодно ко всем Гринвоу, которые жили до меня и ещё не родились на этот свет.       — Не… Ненормальная! — фыркнул он и, нервно дёрнув плечом, поспешил поскорее удрать вместе с подружкой. — Просто неадекватная!       Поппи сжимала губы в тонкую полоску, не решаясь комментировать мое выступление. Зато меня всё устраивало. Ровно до того момента, пока Селвин-чтоб-он-с-метлы-свалился не растрепал среди доброй мужской половины школы, что я озабоченная дурочка, для которой оторвать мужское достоинство — как пальцем щёлкнуть.       Но он забыл справедливо упомянуть, что я не говорила об этом прямо, и Поппи стала бы первым — к сожалению, последним тоже — свидетелем развернувшейся картины. Подразумевать — одно, говорить прямо — другое. Но я ему даже не угрожала!       Полтора потенциальных жениха канули в небытие, стоило только неприличным слухам дойти до их невообразимо чувствительных и невинных ушей. Из моих знакомых только Оминису было определенно все равно. Мы не сильно общались на тот момент, и он не считал нужным подходить ко мне и выпытывать: «А это правда, что люди говорят?». Примерно в тот момент я и начала крепко его уважать.       На одном из уроков по Зельеварению специально заняла столик поближе к тем, где толпилось больше учеников. Я не собиралась позволять таким глупым слухам портить мне настроение и сбивать учебный процесс. По запаху чесночного хлеба я узнала Гаррета Уизли, который решил вдруг занять место рядом со мной, хлопнув по столу стопкой тетрадей и учебников.       — Ты правда собиралась Арнэлиуса Селвина за его волшебную палочку потягать? — от прямолинейности вопроса я опешила, перестав помешивать стеклянной лопаткой кипящее зелье. Гаррет смотрел на меня во все глаза, дожидаясь ответа.       — Потягать?! — почти прохрипела от накатившего смеха. — Я сделала ему одолжение! Ни одна девушка в здравом рассудке такого ему не предложит.       Гаррет выдавил смех в кулак и пододвинулся ближе ко мне. Я вытерла пот со лба и принялась перечитывать рецепт зелья. Память меня часто подводила, а тут ещё и этот рыжий бесстыжий нарисовался со своими расспросами.       — А ты забавная, — выдохнул Гаррет. — Хотел сказать, что я и некоторые парни не думаем о тебе плохо. Селвин достал многих, даже Пруэтта. Можешь представить?       — Кого? — с фальшивой скукой отозвалась я, снова помешивая сомнительного качества варево. Запах стоял тошнотворный. — Хотя нет, не говори. Мне, если честно, плевать.       — Да я и не собирался, — Гаррет криво заулыбался и заглянул в мой котелок. — Кажется, ты даже для Слизерина слишком… бойкая. Случаем не кусаешься?       — Только по понедельникам, в остальные дни ничего обещать не могу, — я прищурилась, посмотрев прямо в глаза Гаррету. Мэрлин милостивый, он запланировал вывести меня из хлипкого настроя юного зельевара?       — А давай дружить? — Уизли протянул мне влажную ладонь.       — Если всем давать, поломается кровать.       Я ожидала, что Гаррет с брезгливостью отвернется, но уголки его губ поднялись ещё выше, а в глазах заискрилось настоящее веселье — почти торжество. Как оказалось позже, радость из-за встречи с таким же болваном, как и он сам.       — Первый раз не считается, и кровать не сломается.       Мне осталось признать очевидное поражение, и я шустро отвернулась, чтобы Гаррет не успел заметить дергающиеся уголки моих губ: мне было сложно подавлять приступ смеха.       — Будешь? — я без особой охоты повернулась на зов, когда Уизли ткнул в моё плечо почти пустой и во многих местах прилично помятой упаковкой Бёрти Боттс.       — Ты притащил еду в кабинет зельеварения?!       Гаррет самодовольно кивнул и настойчиво потряс коробочкой перед моим лицом.       — Ничто не сближает людей лучше, чем Бёрти Боттс, ты знала? Давай, возьми одну конфетку, Гадюка.       Я надула щеки, вытащила драже, по цвету напоминавшую цедру лимона, и сердито взглянула на светящегося улыбкой Гаррета. Он ведь должен понять, что на «Гадюку»… можно обидеться!       — О, Мэрлин, — закрыв рот рукой, я давилась кашлем и боролась с рвотным позывом. Это было что-то невероятно мерзкое, источающее запах грязного белья, пролежавшего минимум неделю в корзине с другой мокрой и вонючей одеждой. — Фу!       Наверняка, попалась со вкусом вонючих носков. Только мне могло так повезти.       Выплюнула сдавленное от зубов драже себе в ладонь, слушая, как Гаррет рядом со мной пытался сдержать кряканье нездоровой утки. Я замахнулась, чтобы запульнуть остаток слюнявого драже в Гаррета. К сожалению — не для меня, а для него — желтенькая Бёрти Боттс прилетела ему прямо в лоб, отскочила и упала на пол. Рыжик опешил и сделал шаг назад.       — Знаешь, я уже сомневаюсь в том, что хочу дружить.       — А уже поздно, — не успела я подмигнуть Гаррету, как Шарп настиг меня внезапно.       — Мисс Гринвоу, — с непоколебимой строгостью обратился ко мне профессор. — Чем вы занимаетесь на уроках?       — Я… Эм... — в голове вместо умных мыслей прыгали пушишки. — Простите.       — Переделывайте, пока урок не подошёл к концу, — было видно, как профессор сдерживал себя от разгорающегося в груди желания цокнуть языком. — На этот раз будьте внимательны.       — Да, профессор, — покорно буркнула я и погасила огонёк под котлом, а потом бегло взглянула на Гаррета: этот рыжий улыбался, как болванчик, и время от времени то бросал в котел ещё одну щепотку порошка, то доливал пару капель крови саламандры.       Уизли внимательно следил за процессом, будто бы у него на самом получалось экспериментировать с составом зелья. Но заклубившийся черный дым над его варевом напугал меня до такой степени, что я чуть не выронила свой котелок из рук.       Бурление ожидаемо закончилось хлопком и звуком вытекающего варева. Я даже не пыталась побороть любопытство — а зачем вообще с ним бороться? — и мигом повернула голову, чтобы увидеть на лице Гаррета остатки испорченного зелья.       — Ха!       На тот раз рассерженный Шарп подошёл к нашему столу уже не по моей вине. Хотя за нарушение тишины мне тоже досталось.»       В самом конце папиного письма приходится по диагонали читать очередной рассказ на пять строк про соседскую неугомонную собаку. Я закатываю рукава и тянусь через стол за чистым пергаментом. Первое ответное письмо пишу быстро и легко: вкратце рассказываю о тренировках, сложных факультативах и пару слов добавляю про Эндрю, потому что маме важно знать о младшем ребенке.       В письме для папы я же решаю действовать решительно:       «Дорогой папочка! Не стоит переживать, у нас с Гарретом отношения, как у брата и сестры. Кстати, об этом, Эндрю меня не обижает. Метод щелбана и пряника на удивление работает, как ты и говорил.       Со здоровьем всё не так плохо. На выходных сходила в Хогсмид, прикупила новые успокоительные зелья.       А ещё мне нужны деньги. Примерно семьдесят…»       Фыркаю, посчитав сумму слишком подозрительной. Всё-таки, не стоит быть такой наглой, сама в состоянии накопить немного и сложить деньги для покупки новой метлы.       «Семьдесят сорок пять галеонов…»

⌑ ⌑ ⌑

      Первое октября встречает холодным дождем, жестоким ветром и грозными тучами. Занятия в оранжереях должны взбодрить и выдернуть из очередного витания в облаках, но я всё равно зеваю, поэтому стараюсь занять столик подальше от профессора.       Надеваю плотные перчатки для работы и принимаюсь выкапывать землицу из мешка под льющийся, как цветочный мёд, бодрый голосок мисс Чесноук. Кольчатые побеги цапеня впиваются шипами в ткань.       — Ну что за погода? — рассеянно бормочет молодая преподавательница, закидывая голову выше: крупные капли дождя лупасят по стеклянному потолку, и мне это почему-то кажется даже романтичным: оказаться в теплом месте, когда на улице бушует стихия. — Надеюсь, это не на весь день. У кого есть вопросы по цапеням? Если понадобится помощь, обязательно спрашивайте, — поглаживая рыжую косу, твердо произносит профессор, прежде чем отдалиться от первого стола, где уже минут десять Имельда безрезультатно копошится с напарником. — И не забудьте перед началом работы воспользоваться усыпляющим порошком, если не хотите, чтобы растение нанесло вам увечья. Всё понятно?       Проносится вялое то ли «Ага», то ли «Угу», и я со шлепком переселяю цапеня из мешка в глиняный горшок.       — У тебя все губы в трещинах, — от Гаррета пахнет чесноком, и я плавно отодвигаюсь от друга.       — Тебе заняться больше нечем, раз лицо моё разглядываешь? Притащи удобрения. — с наигранным недовольством бурчу я, а язык начинает чесаться от желания похвастаться о вчерашнем достижении рыжику: вот он завидовать будет!       Вспоминая об Оминисе, решаю поднять взгляд от засыпанного землёй стола на лица других учеников: Имельда всё также устало воюет с дураком Селвином, а мой здорово целующийся друг копается в мешке со свежей почвой, закатав рукава рубашки до локтя. Медленно переносит скромными горстями землю в горшочек, иногда кривит губы, когда она просыпается на пол. Я наблюдаю за ним неустанно, наплевав на возможность получить заслуженный упрек за бездельничество.       — Нам нужно придумать план, — от глупости мысли хочется прикусить язык, но уже поздно.       — Не понимаю, чего ты хочешь, но я в деле, — Гаррет мигом поворачивается ко мне, коварно ухмыляясь.       — Наша цель — Оминис, — шепчу я.       — Теперь, кажется, понимаю. Какая у меня роль в этой ответственной миссии?       — Вот ты парень, да? Скажи, ты согласился бы встречаться с девушкой после одного свидания?       — Гадючка, ты серьезно? — мой вопрос будто воспламеняет интерес Гаррета. — К чему такая спешка? А как же букетно-конфетный период? — трёт грязной перчаткой подбородок, оставляет следы на светлой коже, а я глушу рвущейся наружу смех. — Не боись, никто твоего мальчика не украдет. Я, по крайней мере, постараюсь себя сдерживать какое-то время.       Гаррет вдруг начинает качаться с пятки на носок, старательно пряча руки за спиной.       — Пригласи его на тренировку. Она же завтра, я прав? — в голосе рыжика звенит неподдельное веселье.       — Зачем? — добавлять саркастичное «зачем слепому приходить на тренировку по квиддичу?» не хочется.       — Мне было бы приятно на его месте. Нам, парням, нравятся увлечённые девушки. Расскажи Оминису что-то о своих тренировках, может, он заинтересуется тобой ещё больше. И вообще, если хочешь завоевать парня, следуй одному из советов: проводи с ним больше времени или просто виляй задом поактивнее. Хотя один вариант другого не исключает.       Я демонстративно закрываю уши руками. Полусонный цапень на наше с Гарретом бурчание лениво покачивает кольчатыми побегами.       — Ой, не притворяйся скромной. Вот только недавно ты молча пялилась на его спину, а сейчас планируешь второе свидание. Я в восторге! Когда на свадьбу позовете? — Мэрлин, дай мне сил не наслать на него Силенцио прямо сейчас.       А Гаррет всё воркует и воркует, не уставая одаривать одобряющим взглядом то возмущенную меня, то ничего не понимающего Оминиса. Все его слова превращаются для меня в кашу из потока несвязных идей: то какие-то домашние питомцы, то свадебные наряды, то кареты… В какой-то момент рыжий теряет чувство меры окончательно, когда забывает говорить шёпотом. Но все равно почему-то льнет к моему уху, чтобы снова подышать чесноком:       — Если родится сын, назовёте…       — Задрал! — не выдерживаю я и, подхватив на руки не пересаженный цапень в мешке, спешу оставить Гаррета.       Тот пару раз открывает в немом вопросе рот, но стоит только остановиться рядом с Оминисом, все осознает.       — Вот Гадючка, — Гаррет смешно морщит нос. — Постарайся своего жениха до свадьбы не покусать!       Я машу на прощанье другу пальцами и показываю язык. Рыжему бесстыжему несказанно везёт, что в оранжереи всё ещё ходит преподаватель, иначе Гаррет бы у меня отправился в свободный полёт из окна в Чёрное озеро. Я-то знаю, что он не умеет плавать.       — Оминис, ты можешь помочь? — под конец вопроса мой голос угасает.       — Зей? — парень опять проглатывает букву «Н» в моём имени, но я стараюсь делать вид, что всё так, как и должно быть. — Я думал, Гаррет тебе помогает.       — От него хлопот больше, чем помощи, — Оминис криво улыбается и двигается в сторону, чтобы я могла занять место рядом. — А тебя я всегда считала талантливым в травологии.       — Лесть приведёт куда угодно, — проговаривает Оминис, раскрывая для меня ещё один мешок с землёй. — Чем именно помочь?       Помоги убить скуку: давай сбежим отсюда и сходим на еще одно свидание.       — Это не лесть, — нос чешется, но повторять ошибку Гаррета нельзя, поэтому я терплю, сжав губы. — Это мысли вслух. Помоги, пожалуйста, с удобрениями.       Я оглядываю стол Оминиса: он гораздо чище нашего с рыжиком, рядом со спящими цапенями валяются мешочки с удобрениями, а в другом конце стола — небольшие лейки. Но сейчас важнее всего пересадить строптивые растения в горшки, пока не проснулись.       Я встаю впритык к столу, спиной к Оминису, и принимаюсь за работу. Благо, новый саженец цапеня более спокойный, и даже не пытается проткнуть шипами мои перчатки.       — Нужно отряхнуть его от старой земли, — подсказывает Оминис и, приблизившись ко мне сзади, направляет мою свободную руку в сторону ящика с инструментами. Я забываю, о чем он говорил пару секунд назад, но пальцы сами нащупывают лохматую кисточку. — Теперь сажай его в горшок.       По венам струится жар.       — Хорошо, — Оминис ожидаемо не отходит, лишь теснее прижимается к моей спине, будто испытывает собственное терпение и борется с желанием стиснуть в объятиях.       В новом «домике» цапень чувствует себя некомфортно, и я спешу засыпать саженец почвой. Проклятая длинная челка лезет в глаза, сдуть её с лица как на зло не выходит.       — Умница, — внезапно хвалит меня Оминис и помогает заправить выбившиеся пряди за мои горящие уши.       Мэрлин милостивый, ради такой похвалы я готова хоть каждый день притворяться немощной ученицей.       — Позволь спросить.       — М?       — Почему Гаррет называет тебя гадюкой? — глухо спрашивает Оминис. — Не могу понять.       — Я тоже, — отвечаю осторожно, почему Оминис вдруг решил обсудить мое прозвище?       — Не считаю, что ты похожа на гадюку, — он невесомо гладит по запястью, пока я набираю в руку ещё одну горсть почвы и чуть не просыпаю её на чистый стол. — Эти змеи довольно спокойные, нападают только в крайних случаях. А ты постоянно лезешь на рожон и показываешь зубы. Еще они много спят, и забавно ворчат, когда их тревожат.       — Получается, ты тоже гадюка? — язык мой — враг мой, но Оминис отчего-то хрипло смеётся, уткнувшись носом в мой затылок. — Подожди… Ты сказал «ворчат»? Что они обычно говорят? Мне очень интересно.       Оминис молчит несколько секунд, и я уже начинаю себя ругать за то, что посчитала нужным поднять эту тему.       — «Проклятье! Неужели в этом месте я тоже не смогу отдохнуть?»       — Бедные гадюки, — стараясь сдержать грудной смех, говорю я. Кажется, спиной я могу ощутить чужое сердцебиение: Оминис стоит слишком близко.       — Но в одном вы всё-таки похожи, — теплые пальцы бегут вверх по моему предплечью и цепляются за закатанный рукав форменной блузки, а я застываю с одной вытянутой рукой, чтобы не спугнуть Оминиса. — Гадюки — единственные змеи, с которыми мне приятно проводить время.       Портить момент глупыми вопросами не решаюсь, лишь задерживаю дыхание. Дождь бьёт крупными каплями по стеклянной крыше, и этот шум забивается в уши, заглушает беспокойный ритм сердца.       — Прошу, я не выдержу ещё одного парня, называющего меня гадюкой.       — Обещаю, не буду.       Стоять так близко друг к другу, ковыряться в почве и разбирать удобрения становится чем-то безгранично приятным. Оминис умело справляется с последними саженцами и шустро снимает с себя перчатки. Не успеваю оглянуться, как Оминис, снова удобно устроившись за спиной, обхватывает теплой рукой моё левое запястье.       Слышу, как он выдавливает из себя смешок, когда сначала указательный, а потом и средний его пальцы заползают под мою перчатку и касаются моей потной ладошки.       Кожа к коже. Это касание вдруг кажется чем-то интимным, и я в спешке оглядываю лица учеников в оранжерее, надеясь, что на нас никто не смотрит. Благо, один Гаррет триумфально улыбается и быстро показывает мне большой палец вверх, остальные же ребята слишком заняты цапенями или разговорами друг с другом.       — Оминис, — мой голос неожиданно крепчает, и руку я не отдергиваю, когда парень резким движением стягивает с неё рабочую перчатку. Нужно говорить сейчас, лучшего момента ждать бессмысленно. — Ты сможешь прийти завтра на мою тренировку?       — Обязательно приду, — кивает он, снимая перчатку и со второй моей руки. — Если ты просишь.       На моих губах змеится самодовольная улыбка, а где-то под сердцем возится сладкое предвкушение предстоящего дня. Он обещает быть интересным.