Bertie Bott's

      В кабинете зельеварения душно, со всех сторон тянет едкими запахами ингредиентов для очередного сложного рецепта, и я ловко натягиваю шарф до самого носа. Жаль, что остатки масла бергамота никак не перебивают вонь от желчи носорога, которую уже успела пролить на стол. Благо только на стол.       Профессор Шарп в привычной манере ковыляет среди рабочих столов, но чаще всего возвращается именно к нам с Гарретом. Мы с другом вынуждены молчать с начала урока, но желание спросить о чудодейственном отваре от похмелья так и дергает меня за язык. Огневиски напиться — не с троллем сразиться, тут сноровка нужна и крепкий желудок. А меня ломает все утро, тошнота сжимает горло, и двоится в глазах, когда голову резко поворачиваю. В таком состоянии хочется остренького супа и спрятаться под пуховым одеялом на пару часов, а не качаться на слабых ногах и обливаться по́том, пытаясь ко времени приготовить зелье, рецепт которого в памяти представляется лишь масляным пятном.       В котле пузырится опасное на вид темно-серое варево. Кажется, опустишь руку — и останешься без половины тела. На поверхности зелья то и дело появляются плохо измельченные волосы из гривы единорога, а я чешу лоб и в сотый раз пытаюсь понять, как из бледно-зеленого моё зелье стало грязно серым. Воспаленные глаза случайно натыкаются на половину стола Гаррета: друг не успевает смахивать со лба челку и усердно орудует пестиком в ступке.       — Мисс Гринвоу, это самостоятельная работа, следите только за своим зельем, — укоризненно замечает профессор, и я дергаю плечом. Приходится покорно уткнуться взглядом в собственный котел, и как же жаль, что я не успела рассмотреть, что именно измельчает Гаррет.       Лучше не думать о том, какая ответственность свалилась на меня. Если плохо справлюсь, Шарп точно подвесит меня в подвале за большой палец, потому что клялся отработок мне больше не назначать. Жестоко. Очень жестоко.       Урок проходит в напрягающей тишине, и лишь тихие вздохи Оминиса за дальним столом вызывают на лице слабую улыбку, а в душе — что-то, похожее на постыдную зависть. Ему-то можно стенать, а я рискую получить тростью по макушке за неаккуратный взгляд на рабочее место соседа.       — В следующем месяце… — бубнеж с другого конца кабинета доносится до ушей отрывками, — …вынесу всю лавку Джея Пепина.       — Мистер Мракс, я же предлагал вам в помощь сокурсника, — Оминис выигрывает мне время своим молчанием, и пока профессор Шарп спешит повернуться к дальним столам, я бесстыдно бросаю взгляд на все ингредиенты Гаррета: около котла валяются осколки копыт, а край разделочной доски обсыпан желтым порошком. — Как только мисс Онай закончит со своим зельем, она может помочь.       Картинки и схемы из забытого конспекта проявляются в памяти слабыми толчками. Думать надо было вчера, а не спать на диване в гостиной, сейчас же первостепенная задача — правильно сообразить вторую часть рецепта пасты. Она все кружится в воздухе, как упавший лист ивы — попробуй поймать, пока он не упал и не утонул в грязной луже.       — Я и сам справлюсь, — категорично отказывается Оминис, и голос его затихает.       Профессор Шарп на самостоятельных работах всегда убирает нужные ингредиенты в шкафчики, он считает, что это справедливо по отношению к обучающимся. Его логику можно понять: добросовестные ученики, выучившие рецепт, должны сами вспомнить составляющие и, что самое сложное, суметь найти их на полках среди разнообразия похожих субстанций.       Шарп провожает меня удивленным взглядом, когда я покидаю рабочее место и прохожу вдоль шкафа, забитого доверху склянками. Нужно найти аморфный порошок почти лимонного цвета, и глаза мечутся между баночкой с серой и флаконом с высушенным соком мурлокомля. Сложно вспоминать рецепт зелья, который плохо учил, но если рассуждать логически, то для заживляющего состава может подойти сок, который используется в рябиновом отваре.       Я не успеваю забрать флакон с полки, как на весь кабинет начинает грохотать Гаррет:       — Ну и вонь! — он тотчас хватается за нос и мотает головой. Рыжик нарочно медленно собирает желтый порошок с разделочной доски в бурлящую основу для пасты. — Драконьи яйца, у меня аж нос заложило!       — Мистер Уизли, что за поведение?! Прекратите балаган, идет урок! — профессор Шарп бьет своей тростью о пол, призывая к тишине. В последний миг, прежде чем уйти к другому шкафу, замечаю, как Гаррет мне триумфально подмигивает. Рука сама кладет флакон с высушенным соком обратно на полку.       Вот же хитёр лис. Так уж и быть, куплю ему конфет.       Гаррет говорил про яйца и вонь, и тут всё указывает на серу. Я оставляю баночку с желтым порошком около своего котла и возвращаюсь к поискам второго ингредиента. Нужные копыта находятся быстрее — их легче отличить по цвету и пористости. Основа для моей пасты возвращается к адекватному цвету только после добавления двух кусочков копыта и трех горстей серы. С пропорциями всегда нужно быть аккуратным, иначе дым обязательно жахнет в лицо. Но как мне себя вести в шкуре Гаррета Уизли, когда с рецептом приходится экспериментировать?       Я не сдам ЖАБА, раз к самостоятельной работе нормально подготовиться не могу.       — Мисс Онай, вы закончили? — хрипит профессор и без спешки хромает к дальним столам, пряча подмышкой шкатулку с реактивами.       Гаррет обжигает мне ухо шепотом, на всё пара секунд, потому что Шарп вертит головой по углам, даже когда куда-то идет:       — Разбавь пепел, иначе рванет. Живее.       На приготовление эмульсии из воды и желудочного сока носорога дрожащими руками уходит минут пять, и этого хватает с лихвой, чтобы успеть довести пасту до ума. Она густеет на глазах, и стеклянной ложкой перемешивать состав становится все сложнее. Шарп сухо хвалит Натти и, наградив её заслуженным «Превосходно», предлагает ученице отдохнуть в коридоре. Зависть хлюпает во мне, как паста в котле.       — Мисс Онай, вы не можете немного помочь мистеру Мраксу? — уточняет профессор, на что сам Оминис чуть не хлопает ладонью по столу и упрямо мотает головой.       — Я и сам справлюсь, — он цедит слова каплями и устало потирает шею. Могу только представить, как сложно открывать склянку с притертой крышкой одной рукой. И у Оминиса ожидаемо не выходит: он закатывает глаза со всей трагичностью, когда сера рассыпается на пол.       Гашу огонь под котлом и тяну руку вверх, что сразу замечает профессор. Язык липнет к сухому нёбу, но я чувствую, что обязана предложить свою помощь.       — А можно мне помочь мистеру Мраксу? — Шарп хмурится, пока преодолевает расстояние до моего стола. — Я уже приготовила пасту, — и зычно опережаю возможный вопрос профессора.       Реактивы пачкают стол липкими каплями, и дыхание профессора какое-то тяжелое, насаждает на мои нервы. Если паста окажется плохой, торчать мне весь вечер в компании несоблазнительно грязных котлов. Как тут не распереживаться?       — Сойдет, — я шумно выдыхаю и прикрываю уставшие глаза, даю им секунду отдыха после работы при тусклом освещении подземельного кабинета. Еле слышная, как слабый перезвон колокольчика, радость зарождается в душе. Этим вечером меня ждет компания поинтереснее котлов и стеклянных тар. — Поставлю вам «Удовлетворительно».       Победная улыбка змеится на губах, и я мажу взглядом по макушкам работающих сокурсников: где-то там, вдали кабинета, корпеет Оминис. Жажда услышать добро на мою просьбу помочь клокочет в горле, и Шарп решает избавиться от моего взгляда как можно скорее.       — Не уверен в вас, мисс Гринвоу, — бросает профессор и поворачивается к Гаррету. Отчего-то я уверена, что сегодня мой рыжик получит оценку «Превосходно». — Мисс Онай точно сможет помочь вашему однокласснику, а вы можете быть свободны.       Воздух в классе снова наполняется молочным дымом от бурлящих зелий — большинство школьников уже заканчивают работу над пастами, а самые уверенные уже начинают наводить порядок на рабочих столах и гасить огни под котлами. Профессор Шарп запрещает пользоваться волшебной палочкой в стенах его аудитории, но сам время от времени просит учеников рассеивать волшебством густой, как взвесь, дым.       Хоть мне и обидно, но спорить с профессором Шарпом, как идти в бой против акромантула с карманным ножиком в руке: смело, но глупо. Не глупее этого сравнения. И ощущение разочарования все равно оседает в горле с запахом пепла. На месте Натти должна стоять я.       — Представляешь, у меня «Превосходно»! — искреннее ликование срывает тихий голос Гаррета в хохот. Друг порывисто обнимает меня в коридоре, обдает теплом тела и запахом серы. Тошнота подкатывает к горлу стремительно, и я спешу мягко оттолкнуть рыжика от себя. — Ох, прости, Гадючка… я же обещал тебе чудо-средство.       В набитой учебниками сумке друг находит целый пузырек с мутной зеленоватой жидкостью, похожей на мятный отвар, но на запах она оказывается иной: наполняет легкие пряными ароматами. Фирменным рецептам Гаррета я стараюсь доверять еще с прошлого года, если не брать в счет среды: в эти дни он обычно приносит нечто крайне несъедобное или просто вонючее, как нестиранные носки.       — А оно точно поможет? — справедливо интересуюсь я, бесцельно взбалтывая неизвестный отвар в пузырьке. Интересно узнать его вкус — на запах он оказался не так и плох. Я ожидала худшего.       — Утром выпил и, как видишь, живой, — с привычным аргументом Гаррета спорить нет желания. Зажмуриваю глаза и делаю первые осторожные глотки, ожидая узнать во вкусе отвара нестерпимую горечь микстуры от кашля, которую мисс Блэйни любит без разбора назначать заболевшим ученикам.       На языке вдруг колет от остроты, а из глаз текут слезы — хорошо, что утром было лень краситься. Гаррет щедро хлопает меня по позвоночнику, как будто это как-то поможет избавиться от перца во рту. Мэрлин милостивый, что этот рыжий умудрился подмешать в отвар?!       — Пей-пей! — подбадривает друг и гладит по голове, пока я задыхаюсь от приступа кашля. Желание хлопнуть себя по лбу — ну и Гаррета заодно — жжет ладони. Впредь всегда буду спрашивать состав, прежде чем что-то пить. — Тихо-тихо, тебе это поможет, Гадючка. Я после бутылки огневиски только так и лечился. Тебе нужно выпить весь пузырек, и к вечеру будешь как огурчик.       Вместо ответа ему — очередной сухой хрип, вырвавшийся из моего больного горла.       — Я знаю, что неприятно, а ты что хотела? Карамельный сироп? Пей давай, — мне ничего не остается, кроме как прислушаться к совету Гаррета и попытаться залпом выпить пузырек, но ударная доза острого перца снова вызывает першение, слезы и жжение на потрескавшихся губах.       Только на третьей попытке выпить отвар разом понимаю, что литании к Мэрлину мне ничем не помогут. Единственный шанс оправиться от ошибок вчерашнего вечера — через «не могу» и «не хочу» выпить жгучий отвар. И Гаррет в этом поможет. О, да, определенно поможет.       Потому что он отпускает меня, только когда я допиваю последнюю каплю чудо-средства. Остается надеяться, что моя жертва принесена не зря.

⌑ ⌑ ⌑

      Ребята с Гриффиндора, кажется, что-то говорили об утреннем морозе, покрывшем серебряной изморосью жухлую траву во дворе. Не успевшие оттаять листья хрустят под ботинками, и остается только благодарить Имельду за благоразумность: наш капитан не сочла разумным заниматься долгое время в подобную погоду на лужайке для полетов.       Одуван, как назло, потащился с моей метлой по пятам, даже прихватил Оминиса, потому что: «Ну а с кем мне еще обсуждать ваши броски?» Спорить было сложно, а на шуточный щелбан Эндрю лишь возмущенно хрюкнул и отмахнулся рукой. И это всё? А как же угрозы дать сдачи сестре-злюке? Где плещущаяся в янтаре золотистых глаз ярость? Что Оминис сделал с моим младшим братом? И более важный вопрос — как?       Всех охотников команды Имельда заставила отрабатывать броски на квоффлах и даже выудила у тренера запасной мяч. В новых охотничьих перчатках, подаренных Дунканом, непривычно и несколько некомфортно, зато они меньше скользят и легче удерживают мячи: всё-таки прошлая пара была прилично изношена.       — Лети-и-ит! — восторженно голосит Эндрю и тычет пальцем в небо. Удар Селвина по мячу хорош, но недостаточно силен, чтобы я не смогла отбить квоффл. — Оми, она поймала, поймала! Видел?       Грудной смех дергает мои плечи, и я спешу встать в позицию для подачи: ставлю правую ногу вперед, левую — чуть назад…       — Эндрю, при всём желании…       Стертые подошвы скользят по влажной траве, а пальцы жжет от неудачной подачи мяча: он отлетает вбок и теряется в подстриженных кустах. Одуван дергает галстук на шее и садится на брошенную мной мантию, обнимая колени. И о неудачном броске Оминису почему-то ничего не говорит.       Селвин косит взгляд на квоффл, облепленный мелкой листвой, и не забывает обжечь меня укоризненным взглядом, прежде чем подойти к кустам. Жалко знать, что удар бладжера мозги моему сокоманднику на место не вправил. Но уже на следующей неделе начнутся отборочные, по сравнению с которыми любые тренировочные матчи покажутся детским развлечением. Волнение от приближающегося спортивного сезона сжимает сердце и наливается тяжестью в животе. Каждую тренировку Имельда заклинает себя и других, что в этом году кубок уйдет Слизерину. Ни барсукам, ни львам, а змеям.       Квоффл пролетает над головой и проезжается по грязи. Селвин триумфально ухмыляется и не упускает шанс лишний раз поглумиться надо мной:       — Гринвоу, не проснулась еще после зельеварения? — смех у Арнэлиуса едкий и режет слух. — Соберись, наконец, и не порть другим тренировку.       Боковым зрением мне удается заметить, как Оминис хватается за волшебную палочку. Разборок тут еще не хватает. Имельда неплохая девчонка, но на поле её терпение лучше не испытывать: в противном случае она забудет о нашей дружбе и сделает из меня и Селвина новую пару мячей или бладжеров.       Квоффл на ощупь почти ледяной и противно липкий. Хочется засунуть его Арнэлиусу под рубаху и окатить парня Агуаменти. По коже несется колючий озноб от желания остроумно съязвить. Но для начала нужно хорошо, нет, непревзойденно подать мяч, чтобы Селвин не смог его ни поймать, ни отбить.       Квоффл от моего удара отлетает высоко-высоко и преодолевает целую половину лужайки, пока не падает наземь за фигурой Селвина, а тот слепо машет руками над головой, будто надеется, что мяч прилетит ему прямо в руки.       — Что случилось, друг? Бегать разучился? — пропитанным в сарказме голосом интересуюсь я и упираю руки в бока. — А колготки подтягивать не пробовал?       — Смешно тебе, Гринвоу? — щеки у Селвина покрываются пятнами. Он отходит чуть назад, чтобы подобрать с земли квоффл. — Посмотрим, кто будет смеяться последним.       — Вы оба! — как гром при моросящем дождике рокочет голос Имельды. Подруга перепрыгивает последние ступеньки лестницы, ведущей в кабинет тренера, и настигает главного олуха команды — Селвина — и дуры в лице меня. — У вас совесть есть вообще? Я три дня боролась с капитаном команды Пуффендуя за лужайку для нашей тренировки, а вы удумали ругаться?!       Она не церемонится и подходит к каждому из провинившихся по очереди, чтобы грубой рукой нахлобучить капюшоны мантий на наши лбы и раздраженно прошипеть:       — Еще раз увижу подобное, будете у меня на заколдованных вениках летать, ясно?       Да тут и отвечать что-либо бессмысленно. Мы с Арнэлиусом снова расходимся, чтобы продолжить тренировку и закончить её добросовестно, потому что Имельда никогда не угрожает, только предупреждает о своих настоящих намерениях, и к концу серии бросков у меня начинают неметь пальцы то ли от холода, то ли от ударов.       Когда я сжимаю ладонь в кулак, стараясь согреть руку, боль под кожей становится сравнимой с уколами сразу нескольких гвоздей. Эндрю вскакивает и шустро подбирает мою мантию с травы, не забыв стряхнуть с нее листочки и примерзшие травинки.       — Это было здорово! — заплетающимся языком тараторит одуван и заслуживает порывистые объятия, от которых сначала застенчиво млеет, а потом притворно отворачивается. — Зейн, фу-фу-фу!       — Сам ты фу, — волосы одувана поразительно мягкие, и я не могу отказать себе в удовольствии еще раз потрепать младшего брата по голове. — Ты зачем метлу из гостиной притащил?       Эндрю сначала тушуется, но Оминис, вовремя положивший ладонь на плечо одувана, не позволяет моему брату оробеть:       — Можно я полетаю? Ну пожалуйста?       Мысли в голове беспорядочно мечутся, как нерасчесанные пушишки под ногами. И Имельда, и остальная часть команды без спешки собирают вещи с лужайки и покидают тренировочное место. В школе тепло, в школе можно выпить горячего шоколада перед сном и укутаться в мягкое одеяло, чтобы вытянуть уставшие ноги после насыщенного дня. И перспектива остаться подольше на улице тоже не привлекает.       — Он тебя уже давно просит, — Оминис говорит тихо, но весьма разборчиво. И в голосе его нет намека на просьбу, скорее ясное требование отдать метлу Эндрю.       — Я обязательно отдам свою метлу одувану, когда отец подарит мне новую, — жмурюсь от порыва ветра. Горло всё ещё першит от выпитого отвара и холодного октябрьского воздуха.       Оминис не находит мой аргумент весомым и наклоняет голову вбок — весь из себя защитник прав первогодок, хотя сам никогда не упустит возможности подшутить над малышами и соврать, что за окном слизеринской гостиной кто только не плавает. Он вскидывает брови и снова удивительно точно встречается взглядом со мной.       — На следующей неделе у меня отборочные, и если с метлой что-то случится…       — Не случится, — почти перебивает Оминис. Душит желание спросить, откуда столько уверенности? Он пока не знает, на что способен Эндрю, брату только дай волю и метлу покататься — и беги искать бедового ребенка в Хогсмид или Запретный лес. Профессор Когава говорит, одуван нетерпелив и толкается от земли раньше, чем услышит просьбу быть осторожным. И это нисколько не удивляет. — Мне кажется, ты просто не хочешь доверять Эндрю. Он же твой брат, он будет аккуратным, если ты его попросишь.       Оминис, как бы помягче сказать…       — Зейн, ну пожалуйста-пожалуйста, я совсем немного полетаю! Сделаю один круг над стадионом и сразу сюда! — настойчиво канючит одуван и цепляется руками за мою ладонь. Неожиданное тепло пальцев брата заставляет слабо вздрогнуть.       Эндрю точно знает, как сильно действует мне на нервы, но еще ему известно, что я не могу устоять перед проявлением детской нежности. И одуван бессовестно льнет, ласково обнимает и утыкается носом в сестринское плечо. И когда этот мелкий успел так вымахать? Жар хлещет по щекам — мне отчего-то неловко гладить Эндрю по волосам в присутствии Оминиса, но тот только робко улыбается, пока не решает подойти ближе и осветить рубиновым огоньком наши с братом лица.       — Пожалуйста… — шепот одувана растворяется в легком порыве осеннего ветра. Я неуверенно мнусь и всё еще обдумываю ответ.       Страшно рисковать единственной метлой, когда на носу начало квиддичного сезона, но в голову постоянно ползут разговоры с Эндрю о его лучшем друге Корнелии — младшего племянника директора — которому всегда достаются дорогие подарки: игрушки, полные коллекции вкладышей-карточек и метлы для полетов. Сердце щемит каждый раз, когда одуван решает затронуть болезненную для нас двоих тему зависти. Эндрю не первый месяц страдает от желания погоняться с лучшим другом на метлах, а я томлюсь в обиде: пока кто-то греется у камина и ласкает лакированную спинку новенькой Нимбус, мне остается с досадой в душе ждать дня рождения.       — Спорим, ничего страшного не случится, если Эндрю недолго полетает на твоей метле? Он же сообразительный и не улетит далеко от школы, — я отвожу взгляд от лица Оминиса, поджимаю губы и долго не решаюсь озвучить ответ.       Может, ничего страшного и не произойдет, если я позволю крошечной прихоти брата осуществиться?       — Только один круг, обещаешь?       Щеки одувана вспыхивают румянцем, а в янтарных глазах загорается торжество. Эндрю крепче обнимает меня и отбегает к оставленной на траве метле. Я не успеваю ворчливо окликнуть брата, в сотый раз предупредить об осторожности — он отталкивается от земли и устремляется ввысь. Оминис самодовольно усмехается, и затянувшееся молчание между нами перестает дарить уютный покой.       Эти двое точно сведут меня с ума.       — Знаешь, тебе необязательно во всем потакать Эндрю только из-за того, что он мой младший брат, — я пытаюсь собраться с мыслями, массируя холодными пальцами лоб. — Мне приятно знать, что вы успели подружиться, но пожалуйста не балуй его.       — Я и не баловал, — парирует Оминис. — Он славный мальчик. Попросил меня вчера прочитать ему главу по истории магии и даже угостил шоколадной лягушкой. И про многое рассказал о вашей семье, в особенности про тебя.       Я вдруг начинаю дышать ртом поверхностно и редко. Уголки губ сами собой ползут вниз, а в уши забивается шум раскачивающихся от ветра деревьев. Поднимать глаза на лицо Оминиса, когда он любезно протягивает руку, не решаюсь.       — Даже знать не хочу, что он тебе наболтал, — смело хватаюсь ладонью за его.       Оминис прислушивается ко мне и замолкает, но его сдавленные смешки говорят о том, как сильно он хочет обсудить со мной что-то из рассказов Эндрю. Остается просить милости у Мэрлина и надеяться, что одуван не додумался похвастаться перед Оминисом своим крапивным кустом и тем, как весело было отгонять от меня маггловских мальчишек.       — У тебя хорошая семья, береги её, — говорит невнятно, переплетая пальцы с моими. Слов для ответа, ожидаемо, не находится. — Я бы хотел познакомиться с ними, уверен, они интересные и приятные люди, — лицо Оминиса озаряется слабой улыбкой. Вот те на…       — Ты имеешь в виду моих родителей? — пульс частит в ушах. Вопрос глупый до безобразия, но осознаю это не сразу: только когда Оминис отрывает наши руки друг от друга, чтобы слегка взъерошить волосы на моей макушке. — Эй!       Отомстить не получается — реакция у меня медленная, а Оминис уклоняется слишком быстро. Главное не ворчать, не ворчать…       — Если ты загорелся идеей съездить ко мне в гости, будь готов разочароваться, моя семья не такая, какой ты успел её представить.       Взбалмошные и суматошные люди, из-за которых гудит весь дом. Как сейчас помню: папа вечно ругается на решения министров, опубликованные в «Ежедневном пророке»; мама грозит за завтраком бросить в отца грязную тряпку, потому что своим галдежом он прогоняет аппетит за столом у всей семьи; Эндрю хихикает мне в ухо и тычет пальцем в объевшуюся и валяющуюся на полу пушишку; а я киваю всем по очереди, пока в тарелке остывает яичница.       — Если хочешь, приезжай летом… Сам всё поймешь, — вместо ответа Оминис тормозит меня на месте, будто пытается привлечь к чему-то внимание. Я ищу глазами метлу в воздухе, но Эндрю нигде не видно. Всё-таки опасения не были напрасны, одуван очевидно решил не ограничивать себя одним кругом и полетел пугать сов дальше. Ну он у меня получит…       Оминис сводит мои ладони вместе и подносит их к своим губам, чтобы согреть прерывистым дыханием замерзшие пальцы. Я покорно молчу, боясь испортить волшебство момента шумными вздохами. Его ласково скользящие прикосновения нежны, а подрагивающие от ветра ресницы на прикрытых глазах — очаровательны и завораживают с каждой секундой все больше.       — Я как раз хотела провести это лето… по-особенному, — расплывчато продолжаю я, потому что молчать становится невыносимо. — Думаю, мои родители тоже будут рады познакомиться с тобой, только вот…       На пасмурном осеннем небе не видно лиловых цветов от заходящего солнца, и от вспыхнувших огоньков уличных фонарей волосы Оминиса блестят золотистым светом. Он все еще греет дыханием и теплыми ладонями мои пальцы.       — Только что?       Оминиса забавляют мои слова, и он сипло смеется, целуя мои пальцы. Чувство холода покидает мое тело на смену лихорадочного жара, что хлещет по щекам и ушам. У меня не получается придумать вразумительный ответ, когда я замечаю в небе Эндрю. Брат неумело кружится над землей, пока рассматривает под ногами самые сухие участки земли. Отрадно видеть и одувана, и метлу в сохранности, но за непослушание он у меня еще ответит.       Эндрю дергается от меня в сторону, потому что Оминис не спешит ему помогать. Еще бы. Брат виновато опускает взгляд в землю, может быть, на самом деле раскаивается. Или просто боится внезапно потерять опору под ногами, потому что его злюке Зейн нельзя телесно наказывать беспечного Эндрю, только сотрясти воздух Левиосой или Акцио, что в воспитательных целях не будет иметь никакого смысла.       Холодный воздух царапает горло, и пар клубится у рта, пока я стараюсь ровно дышать и придумываю, как обозвать одувана. Но молчу. И Эндрю с Оминисом молчат.       — Иди в школу, немедленно, — брат не спорит, неторопливо слезает с метлы и отдает её мне. Нагретое дерево на ощупь приятное, но я бы предпочла подержаться за руки с Оминисом.       Эндрю пятится назад и убегает к главному входу школы. Надеюсь, одуван не заплутает в подземельях, как на прошлой неделе, не хочется провожать его до дверей гостиной. Сейчас у меня есть планы интереснее прочтения сказки на ночь для младшего брата.       Осенью темнеет рано, а в облачную погоду, когда солнечных лучей не видно, и фонари на улицах загораются раньше времени, хочется оставаться в школе почти всё время. Оминис очевидно чувствует, когда я на него смотрю, в тени рубиновое мерцание его палочки выделяется отчетливее всего. Когда с метлой в руках подхожу ближе, Оминис делает осторожный шаг назад.       — Знаешь, может показаться, что я плохая сестра, но я искренне переживаю за одувана. И не хочу, чтобы он злоупотреблял полетами на метле, потому что он неопытен и рискует нарваться на неприятности, — встряхиваю рукой, когда подушечки пальцев начинает колоть от по-ноябрьски жестоко порыва ветра. — Он думает, что я подарю ему свою метлу, когда куплю себе новую, но знаешь, что я поняла, Оминис? Вероятно, нашим мечтам придется прилично подождать.       — Почему? — похолодевшим от беспокойства тоном спрашивает он. — Ты же ходила вчера в Хогсмид, что-то случилось?       Глажу спинку метлы тыльной стороной ладони, и на вопрос отвечать не очень хочу:       — Поняла, что мне и всего гардероба не хватит, чтобы расплатиться, — по дерганной улыбке Оминиса видно, как ему неловко соглашаться со мной. — Это грустно. Придется объяснять одувану, что он тоже останется без новой метлы. Но я стараюсь не отчаиваться, всё-таки моя нынешняя тоже неплоха. Да, иногда сбавляет скорость и на ней сложно быстро разогнаться… Но летать можно.       Оминис поджимает губы и утешительно гладит мое плечо. Я стараюсь смягчить атмосферу смешком.       — А не хочешь прокатиться? — из-за странного волнения голос затихает, а Оминис аккуратно убирает руку и перестает сжимать губы, вертеть в руках палочку и вообще делать что-либо. — Знаю, что обещала полетать с тобой на новой метле, но нам придется подождать или довольствоваться тем, что есть. Не бойся, у меня ещё никто не падал.       — Значит, буду первым, — сарказм в голосе Оминиса неприятно жалит. Я фыркаю и перекидываю ногу через метлу, оставляя сзади себя достаточно место для пассажира.       — Будешь много про это шутить, сама скину. Садись давай.       Оминис наигранно ворчит и обходит метлу раза два, прежде чем сообразить, с какой стороны удобнее перекидывать ногу. Он ещё долго возится и только потом додумывается положить обе руки на мои плечи.       — Ты большой молодец, но мы будем лететь на метле, а не кататься в карете. Тебе нужно схватиться за меня понадежнее, — в качестве подсказки сама двигаюсь чуть назад. — Не стесняйся ты, в первый раз что ли?       — Да, в первый раз, если ты не знала, — Оминис крепко обнимает со спины и сцепляет слегка дрожащие руки в замке на моем животе. — Себастьян один раз помог мне подняться вверх, но больше я не летал.       — Я не про это, — ехидная улыбка не сходит с моего лица, а я не спешу отталкиваться от земли. Мэрлин — свидетель, не могла промолчать. — Двигайся еще ближе, — хотя ближе двигаться уже некуда. Оминис ёрзает на метле и пробует прижаться грудью к моей спине. От близости становится тепло, нет, почти жарко. — Надо ещё ближе…       — Зей, ты шутишь? — очевидно же, что нет.       Но на вопрос я не отвечаю, чтобы не смутить Оминиса очередной глупостью. Только аккуратно предупреждаю держаться крепче и пробую оттолкнуться от земли. Маневрировать метлой с двумя людьми оказывается сложнее, благо в планах не было высоких полетов, но пару раз облететь школу я обязана и, если повезёт, надеюсь спуститься к лодочному домику.       Оминис прерывисто дышит и прячет от встречного ветра лицо в моем шарфе. На нашей высоте не видно башен замка, только заросшие плющом каменные стены и поблескивающую вдали гладь Чёрного озера. Время от времени напоминаю себе дышать ровно, ведь важно убедить Оминиса, что бояться нечего, всё под контролем. Но сложно утихомирить несущееся вскачь сердце, когда шея пылает от щекочущего дыхания человека, близость которого вызывает тяжесть в животе и помутнение в мыслях.       Ветер сгоняет темные облака над окрестностями школы и обнажает красоту молодой луны, разливающей блеклый свет на волны озера. Шум деревьев заглушает бьющий по ушам пульс. До лодочного домика ещё так далеко, а некогда тихое бормотание Оминиса переходит в сливающиеся отчётливым хныканьем просьбы остановиться.       Слегка оттаявшая за день опавшая листва шуршит под ногами. На виадуке не видно снующих от безделья учеников, а уличные жаровни слепят отвыкшие от света глаза.       Я жду, когда Оминис слезет с метлы, но кажется, что он вовсе не шевелится. Только нездорово дышит мне в шею и сжимает в дрожащих ладонях ткань моей форменной ветровки.       — Ты перепугался? — не услышав ответа, только ощутив на шее жар сбитого дыхания, я чувствую неловкость. И слабое давление чуть ниже поясницы. — С тобой все нормально? Мы приземлились, можешь слезать.       Оминис мотает головой и выдавливает хрипло:       — Да… Немного укачало. Но всё в порядке, — болезненно вздыхает и кое-как слезает с метлы, держась обеими руками за мою талию.       — Точно всё в порядке? — я шустро сползаю сама и взволнованно оборачиваюсь к Оминису: он пытается нервно запахнуть мантию, но справляется с задачей только со второго раза.       Неозвученный ответ повисает в воздухе. Шумно сглатываю и обожжённая стыдом отвожу взгляд с его натянутых брюк в сторону.       — Тебя проводить в больничное крыло? — еле слышно спрашиваю я и желаю услышать отказ. Оминису не нужно знать, что я видела, а что нет. И уж точно ему лучше не догадываться, какие мысли беспокоят мою душу в данный момент.       — Нет, не стоит, — не успеваю с облегчением выдохнуть и представить себе путь до гостиной в одиночестве, как на лице Оминиса появляется слабая улыбка, заставляющая в миг все мои внутренности рухнуть вниз. — У меня просто сильно кружится голова… Не проводишь меня до спальни?