Люблю тебя, больше чем БДСМ

Хочется домой. Слишком жарко, хоть на улице температура ушла в минус пятнадцать с самого утра. Выйти бы сейчас на улицу, замёрзнуть и подышать свежим воздухом. Здесь его совсем не осталось, только застоявшийся остаток кислорода, стоящий где-то под потолком. Окна закрыты, да даже если и открыть какую-нибудь форточку, лучше наверняка не станет. Запах секса и сигаретный дым пропитывает собой всё вокруг, застаивается в лёгких и сдавливает горло, погружая в приятную истому, которая окутывает не только из-за лёгкой асфиксии. Тело превратилось в безжизненное нечто, по нему всё ещё бродили остатки удовольствия, встать и выйти на улицу не было ни сил, ни сознания. Руки и ноги не слушались, а остатки разума в голове никак не хотели собираться в кучу и приводить тело в движение и сознание. Ему это, казалось, и не нужно было, удушение делало своё дело, и обстановка вокруг уже не была такой ужасной, даже нормально, лежать удобно, а это главное. По полу то тут, то там лежат такие же безжизненные обнаженные тела, может спящие, а может бессознательные. Самое главное, что не лезут, можно спокойно лежать среди них и не бояться того, что этот покой может нарушиться чьими-то прикосновениями. Остатки курева вроде одновременно и сладкие, а в то же время такие горькие и сухие, что горло сжимается и сохнет. Перед закатившимися глазами маячат мелкие трещины на потолке, дыры от отколовшейся штукатурки, и грязные водяные потёки от протеканий старенькой крыши. Вроде бы не последний этаж, откуда тогда они взялись? В принципе и неважно, всё равно они привлекают к себе внимание и не дают полностью утонуть в небытие, отключившись. Откуда-то из-за двери доносится пьяный смех и приглушенная музыка, она в другой комнате и на другом этаже, там ещё остались живые люди, а тут только кучка вот этих трупов, даже не соображающих, где они и что тут делают. В окно заглядывает тусклое солнце, только-только начавшее вылезать из-за горизонта, на улице ещё достаточно темно, а в тех шумных комнатах и подавно, там задернуты шторы и освещают только цветные светодиоды под потолком, отчего создается впечатление, что это какой-то клуб. Вообще это было нечто на него похожее, скорее двухэтажное помещение с картонными бесцветными стенами для подобных посиделок, в которое ни за чем другим и не ходили. На первом этаже бильярдный стол и пара столов, за которыми нужно было есть, но использовали их исключительно для того, чтобы устраивать оргии в необычных местах. А здесь, на втором, три комнаты, в каждой из которых стоит по одной большой двуспальной кровати. Кровати есть, а лежат все всё равно на холодном полу. К горлу подкатывает очередной приступ тошноты, и красные, уставшие глаза нехотя, только из-за дискомфорта приоткрываются. Обычно алые пряди волос красиво сочетались с лёгким румянцем на щеках, а сейчас кожа до того белая, словно тот блестящий порошок, под ней темные синяки из-за нескольких бессонных ночей, губы такие же сухие и обезвоженные, слились с кожей и потрескались. Раздраженно-красные глаза на всём этом фоне смотрелись ещё страшнее, делая её похожей на модель недавно популярного тренда «героиновый шик». Губы слабо дёрнулись и в щели между ними мелькнул такой же сухой язык, отчаянно ищущий хоть какой-то влаги. Её не нашлось, и глаза ещё чуть приоткрылись, надеясь найти в радиусе метра хоть что-то жидкое. Но вокруг всё те же тела, вода или какой-нибудь алкоголь если и есть, то на подоконнике или в углу комнаты, а она, судя по всему, лежит где-то в середине на чем-то мягком. Когда голова стала чуть легче, писк в ушах поутих, а картинка перед глазами стала яснее, хоть всё была такой же дымной, к телу вернулась подвижность, получилось даже пошевелить пальцем. Через пару минут попыток получилось даже приподняться на локтях, оглядеться вокруг и сориентироваться в малознакомой местности. Возможно, будь рассудок более ясным, она бы успела и тяжело выдохнуть из-за того, что придётся на слабых ватных ногах идти домой, но в голове стояла какая-то тяжелая дымчатая масса, мешающая зарождению любых мыслей. Как бы тяжело не было, сесть всё-таки получилось, это доставляло дикий дискомфорт, но жажда и удушье не давали лечь обратно и вновь прикрыть глаза. Нужно уйти домой и там спокойно отоспаться, здесь неудобно, да и наверняка небезопасно, нужно уходить, пока ещё есть возможность двигаться. Алые пряди упали на лицо, покалывая глаза отдельными лезущими в них волосинами. Уставшие глаза медленно-медленно оглядели комнату с серыми бетонными стенами, не покрытыми даже штукатуркой или побелкой, и снова устало слиплись, никак не желая размыкаться обратно. Всё-таки пересилив себя, Соня подняла побаливающие в плечах и запястьях руки и лениво замахала ими, пытаясь нащупать под собой что-то твердое, что должно было служить полом. Он нашелся на порядок ниже, чем должен был быть, оказалось, что сидит она на чьём-то пьяном вусмерть теле, даже не доставляя ему какого-то видимого дискомфорта. Вокруг плотным ковром лежали другие такие же, то парни, то девушки, из-за чего казалось, что такой же холодный, как и стены, пол покрыт кожаным, медленно вздымающимся и опускающимся вниз, ковром. Пройти к двери, не наступив по пути на чью-нибудь руку или голову, будет явно сложно, особенно в её состоянии, с прихрамывающей от похмелья координацией. Шум в голове чуть поутих и девочка, собрав немногочисленные силы в кулак, встала на ноги, даже сумев отыскать глазами в углу свою сумку. Почему-то только сейчас она заметила, что одежды на ней совсем нет, на диване рядом с её сумкой лежало что-то на неё похожее. Надо накинуть хоть ту длинную футболку, чтоб не идти на улицу в чем мать родила. Тело, на котором она лежала, испустило вздох облегчения и не проснулось, что сейчас было только к счастью. Кривой, заваливающейся походкой она прошествовала к маленькому грязному диванчику, создающему ещё большее ощущение помойки, и, подхватив сумку и накинув на себя ту одежду, что лежала рядом и не потерялась, направилась к приоткрытой двери, чуть покачивающейся на ветру, сквозящему в окно. Без жертв не обошлось; пара тел недовольно проворчало что-то сквозь сон, когда она по случайности наступила на какую-то неведомую часть их тела, но до цели она всё-таки она доползла. К телу постепенно возвращалась подвижность, ноги уже не подгибались и не болтались как макароны, только голова была по-прежнему тяжелой, она даже и не особо осознавала, что делает, просто направлялась к дому по какой-то выученной программе, которой пользовалась в подобных ситуациях. Просто знала, что надо идти домой, и шла, будто не замечая ни людей, ни общей обстановки вокруг себя. За дверью оказался узкий коридор, ведущий на первый этаж, на котором всё ещё продолжалась вялая вечеринка. В её компании эта вечеринка вчера вечером закончилась оргией, все, и в особенности она сама, были пьяные в стельку, она совсем ничего не помнила, только чувствовала ненавистную головную боль, вызванную парой вчерашних бутылок вина. У стены, уронив голову на грудь, сидел, если бессознательное положение с опорой на пол и стену можно было так назвать, какой-то парень, даже во сне не выпустивший из ладони горлышко бутылки с дешевым пивом. Неподалёку лежала девушка с задранным до пупка коротким платьем, вытянувшись вдоль плинтуса по стойке смирно. Больше в коридоре никого не обнаружилось, только горы какого-то мусора, одежды и бутылок, лежащих около у стены, из-за которых коридор казался ещё уже, чем он был на самом деле. Но здесь протиснуться было на порядок легче, Жук уже быстрее доползла до такой же узкой крутой деревянной лестницы. Пару раз чуть не съехав с неё кубарем лицом вниз, она оказалась на первом этаже. В середине двух совмещённых комнат вяло дрыгались несколько пьяных тел, каким-то волшебным образом не вырубившихся и не упавших. Освещали их только светодиодные ленты под потолком; окна были плотно зашторены, создавалось такое ощущение, что снаружи они были просто заколочены. Здесь вдоль стен стояли такие же узкие диваны, на которых так же покоились кучи сопящих тел, лежащих, наверное, слоя в три. Само помещение было не особо большим, из-за чего количество людей, грудами лежащих и на полу, и на диванах, и по углам, и даже на подоконнике, поистине удивляло. Вчера вечером тут было не протолкнуться и отнюдь не из-за того, что пол был устлан бессознательными телами, тогда эти тела были живыми, пили, громко смеялись, нормально танцевали. Тогда без чужого внимания пройти пару шагов нельзя было, а сейчас даже как-то страшно становилось из-за того, что людей вокруг много, но от трупов их отличает только наличие слабого дыхания. Но сейчас это было только на руку: голубоглазая без происшествий доковыляла до входной двери и, потратив добрые пятнадцать минут на то, чтобы отыскать свои осенние полуботинки и куртку до пояса, вывалилась на улицу. Холодный октябрьский воздух окончательно отрезвил и привёл в чувство, сонливость отступила, и походка выровнялась, может быть, получится спокойно и быстро доползти до дома. Небольшие каблуки цокали по асфальту, мимо проходили сонные взрослые, торопящиеся на уроки, а она не особо торопливо направлялась к себе домой отсыпаться, вспоминая то, что происходило вчера. Ясно в памяти всплывало только то, что один знакомый пригласил её на вечеринку, которая с самого начала подразумевалась как массовая оргия с незнакомцами. Поздним вечером она пришла к этому не внушающему доверие зданию, нашла на одном из столов бутылку старого коньяка и в одиночку её полностью осушила, обрушив на себя пьяные восторженные аплодисменты. Дальше память и начала подводить, только один обрывок воспоминания, где она залезла на стол и начала танцевать под какую-то песню, попутно раздевшись практически до нижнего белья. Потом вроде как её с этого стола сняли и утащили в ту комнату, где она проснулась пару минут назад, и уже понятно, что там происходило, если проснулась она уже полностью обнаженной. Волноваться было не о чем, специальные таблетки она принимала уже по расписанию, никаких непредвиденных ситуаций не может быть. Осенние каникулы будут продолжаться до конца недели, есть ещё четыре дня на то, чтобы выспаться и немного отдохнуть от ежедневных половых контактов. Физического истощения она никогда вроде не чувствовала, сейчас просто хотелось безвылазно проваляться дома остаток дней, может быть даже для того, чтобы потом возвращаться в люди с новыми силами. Хотя может быть такое желание возникло именно сейчас только потому, что во время борьбы с диким похмельем и ломотой во всём теле думать ни о чем другом, кроме как о мягкой постели и отсутствии людей с их громкими голосами, просто невозможно. Родителей дома сейчас как обычно не будет, если соседи не начнут как обычно особенно громко трахаться, можно будет спокойно проспать часов так двенадцать. Когда ноги начали подгибаться на каждом шагу, а походка снова стала шатающейся и будто пьяной, измученная Соня наконец-то доползла до своей многоэтажки. Перед глазами почему-то всё ещё всё плыло, тело всеми силами пыталось самостоятельно лечь спать прямо на холодный асфальт, голова так и норовила разойтись по швам. Выуживание ключей со дна сумки стало ещё одним непосильным испытанием, с которым голубоглазая через невероятные усилия всё-таки справилась и ввалилась в тёплый подъезд, из которого наконец-то выветрился какой-то застоявшийся запах гнилой травы и земли, стоящий ещё с лета. На лестничном пролёте её как обычно встретила беспризорная кошка с грязно-белой шерстью, оглянувшаяся на хлопок двери. Наверное, если бы она могла, посмеялась бы с девочки, пытающейся совладать с собственными ногами и взобраться хотя-бы на второй этаж. Получалось у той из рук вон плохо, но пару ступенек она всё-таки преодолела, пусть взбираться по ступенькам вверх и пришлось с небольшой помощью рук. Как и ожидалось, в квартире никого не было, родители снова неизвестно где пропадают, вся квартира и она сама снова предоставлена самой себе. Ей же лучше, выглядит она не наилучшим образом сейчас. Пускай им всегда на состояние, да и на жизнь дочери было всё равно, как-то не хотелось навлекать на себя бессмысленные вопросы, заданные скорее для галочки, чтоб не выглядеть в своих же глазах совсем отвратительными родителями. Ранним утром за стенами тихо копошились соседи, шорохи и шаги которых почему-то слишком резко и громко долетали до обострившегося от чего-то слуха. Пусть сил не было буквально ни на что, сразу заваливаться на кровать и не тратить время ни на что другое девочка себе не позволила и, скрипя зубами, поплелась в ванную. Нужно было как минимум смыть потёкший и размазавшийся макияж, чтобы не испачкать подушку и не изойти прыщами на утро из-за забившихся пор. Этим она всё-таки не ограничилась, даже порадовалась тому, что залезла в душ; вода окончательно разморила и расслабила и без того обмякшее тело. Оно будто стало ещё легче, вылезала из ванной и ползла до своей комнаты голубоглазая практически на четвереньках, но хотя-бы неприятное давящее ощущение уличной одежды, наверняка не давшей бы ей нормально отоспаться, ушло. Когда тусклое осеннее солнце уже заглядывало в окно сквозь слой жидких туч, Жук наконец-то обессиленно упала на кровать, не потрудившись даже лечь ровно, просто небрежно накинула на себя пушистое одеяло и сразу же провалилась в тяжелый тёмный сон. Проснулась она вроде бы сама, а вроде бы и из-за шума в соседней комнате. Хотя-бы не сильно болезненно было размыкать веки, может быть, поэтому и кажется, что проснулась сама, да и вряд-ли бы эти шорохи смогли бы вырвать её из долгожданного сна. Судя по всему, родители решили заявиться в свою же квартиру впервые за месяц, да ещё и вдвоем, вот это удача. Между сном и родителями, она бы, несомненно, предпочла сон, но раз уж выспалась можно и выйти поглазеть на этих вечно пропадающих горе-родителей, чтоб не забыть, как они вообще выглядят. Широко зевнув и лениво потерев заспанные глаза, Соня свесила ноги с кровати, на секунду усомнившись в том, надо ли выходить к пришедшим. Надобности в этом никакой не было, деньги у неё есть свои, квартиру они ей сами фактически отдали, их слова о том, что они своей дочерью гордятся, хоть и вообще не знают, что происходит в её жизни, ей без надобности. Но она всё равно почему-то встала и поплелась, шаркая теплыми домашними носками по полу, в гостиную. Как и ожидалось, в прихожей и на кухне копошились двое: женщина лет сорока и мужчина на пару лет ее младше. На свой возраст они, конечно, не выглядели, на первый взгляд им можно было дать максимум по три или даже два десятка лет. Женщина придирчиво оглядывала себя в зеркале, расчесывая выкрашенные в яркий блонд волосы, жесткими прямыми нитями лежащие на ее сухих костлявых плечах. Судя по дрожащей темноте за окном уже глубокий вечер, отчего та уже успела натянуть простое вечернее платье из темно-синего переливающегося шелка, заканчивающееся чуть выше середины ляжки и держащееся за плечи двумя тонкими бретельками. Собственно, больше ей ничего и не надо было, она могла выглядеть волнующе-пошло и ветренно без всяких побрякушек и толстого слоя косметики на лице, только с вычурной ярко-красной помадой на пухлых сухих губах. Рядом с ней мельтешил её муж, где-то на голову её выше, но с несколько юношеским, усталым лицом. На нем сидела черная водолазка и свободные джинсы цвета хаки, поверх которых было накинуто длинное серое пальто. Он суетился и перетаскивал какие-то пакеты на кухню, то и дело поправляя аккуратно постриженные до уровня плеч, но малость спутанные и растрепанные волосы. Было ясно видно, что задерживаться надолго эти двое в квартире не хотят, сейчас снова куда-то уйдут, пропадут еще на один месяц и не будут напоминать о себе. Они-то наверняка не догадываются, что дочь, которой они никогда не говорили, куда уходят, уже давно прознала о том, чем они занимаются вне дома. Что она давно знала, что практически с самого ее рождения минимальные чувства, державшие их рядом, давно испарились, они уже давно не видят друг в друге только людей, платящих за квартиру, в которой живет их не по годам взрослая дочь. Пару лет назад они нашли себе любовников, с которыми их связывала только всепоглощающая похоть и ничего более, вот и живут теперь с ними, возвращаясь только для того, чтобы забрать какие-нибудь отдельные вещи, всё ещё хранящиеся в их некогда общем доме. Сейчас здесь обитает только Жук младшая, уже привыкшая к извечному одиночеству и к фактическому отказу родителей от неё. — И чего вы приехали? — Без всяких привет и здрасте сонно проворчала Соня, потирая затёкшую после не особо удобного положения руку. — Понадобилось некоторые вещи забрать. Почему-то одновременно. — Несколько раздраженно проворчала в ответ женщина, обернувшись на мужа, который являлся таковым только в документах и почему-то решил заглянуть в их общую квартиру одновременно с ней, чем даже разозлил её. — Мы всё равно уже уходим. — Отозвался тот из кухни под грохот падающей на пол посуды. Соня равнодушно оглядела незваных гостей и оперлась о стену, почему-то не спеша уходить обратно и дожидаться ухода родителей в гордом одиночестве. Те снова не обращали на неё внимания, продолжали заниматься своими делами, без которых нельзя было наконец-то покинуть это место. — У нас после каникул что-то вроде родительского собрания должно быть… — Заискивающе пробормотала Жук, надеясь, что этот странный намёк поймут, пускай не обратят внимания, но хотя-бы поймут. — Угу, класс. — Снова не обернувшись, безучастно бросила женщина в сторону дочери. — Даже не спросишь, кто его проводить будет? У нас их не было уже около нескольких лет. — Да-да и кто? — У нас классная руководительница недавно появилась. Можешь проявить хоть каплю заинтересованности? — Не вижу в этом смысла. Как и в этом собрании. Скажи там что-нибудь; что меня в городе нет, что у меня нет времени, что меня вообще нет, мне всё равно. Я в этом участвовать не собираюсь. Не став разглагольствовать дальше, женщина стащила с тумбы свою сумку и, в последний раз поправив волосы, выскользнула за дверь, оставив мужа, которого не удостоила даже одним своим словом за всё время пребывания в квартире. Голубоглазая только устало вздохнула и, даже не надеясь на то, что на неё обратит внимание ещё хоть кто-то в этой квартире. Отец по-прежнему копался с какими-то сумками на кухонном столе, не обращая внимания ни на подошедшую дочь, ни на ушедшую жену. — Эй, пап… ты-то куда собираешься? — Всё с тем же пацифизмом протянула Соня, остановившись в дверях. — Наверняка сама знаешь куда, меня уже ждут, так что разговаривать у меня времени нет. — Спешно буркнули ей в ответ. — У тебя оно когда-нибудь бывает? — Слушай, серьёзно, не до тебя сейчас. Вот, возьми, пойди погуляй там, где-нибудь или чем ты там занимаешься, не изводи меня. С отцом диалога тоже не вышло, тот всунул в чужие руки пару купюр номиналом в тысячу рублей, чтоб дочь не умерла с голоду, и, наконец-то разобравшись со всеми своими сумками, исчез в темной прихожей. Через секунду хлопнула входная дверь, и квартира снова затихла и опустела. Жук горько усмехнулась и побрела обратно в комнату, почему-то расстроившись такому наплевательскому отношению к себе, не ожидав от этих людей ничего другого. Они за последние два года бросили в её сторону несколько слов, по пальцам рук пересчитать можно, а тут будто должны были разговориться и заинтересоваться её состоянием или настроением. Зачем вообще выходила? Не настраивалась бы на что-то сомнительно хорошее, не стала бы снова разочаровываться в собственных родителях. Но такое подавленное состояние быстро улетучилось, такое пофигистическое отношение родителей никогда не опускало настроение до минимума, просто минутная меланхолия, проходящая за пару минут. Упав на мягкое покрывало, скомкавшееся на кровати после сна, голубоглазая устало потерла глаза и понадеялась снова уснуть; впереди ещё целый день, делать нечего, а время как-то убить надо. Но уснуть не получилось, почему-то хватило и десяти часов сна на то, чтобы пребывать в состоянии выжатого лимона, не способного ни нормально существовать, ни спать в попытке прийти в норму. На тело была накинута черная худи на пару размеров больше нужного, но в ней всё равно было как-то зябко, окно было закрыто, наверное, надо уже отопление просить включить, всё-таки конец октября уже. В прозрачном небытие медленно протянулась половина часа, лежать дальше было скучно и муторно, и нехотя Соня всё-таки поднялась, раздумывая над планами на грядущий день. Тело после долгой вчерашней оргии ломило и бессильно гнулось, на какую-то деятельность или хотя-бы спокойное существование рассчитывать было глупо, особенно после такого непродолжительного сна. Хотелось есть, спать, валяться без сознания пару часов, и всё это было недостижимо. Еды в холодильнике не было ещё с прошлой недели, родители точно не привезли ничего, заснуть не получается, делать решительно нечего. Собственно, ей дали денег, хочется есть, почему бы не сходить в какой-нибудь ресторан и перекусить бургером и коробочкой наггетсов? Невероятно лень, конечно, но умереть она планировала явно не от голода, да и ближайшее такое заведение находится в соседнем квартале, туда не так уж и далеко тащиться. Кивнув самой себе, Жук так же лениво сползла с кровати на ледяной пол и отползла к куче одежды, лежащей прямо на том же полу, намереваясь выудить оттуда первую попавшуюся пару штанов. Прикид получился непримечательным и несколько бомжеобразным, да и не хотелось сегодня выделяться из толпы, спокойно сходить поесть и вернуться домой, не перепихнувшись ни с кем по дороге. Тело и само воротилось от какой-то красивой одежды, хотело свободы и чего-то простого, что не будет тяготить и мешать. Лишь бы никого знакомого по дороге не встретить, хоть в Москве это и было трудно, именно в такие дни все, знавшие её даже хоть чуть-чуть, вылазили и шли именно ей на встречу. Главное ещё чтобы нашелся столик у стены, подальше от чужих глаз, меланхоличное состояние требовало спокойствия и одиночества, по крайней мере такого, чтобы в личное пространство не лез кто попало. Худи было теплым, легкий мороз не особо тревожил, разве что щёки слабо щипал и делал бледно-розовыми. Все нужные вещи: телефон, кошелёк, перцовка, наушники и ключи поместились в кармане, в котором она согревала руки, так что занимать руки сумкой не пришлось. Вокруг сновали какие-то особенно торопливые сегодня люди, и пусть голубоглазая сегодня оделась как обычный среднестатистический человек, то и дело замечала на себе мимолётные, а иногда и достаточно пристальные взгляды, отвлекающие от неважных мыслей. Даже около банкомата, когда она клала полученные деньги на карту, в очереди нашелся какой-то особенно любопытный субъект. Ещё и вперёд её пропустил, попытался намекающе облапать, на что получил отказ в виде пинка под колено. Сам нарвался. Покоя это вездесущее внимание ей не дало вплоть до самого заведения с яркой светящейся буквой «m» на крыше. Издалека было видно, что народа там как обычно дохрена, что было вполне ожидаемо. Накинув на голову капюшон, растянувшийся за долгие годы и уже слезающий к самим глазам, Соня проскользнула за дверь и зажато поёжилась, оказавшись в не особо просторном помещении, залитом желтым светом и забитом снующими туда-сюда людьми. Спокойно ходить, не сталкиваясь с ними в узких проходах между столиками, отчаянно не получалось, что выводило из себя ещё больше. Тихо ругаясь на перенаселение планеты себе под нос, Жук всё-таки протиснулась к автомату бесконтактной оплаты, единственному свободному, и выудила из кармана карту. Заказав себе скромные наггетсы и цезарь-ролл, постояв в их ожидании в углу около кассы пару минут и наконец-то получив свой долгожданный поднос, она торопливо убежала в сторону лестницы и взобралась на второй этаж; там обычно больше свободных столиков почему-то. Как нельзя кстати никем не занятый маленький столик в дальнем углу у окна порадовал отсутствием людей и удачным расположением за декоративной стеной, из отверстий которой вниз свешивались декоративные вьющиеся растения. За окном стремительно смеркалось, видимо с утра она проспала десяток часов, и уже наступил вечер, скоро станет совсем темно и придётся тащиться домой, сжимая перцовку в руке. Но пока что это мало волновало, всё-таки ради ролла тащиться сюда и после этого ещё домой минут двадцать стоило. Люди наконец-то перестали обращать на неё излишнее внимание и ей удалось спокойно расправиться с несколькими наггетсами, не отвлекаясь на отталкивание от себя всяких особей с острым недотрахом. В голове было как-то пугающе пусто, даже всякие интересные воспоминания сегодняшней ночи и мысли о том, что послезавтра снова в школу, не лезли. Пустые голубые глаза тупо таращились в стену, выглядывая из-под капюшона. Возможно, можно было бы подумать о планах на грядущую бессонную ночь, но и их не намечалось, можно было бы тихо побренчать что-нибудь на гитаре, посмотреть сериал, уроки поделать в конце концов, но всё это в равной степени хотелось закинуть куда подальше и просто проваляться всю ночь без сознания, чего хотелось весь день с самого утра. Но это нудное времяпрепровождение за едой прервали мелькнувшие за углом жидкие бесцветные волосы, за которые каким-то волшебным образом зацепился неосмысленный взгляд. К несчастью, быстро мелькнувшие в голове догадки оказались правдой, и необычно счастливая сегодня обладательница невзрачной шевелюры показалась из-за того же угла. Узнав в ней Александру-никому-не-дам-и-умру-девственницей-Олеговну, Жук испуганно сжалась и ещё сильнее надвинула капюшон на глаза. Торопливо убрав алые пряди назад, чтобы не выдавали, хоть и маловероятно, что Саша стала бы так пристально пялиться на неё, девочка забилась ещё дальше в угол, горбясь так, будто желая согнуться в вопросительный знак. Казалось бы, бояться тут надо точно не ей, вроде бы у них во взаимоотношениях всё ровно наоборот, но сейчас стало дико страшно от того, что её могут заметить. Может быть, не хотелось светить своим неподготовленным видом, может быть просто говорить не хотелось, может быть, не хотелось пересекаться именно сейчас, может быть, просто такая удивительная случайность пугала. Мало ли, вдруг подумает, что за ней следят. Собственно, для неё это было бы нормально, но вообще-то какое ей дело до того, как живет и что делает её преподавательница по физике? Вот именно, вне школы и в такие моменты ей решительно всё равно. Ещё и эта сучка вместе с ней. Опять. Видимо две особи девственникус-занудус подружились и теперь проводят время вместе, как мило, блин. Тоже такая счастливая, ходит рядом, лыбится, глазки Сашке строит, при чем так скользко и отвратительно. Глазки надо строить так, чтобы смотрелось незаметно и натурально, красиво и сладко, а не так ядовито и слащаво, как это делает она. Даже для того, чтобы подлизаться так не делают, а если у них там дружеская дружба, как это сейчас называют, то это уже вообще преступление. Так скалится, будто сожрать хочет. Улыбка её до ушей, хоть завязочки пришей, как говорится, так не по-настоящему выглядит, что аж тошноту вызывает. Пусть сама Жук и привыкла к поддельным эмоциям, если бы она была на месте своей классной руководительницы, просто в лицо плюнула и ушла бы, так противно при виде неё становится. Но сама Александра будто не замечала этого. Может быть давно уже заметила и просто не хочет говорить об этом, чтобы настроение и отношение к себе не портить, а может просто настолько не разбирается в людях, что и правда не замечает. Может быть, эта спортсменка комсомолка с черными дьявольскими глазами и правда искренне улыбается, а у неё предвзятое отношение? Да ну, бред какой-то. Она каждое движение мускула на лице может распознать и понять, что оно значит. Здесь же сразу видно, что ничего настоящего на всём её лице нет совсем, она всем своим естеством отталкивает от себя, даже своим нарочито весёлым и непринужденным поведением. И как эта дурочка не понимает? Человек шарит в физике, а в людях даже по минимуму разглядеть ничего не может. Прогорит она с ней. Чего она вообще так яро думает об этом? С чего её заботят эти двое? Ну, трахнут эту дуру через месяц, ей то что? Да вот именно, трахнут её через месяц, и плакал её шанс оприходовать наивную нетронутую девочку. Так что пусть она уберет от неё руки и эту свою липкую, пластмассовую лыбу, пока не привела другую дьяволицу в ярость и не наслала на себя её лютый гнев. А если Софью Евгеньевну привести в ярость, об этом, во-первых, узнает вся Москва, а во-вторых, на следующий день придётся приходить в себя в больнице. Блин, реально как-то нездорово это. Хотя, в чем, собственно, проблема? Она привыкла решать проблемы вроде этой жестко и радикально, и все уже об этом знают. Так что либо пусть отвяжется от этой блондинистой дурочки, либо пусть защищается. Учитель физкультуры, но что-то подсказывает, что против неё она падет сразу же. Причем в лужу собственной крови. Девушки же сели за стол и, всё продолжая переговариваться о чем-то, энергично жестикулируя и то и дело откидываясь на спинки диванчика в порыве безудержного смеха, тоже принялись за свою еду. Не замечая пристального взгляда голубых глаз, прячущихся под тенью капюшона, Саша выглядела по-настоящему счастливо, не оглядывалась на зажимающихся около маленького коридорчика в туалет парней, замечала только свою подругу перед собой. Не выглядела так затравленно, испуганно и ошарашенно, а как нормальный человек, наслаждающийся жизнью, а не говорящий то и дело о том, в каком же прогнившем мире он живет. И ей правда нравится сидеть с этой человеческой оболочкой? Неужели настолько хочется общаться хоть с кем-то себе подобным, что хватается за первый попавшийся вариант, пускай и такой ненадёжный и неискренний? Насколько надо было отчаяться, чтобы дойти до такого? Жук всё продолжала из-под тяжка поглядывать на эту сладкую парочку, наслаждающуюся друг другом, медленно-медленно доедая ролл. Грудью и локтями она лежала на столешнице, исподлобья, напрягая глаза, разглядывала то одну преподавательницу, то другую, иногда забывая о том, где она и что делает, из-за чего кусала лаваш совсем мизерными кусками. Вид этих слишком счастливых, будто из рекламы майонеза, девушек раздражал и мозолил глаза, но она почему-то всё равно продолжала в упор таращиться, со временем даже переставая моргать. Даже сама не до конца понимала, что разглядывает и за чем наблюдает, просто продолжала пожирать этих двух глазами, при чем с таким выражением лица, будто факт одного их нахождения здесь приводит её в неконтролируемую ярость и недовольство. Казалось бы, могла бы просто уйти и доесть по дороге, но нет, она всё продолжала злить саму себя, продолжая смотреть на них. Снова ни о чем не думала, просто смотрела на чье-то счастье, может быть, только иногда задумывалась о том, как же её бесит эта Диана. В конце концов ролл она доела, за окном окончательно стемнело, Саша начала буквально светиться от счастья, а обстановка вокруг стала выводить из себя. Наконец-то отведя взгляд от сладкой парочки, Жук снова надвинула капюшон на глаза, сложила руки в карман худи и, глядя только в пол, двинулась в сторону лестницы, надеясь, что, когда она будет идти мимо злополучного столика, её не окликнут. Но девушки были слишком увлечены друг другом, даже не заметили, что кто-то просто прошел мимо, не то, что узнали в ней свою ученицу. Облегченно выдохнув, Соня наконец-то покинула забитое людьми заведение и вышла на холодный воздух, не сразу сообразив, в какую сторону идти, чтобы дойти до дома. В голове всё ещё стояла радостная физиономия Александры Олеговны и почему-то никак не хотела покидать её. Такая счастливая там сидит. С какой-то пластмассовой сукой. Не то чтобы ей обидно или страшно из-за того, что девушка сидит с явно плохой компанией, хоть кроме неё это никто не видел, просто… Просто. Просто эти двое почему-то дико раздражали её. Она сама не догадывалась, что конкретно приводило её в ярость, ещё и почему-то никак не хотела забывать о них. Возможно их дружба малость напрягала её, ведь явно было видно, что что-то тут не чисто, но скорее просто вид искренне счастливых людей, радующихся простому общению друг с другом, а не жесткому ежедневному совокуплению, приводил в бешенство из-за того, что последние пару лет она такого не видела. Или просто гнев сам рождался где-то в глубине души из-за мыслей о том, что она сейчас придёт домой и будет уныло ждать окончания дня, чтобы уснуть и не думать о том, чем заняться, а они продолжат наслаждаться жизнью. Как говорится: бесит, когда кому-то весело, а мне нет. Но вдруг одни мысли породили другие и Жук будто опомнилась, подняла голову и зашагала в сторону дома чуть быстрее, неизвестно, что её подтолкнуло, но внезапно появилась идея вечернего времяпрепровождения. Больше ничего в голову не приходило, больше ничего не хотелось, а новая идея показалось такой привлекательной и интересной, что как-то даже жить захотелось. Вроде бы она бегала и отдыхала от этого весь день, но сейчас почему-то снова захотелось. Хотя, она избегала людей, а тут другой человек не нужен, так что всё так же, как было утром. Так же быстро она добралась до дома, скинула с себя одежду и осталась в одном нижнем белье. Прелесть жизни в одиночестве; родители не станут говорить что-то в сторону дочери, гуляющей по дому нагишом, ибо дома их не бывает. Кинув протертые джинсы и худи на кресло в гостиной, она унеслась в ванную, даже забыв о телефоне и прочих вещах в карманах. За дверью она скинула с себя и эти остатки одежды и мельком глянула в зеркало. Вдруг встав на месте, будто увидев себя без одежды впервые, она придирчиво оглядела изгибы своего тела в отражении и медленно провела ладонями по груди. Даже немного испугавшись этого мимолётного самолюбования, она вернулась к своей изначальной цели и залезла в ванную. С утра больная голова наконец-то чуть притихла из-за тепла воды, бьющей каплями по спине. Она уже было решила бросить всё и остаться сидеть здесь, но планы откладывать всё-таки не захотелось, и она всё-таки вылезла обратно к зеркалу. Не стесняясь обнаженности, она, вытеревшись полотенцем наспех, продефилировала к себе в комнату и открыла шкаф, нетерпеливо копаясь в куче вещей. Даже успев снова выйти из себя из-за того, что нужное не хотелось находиться, она наконец-то нашла свою любимую портупею, которую пренебрежительно закинула на самое дно после последней оргии, на которую она её и надевала. Взяв в дополнение к ней полупрозрачные кружевные трусики, Жук ринулась обратно в коридор, даже не понимая, чем вызвана такая спешка. Привычно встав перед большим зеркалом во всю стену, висящим на стене в коридоре, она так же нетерпеливо распутала ремешки и натянула их на себя. Кожаные полоски послушно прильнули к нежной коже и несколько давяще впились в неё, угрожая оставить на своём месте розовые следы в последствии. Они цеплялись за плечи, обходили груди по контурам и спускались вниз, обхватывая поясницу и спускаясь к бёдрам. На шее закрепился ошейник с мелкими шипами, а для полноты картины на ногах оказались черные гольфы чуть выше колена. — Бля, какая же я всё-таки ахуенная… Ещё чуть-чуть полюбовавшись собой напоследок, голубоглазая выключила свет в прихожей и ушла к себе, оставив в качестве освещения только неоново-красную подсветку под потолком. Вытащила из угла за шкафом кольцевую лампу со штативом, установила их напротив кровати, отрегулировав так, чтобы камера снимала горизонтально, и в кадр влезало всё, что нужно. Аккуратно заправила кровать, так чтобы даже при движении одеяло не комкалось, и зашторила окна, чтобы никакой свет домов напротив не отвлекал. Чуть полежав и расслабившись, Соня всё-таки потянулась к закреплённому на штативе телефону и открыла в браузере один из сайтов, на которые заходила чаще всего. Запустился эфир, количество смотрящих как обычно быстро сменилось с нуля на десяток, потом на второй, потом на третий, привычно быстро люди заходят посмотреть на неё. — Давно не виделись. — Грязно ухмыльнувшись, прошептала Соня и снова упала на кровать, по-кошачьи вытягиваясь и выгибаясь в спине, демонстрируя переливающуюся в свете диодов кожу. Не выжидая, когда придёт большее количество зрителей, голубоглазая невесомо провела кончиками пальцев по ключицам, затвердевшим от сквозняка соскам и свела руки вниз, медленно отодвигая в сторону полупрозрачную ткань трусиков. Сейчас она трогала себя не ради того, чтобы заработать денег с донатов, а скорее для того, чтобы почувствовать чье-то внимание, даже если через экран. Может быть как обычно для того, чтобы доставить себе удовольствие или может просто убить время за приятным занятием. Собственные руки сейчас ощущались совсем по-другому в сравнении с сотнями ладоней, прикасавшихся к ней прошлой ночью. Внизу живота всё ещё что-то слегка неприятно тянуло после вчерашнего, но ощущение того, что кто-то за ней смотрит и возможно мастурбирует на это, постепенно притупляло это чувство. Решив не лежать на спине, она перевернулась и встала на четвереньки, призывно выгибаясь и поступательно двигая задом в направлении камеры. В такой позе наедине с собой было неудобно, но сейчас почему-то хотелось именно этого. Пальцы поначалу медленно провели меж больших и малых половых губ, вымазываясь прозрачной жидкостью, а после резко надавили и так же резко проникли внутрь, грубо и неаккуратно двигаясь туда-сюда. Обычно на камеру она обращалась с собой нежно и медленно, а сейчас будто нарочно хотела сделать себе больно. Но как бы больно ни было, грубость возбуждала ещё сильнее, ещё сильнее она забывалась, отходила всё дальше от этого мира и забывала эту чертову Диану. Стоны всё чаще и звонче ударялись о стены квартиры, вырывались изо рта сами собой, каждый раз, когда кончики пальцев резким толчком упирались в стенки влагалища. Когда она забыла о том, что стоит напротив камеры, перед глазами почему-то возник образ Александры Олеговны, стоящей рядом с видом какого-то сутенёра. Не задавая вопросов о том, что мастурбирует с мыслями о своей учительнице, она почему-то стала двигать пальцами ещё грубее и резче, подняв голову и не спуская глаз с призрачного образа. Тот всё продолжал стоять и смотреть, скрестив руки на груди и как-то странно то поднимая глаза, то опуская. — Да… поставить бы сейчас тебя на своё место… — Остервенело шипела Жук себе под нос, не заботясь о том, что особенно внимательные зрители могут услышать её пожелания, обращенные в никуда. — Прячься дальше, когда-нибудь я поставлю тебя раком и порву тебе целку… когда-нибудь… Долго шептать на одном дыхании не получалось, она то и дело сбивалась и прерывалась на очередной откровенный стон. Локти подогнулись, и она уткнулась лицом в матрас, сжимая в одном кулаке покрывало, а другой продолжая долбиться в горячее сжимающееся лоно. Образ внезапно исчез, но она знала, что он не покинул комнату, теперь находится сзади и продолжает разглядывать её с другого ракурса. — Ты снова только смотришь, иди сюда, хватит уже… Давай, всади мне поглубже, сучка! Давай, заставь меня подчиниться, ты уже месяц не можешь этого сделать. Ударь меня, засунь в меня что-нибудь, сядь на меня, бля-я…. На ягодицах почему-то почувствовалась пара ледяных ладоней, пускающих стаи мурашек по телу, а горло будто слабо сжали, видимо воображение или сила самовнушения у неё неплохая. От ощущения кого-то, стоящего сзади и сдавливающего горло, внизу всё сжалось и по телу пробежала первая горячая судорога. — Ты снова только смотришь… мягкотелая… стерва… Мышцы влагалища предельно сжались, и Жук с силой стиснула зубы, всё продолжая двигать рукой внутри себя. Силуэт окончательно испарился, и тело обмякло, она распласталась по кровати и тяжело выдохнула, морщась из-за натянувшихся ремешков, сдавивших мягкие бёдра. — Да пошла ты…