Люблю тебя, больше чем БДСМ

Наверное, новость про ученика, который угрожал однокласснику ножом прямо в классе, разлетелась бы по всей школе и стала бы главным предметом сплетен на целую неделю. Если бы это подтвердилось, и приехала бы проверка, полиция и прочие. Только вот ничего не подтвердилась. С Романом, конечно, поговорили, проверили сумку, одежду, карманы, да и вообще всё, в чем можно было сокрыть нож, но ничего острого или опасного не нашли, от ножа ни следа не было. Хоть единственный свидетель, который чуть было не пострадал от этого ножа-призрака, вместе с обвинительницей с пеной у рта доказывал, что нож правда был, и он чуть не пострадал, но без доказательств с молчаливым десятиклассником ничего сделать было нельзя. Жук слёзно упрашивала у директрисы проверить ещё раз, сделать хоть что-то ещё, даже показывала сообщения со странного номера, но та только разводила руками и не могла признать эти странные слова хорошим доказательством. Она, может быть, и хотела что-то сделать, потому что такой как никогда взволнованной школьнице верила, но что можно было сделать против отсутствия улик и слов школьного психолога о том, что парень, конечно, странноватый, но вроде почти адекватный. В профпригодности психолога можно было усомниться, но другого дано не было. Жук, активно настаивавшая на отчислении этого маньяка из школы, пару дней ходила дико нервная, но новенький на время перестал терроризировать и даже писать свои странненькие сообщения, дав ей пару дней спокойствия. Та вскоре перестала нервничать и бояться, но привычку каждые пять минут озираться и оборачиваться заимела, наверное, надолго. Александру, которую она хотела привлечь к поимке и наказанию маньяка, после допроса не уволили, отчего оставалось только догадываться, чего такого она наплела Веронике Андреевне в оправданье той драки. Жук её не сдала, а Агату она сама наверняка попросила сказать, что уроки девушка добросовестно проводила и наказывать её не за что. Может быть, её просто завалили всякими отчетами и прочими неприятностями для профилактики, но вряд-ли это прервало её непрекращающееся пьянствование и употребление всяких веществ, но надо же было что-то сделать с этой персоной, которая в последнее время была какой-то слишком подозрительной. Следующую неделю две израненные десятиклассницы только ненавистно косились друг на друга, стараясь никак не соприкасаться, тем более в кабинете физики. Ссадины на всех особо видимых местах заживали примерно столько же, одной пришлось заклеивать бровь, другой только облизывать разбитую губу, на которую налепить пластырь не получилось, да и особо не было смысла. Александра Олеговна, только её отпустили с допроса, не уволив, про этот случай сразу же забыла и продолжила жить как ни в чем не бывало. Продолжила таскать на работу в день по бутылке каких-то не особо крепких напитков, которых вскоре стало не хватать на весь рабочий день. Жук, то ли снова обидевшись, то ли просто не желая снова конфликтовать, ей на глаза не показывалась, встреч избегала и отводила взгляд, если на неё пристально смотрели с учительского места. Однообразие начинало наскучивать, но Соня избегала даже подкатов на уроках у доски и сбегала, когда её просили остаться на перемене или после уроков. Грустно девушке особо не было, рядом всегда присутствовала ко всему готовая Агата, которая так не психовала и даже позволяла себя целовать, если настроение было соответствующее. Она и не начинала ворчать, когда преподавательница доставала из потаённого кармана сумки зиплок с таблетками и потом несколько минут тупо влипала в потолок и мямлила что-то неразборчивое. В тот день в клубе в первый раз попробовала и пытаться противостоять зарождающейся зависимости не стала. Ей в том самом туалете перед приездом полиции успели сунуть в карман бумажку с номером, на который она теперь раз в две недели звонила, чтобы достать новую порцию. Предлагали не раз попробовать что-то пожестче, вроде того самого порошка, но он стоил дороже, а девушка пока что не успела дойти до такой степени безумства, во время которого хотелось покупать более дорогой и сильнодействующий порошок. К тому же он в голову давал сильнее, а ей жизненно нужно было принимать в течение дня, а ловить приход в школе, лежа на полу, нельзя было. Уволят, а если уволят, денег на новые таблетки не будет. Может, когда-нибудь это её перестанет волновать, но сейчас ещё рано. Пока что хватает и таблеток, что не сказать о деньгах. Стоили они достаточно, на такие деньги можно было взять хороший пакет еды и есть потом несколько дней. Теперь дома всегда были вещества, а из продуктов оставалась гречка и ещё какие-нибудь мелкие остатки, если не считать запасов алкоголя. Взвешиваться ей было лень, но даже по ощущениям было понятно, но исхудала она на пару килограммов точно. И без того была тощей, что даже смотреть было жалко, а теперь, наверное, вообще кошмар. Стремительно летящие дни слиплись в один, и на листах календаря уже были первые дни марта, а если конкретнее — пятое марта. Пятого марта злосчастные двадцать четыре года назад её явили этому жестокому свету, понадеявшись на то, что тот её не сломает, а станет под её влиянием лучше. Наверное, знали бы родители, чем их взрослое чадо занимается в большом городе вдалеке от них, разочаровались бы. Отчасти поэтому телефон Саша с утра отключила и из сумки не доставала, чтобы несколько родственников, отчаянно желавших поздравить с днём рождения, не названивали и не написывали. С ними было стыдно говорить, да и не хотелось, планы на сегодня были грандиозные, а старая жизнь и люди из неё должны были остаться далеко, чтоб не мешать и не смущать. Только родителей утром жалко было; у них две дочери, одна буквально год назад уехала в культурную столицу и, обзаведясь новой жизнью, которая не соответствовала родительским понятиям, перестала выходить на связь, ибо не до того стало. И вот теперь младшая, на которую они так надеялись, стала точно такой же, тоже не желает разговаривать, и это они ещё не знают, что она пьёт каждый день, в трезвом состоянии была в последний раз пару месяцев назад, а с недавних времён ещё и на наркотики подсела. Пускай лучше не знают. Запланировав вечером взять как обычно не возражающую Агату в охапку и удалиться на весь вечер и на всю ночь в клуб, ибо так удачно день рождения выпал именно на субботу, девушка с непривычно серьёзным лицом шествовала к спортивному залу. Она сегодня пришла пораньше, потому что каторгу с документами в наказанье за чужую драку никто не отменял, и к ней аж за двадцать минут до звонков, во время, когда в школе находились одни учителя, пришел заспанный и тоже явно недовольный своим ранним приходом в школу парень. Пробормотал что-то о том, что Александру Олеговну настоятельно просили явиться в спортивный зал к Диане Евгеньевне, чтобы забрать ещё какие-то документы о посещаемости её класса. В такой день брать на себя ещё больше бумажек, где кучей абзацев будет значиться, что регулярно занятия физкультуры не посещает никто, разве что пара человек приходит через раз, да и в принципе встречаться с Дианой, чтобы портить настроение ещё больше, не хотелось. Но неявка за злосчастными документами грозила ещё одним выговором, новой кучей документов, а может и увольнением, поэтому пришлось идти. Морально готовясь к разговору с бывшей лучшей подругой, девушка наткнулась на незапертое подсобное помещение, которое из-за двери, выкрашенной в цвет стен, было не особо заметно. Подозрительно оглядевшись по сторонам, никого поблизости не обнаружив, девушка дернула ручку и скользнула внутрь, даже не заботясь о том, что там было темно, как у одной личности в одном месте. Не став искать других, более подходящих мест, она кое-как нащупала на стене выключатель, который по щелчку залил тесное помещение, пропахшее хлоркой, тусклым светом. Большего ей было не надо, если бы с собой был телефон, который она оставила в сумке, она бы просто включила фонарик, свет которого был ещё одним ненужным свидетелем. Прижавшись спиной к холодной стене, Александра вытащила из кармана всё тот же зиплок, который раздобыла прямо по пути до школы и который вообще-то хотела сохранить до дома или хотя-бы до сегодняшнего вечернего клуба. Но перед встречей с подлой предательницей хотелось как-то успокоить расстроенные нервы, с чем белый поблескивающий мелкими кристалликами порошок обещал хорошо справиться. Успев дважды пожалеть о том, что не взяла с собой телефон, который мог пригодиться сейчас и в выключенном состоянии, она скинула с полки железной этажерки, стоящей рядом пару каких-то пустых коробок, и высыпала на освободившуюся поверхность небольшую часть порошка. В кармане вместе с ним лежала скрученная в трубочку купюра рублей в пятьдесят, которую она сейчас распрямила и не без трудностей сделала из кучки неаккуратную дорожку. Купюра снова скрутилась, девушка ссутулилась, будто прикрывая плечами свое преступное деяние от посторонних глаз, и, тяжело дыша, поднесла её к подрагивающему кончику носа. Порошок с непривычки всё ещё щекотал слизистую и кружил голову, всё-таки почти первый раз, даже страшно чуть-чуть. Сгущающиеся над головой тучи, предвещающие эту нежеланную встречу, почти сразу же начали рассеиваться и пропадать, тело размякло, и кулаки при мысли о всех бедах этого мира уже так не сжимались. Перспектива разговора с трижды проклятой Дианой уже так не угнетала, хотелось радоваться жизни, всё-таки день рождения, уроков мало, вечером поход в клуб, всё же так прекрасно. Утерев нос рукой, постояв ещё пару минут около стены, чтобы не шататься как отпетый алкоголик, Саша потерла слипающиеся веки пальцами и, отряхнувшись и встав ровно, чтобы не осталось и малейшего признака употребления веществ, вышла обратно в коридор, забыв выключить за собой свет. Изображение перед глазами слегка плавало, и первая пара шагов получилась развязной и дрожащей, она чуть не упала лицом вниз, благо в коридоре никого не было в такой ранний час. На лице повисла глупая ухмылка, с ней девушка ввалилась в зал, мелко трясясь от холода, стоящего в просторном помещении. Никого не было, из-за шаркающих шагов по стенам поскакало эхо, по спокойной воде пошла рябь. На полпути к каморке учителей, на глаза внезапно попался чей-то миниатюрный силуэт, опиравшийся на стену, который Саша скачущим туда-сюда взглядом поначалу не заметила. После пары секунд глупого разглядывания, в силуэте узналась Соня, показательно не обращающая на подошедшую внимания. Школьница крутила в пальцах наполовину истлевшую сигарету и томно разглядывала подрагивающую воду. — Далеко собралась? — Когда прошло несколько минут, а Александра не торопилась идти по своим делам, только разглядывая собственную ученицу крайне глупыми глазами, пробормотала Жук, вознаграждая девушку показательно равнодушным взглядом. — Э… да так… на встречу. А что ты тут делаешь утром в субботу я вообще… хуй знает. — Не к Диане своей на встречу, случайно? — А к кому ещё я могу сюда идти? — Ноги держали плохо, но Саша героически продолжала стоять ровно, всё равно пошатываясь из стороны в сторону. — Ага, а тебя не смущает, что эта твоя Диана по субботам не работает? Ты к кому сюда топала так целенаправленно? Или с утра уже бахнула чего-то? — В смысле… не работает? А кто… а зачем меня к ней позвали в эти ебеня… тогда? — Потому что я подговорила человечка сказать тебе это, ты же ведь всё равно не поймешь, что тебе наврали. — Наврали… ну и зачем наврали? Так, нет у меня на это времени, если меня сюда никто не звал, я пошла обратно. — Стоять. — Когда Александра уже было развернулась идти обратно, её схватили за воротник рубашки, которую она в честь праздника не удосужилась заменить на какую-нибудь более-менее праздничную, и развернули обратно. — Как же мы именинника в такой день без поздравления оставим? Видимо идей получше для подарка не было, потому что резкий толчок в бассейн спиной вперед обрадовать мог мало кого. Александра хорошо плюхнулась плашмя, отбив себе парочку внутренних органов, и чуть не наглоталась хлорированной воды, медленно уходя ко дну. К счастью, плавать она умела, и это поздравление на любителя не закончилось летальным исходом. Жук с крайне довольной физиономией скинула с плеч черный кардиган крупной вязки, без которого смертельно мёрзла, и прыгнула следом красивой рыбкой. — Давай-давай, маши руками, пельмень. Или мы плавать не умеем? — Захохотала Соня, вынырнув и не обнаружив над поверхностью воды возмущающуюся преподавательницу. Скоординировав развязные после порошка движения, Саша в следующую секунду всё-таки вынырнула, скидывая насквозь промокшую копну волос с лица. — Блять, что… нахуя?! Я как теперь мокрая весь день ходить буду? — Возмущенно завыла она, стряхнув хлорированную воду с глаз и проморгавшись, разглядев расплывчатый силуэт перед собой. — С днём рождения! Где ты одежду возьмешь, не знаю, у меня запасная в сумке лежит. — А я, знаешь ли, привычки носить с собой чемодан с вещами, не имею. Пиздец… вот я сейчас вылезу, так тебя… — Так давай прям здесь. — Жук обхватила шею девушки руками и притянула к себе, упершись спиной в невысокий бортик. — Готова поспорить, что тебя никогда не трахали в бассейне. А у нас это одно из главных развлечений. Одежда насквозь промокла и отяжелела, но Жук всё равно настойчиво и не без труда расстегнула пряжку ремня и спустила чужие джинсы вниз, всё продолжая крайне довольно скалиться. Как будто не было той пощёчины около недели назад, как будто не было вообще никаких событий последних месяцев. Держаться на плаву было тяжеловато, из-за чего Саша была вынуждена ухватиться руками за бортик, зажав тем самым школьницу между им и собой. Та уже гуляла по её оголённым бёдрам пальцами, умудряясь при этом нисколько не опускаться на дно, а держаться всё на том же уровне. Желав сначала уйти разбираться с одеждой, в которой остаток дня явно нельзя было провести, девушка уже было попыталась отстраниться, но её снова прижали ближе, совсем спустив джинсы, которые вот-вот пошли бы на дно. — Неужели ты откажешься? А от Агаты своей тоже ушла бы? Последние слова сопровождались гортанным рычанием, руки грубо впились в кожу поясницы, чтобы точно не дать уйти и променять её на какую-то там Агату, к которой она наверняка пойдет после этого. По каким-то странным и пустоватым глазам даже нельзя было понять, хотят ли они продолжения или хотят сбежать, даже как-то неловко становилось от столь непонятной реакции. Может быть, Александра сама ещё не разобралась, если бы вода не была такой холодной, и, если бы с ней не приходилось бороться, чтобы держаться на плаву, она бы так медлить не стала. Пальцы тем временем оставили покрывшуюся мурашками талию и опустились вниз, проникнув под мокрое бельё. — Эта мразь сегодня не работает, но я бы хотела, чтобы она на нас смотрела. Меня такое заводит даже больше, чем твоя тощая задница. Обвив ножками чужую худощавую талию, чтобы не уходить под воду, Жук уткнулась носом в мокрую шею, водя кончиком по её изгибам, покусывая и оставляя алые пятна. Когда над ухом послышалось тяжелое дыхание, на губах расцвела крайне довольная ухмылка, а руки поползли вверх, гуляя по крутым изгибам костлявого тела, объятого прохладной водой. Но быстро забывшаяся Саша вдруг отпрянула, оторвав школьницу от своей шеи. — Слушай, ну если у меня день рождения, позволишь сделать кое-что запретное? Жук сразу поняла, про что её спрашивают, и лишние намёки в виде горячего дыхания на губах и пальцев, блуждающих по влажным щекам, были не нужны. Хоть соблазн и был велик, а чужие губы так запредельно близко, прикасаться к ним Жук не спешила, всё продолжая бороться с принципами. С одной стороны хотелось, а с другой беспорядочные поцелуи вот вообще не то, чем хотелось баловаться при каждом удобном случае. Да и с учетом последних событий не хотелось потакать ни своим, ни чужим мимолётным слабостям. Но когда Александра уже нетерпеливо водила кончиком носа по вдоль по щеке, девочка всё-таки сдалась и самостоятельно притянула её к себе за затылок мокрыми руками. Съедая себя изнутри мыслью о том, что из-за этой злодейки-наркоманки она уже в который раз изменяет самой себе и своим принципам, которым когда-то клялась в верности, она жадно оплетала своим языком чужой, покусывая верхнюю губу. Забывшись в таком до безумия влажном и страстном поцелуе, она полностью повисла на девушке, наверняка таща ту под воду, хоть она и цеплялась руками за бортик и держала их обеих. Не заметила она, даже как начала тереться пахом о чужой торс, хоть вода этому очень сильно мешала. — Уверена, что заманивала меня сюда не только ради себя? — Хмыкнула Саша, когда воздух закончился, и пришлось отстраниться, восстанавливая сбитое дыхание. — А тебе доказать? Одна рука снова опустилась вниз и, прорвавшись сквозь слои плавающей одежды, забралась под пояс черных джинс. Пара пальцев тыльной стороной тёрлись о клитор, стараясь в столь непривычном положении отыскать правильное направление для движений, которые вызывали более яркую реакцию. Александра снова тяжело захрипела и уткнулась носом куда-то в мокрые волосы, так как всё, что было ниже, поглощала вода. Было неудобно, даже стоя, оперевшись о холодную стену, было устойчивее и надёжнее, а тут оставалось только дрыгать ногами и вжиматься в сосредоточенно пыхтящую школьницу, чтобы не отдаляться и не болтаться туда-сюда. Младшей и самой было не особо удобно работать рукой, которую приходилось перекручивать в области запястья чуть ли не в узел, ещё и тихо постанывающая Саша то и дело отплывала назад, утаскивая за собой, из-за чего захлёбывались потом обе. — Ну и… с кем праздновать планируешь? — Прошипела Жук, когда стоны стали ещё более тихими и прерывистыми. — А у меня… идей… особо не было… — Прохрипела Саша в ответ, непроизвольно сжимая пальцами бортик, скрежетая ногтями по его мраморной поверхности. — Если скажешь, что с Агатой со своей, я тебя в воду головой мокну. — С чего это она… м-моя? — А я как-то не замечала, что она к кому-то, кроме тебя, так клеилась. — Соня с жирными нотками пассивной агрессии провела ногтями по гладкой спине и оставила там четыре тонкие царапины. — Ага, как будто… ты в сентябре до меня не доёбывалась везде, где только можно. — Но ты меня, в отличие от неё, каждый раз на хуй слала. Когда движения стали стремительно ускоряться, а Саша уже не могла связно говорить и подбирать слова из-за вязкой слюны, которую забывала сглатывать, рука вдруг изменила положение и резко нырнула двумя пальцами во влагалище, растягивая его, возможно, в самый первый раз. — Как узко… неужели за все эти пару месяцев в тебя никто даже пальцев не совал? — В голосе послышались отголоски удивления, ставшие явнее после нескольких болезненных поскуливаний. — Видимо нет… лохушка. Большой палец вернулся на прежнее место и в преддверии оргазма остервенело тереть налившийся кровью бугорок, заставляя девушку выгибаться и кусать губы, чтобы не глохнуть от собственных стонов, которые мощным эхом отскакивали от стен. С каждым движением ловких пальцев стенки живота обжигало что-то горячее, после медленно стекаясь куда-то вниз и превращаясь в сладостные судороги. Когда стоны и возгласы слились в единую кашу из матерных слов и прочих ругательств, Александра выгнулась в дугу, замолкнув на пару секунд, и почти с головой ушла под воду, утащив за собой и порядком уставшую Соню, державшуюся за неё всеми четырьмя конечностями. — Бля… ты можешь нормально стоять? — Вынырнув и сплюнув воду, которая чуть не попала не в то горло, буркнула Жук, пускай до сих пор булькающая внизу Саша её не особо слышала. Только-только волосы чуть подсохли, её сразу же окунули обратно, ещё и смазав ей макияж заодно. У неё уже был подобный опыт, но там всё было в разы лучше, никто каждую минуту под воду не шел и не захлёбывался. А тут какая-то малобюджетная и быстрая пародия на «Титаник» получилась. — Я не знаю… я не знаю как, а главное зачем трахаться в бассейне. — С коротких мокрых кудрей на красные от возбуждения щёки ручейками стекала вода, уже медленно начинавшая разъедать подушечки пальцев. — Игра «либо обкончайся, либо утопись»? — Да всё, потому что ты ни плавать, ни трахаться не умеешь. Я из-за тебя, может быть, тоже… мокрая вся. — Мокрая, подумаешь. Подумав о чем-то пару секунд, старшая зачем-то вновь скрылась под водой и, когда Жук уже собиралась молча плыть в сторону металлической лестницы, по которой можно было отсюда выбраться, вдруг подхватила её под бедра и как-то слишком сильно для самой себя подняла школьницу на пару сантиметров, посадив на холодный бортик. — Ты вообще думала, как мы мокрые будем весь оставшийся день ходить? — Чуть расслабившись и повеселев, хмыкнула она, обхватив голубоглазую за ляшки и поднявшись на уровень её живота. — Ну, у меня пара запасных шмоток кое-где лежит, я ж готовилась. А как ты будешь ходить, я ума не приложу. — Хихикала Соня в ответ, наблюдая за тем, как по покрывшимся мурашками бедрам ползут руки, поднимая юбку и забираясь под насквозь мокрые трусики. — М-м-м… классный подарок, прям спасибо. — Хватит ворчать, работай лучше. Наверное, можно было подождать, но Жук терпением не отличалась и, не желая сейчас слушать долгие возмущения по поводу её весёлого времяпрепровождения в мокрой одежде, сжала спутавшиеся на затылке волосы и ткнула девушку в себя, предвкушающе прикусив губу. Всё равно она сама этого хотела, разве нет? Саша и правда не растерялась, только предупреждающе сжала мягкую кожу ягодиц, намекая, что за потерю одежды она ещё отомстит и сразу ничего не забудет. Теперь Жук плавно выгибалась назад, таская преподавательницу за волосы за собой. В какой-то момент она даже успела пожалеть, что Диана по субботам не работает, потому что очень хотелось посмотреть на её лицо, когда она увидела бы их двоих. Наверное, такое оскорбление — застукать свою бывшую подругу на своём рабочем месте за пару минут до начала урока, особенно, когда ту ничего кроме сладко постанывающей школьницы не интересует. Слушать эти причмокивания и тяжелое дыхание и думать, что с этими двумя вообще можно сделать, лучшего начала дня придумать нельзя. Но пока что в зал никто не заглядывал. Может, первого урока в субботнее утро не было, может учащиеся не спешили вылезать из прокуренной раздевалки, а учителя из прокуренных каморок, в которых ютились на переменах. Пока что Саше никто не мешал небрежно и торопливо водить языком по изгибам юного тела, будто желая медленно его съесть. И никто не мешал Соне сжимать в кулаке мокрые волосы и прижимать скрещенными за спиной ногами к себе ещё ближе. Может, даже и хорошо, что никто до сих пор случайно на них не наткнулся, а то эта белобрысая наркоманка застеснялась или ещё что. Хотя по её нынешнему образу жизни нельзя сказать, что она стесняется хоть чего-то, что касается секса в общественных местах, но мало ли, что в её пропитанную алкоголем голову могло внезапно прийти. — А ты… всё-таки научилась языком работать… — В перерывах между короткими вздохами прохрипела Соня, наконец-то перестав тянуть несчастные волосы, теперь просто давя на затылок и поглаживая. В коридоре завопил противный звонок, когда голубоглазая снова круто выгнулась и в порывах неконтролируемых судорог начала шлепать ногами по спокойной воде, пуская разбегающуюся в стороны рябь. Старшей повезло, что ей по спине не прилетело, хотя вполне могло. Перед глазами плясали разноцветные звезды и какой-то золотистый туман, исчезнувший почти сразу, когда жмущиеся друг к другу веки расступились. Александру наконец отпустили и позволили вернуться к вопросу о джинсах, которые из последних сил болтались где-то внизу и не падали на дно, до которого обе почему-то не дотягивались. В другом конце бассейна должно быть помельче, для детей же всё-таки. — И всё-таки… где мне, блять, одежду достать, а? — Подтянув штаны обратно на уровень талии грозно рыкнула Саша, недовольно поглядывая на беспечно болтающую ногами в воде Соню. — А… не знаю, но можешь спросить у своей Агаты. Под грохот озлобленных проклятий Жук кое-как поднялась на всё ещё дрожащие ноги и с дьявольским хохотом убежала куда-то в сторону раздевалок, оставив преподавательницу жаловаться на жизнь и одиноко плавать в пустом бассейне. Когда эта мелкая чертовка была уже далеко, а девушка устала плавать безвольной медузой на поверхности воды, она всё-таки решила вылезти. Еле-еле обнадежив себя идеей срыва штор из актового зала и крепления их на себе нелепым платьем, она уже шлепала по мраморному полу мокрыми кедами, в которых до дрожи неприятно хлюпала вода, как дверь одной из учительских каморок открылась и из неё выглянула девушка, которую Александра когда-то замечала в учительской. — А-м… а…? — Вы это… не обращайте внимания. Я тут это… в бассейн упала. У вас случайно не будет какой-нибудь лишней одежды? Хоть какой-то? День вроде бы не особо-то и нарушился, но после этого всё-таки чуть выровнялся, и гордо шествовала Саша к своему кабинету уже в старых серых трениках, которые будто сорвали с бомжа, и черной потертой футболке, которая пахла ацетоном и ещё чем-то страшным. Ещё и ком собственной мокрой одежды, которая оставляла за собой мокрый след из капель на полу, в руках тащила. Косились на неё с разных концов коридоров абсолютно все, но действие волшебного порошка ещё не до конца выветрилось, и на это было всё равно. Да и к тому же, она в конце концов учитель, её этим малолетним модникам будет скучно обсуждать. В кабинете сейчас должны были сидеть восьмиклассники, которым не повезло иметь в расписании первым субботним уроком физику. В принципе это так и было, только должно было числиться человек тридцать, а в классе торчала только пара заспанных бедолаг, которые видимо испугались прогуливать. У её кресла стояла такая же удрученная Агата, которая, судя по всему, тоже прогуливала. Надо было спросить у Соньки, что у них там за урок вообще должен был быть. — О, нету никого. — Поняв, что ближайший час можно будет просто валяться и ничего не делать, ухмыльнулась Саша, уставшей переваливающейся походкой подойдя к своему столу. — Вот нормальные дети, первый урок выходного дня, они предпочли поспать, вот все бы так делали. Кресло привычно тихо скрипнуло, и девушка с тяжелым вздохом расплылась в одну большую усталую лужу, прикрыв глаза из-за упавших на лицо волос, высохших и теперь пушистых, как у одуванчика. — А… Александра Олеговна, а что вообще случилось? Почему вы выглядите как… как…? — Послышался над головой слегка испуганный полушепот. Агата, казалось, по-другому разговаривать и не умела, иногда это даже подбешивало. Даже в кабинете директора после драки с её более громкой одноклассницей она не сорвалась на более высокую громкость. Потихоньку начинало казаться, что у неё что-то со связками и она физически не может говорить громче. Да даже если так, после экспрессивной речи Жуковой, которая не стеснялась ругаться и браниться, как ей хочется, этот тихий и покладистый тембр бесил жутко. — Да так… с днём рождения поздравили. На плечи аккуратно опустилась пара рук, разминавших извечно напряженные мышцы, пощекотала кончиками пальцев шею и остановились на впалых щеках, слегка постукивая по ним пальцами. — Я вам тут как раз сказать хотела, что у меня есть идея намного более приятного проведения такого праздника, если у вас, конечно, свободен вечер. Вечер правда был свободен, но Саша предпочла пока что промолчать, только слабо улыбнуться и приоткрыть глаза, чтобы увидеть над собой игриво сверкающие лисьи глаза.

***

Кто-то снова протащил в маленькое помещение, в котором из проветривания только старая забившаяся вентиляционная шахта, свои противные приторные сигареты. А может ещё что-нибудь вместе с сигаретами, потому что не может в марте месяце просто так травой попахивать. Тут вообще, чем только не попахивает. И сигаретами, и кальяном из основного зала, и съедобной смазкой, которая воняет за три километра, (кто вообще придумал добавлять в смазку такой термоядерный запах?), и новыми латексными костюмами, и каким-то слишком приторным парфюмом. И всё это одновременно смешивается в такую кашу, что сначала очень хочется обниматься с унитазом, а потом вроде привыкаешь и чувствуешь себя наркоманом, который занюхал явно чего-то не того. Тут ещё присутствует какой-то собственный запах, которым пропитаны стены, что-то похожее на горелый попкорн и палёную сахарную вату. Вокруг ходят красивые девушки, при чем полностью голые, но все-таки не все. Стены темные, где-то по углам стоят специальные зеркала со светящейся каймой, которые бросают правильный свет на лицо, никак его не искажая и не делая уродливым, как в примерочных магазинов с одеждой. Где-то рядом с ними висят плакаты с кадрами из старых журналов для взрослых, при чем в основном только с девушками, что кое-кого из присутствующих не могло не радовать. В этой маленькой коробке не помешал бы ещё один источник света, потому что можно было совершенно спокойно сломать ногу обо что-нибудь или об кого-нибудь, лежащего на полу. Девушки, снующие вокруг, вроде бы более-менее ориентировались, но каблуки здесь старались не надевать, чтобы не нести их в ремонт на следующий же день. Комнатка, да и здание, в котором она находится, особенно роскошным назвать было нельзя, для среднего класса вполне сойдет, чего о присутствующих сказать было нельзя. Самих девушек и их костюмы, если это можно было так назвать, тянуло на самые элитные заведения Москвы, по крайней мере, так казалось, после пары бокалов мартини и почти полном отсутствии света в некоторых углах. Свою работу они любили, а работа, судя по положению дел, любила их, если зарплата позволяла покупать себе белье и прочие детали к нему отнюдь не в самых дешевых местах. За весь вечер тут не нашлось ни одной портупеи, у которой стерся или порвался какой-либо ремешок, ни одних старых трусиков, которые бы сидели не по фигуре или просто не подходили, быстро смывающейся косметики, оставляющей на лице разводы через пару минут, или кожи, которая не блестела, как только что купленная. Разве что туфли и босоножки на высоких каблуках выделялись, они изнашивались быстрее, покупать новые с каждой новой царапиной не смог бы никто, да и куда девать старые тогда? Их по новой покрывали лаком, закрашивали маркерами прорехи, где слезла собственная краска или покрытие, подклеивали подошвы и даже когда-то пытались подлатать скотчем перед самым выходом на сцену. Тем не менее, выглядели они так, будто члены кружка «умелые ручки» никогда над ними не колдовали и не трогали. По крайне мере в полутьме и со сцены, если не вглядываться. Каждый приносил что-то своё, потому что работу все любили и грех было не принести свою любимую вещицу, чтобы пощеголять в ней перед зрителями, которые точно оценят. Тут по углам валялись ошейники, ремни, портупеи, платья, короткие юбки, топы, бельё, иногда напоминавшее несколько ниток, не прикрывающих вообще ничего. Не обходилось тут когда-то без перепалок за то, что кто-то посмел посягнуть на чужую вещь, которая вообще-то была куплена на свои честно заработанные, но в основном атмосфера была дружеской, даже померить что-то давали перед выходом. Апогеем дружественных и любвеобильных настроений тут была коробка, некогда называемая «банком», в которой хранился, наверное, годовой запас презервативов, противозачаточных таблеток, прокладок, тампонов, даже пара перцовых баллончиков лежала на особо крайние случаи. И никто ничего ведь не трогал без надобности. Для этого к банку не подпускали непроверенных новеньких, пока те не становились своими и не делали этот клуб местом постоянной работы. Сегодня тут был вполне особенный вечер, если бы в этой маленькой комнате сейчас не сидела та, кто приезжает раз в месяц, но всё равно знает про банк и владеет всеми местными сплетнями. О её приходе не уведомляли с помощью каких-то афиш, это распространялось сарафанным радио от бармена до одного из официантов или менеджеров и так далее. Поэтому сегодня тут людей было чуть больше, чем обычно. Многие не находили в ней ничего особенного, но не могли поспорить с тем, что на её выступления всегда стекается больше людей, чем в обычные дни. А значит, чем-то она взгляды и внимание к себе приковывала. Сейчас, пока на сцене вертелись её коллеги по цеху, она готовилась к своему выходу в той самой тесной комнате. Вернее, если словом «готовиться» можно охарактеризовать коленно-локтевую позицию, в которой она нависала над ещё одной своей коллегой на пару лет постарше, и ещё одну такую же, примостившуюся сзади. Такие внезапные перепихоны прямо на диванах в гримерке редкостью не были, хорошо ещё, что не на столе, где стоит косметика и прочие важные вещи. Несколько бокалов обычно слабого мартини сегодня как-то быстро унесли, и она уже сама не помнила, как села кому-то на лицо, вроде бы по обоюдному желанию, а потом перед ней как-то материализовалась ещё одна не особо знакомая особа, с которой они теперь обменивались пьяными ласками. Из-за спертого воздуха голова снова и снова кружилась, и обладательница ярко-алых волос сама не особо понимала, в каком положении сейчас находится, почему не чувствует собственную ногу и где вся её одежда. Эти незнакомки хотя-бы частично одеты, хотя одеждой это назвать было трудно, а она полностью обнажена, даже черные капроновые носочки куда-то делись, хотя чем они могут мешать? Рядом с этой человеческой многоножкой сидела пухлая дама, проливая слезы на свой покрытый блестками бюст и крайне эмоционально излагала какую-то историю подлого предательства. Наверное, из-за пелены слёз на глазах она не видела, что та, кому она всё это рассказывает, давно её не слушает, глаза её блаженно прикрыты, а рот и язык заняты совсем другим. Может поддержка диалога её и не интересовала, а просто хотелось излить кому-то душу, в таком случае иногда особо громко стонущая Соня была отличной кандидатурой. — И он… он сказал, что я жирная и ему от этого противно! — Размазывая слёзы по и без того мокрым щекам, в очередной раз завыла девушка. — И что… и что мне с этим теперь делать? Я в своей наследственности виновата что-ли? Я и так не жру ничего уже несколько дней, а ничего лучше не становится! Когда история от обычных обвинений и жалоб на жизнь ушла в русло рассказа какой-то ситуации, глубоко тронувшей очень чувствительное сердце, Жук вжалась в чужое плечо и тонко застонала, не переставая двигать рукой где-то внизу, выгибаясь и вновь закатывая глаза. Пообещав себе не увлекаться этим, чтобы сохранить хоть какие-то силы для сцены, девочка наконец-то отстранилась от такой же обмякшей партнёрши и с крайне рассеянным видом уставилась на свою коллегу, которая успела поведать чуть ли не всю свою жизнь поминутно, большую часть чего благополучно прослушали. — Я у всех спрашиваю, все говорят, что ничего не знают и подсказать ничего не могут. А почему? Я ж подробно всё всегда рассказываю! — Стой, погодь, солнце, что ещё раз? По-моему, я ни-ичего из этой… истории не поняла. — Девушка расклеилась ещё больше, умоляющими глазами глядя на Соню, от которой с крайне довольными лицами отошли все, кто мешал, и позволили ей всё в том же обнаженном виде развалиться на диване и посвятить хотя-бы пару минут этой горемыке. — Он постоянно меня шеймит и говорит, что я жирная и ему за меня стыдно. А мы вроде как встречаемся и… и я вроде хочу, но вообще не знаю, надо ли оно все мне, если вот так? Он же… у нас вроде свободные отношения, он ходит с кем-то там постоянно, а когда меня один раз с одногруппником в курилке заметил, потом разговаривать несколько дней не хотел. Ещё и синяк на бедре потом долго был… — В смысле? Эта падаль тебя бить посмела?! — Жук наконец-то втянулась в проблему и, притянув к себе бутылку с каким-то неизвестным пойлом, предположительно пивом, сделала пару глотков, крайне недовольно продолжая жестикулировать свободной рукой. — Зай, нахуй тебе этот объёбыш сдался? Ты свободная молодая женщина, зачем ты тратишь своё время на него? Таких козлов много, в конце концов можешь себе другого такого же найти, хотя-бы разнообразие будет. А не вот это вот унылое дерьмо. Он тебя ещё и жирной называет если, сам-то далеко ушел? Ты мне вроде его фотку показывала… а может не ты… и не его… в любом случае. Если ему жир так не нравится, пускай идет и качается, а не тебе мозг ебёт. С каких пор у нас богини вообще из-за каких-то плебеев недоразвитых плакать должны, а? — Но я же люблю его, как…? — Зай, любви не существует. Да даже если бы и существовала, ну не так она выглядеть должна. Если любите — то трахайте друг другу не мозг, а что-нибудь другое. Вообще, на кой хуй тебе вот эта вот жертва аборта, когда вокруг даже слишком много нормальных людей, на которых ты не будешь жаловаться практически незнакомым людям на работе? — Тебе-то легко говорить, ты к людям ничего не чувствуешь. Я бы так же, наверное, хотела… — Вот именно. Потому что на кой черт мне это вообще нужно? Даже по тебе можно сказать, что любовь, хотя я вот что-то вообще не верю в то, что у вас там что-то похожее на неё есть, какая-то полнейшая хрень. Поэтому слушай адекватных людей. И адекватные люди говорят, что лучше уж никого не любить, чем бегать потом вот с такими вот проблемами. Если уж не повезло — иди прогоняй его из своей квартиры, набей ему его ахуевшую морду по возможности и иди ищи кого-нибудь получше. А лучше не ищи — целее будешь. Статистика показывает — что незамужние люди самые счастливые. — Я не знаю… я никому больше не нравлюсь, со мной никто общаться не хочет, а только спать и все. — А с ним вы типо прям общаетесь. Слушай, если кого и надо любить — то только себя. Так что полюби себя хоть раз в жизни, и прогони всяких мразей из неё, они недостойны того, чтобы постоянно ломать там всё. В конце концов, ты ж в клубе стрипухой работаешь, на тебя постоянно кто-то смотрит, у тебя проблем с отсутствием внимания вообще не должно быть. Так что подбери сиськи и иди найди себе кого-нибудь получше. Ибо нехуй таких красоток шеймить кому попало! — Он ещё про мой день рождения забыл месяц назад… — Да вот именно! Если он не то, что не переписал на тебя квартиру и не подарил коробку шоколадок, так ещё и тупо забыл обо всем, таких сразу четвертовать надо! Иди, сестра, а то не успеешь выйти и дадут тебе по жопе администраторы! Девушка подумала о чем-то пару секунд, шмыгнула носом и впервые за весь вечер нормально улыбнулась, в последний раз вытерев красные глаза. Пробормотав несколько десятков сердечных благодарностей за такую проповедь, преисполнившись уверенностью в себе, девушка чуть ли не вприпрыжку удалилась, оставив самопровозглашенную гуру по делам сердечным допивать чье-то оставленное пиво в одиночестве. Когда и пиво закончилось, Соня наконец-то подобрала под себя ноги и кое как поднялась. Время уже подходило, надо было навести марафет, а она тут обнаженная посреди комнаты сидит. Перед бутылкой мартини вроде были воспоминания о том, что сумку она положила куда-то в угол, и все нужные вещи остались там. В груде чужих рюкзаков и пакетов сумка всё-таки нашлась, нашелся и свободный стол, даже не захламлённый никаким барахлом. Какая-то часть девушек удалилась на сцену, и в маленьком помещении стало чуть потише. Носки не нашлись, но она на всякий случай захватила с собой комок лохмотьев, которые раньше были капроновыми колготками, но прошли афганскую войну и теперь были изорваны вдоль и поперёк. Поверх них легли короткие шортики на шнуровке, открывающей бёдра, по бокам. В кармане со всякой мелочью лежал моток чёрной изоленты, которой надо было прикрывать соски, так как того хотела администрация. Зная темперамент их редкой гостьи, они предполагали, что она и голой на сцену легко выскочит, что-то более закрытое ни за что не наденет, и надо прикрыть её хоть как-то. Топлес никто не выступал, ибо никакой красоты и простора для фантазии, а эту даму надо было угомонить хотя-бы вот таким способом, если уж она наотрез отказывалась надевать какие-либо лифы. Отдирать изоленту с чувствительных мест потом было отдельным развлечением, но против такого метода девочка не возражала. — Ой-ой-ой, что за прикидончик? Чего-то я тебя не видела тут, ты где была весь вечер? — Во время ритуала поклейки чуть ли не по линейке, чтобы было ровно и одинаково, сзади подошла ещё одна девушка, с которой они в прошлый раз на спор глушили водку из горла. Никто не помнил, кто тогда выиграл, да и не важно, это не мешало встречаться и смеяться с того случая каждый раз. Коллега только что вернулась из вип-зала и теперь улыбалась подруге через зеркало, попутно развязывая тугой, покрытый лаком хвост. На ней всё тот же привычный топ с открытой спиной и черные стринги, которые как по волшебству именно на ней никогда не перекручивались и не слезали с места. — Да так… лежала кое на ком. Чего, как там публика? Помоги застегнуться, кстати. — Вытаскивая из сумки клубок ремней, которые в распутанном состоянии были любимой портупеей с маленькими кожаными крылышками сзади, пробормотала Жук. — Больше чем обычно, в связи сама знаешь с чьим приходом. Почему на мелочь, вроде тебя, всегда все слетаются, как мухи на говно, а? — Сама ты мелочь, я вообще-то артистка! Поэтому на меня все и хотят посмотреть. — Соня самодовольно ухмыльнулась и сосредоточилась на губах, которые надо было аккуратно накрасить темной матовой помадой, не заходя за контур, пока сзади слышались щелчки скрепляющихся ремешков. Около верхней губы до сих пор остался практически заживший шрам от драки с ненавистной одноклассницей, который приходилось ещё и подмазывать тоналкой, чтобы не выглядел как какой-то небрежный мазок. — Не, а всё-таки, откуда это? Об стену кто-то кинул или прикусил? Ты ж вроде не целуешься ни с кем, а? — Всё продолжала любопытствовать девушка, поглядывая на эти попытки прикрыть шрам через чужое плечо. — Ну подралась пару недель назад неудачно, чего всем так и интересно? — Да потому что ты вроде вполне безобидный микрочелик, а тут с какими-то побоями ходишь. С кем подралась-то? За парня что-ли? — За какого парня? Нахуй мне драться за всякое говно? Я героически сражалась за свою честь, а не за вот это вот. И, чтоб ты знала, она получила ещё больше, чем я. — Что такого ужасного она сказала-то? Шлюхой снова назвала? — Это тоже. Но там всё было намного хуже. — Прикрыв все остатки побоища и накрасив всё, что было нужно, Жук хлопнула крышкой пудреницы и растянулась на высоком стуле. — Ага, теперь страшно представить, что такого она там сказала. — Мне в последнее время все почему-то хотят доказать, что я влюбилась в одну из наших учителей, которая… на эталон моих желаний не смахивает от слова совсем. И в ахуе, откуда все это берут? Им походу нравится бесить меня, потому что практически каждый день одно и то же. Ну да, мы потрахиваемся часто, но не только с ней же! Мне уже страшно, что я скоро сама в это верить начну. — Слушай, ну если такого боишься, значит не просто так говорят ведь. — Так… давай вот только не ты, а? Мне вон даже директриса в школе намекала, теперь ты, только матери моей в этой очереди не хватает. Давайте я сама разберусь с этим. Я же советов ни у кого не прошу, и они мне не нужны, а все всё равно почему-то лезут. И вообще у меня выход скоро, щас ещё раз Макс наедет, что я им всё задерживаю. — Иди-иди. На сцене думается лучше. На сцене не думалось от слова совсем, по крайне мере тем, кто сильно любил светиться на ней. Протиснувшись сквозь толпу суетящихся танцовщиц, Жук прошла к самому краю, около которого обычно караулили всякие фрики со своими предложениями познакомиться или уединиться. Людей и правда было много, наверное, даже свободных столиков не было, а такое в обычные дни редко случалось. Голубоглазая даже сама не до конца понимала, почему сюда стекается столько людей, когда она приходит с целью подзаработать денег и покайфовать от прекрасной себя, и как они вообще узнают, когда именно надо приходить. Скорее всего посредствам сарафанного радио, не будут же всерьез между другими выступлениями объявлять о том, что к ним пришла школьница, которая очень классно обращается с шестом, и что её все любят. Неизвестно как, но ей же лучше, выручка потом больше будет, а деньги всё-таки нужны не меньше ощущений. У родителей хрен выпросишь несколько тысяч на всякие таблетки, одежду и прочие хотелки. Только на ЖКХ, еду и всё. Жадины. Наконец-то последние танцовщицы сошли со сцены, собрав всё, что им могли предложить благодарные зрители. Из колонок заговорил ди-джей, который и занимался объявлениями выходящих на сцену. Из зала послышался довольный гул публики, пришлось убрать с лица задумчивое выражение и распустить небрежный пучок, растрепав пушистую копну волос, которую следовало бы подравнять снова, спустя почти полгода. Каблуки послушно цокали по полу и уже не норовили скинуть девочку на пол, предварительно свернув ей ногу, как было этим летом. Это коллеги ещё на платформе высокой ходят, как они с них иногда не падают — неизвестно. На полуобнаженном теле почувствовались такие приятные и лестные взгляды, следящие за каждым её движением. Вот ради них и стоило сидеть целый час в душной комнате, где яблоку негде упасть, пускай там тоже было чем заняться. За это душу можно продать. Пускай обвиняют в тщеславии, она всё равно собрала за всю свою жизнь всевозможные смертные грехи. Если это стоит всего этого внимания, дорога в ад не кажется такой уж страшной. В моменты, когда в ладонях чувствуется холодный металл шеста, на который направлен свет пары софитов над головой, плохо думается, зато хорошо отдыхается. Всё дерьмо, что происходило за последнее время выходит из головы, остаётся только лёгкость, уверенность в себе, которую только подпитывают восторженные аплодисменты и свист из зала, и легкий гул в голове. Даже все инциденты вроде драки, ножа и ехидных слов про любовь забылись. Глаза чуть привыкли к мерцающему свету и громким звукам, и Жук позволила себе подойти чуть ближе к краю сцены и продолжать танцевать на коленях. Руки, тянущиеся ближе, не вызывают какого-то отвращения, только тешат самолюбие и поднимают настроение, всего лишь пытаются дотронуться до этого произведения искусства, до его белоснежной мерцающей кожи. Почему-то в толпе не различаются лица, только глаза, безотрывно разглядывающие её с ног до головы. Среди этих глаз внезапно узналась пара до боли знакомых, которые даже находились не так далеко. Перестав самодовольно оглядывать толпу, залипнув на одном месте на пару секунд, Жук медленно приподнялась, пытаясь разглядеть силуэт получше. Наконец-то свет упал правильно и в силуэте узналась горячо любимая Наркоманка-алкоголичка, привычно-пьяными глазами разглядывающая сцену. Чуть не упав пару раз из-за осознания того, что эта белобрысая особа её явно преследует, как в новогоднюю ночь, Жук зацепилась взглядом за ещё один силуэт, сидящий рядом. Ну конечно, кто же это ещё может быть. Кто же это может быть, кроме как Мисс «тихий и до тошноты притворный голосок», которая даже сюда умудрилась увязаться за своей классной руководительницей, которую успела облизать уже с ног до головы. Внезапно танцевать просто так, ради того, чтобы она смотрела на неё как на какую-то зверушку в цирке, она сейчас тут старается, стало до жути неприятно (хотя, танцевала она всё-таки от души и стараться для этого особо и не нужно было). Тем более не хотелось делать вид, что она их не заметила. Руки чесались от желания сделать что-то, чтобы то, что она их заметила, заметили. Возможно, это заметили бы, если бы она продолжала вот так на них пялиться, но такой пассивный метод решения проблем на пьяную голову казался слишком скучным и занудным. Вновь расплывшись в хитрой ухмылке, Жук оторвалась от пилона и модельной походкой направилась к краю сцены. Столики в этом стояли неимоверно неудобно для посетителей, и очень даже удобно для неё сейчас. Они стояли как раз кривой цепочкой, которая вела как раз туда, куда она хотела попасть. Трое мужчин, сидящих в первом ряду, удивлённо вздрогнули и инстинктивно притянули к себе бокалы с выпивкой, когда девочка без какого-либо стеснения шагнула со сцены прямо на стол, затем на другой, аккуратно обходя всё, что на них стояло, и всех, кто за ними сидел. Миновав так практически половину небольшого зала, голубоглазая остановилась на нужном столе и присела на корточки, с дьявольским удовольствием глядя периферическим зрением на удивленную одноклассницу, одетую слишком скромно для этого места, в прочем, как и её спутница. Показательно не обращая на это ходячее недоразумение внимания, Соня аккуратным движением приподняла лицо Александры за подбородок повыше к себе и, посверлив такие же невозмутимые глаза соблазняющим взглядом, наклонилась к уху. — Если на остаток вечера нужна компания получше, жду тебя у туалетов. Отпустив девушку, понадеявшись на то, что в грохоте музыки она вообще услышала, Жук всё тем же маршрутом зашагала обратно, хихикая про себя с таких забавно удивляющихся людей. Остаток своего времени оттанцевать, не думая постоянно о своём перформансе, всё-таки кое-как получилось, и под бурные аплодисменты, собрав в конце добровольные пожертвования от тех, кто сумел дотянуться до сцены, Соня ушла обратно в гримёрку. За поясом коротких шортиков хрустели купюры, которые она по дороге вытаскивала и пересчитывала. Получилось даже лучше, чем в прошлый раз, тысяч пять точно было, как бы небрежно она не считала. На входе снова пара восторженных комментариев от коллег, и можно садиться пересчитывать заработок. Собранные в кучку пьяные мозги, сосредоточенные глаза и калькулятор пришли к выводу, что в стопочке купюр ровно шесть тысяч семьсот рублей и даже пара долларов, затесавшихся откуда-то. Спрятав честно заработанные в потаённый карман сумки, припрятанной в самый тёмный угол, прихватив ещё одну бутылку мартини у бармена, отученного бурчать что-то про то, что она ещё маленькая для таких доз, через полчаса Жук уже стояла в узком тёмном коридоре, глуша пойло из горла. Основной зал выглядел в некоторых местах даже дорого и солидно, а на этот коридор, в котором обычно и собирались всякие курильщики, желавшие отдохнуть от громкой музыки, видимо денег не хватило. Бюджет у клуба был не особо-то и большим, хоть находился он не так уж и далеко от центра, поэтому, чтобы сэкономить электричество ради вывески и основного зала, часть здания с туалетами и подсобными помещениями почти не освещалась. В коридорчик попадал свет из зала, а в туалеты через маленькие окна под потолком заглядывал неоновый свет вывески соседнего здания, что давало видеть не только очертания предметов вокруг, правда в сине-зелёных тонах. Из-за того, что уборщицы сюда захаживали редко, да и ничего не было видно, половина стен уже была расписана баллончиками для граффити, что делало это место похожим на коридор и туалет какого-то притона, который находился на окраине в полуразрушенном здании. И всё равно ведь сюда любят наведываться вполне состоятельные люди, которым приходится мириться с таким туалетом, в котором можно было спокойно и без лишних свидетелей кого-нибудь убить. Бутылка слишком быстро подошла к концу, и в руках оказалась сигарета, стрельнутая у одной из коллег. Надышавшись дымом, стало даже все равно на то, придёт ли пьяная вусмерть Саша или всё-таки не сумеет дойти без случайных травм. Не придёт и ладно, поубиваться из-за того, что ей предпочли какую-то скучную выдру, которая разговаривать нормально не умеет, она успеет и завтра. И тут дело даже не в том, что она ревнует или ещё какое-нибудь противное слово, просто по самолюбию такое било очень сильно, особенно после такого тёплого приёма публикой. Но, на удивление, сигарета не успела подойти к концу, как в свете огней зала в конце коридора в поле зрения ввалилась пошатывающаяся тень, явно пытающаяся бороться со своей координацией. Хотелось расхохотаться и глупо прыгать на месте от счастья, всё-таки правду она сама себе говорит; лучше неё нет никого и на этом точка. И не смогут какие-то там невзрачные Агаты её обскакать. Им до неё далеко. — Ты такими темпами не боишься проснуться в канаве? — Уже без былой усмешки спросила Соня, когда Александра чуть не распласталась на грязном полу, запнувшись о собственную ногу. Налетев на стену и хорошо ударившись плечом, старшая болезненно зашипела и, облокотившись о стену, приняла прежний вид желеобразной массы, которой всё равно, что происходит, главное — алкоголь из крови всё ещё не выветрился. — Ну я же не одна пришла. — Безмятежно хмыкнула Саша в ответ, хлопая себя по карманам, видимо тоже пытаясь отыскать сигарету. — Ага, не одна пришла. Ты нахуя её сюда притащила? Вы специально настроение мне испортить хотели? — Я вообще не знала, что ты этой… стриптизёршей подрабатываешь. Это она меня сюда потащила. — Ага, а тебя легко куда-то утащить. Пошли, пока она ещё сюда за тобой не припёрлась. Только Саша успела вытащить последнюю сигарету из пачки, её схватили за плечо и рывком потянули к облитой какими-то разнообразными страшными смесями туалетной двери. Сигарета упала на пол, а Саша, снова чуть не упав лицом в пол, влетела в темное помещение, в котором воняло куревом ещё больше, чем в гримёрке. Было три кабинки, на удивление с дверями, перед ними две раковины, на которых тоже умудрились что-то нарисовать. Из освящения, как всегда, был только неоновый свет из маленьких прямоугольных окон, и в нём от посторонних глаз и музыки обычно пряталось ещё несколько таких, как они. Многим не мешало трахаться и в зале у всех на виду, может быть, поэтому тут сейчас стояла только одна девушка, смотревшая что-то в телефоне. — Считайте, что меня нет. — Буркнула она, заметив на себе вопросительные взгляды. Обычно такого никогда не говорили, потому что вопросов чье-то присутствие не вызывало, все всегда делали что хотели и этого не стеснялись, а сейчас из-за одного человека спрашивают, можно или нет. Как странно, если человек один, его стесняются, а если толпа, то даже внимания не обращают. Наверное, потому что толпа занята тем же, и её двое новых особо не волнуют. Промолчав в ответ, Жук сжала холодное запястье сильнее и втащила пошатывающуюся девушку, которая с видом маленького ребёнка оглядывалась вокруг, за собой в первую кабинку. Накрыв туалет крышкой, не позаботившись о её чистоте, толкнула свою спутницу на неё, потому что делать сейчас что-либо стоя у неё точно не получилось бы. Она только безвольно развалилась, раскинув ноги в стороны и оперевшись руками о тонкие стенки кабинки. — Она тебя хоть поздравила нормально? Не удивлюсь, если нет. — С ухмылкой на губах прохрипела Соня, спешно расстёгивая пряжку ремня, уже сидя на корточках. На колени опускаться было опасно, потому что слой грязи на полу уже представлял собой отдельную форму жизни, к которой не хотелось прикасаться никакой частью тела. — С днём рождения, или че у вас там. — Послышался голос той, на которую не надо было обращать внимания, из-за полуприкрытой двери. Мимолётно усмехнувшись, не отрываясь от дела, Жук наконец спустила уже другие, не пострадавшие в бассейне, джинсы на пол и придвинулась ближе, держа колени руками на большом расстоянии от себя. Хотела она что-то сказать, но не нашла нужных слов, чтобы по привычке подколоть девушку, и, тяжело дыша, провела языком меж половых губ, сразу сорвавшись на бешеный темп, чего вообще-то никогда не делала. Так делали только перепуганные неумёхи, которые торопились, сами не зная куда, и она сейчас к ним зачем-то присоединилась. Мотающаяся из стороны в сторону Саша сосредоточенней не стала, только вздрогнула всем телом и запрокинула голову назад, прикрыв красноватые глаза, перед которыми снова всё двоилось и плыло, как в каком-то калейдоскопе. Сбоку послышались шаги, и, судя по звукам, это в туалет ввалились ещё двое каких-то девушек, занимавшихся примерно тем же, чем и они. Чужие вздохи на минуту сбили и заставили вылезти из некого транса, представлявшего собой симбиоз наркотиков, алкоголя и старательно лижущей её школьницы, чтобы покоситься на дверь, за которой было уже как-то неприлично много людей. Но вскоре на это снова стало всё равно, и она снова откинулась на стену, к которой тоже лучше было не прикасаться, положив одну руку на алую макушку. В соседней кабинке процесс проходил явно бурнее, там что-то громко билось о стену, шуршало и шаркало, иногда даже отвлекало. Где-то через минуту окружение начало растворяться и становиться каким-то мягким и невесомым. В голову отдавались то приятные, жгучие ощущения откуда-то снизу, то порошок, который хорошо скрутил её ещё в зале во время выступлений, из-за чего большую часть она проспала, если состояние транса можно было так назвать. Жук старательно водила языком вверх-вниз, даже не останавливаясь, не меняя направления и не замедляясь, чтобы поиграться с реакцией. Была бы она совершенно трезвой и были бы у неё силы для того, чтобы говорить сейчас хоть что-то, она бы точно выражала свои чувства более красноречиво, а не этими тяжелыми вздохами и бессвязным бормотанием. Под действием порошка ощущения становились в разы ярче, каждое движение юркого языка отзывалось приятным ожогом, выгибающим тело в слабых судорогах. Она ещё и с самого утра практически ничего не ела, и на голодный желудок действия всего вышеперечисленного становились ещё более лёгкими и щекочущими. Соне всё было мало, она даже после первого оргазма, из-за которого чуть не упала на грязный пол, не остановилась и продолжила в своём диком темпе работать языком, заставляя девушку безвольно биться в сладостных конвульсиях и дальше. Голубоглазая даже сама не до конца понимала, чего так старается. Откуда-то взялось бешеное желание сделать ей приятно, и так, чтобы её умоляли остановиться спустя слишком длительное время. Она, конечно, не заслужила, но почему-то хочется. Даже всё равно, что ей в ответ ничего не смогут предложить, чтобы не оставлять с жгучим напряжением между ног. Ну и пускай, возможность подрочить никто не отменял. Во второй раз, окончательно вымотавшись, Александра дышала уже через раз, сумбурно и ярко кончая, судорожно шаркая ногами по полу. Если её сейчас просто тут оставят, ей придётся ещё около получаса приходить в себя и собираться с силами, чтобы просто доползти обратно к столику, за которым она оставила скучать Агату. Жук хоть и была настроена на ещё один раз, всё-таки решила пощадить и девушку, и свои ноги, окончательно затёкшие из-за сиденья на корточках. Стирая со щёк ещё теплую смазку, стараясь не задеть контур помады, который всё равно уже размазался во все возможные стороны, она поднялась и уселась на чужие бёдра, стараясь не упасть назад, наваливаясь на обмякшие плечи из-за этого. — Я так полагаю, ты не будешь против? — Притянув лицо старшей за щеки к себе ближе, Соня провела большим пальцем по влажным губам, намекая на поцелуй, против которых так яро выступала, казалось бы, совсем недавно. Неизвестно почему. Просто захотелось. Она даже не спорила с самой собой так долго, чтобы отвлекаться на это, а просто решила, почему бы и нет? Бутылка мартини играла свою роль, возможно завтра она себя ещё как следует наругает. Но внезапно вместо потрескавшихся и высохших из-за горячего дыхания губ она уткнулась в ладонь, так внезапно зачем-то появившуюся. Даже не сразу осознав то, что сейчас вообще произошло, Жук отстранилась, глядя то-ли возмущённо, то-ли непонятливо на пришедшую в себя Сашу, прикрывающую ладонью лицо, как каким-то щитом. — Это че? — А что, мне нельзя запрещать себя целовать? — С лёгкой усмешкой пробормотала Саша, медленно убрав руку от лица. — С хрена ли? Ты ж у нас лезешь сосаться со всеми? — Ну, может просто с тобой не хочу. Ты меня вон за это когда-то отпинала, я хотя-бы так не делаю. — Э-э-э, а чего это такие условия именно для меня? Че я сделала? — Ну я же не говорила, что именно для тебя. Для кого-нибудь ещё может быть тоже. Ты же сама постоянно говорила, что тебе не нравится и не хочется, чтобы я не лезла. Вот теперь не лезь ко мне тогда, если так не нравится. — Тебе наркота настолько сильно мозги подвинула? — Просто надо привыкать, что не везде тебе всё позволено. — Ага, щас. А Агате своей тоже запрещаешь? — Жук обиженно насупилась и даже отстранилась, продолжая держаться кое-как навису на раздвинутых коленях. — Ну, она хотя-бы не пиздит и не материт меня после каждой нашей встречи. — Ага, ага, понятно. — Почему-то не злясь, а только глупыми глазами гуляя туда-сюда, Соня поднялась с чужих колен, поправляя лицо и волосы. — Ну, пускай тебе твоё унылое говно и лижет тогда. Говно вкус у тебя. Оставив полураздетую девушку валяться в этой странной позе на прежнем месте, она вышла за дверь, столкнувшись уже с пятью девушками, которые, судя по всему, подслушивали, ибо стояли молча, изредка шепчась. Странно, что не разбежались в стороны, а проследили за ней до самого выхода, по-прежнему не говоря ни слова. Ну и пускай она тогда с этой своей Агатой и тусит постоянно. Она ещё заставит её понять, что её выбор — действительно не особо. Ибо для чего она тогда предпочла компанию своей хорошенькой куколки ей, которая, видите ли, материт её каждый раз. Она ещё им обеим покажет. И обе ещё пожалеют. Обе пожалеют о том, что выбор был сделан в пользу не того человека. — Не пиздит она меня, ага. Если я пизжу — значит, есть за что. И не значит, что если не пиздит сейчас, то не будет пиздить потом. — Бухтела Соня себе под нос, пробираясь окольными путями к гримёрке. Время уже позднее, голова начинает тяжелеть из-за выпитого алкоголя, наверное, можно и домой отчаливать. В зале всё ещё было какое-то движение, а в тесной комнатке почти полный состав подуставших коллег, которые сейчас что-то бурно обсуждали, столпившись в кучку. Стоило обладательнице ярких волос и крайне провокационных нарядов появиться на пороге, они все разом развернулись и, держа на лицах какие-то хитренькие ухмылки, довольно загудели. — Ой, кто пришел? Ты где была-то? — Не особо интересуясь реальной причиной, а скорее спрашивая чисто для дальнейшего разговора, присвистнула девушка, помогавшая завязывать портупею перед выступлением. — Да так… в туалете. А что, меня звал кто-то? — Подозрительно оглядывая лыбящихся коллег, пробормотала Жук, мелкими шажками подходя ближе. — Ну вообще-то… может и быть. — Девушки сдавленно захихикали. — Так, че происходит? Говорите сразу, хватит пугать. — К тебе тут приходил один… молодой человек. Хи-хи, кхм, попросил вот тебе передать. Дожидаться не захотел и сразу же ушел. Жук обернулась в сторону стола, на который ей махнули рукой, обнаружив там букет. Ей частенько носили дополнительные подарки в виде цветов и ещё каких-нибудь интересных вещей, и вроде никто уже так странно не реагировал. Но этот подарок от анонима, сбежавшего почти сразу, был явно не такой, как у всех остальных. Это был пышный букет гвоздик, обернутый белой бумагой, который она с трудом, наверное, смогла бы обхватить руками. Под аккомпанемент смешков, девочка, разинув рот, подошла ближе, разглядывая эту цель ограбления цветочного магазина. — А… кто конкретно принёс? Как выглядел? — Да мы… сначала подумали, что это курьер, и не рассматривали… а потом он ушел как-то быстро. Ну… высокий такой… Отчасти где-то в глубине сознания Соня и понимала, кто это принёс. Ища из-за этого в букете какой-то подвох, она взяла его на руки, ощутив, что не такой уж он тяжелый, каким кажется. Пушистые бутоны гвоздик создавали плотный шар, сквозь толщину которого Жук как-то разглядела что-то белое, поднеся букет к лампе. Пока девушки продолжали переговариваться и ворковать что-то, она аккуратно двумя пальцами дотянулась до белой штуки и схватила её за край. Это нечто оказалось запиской, которые нередко клали в букеты. Только обычно они были закреплены на поверхности, а не были запрятаны где-то в глубине, где-то там, где букет был перевязан белой лентой. Записка же оказалась привязанной, наверное, к одному из стеблей коротенькой веревочкой, которая не позволяла нормально прочитать. А прочитать очень хотелось, из-за чего Жук продолжала тянуть бумажку на себя, не боясь сломать пару цветов. Последняя никак не хотела поддаваться и заставляла прикладывать всё больше силы. Даже девушки перестали перешептываться и теперь жалостливо поглядывали на бедный букет, из которого Жук с напряженным лицом пыталась что-то вырвать. Когда пара гвоздик всё-таки переломилась пополам, бумажка наконец-то поддалась и выскользнула наружу. Только наружу выскользнула не только бумажка, а ещё и то, что так хорошо удерживало её где-то в глубине букета. Теперь в желтом свете ламп на этой коротенькой веревочке по другую сторону от записки медленно покачивалась из стороны в сторону отрубленная кошачья голова, обмотанная по периметру остатком веревки. На оторопевшую Соню таращилась пара заплывших и остекленевших глаз, покрытых какой-то мутной белой плёнкой. Шерсть слиплась и топорщилась в разные стороны в некоторых местах, а внизу, в месте, где голову небрежными, резкими движениями отделили от шеи, запеклись пятна бурой крови. Из распахнутой пасти с острыми клыками разило гнилью, тонкий высохший язык выпадал вперёд. Хоть уже было далеко не до этого, на записке четко виднелась надпись: Хорошо танцуешь Коллеги, первые пришедшие в себя, дико завизжали, прикрывая глаза и стараясь не смотреть на этот своеобразный подарок. Пока вокруг нарастала паника, а пара девушек проталкивалась к выходу, чтобы прочистить желудок и подышать свежим воздухом, Жук ещё пару секунд круглыми глазами таращилась в два стеклянных зеленых пятна, раньше тоже бывших глазами, смотревшими на мир. Но запоздалая реакция всё-таки опомнилась и, когда рука задрожала, а к горлу подкатил ком, выронила этот трофей на пол и на ватных ногах отползла в сторону, обронив только сдавленное восклицание, застрявшее где-то в горле. Голова ударилась о пол, наверняка оставив на нём пару небольших бурых пятен, и осталась лежать посреди помещения, заставляя присутствующих перепуганно визжать и жаться по углам, будто из-за страха нападения с её стороны. К Соне, все-таки упавшей на колени, подскочили две наиболее стойкие коллеги, придерживая ей волосы, чтобы внезапный рвотный позыв не испачкал передние пряди. Теперь точно не оставалось сомнений в том, кто подложил этот интересный букет, такой авторский почерк не узнать было тяжело. Наверняка на телефон пришло ещё несколько сообщений с короткого номера, благо он сейчас лежит в сумке. Когда позеленевшая девочка придёт в себя, и когда голову, которую насильственно отделили от тела каким-то тесаком или рубилом, наконец-то куда-нибудь унесут. Когда-нибудь придётся ехать домой, придётся оглядываться по дороге до такси и по дороге до самой квартиры. Он притащил отрубленную кошачью голову к ней на работу, а скоро видимо придёт за её собственной на порог её квартиры. К директору обращения уже были, если не поверят и в полиции, то лучше уж сразу менять гражданство и первым же рейсом бежать куда подальше.