Люблю тебя, больше чем БДСМ

— Да че ты дёрганная такая сидишь? Уже страшно сидеть рядом с тобой, вдруг хуйнешь чем-нибудь. — Ага, я бы посмотрела, как бы ты себя вёл, если бы за тобой постоянно следил какой-то маньяк, который носит с собой нож и стучится в двери по ночам. — Че, до сих пор преследует? — Прикинь. Такие обычно просто так не исчезают. Я даже сейчас чувствую, как он мне в спину пялит. Жук сжалась и скосила глаза вбок, будто пытаясь увидеть, как пара гетерохромных глаз снова таращатся на неё и сверлит дыру в спине. Рома сидел на своём месте как ни в чем не бывало после того, как вчера очередные два часа долбился в дверь, доводя уже помешавшуюся из-за нервов Соню до очередной панической атаки. Женя, который с таким больше не сталкивался после того случая с ножом и штурмом своей квартиры, этого нервоза абсолютно не понимал и смотрел на соседку по парте как на повернутую сумасшедшую. Ей на это сейчас всё равно было, даже не бесило это безразличие со стороны человека, который ей пару раз держал волосы на пьянках. Когда какой-то малолетний (а может не такой уж и малолетний) маньяк пырится в спину, параллельно пишет всякие стрёмные сообщения и угрожает на днях зарезать по пути домой, становится не до размышлений о мнении всяких знакомых. Поддержка бы, конечно, не помешала, но, если уж её окружение настолько лишено эмпатии, можно и без неё, главное просто выжить. Правая нога напряженно и нетерпеливо стучала по полу, а левая безжизненно жалась ближе, всё ещё перемотанная, но уже не стянутая до мертвенно неподвижного состояния. Вывих не перелом, заживал чуть быстрее, и, если бы свой блядский образ жизни Жук сохранила, уже даже перестал бы болеть, избавился от отека. По квартире ковылять своим ходом Жук уже умела, но от школы до дома и обратно приходилось ездить на такси. Это было слишком дорогим удовольствием, зато чувствовалась какая-то минимальная безопасность, хоть перед этим она и по нескольку раз перепроверяла номер машины, имя водителя и его профиль на сайте. На продуктах и прежних прелестях приходилось забывать, чтобы в последние дни такого инвалидного состояния домой не пришлось прыгать на одной ноге, беспокойно оглядываясь назад. Школьница и без того похудела до почти дистрофичного состояния после пары недель страданий из-за своей неизлечимой болезни, теперь рисковала вообще залететь на учет эмоционально нестабильных и подозрительных личностей, который в принципе никакого особого статуса не давал. Усилиями Вероники Андреевны Соня всё-таки геройски ходила в школу уже почти неделю, всё-таки последний учебный месяц уже идёт, сейчас самое время для всяких контрольных и прочего ужаса. Она ждала, что Саша после того случая придет хотя-бы извиниться или поинтересоваться, как дела с ногой, но та вела себя, как и обычно, и как нарочно игнорировала предпоследнюю парту третьего ряда. Жук уже показательно ковыляла мимо её стола на переменах, но та даже не отвлекалась от своих очень важных разговоров с Агатой, от каких-то важных дел в телефоне или даже в собственных мыслях. Дав девочке ещё несколько раз проплакаться, она всё-таки начала бросать в её сторону отрывистые взгляды, но не более. Предпоследний урок закончился, и измотанные десятиклассники потащились в кабинет алгебры, которая должна была быть последней. Как бы это была и не алгебра, а дополнительная математика, с которой большинство всегда сваливала, как и сегодня. Соня, не расслабляясь, даже когда любящий её разглядывать одноклассник отвернулся, сгребла свои вещи в сумку и выжидающе уставилась на соседа по парте. — Слушай, ты же сама нормально ходить можешь? — Страдальчески вздохнул Женя, собравшись, когда из класса свалили уже почти все. — Не могу. Давай-давай, а то Андреевне расскажу, что не выполняешь её поручения. Вероника Андреевна в тот день приходила в медкабинет и узнавала, что там такого случилось, если Жук сидит с вывихом на кушетке и снова льет слезы в первый же день в школе. Школьница долго ломалась и говорила, что просто упала, но женщина с первого же слова не поверила. Конечно, такое могло произойти, но не говорят о простых травмах вот таким голосом. Пришлось Соне рассказать предысторию этого падения с турника. Сказать, что директриса была в ярости, не сказать ничего. После этого Соне пришлось уже удерживать её на месте, когда она уже хотела пойти и разорвать безответственную девушку, на которой целиком и полностью лежала ответственность за эту травму. Жук жалобно всхлипывала и умоляла не пускать в сторону своей классной никаких санкций, чтобы её ни в коем случае ещё и не уволили, и в конце всё-таки сумела уговорить Веронику Андреевну наказать девушку кучей бумажной работы, без упоминания косяков, за которые её таким наградили. А в качестве своего носильщика попросила припахать соседа по парте, он как раз жаловался на оценки по астрономии. Чтобы просто так не нагружать. Парень жалобно застонал, но вынужденно подхватил соседку под колени и лопатки. Жук и правда кое-как могла ходить, но кто откажется от возможности покататься на руках одноклассника, чтобы не ходить туда-сюда по кабинетам? Некоторые в коридорах странно косились на кислую мину Жени и на довольную лыбу его живого груза, что приносило долю хоть каких-то эмоций в череде страданий по поводу больной ноги и больной души. Когда весь класс уже сидел в кабинете алгебры и ждал последние десять минут спокойствия, которое исчезнувшая математичка обещала уничтожить со звонком. Половины учеников как обычно не было, хоть на дополнительных уроках и готовили к предстоящим экзаменам, но в числе сбежавших, к величайшему сожалению, не было того, кого не хотелось сейчас видеть больше всего. Хотя, наверное, это даже к лучшему; если бы он ушел раньше, Жук бы точно изнервничалась из-за размышлений о том, зачем он ушел раньше и что её ожидает после выхода из школы. Женя не был обязан таскать её вне школы, пришлось бы идти одной. А этот псих уже давно знает её адрес, даже если она попросит таксиста проводить её до самой двери, он может прятаться за углом или за мусоропроводом, да где угодно. Так что пусть сидит здесь, хоть чуть-чуть спокойнее будет. — И долго ещё мне с тобой мучаться? — Устало вздохнул Женя, потеряв все силы на то, чтобы бежать в курилку и стрелять по дороге сигареты у старшеклассников. — Пока я не захочу ходить сама. — И когда это случится? — Не бойся, не скоро. Парень снова страдальчески вздохнул и положил голову на парту, не желая смотреть на ухмыляющуюся Соню. Та на пару минут даже успела забыть о своем неугасающем страхе и глядела в окно, в которое заглядывало яркое солнце и приятно грело щеки, которые уже давно почему-то потеряли способность краснеть. Как бы хорошо сейчас было, если бы не было этого шизанутого Ромы, если бы не эта болезнь, которая пришла оттуда, откуда не ждали. Могла бы сейчас сидеть с идеальными оценками, с хорошим настроением и с нормальным либидо, а не в такой монашеской позиции с отвращением к сексу вообще со всеми. Кроме одной, конечно. Как бы все было классно, если бы Вероника Андреевна первого сентября все-таки отказала этой недотроге. Такие всегда с собой одни только неприятности приносят. Когда мысли о том, что зря Вероника Андреевна взяла новую физичку, которой лучше бы и дальше не было, перетекли в какое-то другое русло, а Жук мечтательно подперла рукой щеку и задумалась о той, чье имя нельзя было называть, та, чье имя нельзя было называть, вдруг стукнулась о дверь и ворвалась в полупустой кабинет. Александра Олеговна на этот раз в слишком великоватом по размеру свитере, остановилась в метре около двери и бегло оглядела класс, видимо придя ради того, чтобы пересчитать своих неучей и наорать завтра на прогульщиков. Легкий грязно-зелёный, а может просто выцветший черный свитер был явно стареньким, с длинными рукавами, идущими складками прямо у ладоней, казалось, грозил прохудиться в некоторых местах. Зачем она напялила именно его? В неизменной рубашке было лучше, а тут как будто у деда стащила, оно хоть и сидит на ней, как всегда, идеально, но ведь на дворе уже май месяц, неужели мёрзнет? — Так, австралопитеки, на урок пришли все? — Жук вздрогнула и круглыми глазами, не отошедшими от своих фантазий, уставилась на девушку и на опасно выпирающие ключицы, которые открывал висящий свитер. Шея была уже привычно бледной, и сегодня на ней появилась пара каких-то царапин или просто каких-то красных пятен. Ещё и кончики пальцев были какими-то ненормально красными, контрастируя с бледной кожей ладоней. Может быть, снова к Андреевне ходила и из-за нервов шею себе расчесала, не могла же за такой короткий срок так измениться из-за своего пристрастия ко всяким порошкам? — Ладно, мне все равно в принципе. Я злая, как тварь, пришла забрать ту, которую можно отодрать как последнюю суку, и она сама знает, про кого я говорю. Побыстрее, пожалуйста. Не поняв, к чему такая спешка и к чему Александре нужна кто-то, кто знает, о ком идет речь, Жук растерянно завертела головой, выискивая ту, которая догадалась, что речь идет о ней. Не особо внимательный обзор класса с дальней парты не нашел никого, и она ещё более растерянно уставилась на девушку. Та с недовольным видом оперлась о косяк и так же недовольно гуляла взглядом по классу. Но именно на ней она остановилась и пару секунд глядела почти в самые глаза, будто зовя к себе и намекая, что звала именно её. И когда через пару секунд Соня смущенно поджала губы и даже уже хотела медленно подняться, не прося для этого по-прежнему мёртвого Женю, резко обернулась в другую сторону. — Ну долго там ещё?! Жук опомнилась и испуганно обернулась в ту же сторону, где сейчас копошилась Агата, которую она сначала даже и не заметила. Её редко можно было встретить на уроках, обычно она в кабинете физики и тусовалась, а тут вдруг почему-то решила прийти аж на последний, ещё и дополнительный урок. Все привыкли, что при том, что в журнале их числилось двадцать четыре, на уроках всегда присутствовало максимум двадцать три, вот уже и не замечали её, когда та присутствовала. Агата нетерпеливо скинула в сумку косметичку и прочий хлам, который достала вместо учебников, и подбежала к Саше, стучащей ногой по полу. Та грубо схватила её за руку и рванула обратно в коридор, даже не попрощавшись. Все снова вернулись к своим делам, и только Соня продолжала сверлить не до конца закрывшуюся дверь пустыми глазами, опускаясь все ближе к столешнице. Если бы позвали её, не факт, что она бы согласилась и куда-то пошла (ещё и с подвернутой ногой), но важен же был сам факт того, что позвали именно её. Что её предпочитают остальным, ещё и какой-то там Агате, которая ничем кроме своей абсолютной обычности похвастаться не могла. У неё же ни характера, ни хоть немного богатого внутреннего мира, ничего вообще нет. Как её можно любить? Да даже если не убить, то хотя-бы хотеть? Как себя не уважать надо? Хотя, наверное, неправильно будет обвинять во всем именно Агату. Неужели на неё настолько все равно? Настолько, что после того, как она подвернула ногу, её сразу же забыли, даже малейшего внимания уже несколько дней подряд не обращает. Почему? Пока этой Агаты не было, все было вообще прекрасно. Ну да, может характер у неё не подарок, но, если вести себя не как мудачьё, можно познать её мягкую и совсем не ехидную натуру. Но ей же это не надо. Как и всем здесь. А ведь полгода назад она была именно такой, какой нужна была сейчас. Хотя, с такой мямлей, какой она была, Жук долго бы точно не ужилась. За какое-то время успела вернуться математичка, тоже не в особом расположении духа, а Соня всё так же таращилась куда-то в пустоту. Никто и никогда до этого не выбирал какую-то самую обычную дуру, которая строит из себя хер пойми кого, вместо неё, она никогда не испытывала такого унижения. При чем раньше это было унижение, а сейчас подкралась какая-то тяжелая печаль, камнем тянущее к полу, чего из-за жгучего чувства поражения в борьбе за чье-то внимание никогда не было. Наверное, раньше хотелось быть первее всех остальных, а сейчас хотелось просто быть, чтобы на неё обращали хоть немного внимания, а не как сейчас. И то не факт. Может это только сейчас, кто же не хочет быть у важного человека на первом месте? Но если все настолько плохо, достаточно того, чтобы он не динамил вот так. Почему она даже сейчас, наверное, стоит на первом месте у многих. У многих, кроме неё. Почему она возомнила себя не такой, как все? Может просто боится, что Жук когда-нибудь все-таки сдаст её из-за наркотиков и прочего не особо нормального поведения? Идиотское оправдание. Математичка продолжала объяснять что-то новое, что перед итоговой контрольной стоило бы послушать, а Соня пригнулась ещё ближе к парте. Тяжелая голова тянула вниз, и в неё лезли всё более темные и безнадёжные мысли, слова о всяких тангенсах и котангенсах уходили куда-то на самый последний план, а нудный и монотонный голос превращался в белый шум. Что дальше делать? Продолжать ходить и плакать, слепо надеясь на то, что хоть когда-то она обратит на неё внимание, даже если только ради ещё одного случайного траха? Или делать вид, что все нормально ради того, чтобы трахаться почаще? Попытаться забыть обо всем? Лечатся ли болезни, если на них закрыть глаза и забыть? Наверное нет. А что в такой ситуации можно сделать? Сказать все как есть нельзя, как минимум, потому что она даже себе до сих пор не призналась в этом. Сможет ли вообще когда-то рассказать прямо ей? Станет ли она слушать? Скорее всего снова посмеётся и уйдет со своей этой… Зачем она каждый раз говорит «своей»? Намеренно делает самой себе больно? А может это правда? Они же постоянно вместе таскаются, разве это не так? Они постоянно вместе ходят, а она не удостаивается даже крупицы внимания. Как бы обидно не было, так все и есть. Сейчас даже не хочется обвинять во всем кое-чей плохой вкус и плохой выбор, и без этого тошно. Только одно: она ей не нужна. И даже не из-за этой Агаты. Даже если бы её не было, всё было так же, как и сейчас. Не она, так кто-то другой. Кто-то другой, кроме неё. Чем она так плоха? Неужели из-за того, что она не терпит к себе недостойного отношения и реагирует иногда чересчур остро? Ну так все такими бывают иногда, в чем проблема? А может ей и не нужен никто? Может она просто выбрала себе того, кто будет потише и поровнее, чтобы можно было трахать без нервотрёпки? Лучше, если бы это было правдой. А не все ли равно? Даже если нужен кто-то только для секса, выбрала же она не её. Какой бы крикливой или раздражительной она ни была, ради хорошего секса это же можно потерпеть? Почему не она? Она недостаточно сексуальна? Или не тот типаж? Или её просто ненавидят? За что ненавидят? Урок закончился, всю доску исписали, а в ярко-красной тетради с фамилией «Жук» ничего так и не появилось. Женя сразу же свалил подальше, и ковыляла Соня до первого этажа минут десять, ещё минут десять ждала такси. До парковки она шла даже без тени страха или напряжения, о Роме она снова забыла, даже не ощущала его призрачного присутствия, как это было всегда уже месяц. Всё продолжала смотреть под ноги и отдаваться с головой депрессивным мыслям, которые делали настроение и внутреннее состояние все хуже и хуже. Даже не хотела избавиться от этого, она вообще не замечала, что неосознанно находится где-то не здесь. Как ни странно, Рома никак себя и не проявил по дороге. Жук спокойно доковыляла до такси, а потом от такси до своей квартиры, даже не попросив водителя проводить хотя-бы до подъезда. Есть не хотелось, да и в холодильнике ничего не было, она пару часов валялась на кровати, таращась в потолок и думая всё о том же. Вопреки ожиданиям слёз не было, только прежнее чувство брошенности и безразличия со стороны вообще всего мира, только тяжелые мысли и глубокая, бездонная яма, в которую она всё продолжала падать. Делать уроки она и не планировала, даже если бы они помогли исправить оценки, всё равно не получилось бы что-нибудь сделать; сконцентрироваться и даже открыть гдз сил и собранности бы не хватило. За окном уже вечер, прошло часа четыре, которые Соня провалялась почти без единого движения. Может из-за этого, а может из-за накатившего отчаяния, часов в девять вечера она вдруг поднялась и, не говоря ни слова, не сидя с задумчивым лицом ещё полчаса, поплелась к шкафу. Острое чувство никому не нужности ударило в голову, она нацепила какой-то первый попавшийся топ, короткие шорты и все те же кеды, и заковыляла в ближайший клуб, чтобы сыскать хоть там хоть какого-то внимания и заинтересованности в своей персоне. Наверное, в подобные места с поломанной ногой ходить не стоило, но это было необходимо было именно сейчас, чтобы состояние снова не упало в состояние плаксивой лужи, из которой она только недавно более-менее выбралась. Такси вызывать не стала, идти было недалеко, хотя, если бы тревога вернулась, она бы, наверное, вызвала машину, чтобы проехать сто метров. Но сегодня было подозрительно спокойно, казалось, если бы Рома догнал её на улице, она бы и сопротивляться не стала, может быть, смерть была бы лучше того, что с ней происходит сейчас. В клуб вход был бесплатным, даже для совсем несовершеннолетних. Он был подпольным, туда ходили в основном всякие мужички с низким достатком, и обилия более-менее молодых и ухоженных девушек там всегда был дефицит. Да и денег не было на охранников на входе, только один всегда сидел где-то внутри. Внутри же дико разило куревом, каким-то противным кальяном, дешевым пивом и давно не стиранной одеждой, будь она не в таком отчаявшемся состоянии, даже близко подходить не стала, из дверей таких клубов обычно высовывались подбуханные мужики, которым копейку за рекламу и привлечение клиентов заплатили. А это вообще самый большой красный флаг. Какого-то противного красного цвета стены, вычурно-красного цвета кожаные диваны, добавлявшие сюда ещё больше безвкусицы, на стенах вставки с такими же безвкусными картинками, а за липкими столиками сидели уже под градусом собирались кучки мужчин, которых на улицах принято обходить за три версты. Даже не поёжившись при виде этого ужаса, Жук проковыляла к барной стойке, решив идти искать внимания после того, как создаст для загнавшейся себя подходящее состояние. Бармен, ничего не спросив у явно слишком юной для алкоголя девочки, ставил на стойку один за другим бокалы то с текилой, то с вином, то с коньяком, под конец вообще даже пару рюмок с водкой. Через час, может и того меньше, она уже почти лежала грудью на этой стойке, изучая взглядом двоящиеся предметы перед глазами. Одна из компаний за дальним столиком это заметила и в неполном своём составе подошла к уже почти бессознательной незнакомке, предлагая ей что-то, чего та не смогла разобрать. Слова Соня не разобрала, но посыл и так был понятен. Она, к безумной радости своих сегодняшних приятелей, пошатываясь, слезла с высокого стула и, почему-то вполне нормально наступая на поврежденную ногу, поплелась за ними. Её придерживали за плечи, довольно ухмылялись, вели куда-то в сторону приватных комнат, которые были во всех клубах, и попутно ощупывали за все места, уже мысленно раздевая и примеряясь к сегодняшнему развлечению на вечер. В любой другой день стало бы противно, на теле даже сквозь одежду ощущалась бы грязь, липкость грубых рук, а сейчас даже приятно. Приятно, что её вообще заметили, значит она им понравилась, значит не такая уж она и ужасная в таком случае. Активно делать что-то не хотелось, она чувствовала себя какой-то куклой, которую без её участия раздели, сначала положили на кровать, поразглядывав, потом поставили на ноги снова, потом на колени, потом на четвереньки. Впервые она наслаждалась не процессом, не своими действиями, не действиями со стороны, а просто тем, что вообще присутствует, как бы больно ей иногда не делали, куда бы руками не лезли, где бы не трогали было приятно именно то, что она не сидит одна, что в ней кто-то заинтересовался, что она не достаточно плохая, чтобы на неё не обратили внимания даже какие-то пропитые мужики, одетые как какие-то гопники из нулевых. Они что-то говорили между собой, смеялись, отпускали какие-то сальности, смотрели на неё так, как во время секса вообще смотреть не стоит, а она расфокусировано глядела на них из-под ресниц, как делают всякие порноактрисы. Ближе к концу она даже перестала понимать, что происходит, что с ней делают, перестала чувствовать что-либо, кроме присутствия кого-то, кроме ощущения собственной важности и нужности хоть для чего-то. Возможно, её не раз пустили по кругу, возможно завтра герпес оккупирует все губы из-за всех тех членов, которые вчера маячили перед лицом, скорее всего завтра всё будет болеть. И хорошо, что она с самого начала не помнила, что в неё совали и что вообще делали, чтобы на трезвую голову не ужасаться с этого. Возможно, на просторах интернета завтра можно будет найти видео этой странной групповухи, где её отжарили во все щели несколько каких-то мутных типов, хорошо, что в современном мире это уже обыденность, которая никого особо и не трогает. Слитым в интернет был уже, наверное, каждый житель этой планеты, от совсем детей, до почти отдавших концы пенсионеров. Очнулась она в неопределенное время суток в неопределённом месте в ещё более неопределенном состоянии. Над головой было затянутое тучами небо, вроде бы день, а может и утро, вокруг неприглядные кирпичные стены с нитями труб. Она лежит на теплом асфальте, аккурат около неглубокой ямы, в которую стеклась грязная вода. Голова, ожидаемо, трещала по швам, тело было мягким сгустком теста, не слушавшегося от слова совсем. Получилось только двинуть шеей и поднять голову с земли, чтобы мелкие камешки асфальта не утыкались в висок. Через пять минут прихода в себя руки наконец-то пришли в движение, и Соня почти со скрипом поднялась и села. Место, в котором она провалялась какое-то время, оказалось служебной зоной по другую сторону от входа в клуб, было похоже на двор-колодец, окруженный голыми стенами других зданий. Рядом стоял какой-то старый пикап, из трубы рядом валил какой-то вонючий дым, и ни души рядом. Когда её тут оставили? И кто её сюда притащил? Могли бы оставить на диване внутри. А может там и оставили? Бармен, когда уходил, решил не утруждаться и выкинул её прямо на асфальт сюда, чтобы около главного входа не валялась. Одежду кое-как нацепили на худощавое и мертвенно ледяное тело, волосы пришли в тотальный беспорядок и неприятно касались щек, которые ощущали всю пыль и грязь, застрявшую в них. Наверное, сейчас она больше, чем когда-либо в жизни похожа на грязную шлюху. Грязь, грязь, как же вокруг много грязи. Даже не столько та грязь, которая налипла с земли, на которой она неизвестно сколько валялась. Кожа до сих пор чувствовала чужие прикосновения, язык неприятно чесался и зудил, будто чтобы избавиться от всей спермы надо было хорошо прополоскать рот, а на руках осталась пара синяков. Зачем им надо было так её хватать, если она была безвольной куклой, которая даже не думала сопротивляться, что бы они не сделали. Вчерашнее чувства радости от чужого внимания сменилось дичайшим желанием залезть под душ, содрать с себя кожу, чтобы обрасти новой, которая бы ничего этого не помнила и не чувствовала. В разбитом состоянии с ненавистью к самой себе за все произошедшее Жук заковыляла куда-то, откуда исходил шум дороги, надеясь найти там улицу, а не тупик. Не стоит говорить о том, что болели абсолютно все щели, даже глаза почему-то. Шорты в каком-то месте порвались, на топе осталась пара пятен неизвестного происхождения. Даже немного стыдно было идти на виду у других людей, но вскоре внимание от пары попавшихся по пути прохожих даже начало снова приносить удовольствие. Оно сразу же испарялось, и возвращалось прилипчивое ощущение собственного положения, грязи на всем теле. Казалось, что под кожей копошились мелкие-мелкие черви, которые иногда выползали на поверхность и начинали прогрызать себе путь обратно внутрь. А слои пыли и грязи с асфальта ощутимо чесались и прожигали на теле дыры, почему-то именно в тех местах, на которых остались следы рук, о которых она более-менее, на каком-то мышечном уровне запомнила. Снова захотелось плакать, броситься к кому-нибудь на шею, чтобы обняли, а потом резко убежать подальше, чтобы больше никто не трогал. На встречу внезапно вырулил какой-то незнакомый человек, который бросил на неё долгий удивленный, но незамеченный, взгляд. — Что же ты себя так не любишь? Не место тебе в таком месте и в такой одежде. Уходи быстрее. Когда Жук опомнилась и услышала сказанное, незнакомец уже свернул куда-то за угол. А может его вообще не было. А может он молча прошел мимо. Скорее всего ей показалось. Обычно ей вслед на улицах отпускали всякие сальности, неприятные комплименты, а тут какая-то странная пара предложений. Скорее всего показалось. Слуховая галлюцинация. Наверное, ей слишком хотелось, чтобы кто-то по-настоящему такое сказал, и надумала себе. При чем так, что сама этого не поняла. Но, наверное, это было правдой. Как же надо себя не уважать, чтобы отдаться какой-то сомнительной компании сомнительных мужиков банально ради внимания? Лучше бы в дверь снова психи всякие стучали, так она хотя-бы за дверь выйти не смогла, чтобы подобных глупостей не натворить. Не чувствовала бы сейчас эту грязь. Грязь, грязь, никогда такой грязи не чувствовала. Надо правда уходить быстрее.