О превратностях судьбы

Диетологи и пресловутые нутрициологи советуют при составлении своего рациона придерживаться следующей пропорции: тридцать пять процентов поступающих жиров должно приходиться на насыщенные и оставшиеся шестьдесят пять — на ненасыщенные. И именно такое соотношение признанно оптимальным. Аддамс обводит глазами полку, на которой штабелями выставлены бутылки с маслами самых разных размеров, форм, объемов, стоимости и даже цвета крышки. Читайте этикетки. В натуральных подсолнечном и сафлоровом маслах содержание полиненасыщенных жиров достаточно высокое, однако многие поступающие в продажу сорта этих масел частично гидрогенизированы, что делает их более подходящими для использования при высокотемпературном приготовлении пищи. О том, было ли подсолнечное или сафлоровое масло частично гидрогенизировано, можно судить по данным пищевой ценности, приводимым на этикетке. Подойдет ли Пагсли для его любимых блюд, покрытых от и до маслом, обычное подсолнечное, думала Уэнсдей, обводя цепким взглядом разношерстные полочки в супермаркете. После того, как родители отправили ее брата в частную школу для мальчиков, ориентированную на военное образование, и тот переехал в квартиру вместе с Уэнсдей, ее жизнь превратилась в Ад в плохом смысле этого слова. И мусор, который не глядя пихал в себя Пагсли, был только верхушкой айсберга. Тщательно обходя яркие надписи «хит продаж», попутно думая о жертвах маркетинга, которые купятся на эту дешевую рекламу, Уэнсдей потянулась за темно-зеленой бутылкой почти в самом низу стеллажа. Тягучее оливковое. Казалось, она даже ощущала тонкий запах с легкой масленистостью. Много мононенасыщенных жирных кислот в составе олеиновой кислоты. Восемнадцать углеродов, тридцать четыре водорода и два кислорода. Запоминать формулы когда-то просто стало привычкой. На этикетке в описании надпись «модицифированное» вместо «частично гидрогенезированное», потому что большинство людей уже знает, что частичная гидрогенизация порождает транс-жиры. Удивительно, но выражение «транс-жиры» современный человек боится больше, чем «атомная бомба». «Минимизируя потребление частично гидрогенизированных масел, вы уменьшаете вредное воздействие транс-жиров на свое здоровье» — отчаянно твердили на рекламном плакате у узкого стеллажа с одной из марок масла. Между выбором масла и способом умерщвления младшего брата за нескончаемое поглощение жирной пищи, в голову пришла фраза: «Удалось почувствовать все ужасы окопной жизни?». Может, жизнь в окопе в дырявых сапогах и не утихающих звуках канонады на фоне была лучше видео, которые ей упрямо включал Пагсли. И если бы они были о способах обогащения урановой руды, то Аддамс могла бы промолчать, но пятнадцатисекундные танцы котов под музыку вызывали, мягко говоря, отвращение. Меня скорее удивило, что на войне все решает случай. Закон «малые причины – великие последствия» имел там большую силу, чем где бы то ни было. Удивительно, что все зависело от секунд и миллиметров. Отчаянная трель телефона в руках вызвала у нее очередную волну негодования. Подарок Пагсли был иногда как неплохим подручным средством, так и адской не замолкающей машиной. Энид Синклер в том числе была тому виной. — Да, — коротко ответила Аддамс, приложив трубку к уху. В ее руке все еще была бутылка с маслом, этикетку которой она изучала слишком дотошно. Увеличение аффинности и поверхностного натяжения. Повышение вязкости. Физика хорошей рекламы с выбросом яркого слогана в лицо покупателя. — Мисс Аддамс? — ее молчание значило согласие. Эти люди, которые задают очевидный вопрос и ждут, когда ты кивнешь в знак согласия. — Ваш младший брат, мистер Аддамс, задержан по делу об убийстве мистера О’Брайена. Мистер Аддамс доставлен в участок на Челси стрит шестьдесять один, — вновь молчание. Убийство звучит куда интереснее, чем его прошлая нелепая попытка кражи в книжном магазине. — Мисс Аддамс, вы слушаете? — Он виновен? — Что? Нет, вы не так поняли. Никаких подозрений, мисс Аддамс, ваш брат — просто свидетель. — Буду через полчаса. Со вздохом она отложила выбранное масло в сторону. Подлинный факт. Рука, поднесенная к лицу со сложенным полтинником, зажатым между пальцами, будет каплем в море, если мелкий паршивец полез туда, куда не просят. Аддамс оставляет корзинку на выходе и под подозрительный взгляд охранника выходит из супермаркета. Знаете, почему Бог сначала создал тараканов, а потом сторожей закона на выходе из супермаркета? Просто хотел потренироваться. Это единственный анекдот, который она знала, потому что все остальные — правда. Новенький девятьсот одиннадцатый порш быстро преодолевает расстояние в пару миль, прежде чем оказаться аккурат напротив полицейского участка. Двухэтажное здание с широкими окнами в пол. Настоящий муравейник, подумала Уэнсдей, когда насчитала у одного входа целых семь полицейских. Она не строила никаких догадок насчет брата. Может, где-то глубоко внутри нее сидела капля волнения, но это не отражалось на ее каменном выражении лица, когда высокий темнокожий мужчина представился капитаном Джоном Дэвисом. — Где мой брат? — вылетело из нее сразу, когда тот закончил свой официоз. — Он находится в комнате для допроса, — капитан Дэвис кивнув в сторону длинного коридора и добавил: — К сожалению, вы не можете туда пройти — того не позволяют правила. А вот и он, подумала Уэнсдей, — наш верный страж закона. Цербер этого полицейского участка. Сам Харон воплоти! Смотрит сверху вниз так, будто знает наизусть полный свод законов в картинках. — Вы сообщили о задержании спустя несколько часов, верно? — сощурилась Аддамс и добавила: — Обычно в случае задержания несовершеннолетних полицейские незамедлительно уведомляют законных представителей о факте задержания. К тому же, вы уверяли меня, что он всего лишь свидетель. — Мы пытались дозвониться до ваших родителей, но они не брали трубку, — оправдывается мистер Дэвис, разводя руками. Очевидно, что сотовая связь не работала в той глуши, куда направились Аддамсы, чтобы навестить тетушку Роуз. Родители — они как Бог. Всем важно знать, что мать и отец всегда с тобой, что они одобряют твои действия и поступки. Тем не менее ты звонишь им, только когда попадаешь в беду или в чем-то нуждаешься. И этот случай был не исключением. — Это вовсе не значит, что вы имеете право проводить допрос. Без факта оповещения законных представителей. Без адвоката. Может, уже готово обвинение и никакой он не свидетель? Я бы с удовольствием его послушала, мистер... — Дэвис. Капитан Дэвис, — выдохнул тот. — Мисс Аддамс, вы перегибаете палку. Это просто формальности. Безусловно, мистер Аддамс имеет право на адвоката. Как и имеет право на то, чтобы его родители были в курсе происходящего. — Граждане могут быть задержаны на срок не более двух суток, а в некоторых случаях — до трех часов, — продолжает Уэнсдей несмотря на миг стушевавшегося мужчину. — Могу ли я предположить, что сейчас — тот самый некоторый случай? Также могу ли я предположить, что у вас нет никаких весомых причин держать его здесь? Может, вы задержали его только потому, что намереваетесь выставить его козлом отпущения? — продолжает она и смотрит своим коронным взглядом исподлобья, что незамедлительно действует на полицейского. Он устало потирает лоб. — Давайте я все же введу вас в курс дела, чтобы не оставалось лишних вопросов. На выходных пропал мальчик, мистер Нил О’Брайен. Его родители сразу сообщили об этом, не дожидаясь семидесяти двух часов. И их можно понять — единственный всеми любимый ребенок в семье вдруг исчезает, — облокачиваясь о стену, говорит он. — Каким образом к этому относится Пагсли? — чувствует себя заботливой мамочкой Аддамс и морщит носик, скрестив руки на груди. — Мы уже близко, мисс Аддамс, вы слишком нетерпеливы, — капитан Дэвис делает жест рукой. — Последнее, что говорил мистер О`Брайен, было сообщение на телефон, что он идет на прогулку с одноклассниками. В тот день его видели в компьютерном клубе в компании двух подростков — вашего брата и мистера Галпина. Оба его одноклассники. — Не вижу никакой корреляции, мистер... — делает паузу, пытаясь вспомнить его фамилию. — ... Дэвис. — Это наша единственная зацепка. После Нил пропал. Исчез со всех радаров, — вновь потирая лоб, отвечает он, и Уэнсдей делает заметку о привычке полицейского, когда тот испытывает волнение. Ему наверняка не хотелось ввязываться в дело с несовершеннолетними, но выбирать явно не приходилось. — Сегодня утром его труп обнаружил садовник в лесу у академии, где он проходил обучение. — Очень занимательная история, — безучастно обходит его стороной, — но я предпочту забрать брата домой, раз вы держите его здесь незаконно. — Не могу препятствовать, — он покачал головой, — три часа уже на исходе. Но вам придется явиться сюда для повторной дачи показаний. Мы вышлем вам повестку. — С нетерпением не буду ждать. Она кивнула ему со всей любезностью и поймала ответный взгляд в недоумении. Терять время здесь совершенно не входило в ее планы. Мистер Дэвис все же кивнул ей в сторону, и Уэнсдей молча проследовала за ним по узкому коридору. За одной из дверей прятался маленький паршивец, который увяз в очередной передряге. Одна из дверей послушно открылась, когда мужчина нажал на тяжелую ручку. Приглушенный свет, одинокий стол и до рвоты испуганный младший брат с понуро опущенной головой. Если ему было стыдно, значит, он был невиновен. Аддамс была готова здесь и сейчас доказывать это с пеной у рта. — Мистер Аддамс, — окликнул коп ее брата, и тот не хотя поднял голову. При взгляде на сестру его глаза загорелись, будто тот встретил самого Дракулу. Жалкое зрелище. — Можете быть свободны. Подробности я рассказал вашей сестре. Пагсли торопливо встал под пристальным взглядом еще одного полицейского, сидящего в качестве охраны в этой закрытой комнате. Охрана для ее младшего братца, который в свое время даже не мог толком взломать дверь. Дьявол, это было просто абсурдом чистейшей воды. Уэнсдей предпочла опустить прощание с капитаном Дэвисом и молча зашагала по коридору в сторону выхода. Как обычно предпочитают говорить: «Приятно было пообщаться»? Так вот — не было. Или — «Был рад знакомству». Но тоже — мимо. Спиной она чувствовала прожигающий взгляд брата. Еще только не хватало его глупых отговорок и оправданий, чтобы она полностью вышла из себя. Ей казалось, что где-то официально существует некоторый генератор случайных чисел: чье число выпадает, того и ждет день театра абсурда. Или цирка с конями. Кому как больше не нравится. — Уэнсдей... — бормочет Пагсли где-то на фоне, пока в ее голове вертятся мысли о завтрашнем семинаре. Кажется, будут химические и физические свойства непредельных углеводородов. В отличие от предельных углеводородов, прокручивала Аддамс, непредельные — достаточно реакционноспособные, вступают в реакции присоединения по двойным и тройным связям в открытой цепи. И вдруг — щелк. Она резко остановилась как вкопанная. Пагсли почти врезался ей в спину. — Кто с тобой был? — безоговорочно и жестко. Порой мысли об отвлеченных вещах вроде каких-либо свойств веществ помогали собраться с мыслями и взглянуть на все под другим углом. — Уэнс... — ее так раздражало, когда он начинал мямлить, проглатывать окончания и говорить как умственно-отсталый. Аддамс повернулась, вышибая почву из-под ног. — Я был с моим другом — Кевином. Я рассказывал тебе про него раньше. — Фамилия. — Кевина? Галпин. Кевин Галпин. Это мой... И одно из ключевых понятий будней Уэнсдей Аддамс — ирония судьбы. Случайность. Отсутствие причинной обусловленности. Без разницы — суть одна и та же. И еще одно из ключевых понятий конкретно сегодняшнего дня — суровая реальность. На другом конце коридора выплывает кудрявая голова. Точнее, две кудрявые головы. Одна чуть меньше и светлее, другая — чересчур знакомая с ореховым прищуром глаз. Уэнсдей до сих пор чувствовала его дыхание у себя на затылке и покалывания в районе лопаток, когда Тайлер прижал ее к своей груди. Широкой и... Аддамс и сама стыдливо удивилась таким эпитетам в своей голове. — Пагсли! — первый подал голос смазливый парнишка с россыпью бледных веснушек и ускорил шаг. Доподлинно известно, что краб в случае опасности и вообще в ситуации, требующей быстроты, предпочитает двигаться боком, быстро переставляя конечностями. К слову, Пагсли напоминал ей сейчас это ракообразное. Может, не только способом передвижения, но и умственными показателями. — Что ты тут делаешь? Тоже вызвали на дачу показаний? — торопливо произнес Аддамс, поглядывая боковым зрением на сестру. Уэнсдей старалась не обращать внимание на мельтешащий фон в виде Тайлера, который, на самом деле, просто стоял на месте, в упор глядя ей в глаза. На секунду, всего на одну чертову секунду она подумала, что не чувствует ничего. Только свой собственный пульс и пот, проникающий под тонкую кожу. Белый воротник липнет к взмокшей шее, и Уэнсдей не удается понять, выключили ли здесь кондиционер, и был ли он вообще. Она чувствует, как перекатываются капли пота по влажным ладоням, устремляются к кончикам пальцев. Руке мокро и горячо. Пот остывает и капает на грязный пол уже совершенно холодный. Но все это только иллюзия. Щелк — и Тайлер раскрывает рот в своей манере: — Уэнсдей? Это твой брат? Никто не станет отрицать, что у каждого взрослого человека есть право на собственный выбор. И ее выбор колебался между отвесить очередную колкость и молча кивнуть головой, прикусив свой острый язык. Был шанс, что Тайлера укачивали в люльке темечком об стену. — Это моя сестра, — вмешался Пагсли и добавил, оглядываясь поочередно то на нее, то на Галпина: — А вы знакомы? Раз братец Тайлера был здесь, то это было прекрасной возможностью узнать все подробности касательно трупа О’Брайена. У нее совершенно не было ни времени, ни желания таскаться с Пагсли по допросам, и если была возможность скорее исключить этот пункт из своего расписания, то Уэнсдей не терпелось это сделать. — Ты и ты, — она обвела обоих взглядом, думая, что спрашивать напрямую о произошедшем не было смысла — вряд ли они могли сказать что-то вразумительное. Стоило расколоть их на нейтральной территории. — В кофейне неподалеку расскажите все, что знаете. Моя машина на стоянке. — Эй, стой-стой, не так быстро, Аддамс, — на секунду ему показалось, что Уэнсдей была удивлена его сопротивлению, но привычное нечитаемое выражение ее лица сразу же вернулось, не давая подтвердиться слабой догадке. — Ты тут в детектива поиграть собралась? — А ты — в тупого полицейского? — произносила она, и Тайлер поймал себя на мысли, что пытается подавить в себе желание попросить ее не смотреть так пристально. Под этим взглядом кожа под лопаткой горела вдвойне сильнее. — Ты хочешь убедить в этом меня или себя? — спросил он, когда Уэнсдей наконец хлопнула густыми ресницами. Все же ей тоже нужно было моргать. — Я полностью доверяю твоим способностям, умениям и опыту… Хотя о чем я? Какой опыт, Аддамс? — риторический вопрос, отметила про себя Уэнсдей и повела бровью. — Наших братьев задержали как свидетелей в деле о смерти мальчика. Тебе стоит молиться Богу, чтобы… — Во-первых, не уверена, стоит ли тебе раскрывать тайну, что Бога нет, как и то, что подарки в носки тебе кладут родители, а не Санта Клаус, — делает шаг вперед, — во-вторых, тебе следует подробнее ознакомиться с делом, в котором ты увидишь слово «убийство», и может, еще раз обдумаешь необходимость выяснить правду на берегу, пока копы не вывернули все наизнанку. Тайлер скривил губы, сжав их в тонкую полоску. Убийство, подозрения, копы, Санта Клаус и чертовы цветные носки. Крохотная лилия под лопаткой доставляла изрядные неудобства. Мог бы так ей прямо и сказать, что она — его соулмейт. Родственная душа. Уготовленная судьбой. Или что еще говорят в таких случаях? Но он упрямо молчал под взглядом трех пар глаз. Неужели боялся обидеть? Ну да, такая ведь драма могла разрастись, будь Аддамс без ума от идеи родственных душ. Прямо настоящий любовный треугольник: он, она и целая атомная бомба из ее колкостей. Чернобыль мирно отдыхал в сторонке, покуривая сигару из урана двести тридцать пять. Уэнсдей неимоверно хотелось сделать что-нибудь под его чересчур внимательным взором, что утихомирит её… злость? Раздражение? Она не знала, как назвать это идиотское чувство внутри. Ее эмоциональный диапазон был узок, но восприимчив к его узколобым взглядам. — Отец сказал, что попытается все уладить, — встрял Кевин, пытаясь сгладить атмосферу, и Пагсли участливо закивал головой. — Да, отец Кевина работает в полиции. Все будет хорошо, Уэнс, я уверен. Нам нечего опасаться! — Когда мама оставляла меня с тобой в детстве, ты пару раз падал из колыбельной. Головой вниз, — пожимает плечами и не отводит глаз от Тайлера. Долго держать зрительный контакт, как оказалось, было нелегкой задачей, но в ней было достаточно упрямства и выдержки. — Не думала, что это так сильно повлияет на тебя в будущем. Копы уже считают, что ты виновен. А все из-за пары твоих жалких попыток быть похожим на дядю Фестера. Если хочешь и дальше быть главным подозреваемым и все же довести дело до конца, то удачи. В плохом смысле этого слова, — и разворачивается с намерением покинуть в первую очередь компанию Тайлера, который неотрывно следил за каждым движением губ, и впервые чей-то взгляд доставлял ей столько неудобств. Пораскинув мозгами и переглянувшись с Кевином, Пагсли поспешно одергивает сестру, на что та молча кивает в сторону выхода. И под чересчур громкий вздох Тайлера они шагают на парковку. Волосы после душа еще сильно завиваются и упрямо лезут в глаза. В 1973 году, на съемках «Трех мушкетеров» с Майклом Йорком, в сцене сражения на мельнице Оливеру Риду случайно проткнули горло шпагой. Он чуть не умер от потери крови. Было ли появление Аддамс злым роком или только иллюзией случайности? Подлинный факт. Ничего не бывает случайного. Даже маленький знак родственных душ, расположившийся на ее наверняка белоснежной коже. Захудалое кафе в стиле ярких восьмидесятых. Декорации: безвкусные красные диванчики, пол в шахматную клетку, тусклые лампы и снующая туда-сюда официантка — несчастная попытка воспроизведения ретро атмосферы. Один кофейник, с которым разгуливала официантка, вызывал ужас, когда Уэнсдей пыталась представить вкус этого пойла. Пагсли заказал огромный бургер с картошкой, и Кевин последовал его примеру. Похоже, вредные привычки были действительно заразительны. — Вкусно? — скрипя зубами, произнесла Аддамс, когда брат сделал очередной укус, после чего жирный соус полился по его пальцам. Ладоням. Стал стекать тонкими струйками и оседать на тарелке. Пагсли выдал что-то нечленораздельное, в чем разбираться ей совсем не хотелось. Хотелось выкинуть отсюда паршивца Галпина, которому было не занимать наглости — он продолжал упрямо пялиться на нее в упор, воспользовавшись тем, что сидел аккурат напротив нее. Они сидели и ели свои бургеры. С толстой сочной котлетой прожарки well done. С холодной газировкой в большом пластиковом стаканчике. Узкие трубочки в синюю полоску и самые дешевые белые салфетки. Звук чавканья и ни децибела волнения за свои задницы. — Если вы наелись и напились, — хмурясь в попытке отогнать растущую головную боль, — то говорите по одному: кто, где, когда, что и как. Пагсли, — она переводит взгляд на брата. Тот вмиг стал серьезным, от былого аппетита, с коим он уминал картошку, не осталось и следа. — Нил О`Брайен — он... был классным. Всегда веселый, добрый, его все любили, — делает паузу и Уэнсдей терпеливо ждет, пока брат найдет нужные слова. Мягкотелостью он был весь в отца. — Пока не произошло это. — Про «это» я уже наслышана, — перебивает Аддамс, — начни с воскресенья. С самого утра. Куда вы пошли? Кто был с вами? Чем занимались? — Ого, да ты хочешь сменить профессию на детектива? — кидая салфетку в тарелку, спрашивает Тайлер и откидывается на спинку дешевого диванчика, местами протертого до дыр. Продолжить ему не дали. Уэнсдей сверкнула глазами, процедив: «Ни слова. Больше». Поерзав на месте, Пагсли неуверенно продолжает: — В воскресенье, как и договаривались, мы встретились на Нортгемптон стрит недалеко от баптистской церкви. Мы всегда там встречаемся, когда идем в компьютерный клуб. Встречаемся на углу, иногда заходим в супермаркет за колой и мармеладками, но в тот день мы пошли без него. — Почему? — Нил опаздывал, хотя до этого всегда приходил даже чуть раньше. А в тот день все было по-другому. — Да, точно, он опоздал минут на сорок, не меньше, — подхватил Кевин, щелкнув пальцами, — я тогда подумал, что что-то случилось, но не придал этому значение. — Мне тоже показалось что-то неладное: он был весь на нервах, даже снова стал грызть ногти, хотя до этого пытался избавиться от этой привычки, — продолжил Аддамс. — У него были проблемы с родителями? — Аддамс, ты думаешь, что предки его кокнули? — с усмешкой спросил Тайлер и вальяжно кинул ногу на ногу. — Я только предполагаю, — в тон ему ответила Уэнсдей, — на месте твоих родителей я бы убила тебя еще в колыбели. Кевин хрюкнул от смеха, совершенно не обращая внимание на царившую атмосферу. — На месте твоих родителей я бы зашил тебе рот. — На своем месте я бы продолжил, — неожиданно вмешался Пагсли, чувствуя, что разговор заходит совсем не в то русло. Его волновали не столько упавшие на него подозрения, сколько смерть своего друга. — У Нила были хорошие отношения с предками, — вмешался Кевин, напрочь забыв о просьбе Уэнсдей говорить по очереди. — По крайней мере, они всегда давали ему карманные деньги и не названивали по десять раз на дню. Теперь это имеется ввиду под хорошими отношениями, подумал Тайлер, прикидывая, когда в последний раз ему звонил отец не с просьбой закрыть дверь на нижний замок, чтобы тот смог без проблем вернуться после ночной смены. — В клубе не было ничего интересного: поиграли в киберпанк, выпили по банке газировки и разошлись по домам, — пожал плечами Аддамс. — Никто ему до этого не угрожал? Может, в академии или в клубе? — спросила она и вдруг случайно задела Тайлера носком ботинка. Совсем легко, по касательной. Кровь прилила к его лицу так резко и сильно, что он почувствовал её яростную пульсацию на кончиках ушей и в уголках губ. Уэнсдей вытаращила глаза, когда почувствовала румянец на щеках, да такой, от которого невозможно избавиться, если не принять прохладный душ. О, Дьявол, какому такому черту она насолила, что невинное касание тире пинок так влияли на нее? Её вновь охватило то странное чувство, от которого все внутри дрожало. И Уэнсдей оно совершенно не нравилось. — Да нет... — протянул Пагсли и картинно свел брови к переносице. Похоже, это была семейный жест Аддамсов, когда те о чем-то задумывались. Или злились. — Ну он как-то упоминал пару старшеклассников, которые задирали его на строевой подготовке, но лично я ничего не замечал, — ответил Кевин и пожал плечами. Это была хоть какая-то зацепка. Аддамс была точно убеждена в том, что подростки семнадцати-восемнадцати лет не скажут ничего, что могло было помочь следствию. Да еще и с тем условием, что их действия могли обернуть против них самих же. Нужно было ехать в академию и выяснить, кем являлись те старшеклассники и что хотели от О`Брайена. — Тайлер, это же твоя колымага у входа? — кивнув в сторону окна, спросила Уэнсдей. Старый ниссан с наверняка висящей елочкой на зеркале переднего вида никак не шел в сравнение с ее новеньким поршем. Галпин медленно повернул голову в сторону брюнетки. — Аддамс, выбирай выражения для моей ласточки, — наиграно обиженно произнес он и сделал пару крупных глотков газировки. Пузырьки приятно щекотали язык. — Завтра вместо первой пары едем в академию. Пагсли пришлет адрес твоему брату, — она уверенно встает под его на миг растерянный взгляд, — и без опозданий. — У меня планы. — Пить пиво, жрать «читос» и дрочить не подходит под определение «планы», Тайлер, — разворачивается на пятках, следуя к выходу. Оставалась целая куча вопросов: почему он, почему на его, как она выразилась, колымаге, почему вместо первой пары и почему она не может написать ему сама? Тайлер встряхнул кудрями, проводив ее взглядом до самой двери. Голова раскалывалась на части, и он чувствовал, что все еще не может до конца уловить суть их разговора. Кроме того, что какие-то ребята из академии задирали Нила, он понял ровным счетом ничего. Как и то, под каким предлогом они попадут на территорию академии и чем будут заниматься. Не искать же клад? Тайлер уставился в окно и удивился, почему на улице так чертовски светло. Кто заказывал солнце во вторник? Точно не он. — Ты ведешь себя странно, — изрек Кевин, впервые обращаясь к брату за последний час. — Кто бы говорил, — качая головой, отвечает Галпин и встает. — Сначала подозрения, что я гей. Потом полицейский участок. Да твои плохие дни веселее моих хороших, — кладет деньги в маленькую коробочку с чеком, которую принесла официантка, — поехали домой. Похоже, мне завтра к первой паре — буду спасать ваши задницы. — По-моему, этим занимается сестра Пагсли. — Да иди ты.

* * *

Солнце не резало глаза — блэкаут шторы выполняли свою работу на все сто процентов. Тайлер ставил твердую пятерку производителю. Но был у них один минус — ты не ориентировался во времени, перманентно открывая глаза в кромешной темноте. В комнате царила идеальная тишина. Глубоко вздохнув, он огляделся, заметил часы на прикроватной тумбочке и обомлел. — Нет, — прошипел он. — Бля, только не это. В особом раздражении он вскочил с кровати, лихорадочно бросился натягивать на себя штаны и толстовку, потом схватил рюкзак и, уже открывая дверь, швырнул его обратно — сегодня ему вряд ли понадобятся тетрадки и пенал. Быстро забежал в ванную, плеснул ледяную воду в лицо и пару раз провел щеткой во рту, считая, что щетинки успели пройтись по зубам. И метнулся вперёд по коридору, молясь, что окажется достаточно быстр, чтобы успеть к Аддамс вовремя. Пятнадцать минут спустя он убедился, что недостаточно. — Опоздал, — произнесла Уэнсдей, усаживаясь на переднее сидение. На мгновение он подумал о том, чтобы попросить прощения и упомянуть о несработанном будильнике, но в следующее мгновение эта идея показалась абсолютно нелепой. Они далеко не в школе, Уэнсдей далеко не требовательный учитель, а он давно не провинившийся ребенок. — И тебе доброе утро. И раз извинения были ни к чему, он решил ехать молча, копируя поведение Аддамс. Отличный способ успокоиться и уснуть. Прямо за рулем. Молчать ему не нравилось, но в ее компании это было, кажется, единственным способом существования. В висках пульсировало не только от недосыпа, но и из-за присутствия молчаливой брюнетки по соседству. Неужели она не чувствовала того же? Разве это не работало в обе стороны? Или Аддамс настолько толстокожая, что до нее просто не доходили соулмейт волны? Похоже, сама Вселенная уступала ей в своем проявлении. Тайлер уставился на дорогу, одновременно чувствуя раздражение и привычное жжение. Дома мелькали со скоростью семьдесят километров в час, вызывая только легкую тошноту, подступающую к горлу. Он покачал головой, пытаясь отмахнуться от непонятного комка противоречий, свернувшегося в груди. Боковым зрением заметил движение и оглянулся, встретившись взглядом с черными омутами, чьё имя слишком часто крутилось на языке. Та не стушевалась под его взглядом и пробормотала: — Следи за дорогой. Закатив глаза, он снова вернул внимание к дороге, сжав руками руль. Неужели он сейчас пропускает колледж, едет в академию своего брата по известной только самой Аддамс причине и неумолимо краснеет под ее взглядом? — Знаешь, что меня раздражает? — его голос опасно затих, и он взъерошил кудряшки. Своей безучастностью и поразительным спокойствием Уэнсдей разжигала в нем злость, желающую вырваться наружу. Она либо была прекрасной актрисой, либо он просто сошел с ума, придумав себе эти фантомные боли. — Твоя рациональность. Невозмутимость. Продуманность ответов. Равнодушное лицо, когда у меня под лопаткой все жжет, — не говорит — выплевывает он, сжимая руль пальцами до белых костяшек. Грудь его подымалась от тяжелого дыхания. — Как я должна себя вести, по-твоему? — разворачивается вполоборота Аддамс и решительно смотрит ему в лицо. — Брось, — он фыркнул. — Не делай вид, что ничего не понимаешь, — она молчит, и глаза Тайлера совершают оборот на девяносто градусов вверх. Именно об этой ее реакции и шла речь. — Может, меня и роняли в детстве головой вниз на острые шипы по несколько раз в день, но с тобой, похоже, вообще не разговаривали или держали в мягкой комнате. — Ближе к делу, Галпин. Мне не нравятся твои домыслы, — парирует Уэнсдей и на мгновение задумывается, стоит ли вообще продолжать этот разговор, учитывая какой тон он использовал. — Что думаешь о нашей связи родственных душ? А, Аддамс? Уэнсдей не ответила. Да и что она могла сказать? Что пульсирующая боль под лопаткой сместилась на шею и виски, что она страдала из-за этого каждый гребаный час, мечтая отрубить себе голову? Она прекрасно знала, как нахально улыбнется Тайлер, признайся она в своих эмоциях, но нищие не выбирают, поэтому, дабы окончательно не пасть в собственных глазах, она решительно протянула: — Не понимаю, о чем ты. Это был очень неприятный поворот, которого Тайлер совершенно не ожидал. — Что? — он нахмурился и почувствовал, как у него скрутило желудок от одной только мысли, что эта связь односторонняя. Такого просто не могло быть. Либо это первый случай за все время, либо Уэнсдей Аддамс просто уклонялась от правды. — Ты все прекрасно слышал, — неумолимо продолжает она, — а теперь, будь добр, вспомни о педали газа и наконец используй ее по назначению, — ему пришлось сжать челюсть, чтобы самым нелепым образом не распахнуть рот от ее наглого вранья. Маленькая лгунья. Наглая, упертая, бесстыжая. Самая настоящая обманщица, коих не видывал свет. — Ну уж нет, Аддамс! Я понимаю, ты предпочитаешь врать до последнего. И если действительно поверить в ложь, то можно любого надуть, — потянул Тайлер и резко припарковался у обочины под ее неодобрительный цокот. — Как-то раз я убедил одну старушку, что я Бред Питт, и она повелась, потому что я сам в это поверил. Главное не про что врёшь — а как. Я это к тому, что со мной этот номер не прокатит, можешь даже не стараться, — он поворачивается к ней лицом. Уэнсдей честно пыталась понять, о чём толкует Тайлер, но всё доходило до неё ужасно медленно, и у нее возникло неприятное чувство, что жизнь вокруг идёт с нормальной скоростью, а её мозг банально не успевает осознать происходящее. Подлинный факт. Его широко распахнутые глаза вводили ее в гипноз. Складывалось ощущение, что неостанавливающаяся боль отступала. — Алло, Аддамс, взываю к тебе, — он щелкнул пальцами перед лицом, и Уэнсдей шумно втянула носом воздух, хлопнув его по руке. — Я слышу, — ложь. Как и ответ на его вопрос. — Ничего не думаю на этот счет. — Странно. Я думал, что шестеренки в этой крохотной голове в постоянном движении. — О, Дьявол, — шипит она, а Тайлер улыбается, когда понимает, что выжал из нее признание. Не в любви, конечно, но тоже с чего-то стоило начинать. — Так, это уже что-то, — он проводит ладонью по волосам, и это действует на нее странным образом. Снова. Аддамс сжимает зубы. — Слушай, так мы как в алгебре: положительный гондон, отрицательный гондон и типа в сумме ноль гондонов, — выдает Тайлер с умным видом. Почему отсталый придурок с айкью меньше нуля был предназначен ей судьбой? Эту связь она просто не могла вообразить. Это было выше ее понимания. — Ты совсем идиот? — зло, без доли сарказма и иронии. — Причем тут алгебра, гондоны и, черт возьми, мы с тобой? Не смей даже думать в таком ключе. Мы... — фыркнула, скрестив руки на груди. — Ладно-ладно, — он выставил ладони вперед в примирительном жесте. Симуляция знатока математики, пожалуй, была лишней. — Раз уж мы с тобой... — и осекается, встретившись с ней взглядом, выбирая слова получше: — Ты и я... теперь знаем друг о друге чуть больше, чем раньше. Не буду скрывать, но в то утро, когда ты вылила на меня свой эспрессо, я почти сразу понял, что значит эта пульсация под лопаткой. — Не буду скрывать, что мне плевать на это. Она так хотела выйти из этой старой тачки, хлопнуть дверью и никогда больше не встречаться с Галпиным. И пусть ей придется мучаться с этой болью до конца своей жизни. — Подожди, ты не дослушала, — он сделал вид, что не заметил то, как она отстранилась, и как глубоко залегла складка меж бровей. — Нам обоим это приносит боль. С этим, пожалуй, тебе сложно спорить. — И что ты предлагаешь? Убить себя? Или, может, тебя? — Бахвальство тебе не идёт, — простая констатация. Тайлер выглядит чересчур беспечным в своем тоне, но если приглядеться, то темные круги под глазами выдавали его бессонницу. — Я знаю одно решение, — сдавленно проговорил он не без подрагивающих в неуверенности бровей. — Оно не понравится нам обоим. Но это единственный способ покончить со всем этим. — Что для этого нужно? — Аддамс, — Тайлер посмотрел на нее. Серьезность и желание избавиться от фантомной боли читались в ее глазах, и это придало ему уверенности. И как бы следующая фраза не прозвучала, этого требовали обстоятельства. — Мы должны… ты и я должны поцеловаться. За всю свою жизнь Уэнсдей никогда не была ещё так удивлена. Она была в полной растерянности. Даже любимый фильм Синклер не так потряс ее, как заявление Тайлера. Однако если один поцелуй мог сразу решить проблему с ежедневно нарастающей болью, то эту возможность она не могла упустить. Они находились напротив друг друга. Она непременно злилась, он — ухмылялся. Это переходило все начерченные и сто раз обведенные ею границы. И когда в висок будто выстрелили очередью из пулемета, Аддамс процедила, не веря собственным ушам: — Поцелуя в щёку будет достаточно? Галпин все равно ухмыльнулся своей поганой улыбочкой. — Я говорил о настоящем поцелуе, — несмотря на это Тайлер нервничал не меньше нее, из-за нервозности голос был пронзительный. — Взрослом. Как в книгах, которые ты наверняка не читаешь. О таком, который почву выбивает из-под ног. О таком, что вспоминают перед сном и во влажных снах. О... — Заткнись, — перебила сквозь зубы, не пытаясь скрыть свое раздражение.