О превратностях судьбы

— Если вкратце, то я чуть не наложил в штаны, Аддамс, — выдыхает он и открывает перед ней дверь, пропуская. — Подробности касаемо твоего калоприемника меня не интересуют, — проходит вперед, — говори, что нашел. Тайлер качает головой и театрально цокает под ее громкое молчаливое ожидание. Томить Уэнсдей оказалось куда более забавным, чем он мог себе представить. Как и в кулинарии: нужно держать в таком состоянии строго определённое время, иначе блюдо пойдет насмарку. И говорит, выждав необходимое, сугубо по его мнению, время: — Вскрытие не проводилось! Его родители отказались от этого, сетуя на свою религиозную хрень, представляешь? Ее взглядом можно было убивать. Вскрывать банки. Глотки. — Гениально. — Знаю. — Что еще? — цедит сквозь зубы. — Тебе этого не достаточно? — и охотно добавляет, чувствуя, что точка кипения брюнетки почти достигнута: — Зафиксирована тяжелая черепно-мозговая травма, которая и стала причиной гибели Нила. Но я в этом мало верю… — Почему? — Ну… — мычит он и картинно чешет затылок. Пытается поддержать образ якобы думающего человека или действительно совершает мозговую активность? — Странно это. Зачем ему вообще понадобилось приезжать в академию в выходной день, да еще и по территории слоняться в такой ливень? К тому же, версия звучит как «поскользнулся, упал, очнулся — гипс». — Только вот не очнулся, — опасно затихшим голосом констатирует Аддамс и уже будто по привычке плюхается в салон автомобиля, когда Галпин открывает ей дверь. Его бесполезность раздражала больше, чем поверхностная галантность. — А тебе что-то удалось вынюхать у капитана? — спрашивает он, щелкая ремнем безопасности. — Больше, чем ты бы смог за всю свою жизнь, — не без тени самодовольства. И Тайлер реагирует достаточно предсказуемо: — Я что, зря своей задницей рисковал?! — Знаешь, риск — дело благородное, — добавляет, демонстративно оглядывая его: — Даже для такого, как ты. — Для такого, как ты, — передразнивает он писклявым голосом, — так ты расскажешь, что выяснила? Уэнсдей ведет бровью, обдумывая, стоит ли посвящать во все подробности Тайлера, у которого было неуместное шило в заднице. Было ли это вызвано энтузиазмом предстоящего расследования или альтруистичным порывом спасти учеников академии от возможной опасности — она не знала, но была точно уверена, что Галпин так просто от нее не отстанет. И это не могло не раздражать. — Ничего особенного. — С таким лицом ничего особенного не скрывают, — утихшим до шепота голосом, — хочешь ввязаться во что-то опасное, а мне и шанса не даешь? Не очень-то вежливо с твоей стороны, Уэнсдей. — Шанс? — она поворачивается вполоборота. — Это мое дело, Галпин. Не лезь, куда не просят. — Уже залез. К тому же, по твоей просьбе, — он беззлобно пожимает плечами. Он не справился ни с одним заданием, не выяснил хоть сколь угодно важную вещь, а теперь просился в помощники? Нет, не просился — он уже себя им считал! Однако несмотря на его внешнюю бесполезность, Аддамс не могла отрицать, что он неплохо справлялся с ролью наживки, мило улыбаясь во все тридцать два. Она почему-то была уверена, что в его рту было эталонное количество зубов. — Ладно. Но с одним условием. — Все что угодно для... — Именно об этом и пойдет речь, — быстро перебивает его, не желая слушать очередную низкосортную шутку. — Ты будешь закрывать свою рот каждый раз, когда увидишь такой взгляд, — и смотрит на него исподлобья. Тайлер его ловит, с пару секунд молчит, демонстрируя умственную активность, и отвечает: — Ничего не понял, но постараюсь. Это значит, что он нихрена не понял, — думает Уэнсдей и пытается смириться с его пустоголовостью. — Из интересного: капитан Дэвис заметил на ладони О`Брайена ожог. Я предполагаю, это зацепка. Тайлер вновь демонстрирует наличие извилин, но уже более удачно, чем в прошлый раз. И говорит: — Думаешь, это дело рук тех старшеклассников, из-за которых мы с тобой зажима... — Заткнись, — нетерпимо прерывает его, не желая слышать продолжение фразы, — да. Но это только предположение, нужно его проверить. — Каким образом? — Есть у меня один вариант, — она тянется к телефону и начинает что-то печатать, чередуя звериный оскал и сомкнувшиеся на переносице брови. Порой переписка с младшим братом доводила ее до исступления — такими были его сообщения, полные желтых рож и бессмысленных скобок, о значении которых Пагсли, вероятно, не догадывался. Точнее, не догадывалась Уэнсдей, что они означают в современном интернетовском сленге. Под внимательный взгляд Тайлера она заканчивает писать сухое сообщение брату, в котором раздавала ценные указания касательно получения им пропуска домой — тот должен был незаметно обойти всех старшеклассников, уделяя особое внимание самым подозрительным, и постараться разглядеть их ладони. Пагсли, хоть и был более заурядным, чем его старшая сестра, подвести не должен был: из-за его достаточно хилых показателей в детстве Уэнсдей прагматично взялась обучать его вещам, которые будут просто необходимы во взрослой жизни — взлом, хищение, самооборона, слежка и незаметное проникновение. Тот добился не таких высоких показателей, коих хотела бы Аддамс, но ему было этого вполне достаточно. — Продиктуй свой номер, — бесцветно говорит Уэнсдей и поднимает глаза на парня. Тот заметно сконфужен. — Не можешь разом запомнить десять цифр? — Галпин выглядит... испуганным? О нет. Это провал. Катастрофа! Если она добавит его номер в телефонную книгу, то чат, в котором Тайлер мог общаться с ней и будто не быть Тайлером, раскроется в ту же секунду, когда она откроет мессенджер. Он не мог лишаться возможности быть анонимом в телефоне Аддамс. Ну не так она должна была просить его номер. Совсем не так! — А тебе зачем? — пытается придать голосу скепсис и стучит пальцами по рулю. Нужно прикинуться недоверчивой школьницей. Загнанным в угол зайцем. Испуганной мышкой. И на удивление, у него получается — кажется, Уэнсдей чувствует себя неловко и быстро добавляет: — Если уж записался в сторожевого пса, то у нас должна быть связь, — и осознает, что ляпнула, когда Галпин ехидно расплывается в улыбке. Тут его ненаигранная сконфуженность пропадает. И зачем она вообще заикнулась об этом? — Не смей продолжать. — Ну, Уэнсдей, — улыбается так, что аж скулы сводит. — Не. Смей, — по слогам, желая зашить ему рот. — Как я могу, — выставляет руки вперед в примирительном жесте и картинно зашивает себе рот, проводя пальцами у линии губ и выкидывая ключик за спину. Слова были сказаны с уверенностью, но для убедительности чего-то не хватало, поэтому и казалось наигранным. Ему бы в цирке быть звездой парада, а не пытаться быть нормальным человеком, думает Уэнсдей мимолетом, прежде чем взять себя в руки. Но внезапную неловкость, сразившую ее только на пару секунд, нужно было хорошенько обдумать на досуге. — Рули на дартман стрит. — А что там? — спрашивает и вставляет ключ в зажигание. Он никогда прежде не слышал сдавленность в ее голосе, разве что сдержанность, но совсем иного рода. — Будем что-то красть, выслеживать или обыщем морг? — произносит он с энтузиазмом в голосе, скорее иронизируя в свете последних событий, нежели говоря всерьез, и не замечает никакой реакции, что в принципе не сулит ничем хорошим. — Последнее, — без дрожи в голосе и, как бы описал Тайлер, на серьезных щах. — Что? — Тебе следует обратиться к отоларингологу. — А тебе — к психологу! — молниеносно парирует Галпин, слегка раздраженный или возмущенный, Уэнсдей не могла точно определить весь его спектр эмоций. Она не была любительницей манипуляций: обычно классические угрозы действовали куда эффективнее, но похоже, с Тайлером этот трюк никак не проходил. Поэтому было решено перейти в контрнаступление, присущее многим представительницам женского пола. К слову, можно повторить, что Аддамс не любила этот способ, но выбирать особо не приходилось: — Ты можешь высадить меня здесь же и проваливать по своим делам, Галпин. — Да что... — И не нужно после этого строить из себя сраного детектива, которому вдруг захотелось почувствовать вкус приключений. — Никого я из себя не строю! — отвечает он и мысленно считает до пяти. Уэнсдей не может не заметить, как он нервно закусывает губу и хмурит светлые брови. Ладно, возможно, она немного перегнула палку — все-таки он хотел ей помочь, хоть никто его об этом и не просил. Да, мешался под ногами, но был неплохой наживкой. Часто не закрывал свой рот, но это было сродни сломанному телевизору. Флиртовал с той учительницей из академии Пагсли, но это ее ничуть не заботило. Она этого даже не заметила. Если по выражению лица Тайлера можно было многое сказать об испытываемых им чувств, начиная от обескураженно-запальчивого негодования и заканчивая удушающим скепсисом, одним словом, оно объясняло многое, то в случае Уэнсдей это было абсолютно бестолковым занятием. Ее лицом можно было крышки открывать. Но он был уверен — если смотреть долго, изучая каждый мускул, то можно было открыть для себя совершенно иную сторону мрачной одногруппницы. Ту, о которой никто не знал. Возможно, даже она сама. Ее глаза всегда говорили больше, чем она сама того хотела. И сейчас она безжалостно о чем-то думала, сверкая молниями в угольных глазах. — Тогда заткнись и жми на педаль газа, если ты помнишь ее расположение. И они тронулись. Почти умом, если бы не крепкая выдержка каждого. Передавалось ли безумство воздушно-капельным путем? Тайлер не уточнял, откуда она знала точный адрес морга. Он даже не уточнял, являлось ли причиной отсутствие вскрытия тела О`Брайена их поездки, которая мало чем напоминала свидание. И напоминать, что нужно пристегнуться, — тоже не стал просто потому, что заранее знал ответ. Еще пару недель назад он и подумать не мог, что вскоре будет ехать в одной машине с Уэнсдей. Теперь же каждый раз, когда он погружался в свои мысли или пытался предаться откровенному безделью в попытках плевать в потолок, в голове вновь и вновь возникал образ мрачной барби. Так она успела испортить ему сладкий сон, в котором он получает красный диплом и, стоя за трибуной в шапке выпускника и мантии, говорит благодарственную речь. Стоило ему представить, как студенты вместе с преподавателями встают со своих мест с овациями, Уэнсдей бесцветно говорит в микрофон: «Пить пиво, жрать «читос» и дрочить не подходит под определение «лучшие годы, проведенные в стенах вуза», Тайлер». Потом она нагло проникла в мысли о свидании с Марго Робби. Не то что бы он был ее фанатом, но в фантазии некоторого рода она проникала. Едва голливудская актриса тянулась бокалом, чтобы чокнуться, у самого его уха раздавался зубной скрежет Аддамс: «От твоих похотливых взглядов меня воротит». А потом, черт возьми, она создала свою фантазию в его голове! Нагло проникла во сне, пробралась в самую темную ночь, оставив влажный поцелуй в уголке губ. Вот тогда на утро все пошло не по плану. И если раньше он мог списать все на легкую симпатию — именно так он описывал это наваждение, то сейчас он абсолютно точно, совершенно наверняка, безусловно однозначно знал, что эта чепуха помножилась на сто — нет! — на двести из-за связи соул, черт его бери, мейт Вселенной. Уэнсдей была везде: в вузе, в кафе после пар, в академии его брата, в его машине, в его мыслях и даже в личной переписке! Была ли этому причина, или Вселенная просто решила устроить над ним розыгрыш таких масштабов, о которых даже неприлично говорить вслух? По виду Аддамс даже нельзя было сказать, замечает ли она это так же явно, как и он. Или ему нужно станцевать танец с бубном, убить белую акулу голыми руками, исследовать Марианскую впадину и предоставить результаты теста на коэффициент интеллекта, чтобы хоть как-то обратить на себя внимание Уэнсдей? Доподлинно ответа не знал никто. Даже сама Вселенная. Неподвижность и молчание обоих начинали давить. Он повел плечами, чтобы сбросить давящее чувство — одеревеневшие мышцы отозвались болью в лопатках. Когда не знаешь, что делать дальше — действуй напролом. Именно таким было жизненное кредо Тайлера. Сам себе он решительно кивает и поворачивается в сторону Аддамс, но она его неосознанно перебивает, выставив палец вперед. Приехали слишком поздно. Капитан Дэвис крутится у входа, разгоряченно говорит по телефону и совершенно не замечает их недалеко припарковавшуюся машину. Тем же лучше. Но неужели он успел обогнать их, пока они с Тайлером распинались насчет договоренности? О Дьявол. Сейчас капитан либо отдаст тело сумасшедшим фанатикам и дело навсегда будет закрыто, либо выжмет из себя последние соки, выдавив их согласие. Одно из двух. Уэнсдей разочарованно прикусывает нижнюю губу. Быть в отстающих — далеко не ее кредо по жизни. За неимением никаких доказательств, медицинская экспертиза была чуть ли не последним шансом на успешное раскрытие этого дела. По крайней мере, ей так казалось. Была возможность зацепиться за школьный буллинг со стороны старшеклассников. И даже если бы это было доказуемо, то смерть от полученной черепно-мозговой травмы стояла где-то совсем особняком. Будто было что-то, что она упустила. Все казалось чересчур поверхностным и необъяснимым. Но об этом было лучше подумать дома, к тому же получив новости от Пагсли. Тот должен был найти что-то стоящее. Тайлер без вопросов довозит ее до того же перекрестка, попутно задаваясь вопросом: не хочет, чтобы он знал ее точный адрес? Он же не какой-то серийный маньяк! Она кидает сухое «спасибо» и выходит из машины, даже не бросив на него фирменный взгляд, от которого он мысленно отлетал на десяток шагов, падая и ломая конечности. Было в ней что-то, похожее на приступ синдрома отличницы: словно не получила высший балл, опоздала на вечеринку и превратилась в тыкву. Неужели так расстроилась, что им не удалось попасть в морг из-за будто дежурившего у входа Дэвиса? Это было так не похоже на нее — расстраиваться по пустякам. Злая, недовольная Уэнсдей явилась в супермаркет под закрытие, когда кассиры поочередно покидали свои рабочие места. Слава Дьяволу, существовала касса самообслуживания. Аддамс не любила слоняться меж рядов, поэтому быстро направилась в нужный отдел, который, по мнению пресловутых маркетологов, должен был находиться в самом конце зала. Но прохладная бутылка газированной воды того стоила. А потом приложила максимум усилий, чтобы успеть до закрытия. И этот поход был не тщетен. Знакомый голос, низкий и с хрипотцой, она узнала сразу. Тот был тем, который говорил о своей незажившей ране, стоя в коридорах академии. Он говорил по телефону, и Уэнсдей незаметно прошла мимо полки с соками, пока тот убеждал свою маму, что домашнее задание он выполнил. Несмотря на свой голос, юноша был совсем невысоким, тощим, с зализанными темными волосами и нелепыми значками на увесистом рюкзаке. Его можно было уложить с пары ударов, думает Аддамс, сжимая в пальцах холодный пластик бутылки. Взглянуть на ладонь не получается: одной он держит мобильник, в другой несет выбранную пачку сока. Она попятам следует за ним на кассу. Начать самообслуживание. Пик. Продолжить. Мимолетно в голове мелькает мысль, что это не он. Может, просто ошиблась, мало ли похожих голосов? Без скидочной карты. Безналичная оплата. Чек. Но лучше попробовать и ошибиться, мысленно кивает она себе и следует за юношей. Характерный щелчок с тихим шипением. Пузырьки газа щекочут нёбо. Ну теперь-то уж точно можно пускаться в бой. Как только юноша заворачивает за угол, Уэнсдей времени не теряет, — приложив максимум усилий, хватает того за руку выше локтя и пихает в кирпичную стенку. Он ошарашенно смотрит на нее своими огромными, размером с шар для боулинга, глазами и быстро лепечет, что нелепо звучит из-за его низкого голоса: — Что ты творишь! — Здесь я буду задавать вопросы, — сдержанно отвечает Аддамс со скрещенными на груди руками — так она выглядит более угрожающе. — Ты кто такая? Она молчит, думая, когда тот догадается, что ответа не получит. Юноша немного расслабляется, но тут же впивается в стену сзади, когда видит опасный блеск лезвия ножа. Совсем маленький, кажется, перочинный, но каждый раз вызывает столько совершенно неуместных опасений, думает Аддамс, когда решает воспользоваться им для пущей убедительности. — Где ты учишься? — В... в... Да убери ты это от меня! — пищит он, стреляя глазами. Но безапелляционный взгляд Уэнсдей говорит сам за себя, и мальчишка сдается: — В академии Дирфилд! У меня есть деньги — если хочешь, то... Он хочет потянуться за бумажником, но брюнетка перехватывает его левое запястье, разворачивая ладонь к себе. Круглый, размером с крышку от бутылки, незаживший ожог. Покрытый сухой корочкой. Наверняка всякий раз использует мазь, из-за чего его ладони липкие и вяжущие. Или все же из-за ее перочинного ножа. — Откуда это? — Это... — мямлит он. — Это от монеты! — И зачем ты прикладывал раскаленную монету к ладони? — сдавливая пальцами местами дрожащую потную ладошку, спрашивает она. Тот нервничает больше обычного. — Это игра такая! Понимаешь? Просто игра! — Успокойся, — нарочито тихо. — Что за игра? Для чего это? Молчит. — Говорить не будешь? — усмехается и демонстративно прикладывает свой палец к лезвию, слегка надавливая. Так, чтобы пустить каплю крови. Глаза юноши округляются до невообразимых размеров. — Это... — сбивчивое дыхание. — Просто ритуал вступления в тайное общество в нашей академии. Он передается из поколения в поколение. Для того чтобы туда попасть, нужно быть из семьи первых учащихся и получить записку. Не такое уж оно и тайное, думает Аддамс. Такого члена общества, который выдает все по первому увиденному лезвию ножа, нужно не то что бы исключать, сколько карать самый тяжкой расправой. — Нил О`Брайен тоже получил ее? — юноша затих и кивнул, попеременно косясь то на зажатый нож в руках Уэнсдей, то на улицу в поисках подмоги. — И что же вы с ним сделали? — Что? Мы? Ничего! — трепещет от волнения, как бабочка в сачке. — Лжешь. — Нет, это правда! — протестует юноша и машет ладонями. Не хватало, чтоб он еще молиться тут начал, думает она и крепче стискивает ворот его рубашки. — Чем же вас в таком случае напугал приход полиции? Он думает с пару секунд, плотно поджав тонкие губы, над которыми рассыпалась пленка ребяческого пушка, и вкрадчиво говорит: — У некоторых из нас травка в шкафчиках... О Дьявол, что за банальщина. Лучше бы он сказал, что посвящение в общество включает в себя убийство трех невинных кроликов и растление девственницы. К тому же, ей казалось, что тайные общества канули в лето еще со времен короля Артура, а тут такой перфоманс. — И все? — И все, — кивает слишком часто. Складывается ощущение, что у него вот-вот упадет челюсть от столь активных действий. — Почему О`Брайен оказался в выходной день на территории академии? — Не знаю. Правда, мисс, я не знаю! Мы не были с ним близки! — Предполагай. Думай. Напрягай крохи мозгов, которые ты так тщательно прячешь в этой черепной коробке. — Ну... — тянет он, будто действительно напрягает извилины, — он мог приехать на репетицию — он занимался с мисс Грей игрой на фортепиано. — Уроки музыки в военной академии? — скептически выдает Уэнсдей. Это не шло ни в какие ворота. — На кой черт ему это сдалось? — Уж этого я точно знать не могу. Снова мисс Грей с безобразно широкой улыбкой и копной соломенного цвета волос. Так она еще и взяла на себя уроки музыки помимо флирта с первыми встречными вроде идиота Галпина. Выходит достаточно занятно. — Мисс? — учтиво-испуганно вторит мальчик и обдает ее несвежим дыханием. Уэнсдей отходит на пару шагов назад, еле сдерживаясь, чтобы не заткнусь нос двумя пальцами. Тот устремляется куда-то вбок, но Аддамс уже не следит за его сверкающими пятками. Может, дуло пистолета выбило бы из него чуть больше, но к несчастью, сегодня она оказалась лишь с таким скудным снаряжением. Если О`Брайен брал частные уроки музыки у мисс Грей, то почему Пагсли не знал об этом? Или его воскресное занятие было не по плану, поэтому ее младший брат и не мог предположить, что стало причиной посещения в выходной день стен академии? И какого черта Нил делал в военной академии, если предпочитал музыку? Все это в срочном порядке нужно было уточнить у Пагсли. И Аддамс поспешила домой. Она стремглав шагала по полупустым улицам, впервые за долгое время желая застать того дома. Пока в кармане завибрировал мобильный. Эта игрушка казалась полезной ровно до тех пор, пока ею не хотелось разбить чье-нибудь окно. Насчет блиц-опроса — понял. Как прошел твой день? И аноним решил сейчас поинтересоваться ее жизнью? Какого черта? Это было для нее совершенно не свойственно, но Уэнсдей уверенно клацает по кнопкам сенсорного экрана. Достаточно продуктивно, если продуктивно синоним слова «отвратительно». Что-то случилось и твою любимую книгу запретили в стране? Не то что бы ей не хотелось обсуждать с анонимом сегодняшний день. Но это носило, как минимум, странный характер, учитывая, что они незнакомы. Этот человек мог с легкостью оказаться маньяком. Или убийцей. Но речь ведь идет об Уэнсдей Аддамс. Хуже. Мне пришлось протаскаться целый день с полным придурком. Откровенности ей не занимать. К тому же, время, проведенное с Тайлером, было каплей в море тех минусов, с которыми ей пришлось сегодня смириться: начиная от пустоголовости местных копов и заканчивая неоднозначностью теории о травле в стенах академии. Количество вопросов в голове росло подобно снежному кому, а ответов не прибавлялось. Забей на него. Без желтых рож и бессмысленных скобок. Это сообщение резко выделялось на фоне остальных, на что Уэнсдей сразу обратила внимание. Она что, стала как Синклер — искать подвох в переписке там, где его не было? Не могу. Он мой соулмейт. Вновь первое место в звании откровение года. Ей вдруг стало интересно, что ответит на это незнакомец. Открываться случайным людям всегда проще, вспоминает Аддамс недавно услышанный факт от Энид. Тогда это еще более прискорбно, раз твоя родственная душа тебя раздражает. Как ты к этому вообще относишься? Никак. Мне не нужны отношения. Достаточно категорично. Аддамс хоть и обладала достаточно узким эмоциональным диапазоном и была в этом совсем плоха, если дело касалось переписки, но сейчас что-то ей подсказывало, что незнакомец стал серьезнее, чем был до этого. И ее телефон вновь вибрирует, оповещая о новом уведомлении. У меня тоже есть соулмейт, представляешь? Соболезную. Моя реакция сначала была такой же. Ну, знаешь, когда узнаешь, что по земле ходит якобы идеально подходящий тебе человек — причем ты сам его не выбирал! — это довольно пугающе. Уэнсдей фыркает, когда мимо проносится парень на роликах, несясь стремглав по узкой улочке. В этом и главная проблема: ненавижу, когда за меня кто-то решает. Один раз в детстве отец в кафе взялся самостоятельно выбрать мне мороженое. Ну, типа я ничего не смыслил в этом. Но вкус-то я понимал. И выбрал, естественно, не то. Так я скатился с диванчика и начал биться головой об пол. Без шуток! Прямо о кафельный пол. Прикинь? Истории из детства никогда не вызывали у нее улыбчивого умиления или ностальгических ноток по собственным временам. Но отчего-то рассказанная история казалось совсем на кроху забавной. Должно быть, Аддамс разглядела в ней собственную неуступчивую натуру. И решила написать: Надеюсь, после этого выбор мороженого был исключительно твоей прерогативой. Неа. После этого меня просто перестали водить в кафе. Как плачевно. Наверное, это было бы равноценно тому, если бы родители сожгли ее собственноручно собранную паровую машину. Или отобрали ключ от ящика со сладостями у Пагсли. О, это приравнивалось бы к катастрофе вселенских масштабов. А вообще, если этот парень тебя раздражает, то попроси его отстать. Даже несмотря на якобы связь родственных душ. Ты не должна терпеть то, что тебе не нравится. Надеюсь, я тебя не сильно достал? Это был первый человек, с кем она говорила о своей связи с Тайлером. И последний, надеялась Уэнсдей. Она не привыкла обсуждать что-то, в чем она не была уверена и не разобралась на все сто. А что до Галпина, то ей просто не нравилось то чувство, которое всплывало у нее всякий раз, когда она находилась рядом с кудрявым хреном. Вообще ей не нравился сам факт того, что что-то всплывало. Учитывая, что это что-то было навязанным, — ни чем иным, чем самой Вселенной — и это раздражало втройне. Взять хотя бы тот поцелуй. Лучше бы она свалилась в огненную бездну в глотки горгульям, чем вновь ощутила мягкость его губ на своих. Когда легкие будто заполнял удушливый смог, это было единственным вариантом просто не задохнуться от непозволительной близости Тайлера. Ей казалось, что каждая попытка дышать полной грудью заканчивалась пронзительной болью от новых ожогов. И в какой-то момент легкие просто перестали ее слушаться. А на место инстинкту самосохранения пришёл страх. И желание. Целовать Тайлера оказалось той еще пыткой. Его губы были мягкими, тугими и до беспредела горячими. А глаза, которыми он смотрел до хруста на зубах, — невозможно огромными. Уэнсдей даже не сразу поняла, что происходит, когда Галпин сжал ее плечи. Запуская другую руку в волосы, гладя линию челюсти и тонкую шею. Казалось, нужно было больше воздуха, чтобы что-то там ляпнуть насчет его внезапно распустившихся рук, но не вышло — она выдыхала уже в распахнутый, сметающий все на своем пути мужской рот. И это позволило ему без каких-либо уловок засунуть язык настолько глубоко, насколько это было возможно. Щеки Уэнсдей против ее воли порозовели. Она тряхнула головой в попытке скинуть с себя возникшие образы. Тайлер бы сказал: случился апокалипсис. В этом случае я бы просто игнорировала тебя. На языке Аддамс это значило красноречивое «нет». Она все еще, но уже реже, спрашивала себя, почему продолжает эту переписку. Нажать на кнопку «черный список» было куда проще, чем читать его сообщения и писать что-то в ответ. Но она упрямо этого не делала. И речь шла далеко не о неуместной тут вежливости. Я рад слышать это. И вот еще что: есть по крайней мере один человек, у которого день прошел похуже, чем у тебя. Этот человек — я. Порой такие новости подбадривают. Прочитав полученные строки, Уэнсдей убрала мобильный в карман брюк и покрутила ключом в замочной скважине. Механизм подался быстро, но сменить это старье на новенький магнитный замок не доходили руки. В общем-то в деле О’Брайена не все было потеряно: капитан мог справиться со своей единственной задачей, а Пагсли принести хорошие новости о плохих парнях. Уэнсдей кивнула самой себе, понимая, что могла немного драматизировать. И это ее испугало — неужели эмоциональное безумство было заразным? Квартира стояла в полутьме. Один только одинокий луч бился со стороны кухни вкупе с еле слышным шумом работающего холодильника. И это было странно: Пагсли любил включать все источники света, начиная с новогодних гирлянд в своей комнате, заканчивая подсветкой кухонного гарнитура. И такой перфоманс он устраивал почти каждый вечер, несмотря на протесты Аддамс. Тут уже приходилось уступать, беря взамен пару часов тишины. Уэнсдей неторопливо шагнула в сторону кухни и застала младшего брата, сгорбившимся в три погибели над кухонным столом. И без того сутулый, он низко склонился, уткнувшись лицом в собственные скрещенные руки. Плечи бессвязно подрагивали в такт его тихим всхлипам. Он плакал. Дьявол, только не это. Только не сопли ядовитого зелёного цвета, которыми он прославился в детском саду. Эти сопли были вровень по силе суперклею. Только тот был однородный, чего нельзя было сказать о соплях Пагсли с мелкими вкраплениями кластеров пыли и грязи. Маленький соплеструй — вот его детское прозвище. — Пагсли. — Уэнсдей? — он отрывается и глядит себе за спину, весь красный и взбудораженный, будто пробежал марафон. Проводит раскрытой ладонью по влажным от слез щекам, хлюпая носом. — Я думал, ты задержишься... — Можешь не притворяться, — говорит Аддамс, проходя вглубь кухни и садясь напротив брата. Он выглядит как побитый щенок — не вызывает сожаления, только чувство жалости и желание скорее умыть вымазанное в выделяемых организмом жидкостях заплаканное лицо. — Что случилось? Отвечать не спешит. Смотрит в столешницу, безрезультатно водит пальцем по глянцевой поверхности, наверное, собираясь с мыслями. Уэнсдей хочет уйти, но давящее чувство внутри не позволяет этого сделать — выныривает из памяти голос матери, просящий проследить за Пагсли, ведь он был порой таким ранимым. Уэнсдей претила эта слабость. Однако подсознательно она всегда знала, что брат таким и останется — мягким, добрым, местами чересчур чувствительным и мягкосердечным. И как бы отвратительно это не звучало — она была готова нести бремя старшей сестры, выступая опорой для маленького засранца. Но никогда в жизни не признавалась бы в этом вслух. — Так и будем молчать? — не выдерживает Аддамс. Опора опорой, но ее жилетка сегодня не готова ждать часами, пока Пагсли соизволит в нее поплакаться. — Не знаю, Уэнс, — тихо говорит брат и поджимает нижнюю губу, силясь сдержать наступающие слезы, — я просто вспомнил Нила. Мы часто созванивались по вечерам и играли во что-то вместе, смеялись, шутили. Было так круто... А теперь все стало как-то пусто что ли. Ей было тяжело представить потерю друга хотя бы потому, что она никогда этого не испытывала. У нее-то друзей было — всего ничего. И хоть Аддамсы и уважали смерть, считая ту подарком судьбы, но спешить в ее лапы совсем не спешили. — Разве ты не общаешься еще... с братом Тайлера? — Его зовут Кевин, — догадавшись, что она забыла его имя, повторяет Пагсли и тянется за салфеткой. — Ему тоже тяжело. Мы пытаемся держаться вместе, — высмаркивается и тут же вытирает щеки, — и вроде бы в академии выходит неплохо: сегодня мы даже поиграли в баскетбол после занятий. Но это не меняет того, что когда остаюсь один, то чувствую себя... разбито. Постоянно думаю о том, как мы мечтали втроем поступить в один колледж, ходить на вечеринки, знакомиться с девчонками... — он хватается за голову, уперев локти в стол, и голос его заметно стихает, опускаясь почти до шепота. — А сейчас... Сейчас я будто понял, что его действительно нет. И никогда не будет больше, — и до Аддамс доходят исходящие всхлипы прежде, чем она успевает обойти стол и встать напротив брата, потянув того к себе. — Пагсли, — находится она, когда он цепляется за нее, как за надувной круг во время шторма. Уэнсдей не знала, что обычно говорят в таких ситуациях. Она совершенно не умела успокаивать, для нее это было абсолютно чуждо. Если не знаешь, что сказать, — лучше молчи. Этим и руководствовалась Аддамс, когда стала мягко гладить брата по голове и спине, чувствуя его судорожную дрожь. В последний раз он плакал, когда выпал из байдарки во время их сплава по Миссисипи, хотя Уэнсдей настоятельно рекомендовала его не брать — он был той еще занозой в заднице, но решение родителей было непоколебимо. Уэнсдей методично похлопывает ладошкой по лопаткам брата, и это работает: еще пара минут — и рыдания стихают, остается только еле слышное сопение заложенного соплями носа. — Спасибо, Уэнс, — смущенно говорит он и принимает из ее рук протянутую салфетку. — Кстати, я выполнил твою просьбу. Кевин тоже помогал, — говорит более четко и без дрожи, из-за чего Аддамс решает, что истерика осталась где-то позади, и говорит: — Что-то удалось выяснить? — Ну-у, — тянет Пагсли, как некоторые сказали бы: кота за хвост, — у нас есть в академии типа крутые парни, которые иногда тянут мелочь у ребят помладше и курят в туалетах. Но это как-то не очень подозрительно. Таких хулиганов было везде хоть отбавляй, думает Уэнсдей, нужно было что-то другое. — А с ладонями что? — напоминает она. — Да, точно! У некоторых мы заметили странные пятна, будто ожоги или что-то вроде того. Я не обратил на это внимание, если бы не Кевин, — в упоминании чужих заслуг он был похож на Синклер, которая любила хвастаться достижениями своих друзей. — Это метка тайного общества в вашей академии, — и Уэнсдей не отставала в своем расследовании. — Ого, ты уже выяснила это? — она кивает. Хоть Аддамс и не была на сто процентов уверена в их идентичности, так как не видела воочию ладонь О’Брайена, но шестое чувство давало о себе знать. — Тогда мне нечего тебе сказать! — Зря ты так думаешь, — отвечает и вновь занимает свое место напротив. — Ты знал, что Нил брал частные уроки у мисс Грей? — Да. Ему нравилось фортепиано. — А почему же он тогда не поступил в музыкальную школу? — Ну, это было наравне с хобби. К тому же, его родители были не очень-то за такое времяпрепровождение. — Против занятий музыкой или занятий с мисс Грей? — уточняет она. На миг в голове возникла мысль, что родители, будучи не совсем в трезвом уме, учитывая последние обстоятельства, могли запрещать ему частные занятия с молодой учительницей, из-за чего и произошла их последняя ссора накануне гибели. — Им не нравилось, что он занимается музыкой наедине с женщиной. Хотя она же учитель, а это, как и врач, бесполое существо! — Пагсли подтверждает ее догадку и с легким прищуром наблюдает за мыслительными процессами в голове старшей сестры. — Неужели ты думаешь, что мисс Грей виновата в его смерти? — Я ничего такого не говорила, — она нахмурилась. Поспешные выводы никогда не приносили успех. Причиной появления Нила в академии в выходной день стало незапланированное занятие с молодой учительницей. Но что стало тому причиной? Зачем ей нужно было переносить урок в свой выходной день? Было ли тому объяснение или все можно было списать на случайность? — Нил не упоминал, почему занятие перенеслось? Пагсли совершает мыслительный прыжок в прошлое, прикрыв глаза для пущего сосредоточения. Он всегда так делал в детстве, вспоминает Уэнсдей и решает, что сегодня было слишком много воспоминаний. А все из-за парня по переписке. — Честно, не помню такого, — пожимает плечами и понуро опускает голову, — он просто сказал, что появились дела, и уехал. Больше я его не видел. Отрицательный результат — тоже результат. Если О`Брайен ничего не сказал своим друзьям, значит, здесь была замешана какая-то тайна, и его незапланированная встреча носила случайный характер. По крайней мере, для него. И когда Аддамс хочет уйти в свою комнату, она вдруг вспоминает одну деталь. — У вас есть учитель мистер Маклафин? — Пагсли вновь хлюпает носом и бормочет: — Да, ведет химию в старших классах. Интересно? Ничуть. Просто мужчина, не открещивающийся от дополнительного заработка на стороне. Уж лучше, чем подрабатывать на автомойке. Знаешь, сегодняшний день получает плюс один балл. Я больше не хочу убивать. Почти сразу же приходит ответ. Я действительно рад за тебя! Уэнсдей пришлось сильно прикусить губу, чтобы ухмылка не превратилась в улыбку.