О превратностях судьбы

Проигрывая в памяти события последних лет, заставивших его по-новому взглянуть на мир, будь то из-за смерти матери или разом замкнувшегося отца, Тайлер медленно полз к определенным идеям о восприятии случайных событий. Обычно мысли о случайности ассоциировались у него только с теорией вероятности, когда в школе актуальным было решение задач на шанс найти в корзинке зеленое яблоко, а не красное. Но по прошествии лет он осознал, что разум оказывается неплохой объяснительной машиной, способной отыскать смысл почти в чем угодно: взять хоть любой феномен, явление и чужой поступок. Но несмотря на свое умение, человек был совершенно не в состоянии принять одну только мысль о непредсказуемости. Например, в чувстве влюбленности. Влюбленности, пожалуй, не было четкого объяснения, но особо умные люди настойчиво верили, что объяснить можно что угодно — постфактум. К тому же считалось, что чем человек умнее, тем и объяснения его интеллектуальнее и явно претендуют на пару абзацев в научной статье. И все то не страдало отсутствием логики и несостыковками. Все было, действительно, достаточно убедительно. Но что есть объяснение, когда дело касалось такой тонкой, неясной, абстрактной материи, витающей в воздухе, как белесая пелена, влюбленности? Тайлер был уверен, что объяснения тому не было. И то, что он чувствовал по отношению к Уэнсдей, описать тоже не получалось. Только спутанные, местами сбивчивые словосочетания, где обязательным было упомянуть о том, какая она красивая, умная, со специфичным юмором и нетривиальным взглядом не некоторые вещи. Ему нравилась то, как она зрела в корень, пыталась разобраться в тех вещах, от которых другие люди бежали. И ее несусветная боязнь отношений. Да, пожалуй, это было ягодкой на тортике. И снова ее глаза, в которые если смотреть достаточно долго, можно было что-то выяснить. Но вот проблема-то была: она словно специально отводила взгляд, задерживаясь совсем не надолго, а если и глядела в упор, то Галпин этого не замечал. — Мы вполне можем проследить за ним, — предлагает Тайлер, елозя трубочкой по опустевшему стакану с кофе. Все дело было в его интуиции, которая часто спасала во время экзаменов. Она обрабатывала данные так быстро, что сам разум за ней не поспевал. Уэнсдей задерживается на циферблате часов, висевших на входе в кафе, и прикидывая загруженность в вузе, соглашается, найдя предложение Галпина достаточно логичным. Стоило убрать все невозможные варианты, независимо от того, что остается. Это будет правдой. Иногда ложь была настолько очевидной, что с легкостью можно было ее упустить, даже если все совершенно ясно. — До последней пары еще два часа. Можем в это время заняться куда более полезным делом, — и решив все же приступить к защите завтрашнего проекта, Уэнсдей тянется к рюкзаку. К обсуждению предстают вопросы способов расчета мощности дозы в трех положениях рабочей камеры, общий принцип работы установки, виды источников облучения и объяснение полученных результатов путем сравнения их между собой. Тайлер задает вопросы, которые, по его мнению, могут быть во время защиты, помогая тем самым и ей, и самому себе. Ответы находятся общими усилиями — интернет, тонкое методическое пособие по решению типичных задач, переписка с Юджином и фантазия, дополненная логическими умозаключениями. Скрепя сердцем, Аддамс мысленно забирает слова обратно касательно его умственных способностей: Галпин если и был невнимателен ко многим вещам, то достаточно умело выдавал логическую интерпретацию полученному значению, что было далеко не мало важно в работах вычислительного характера. Время прошло довольно быстро. Тайлер очнулся ровно в тот момент, как случайно коснулся ладони Уэнсдей, когда потянулся за пособием у ее края стола. И вновь случайность. Непредсказуемость. То, что нельзя предвидеть. Аддамс одергивает руку, но совсем не потому, что было неприятно — как раз наоборот. Он же воспринимает по-своему: смутившись, следит за минутной стрелкой в надежде, что Уэнсдей его скованность не заметит. И та бы заметила, если бы не была так занята собственными ощущениями. — Пара заканчивается, — кидает одинокую ручку в свой рюкзак, — давай пройдем к парковке. Кажется, я как-то видел его машину: то ли черный шевроле, то ли форд цвета шалфея. — Цвет шалфея? — переспрашивает Уэнсдей, найдя это сравнение довольно занимательным. Уж точно лучше, чем продолжать делать вид, что кудрявое нечто ей безразлично. — Ты что, в дизайнеры податься захотел? — Цвет шалфея — его так и называют, — пропускает вперед, придерживая дверь. — Я не виноват, что ты знаешь только два цвета. — Что ты имеешь ввиду? — Ну, твой монохром, что же еще, — беззлобно пожимает плечами и вскидывает лямкой рюкзака за спиной, — всегда еще спросить хотел: почему именно черно-белый? Тайлеру, несмотря на обозначенную для себя позицию не лезть на рожон, хотелось узнать о ней больше — хотя бы про предпочтительную цветовую гамму. — Никогда не думала, что придется это объяснять, — она выдыхает, в который раз поражаясь, какие порой вопросы взбредают в кудрявую голову. — А ты знаешь иное, более удачное сочетание цветов? — Ну, — тянет Тайлер, на мгновение посмотрев вверх, как привык делать в минуты задумчивости, словно это придавало пару баллов к айкью, — чем тебе розовый и голубой плохи? — Ты сейчас серьезно? — вскидывает голову. — И как, по-твоему, я буду в этом выглядеть? — Лучше всех, как же еще! — выпаливает он быстрее, чем поспевает обработать информацию мозгом и дать менее правдивый ответ. И всегда лучшей защитой было нападение или в его случае — уход от темы. Потому говорит: — О, смотри, чувак на велике! — и тычет пальцем вбок, совершенно забыв о правилах приличия. Уэнсдей поворачиваться не спешит, глядя на него снизу вверх: тот выглядит смущенно и тщетно пытается замять сказанное. Слышать комплименты в свой адрес не было для нее чем-то сверхъестественным, но слышать их от человека, от которого получать их почему-то хотелось, было, на удивление, приятно, несмотря даже на выбранную им цветовую гамму, больше похожую на процесс дефекации единорогов. — Немыслимо, — отвечает она, — человек едет на велосипеде. Никогда такого не видела. — Перестань, — он качает головой, понимая, что попытка отвлечь канула в лету, и решает не юлить: — Ладно, готов признать свою некомпетентность в вопросе. Черно-белый тебе, действительно, к лицу, — и делает из большого и указательного пальцев на обеих руках подобие кадра, смотря на Аддамс, — смотришься и так, и эдак хорошо. Уэнсдей чувствует себя странно и делает знак рукой, мол, завались, но Галпина в итоге это только веселит. Не было ничего более неясного, чем очевидный факт: Уэнсдей Аддамс ощущала неловкость, искусственно им созданную, уже жалея, что не поступилась с собственным принципом выполнять данные обещания. Иррациональность происходящего вводила в полное заблуждение касательно дальнейшего развития событий, заставляя нервно дергать за лямки рюкзака. Ждать на парковке долго не приходится: профессор Маклафин с черным чемоданчиком в руках выходит спустя пятнадцать минут ожидания. Он явно не был приверженцем задержек на работе, что порой играло злую шутку со студентами, которые тщетно пытались сдать свои долги. Но время — бесценный ресурс, которым преподаватель разбрасываться явно не желает. До этого стоя за одной из машин, они резко нагибаются: Тайлер почти в три погибели, Уэнсдей же хватает немного присесть, чтобы профессор их не заметил. И только кудрявая голова пытается выглянуть, утолив жажду любопытства, Аддамс резко тянет того за плечо, шикнув: — Далеко собрался? — Я всего лишь хочу посмотреть на цвет его тачки, — отвечает он ей также тихо, не совсем понятно зачем: парковка довольно большая и вряд ли их голоса будут слышны чуть ли не на противоположной стороне. Но Уэнсдей, несмотря на свою особую любовь к риску, выдавать себя раньше времени не хочет. — Успокойся, она белая, — и не без неловкости убирает руку, доселе покоящуюся на его плече. — Точно? — вновь делает попытку, но останавливается, поймав строгий взгляд брюнетки. — Я точно помню, что она была шалфейной... — Забудь это, как страшный сон. Где твоя машина? — Я сегодня на автобусе, — пожав плечами, отвечает Тайлер, заставляя ее мысленно хлопнуть себя по лбу. Реакция не заставляет долго ждать, и он не без удивления восклицает: — Так ты тоже не на тачке? Уэнсдей молчит, тем самым давая ответ. Какой-то полоумный подпер ее машину с ночи, даже не оставив свой номер на лобовом стекле, и половина утра прошла в попытках не разнести автомобиль к чертям собачим. Итог был таков, что оба были только на своих двоих, и это местами ломало перспективу проследить за профессором. — Знаешь, открою тебе тайну, но голова предназначена не только для украшения, ею иногда нужно думать. — Отстой, — все же выглянув, Тайлер тянется к телефону и добавляет: — Без паники! Сейчас вызову такси. — Мы не успеем. — Это далеко не обычное такси, Аддамс, — попутно быстро клацает по экрану телефона, не обращая внимание на скепсис в ее глазах, — прокатимся с ветерком, если Юджин пересядет на пассажирское. — И это ты мне говоришь? — вспоминая его езду на минимальной скорости, спрашивает Уэнсдей и совсем не надеется на ответ — он и так был ей ясен. — Оттингер если и успеет, то... — Тай, надеюсь, не опоздал... О, Уэнсдей... — тот выглядит запыхавшимся: темные кудряшки липнут ко лбу, куртка расстегнута, верхняя пуговица поло болтается, в то время как Юджин поправляет толстую оправу очков. Пытаться понять, как тот оказался в минуте ходьбы от парковки, она даже не пытается, но спроси это, получила бы лаконичный ответ: он пил кофе с ее подружкой и только по счастливой — или несчастливой — случайности оказался в соседней кофейне, разминувшись с ними. — Давайте отложим беседу… — мимо проплывает белый форд, после чего Тайлер пихает в бок друга, — где твоя тачка?! Они быстро добежали до новенькой тойоты небесно-голубого цвета и, расположившись по местам, двинулись за машиной профессора. Тот почти скрылся на перекрестке, сливаясь с кучей таких же белых машин, но Оттингер, получив наводку, доверился чутью и свернул направо. И был прав, когда на следующем светофоре они увидели в зеркало бокового вида густые седые брови Маклафлина. — Да тебе в формулу один нужно податься! — Галпин хлопает друга по плечу, переваливаясь с заднего сидения вперед, как часто делают дети, вклиниваясь между родителями. Уэнсдей выглядит почти довольной, если не брать во внимание мельтешащее лицо Тайлера. — Так, а кто-нибудь объяснит, почему мы пасём профессора Маклафлина? Аддамс переглядывается с кудрявой головой с помощью зеркала заднего вида и отвечает, скрестив руки на груди: — Нет. — Понял, — не спорит тот. — Она хотела сказать, что я позже расскажу. — Нет, — повторяет Уэнсдей и оборачивается, поразившись, как близко было лицо Тайлера. Почувствовав себя котлом, закипающим на медленном огне, она принимает прежнее положение и добавляет: — Я хотела сказать то, что сказала. — Понял, — из-за свободных рук, в отличии от Юджина, он вскидывает их впереди, имитируя полную капитуляцию, и через секунду тычет вперед. — Вон он! Вот! — Не смотри так пристально, — командует Аддамс и смотрит ровно в ту сторону, куда он показал пальцем. — Но ты же смотришь! — Обоим нельзя. Форд делает еще один поворот. Они следуют по пятам, отставая только на пару машин. Оттингеру это приходится по вкусу — кажется, что они попали в какой-то боевик вроде Форсажа, ассоциирующийся у него со скоростью, гонками, ревущим двигателем и эпичными фразами. Одна только его тойота стояла особняком, не особо вписываясь в общую концепцию тех спорткаров. Паркуются в паре домов от того места, где остановился профессор. На вид дом обычный: неприметное девятиэтажное здание, светлая облицовка, тихий район, пара магазинчиков и цветочный салон напротив. Уэнсдей выходит из машины, оглядывается, но ожидаемо ничего особенного не находит — не табличку же с чистосердечным признанием стоило искать. Юджин решает остаться на случай, если вдруг будет необходимо срочно вдавить тапок в пол, аргументируя тем, что в фильмах такое часто бывает. Тайлер понимает, что ловить здесь особо нечего, но попыток не оставляет и кивает в сторону дома. — Плана, я так понимаю, нет, — констатирует Уэнсдей, поравнявшись с ним. Признавать это было совсем не тяжело — он и так по уши закопал себя в глазах Аддамс, поэтому отвечает с легким сердцем: — Ну, да. Она останавливается. Смотрит исподлобья, демонстрируя фирменный взгляд, и кривит губы. Ожидать такого стоило, но совсем этого не хотелось. — Что, по-твоему, значило проследить за профессором? Узнать его адрес? Так я тебе и так его скажу, если залезу в его личное дело. — Смею спросить, Уэнсдей, как бы ты нашла его дело? Полезла бы в архив? Тебе же не впервой. — В прошлый раз я не добралась до него. По твоей вине, между прочим, — скрестив руки на груди, отвечает она, тем самым вызывая у него волну негодования. И это он еще был виноват, учитывая, что он делал все, чтобы отвлечь ребят с явным спермотоксикозом! — Ну, знаешь ли, — фыркает он, — может, если бы ты решила заглянуть в архив, а не предпочла зажиматься со мной в углу, то все могло бы пойти иначе. — На то была своя причина, — на слове «зажиматься» Уэнсдей стиснула губы в тонкую полоску, совсем не желая вновь повторять, что тем самым только хотела подслушать разговор старшеклассников. По крайней мере, в тот момент она старательно игнорировала его твердую грудь, каждый раз касающуюся ее при вздохе, направляя все свое внимание на подслушивание. И оставлять Тайлера с подобным мнением она не собирается, поэтому твердо продолжает: — И она вовсе не заключалась в том, что ты именовал «зажиматься». — Да? А мне показалось, тебе понравилось, — дергает плечами в попытке казаться равнодушным, на самом деле ощущает легкое волнение от ее затянувшегося молчания, которое интерпретировать можно было по-всякому, но ни один из более вероятных вариантов его не устраивает. Остается только тот, который как мантра крутится у него в голове уже несколько дней: она не заинтересована. Если бы он знал о том, что истина порой кажется совсем неправдоподобной... — Не показалось, — бросает нервно. Совсем не так, как раньше. Галпин какое-то время молча смотрит на нее, и Уэнсдей даже кажется, что он тоже заметил ее изменения. Какой бы тонкой не казалась ее перемена, отрицать ее было невозможно. И проглотив ком в горле, он спрашивает: — Что? — Повторять не буду, — шагает дальше, напрочь отказываясь смотреть в его сторону. Тайлер застыл так, будто ему раскрыли правду о Солнце, которое, на самом-то деле, вращается вокруг Земли, а вовсе не наоборот, как думает все человечество. — Стой-стой, — цепляется за ее плечо и, отпора не получая, разворачивает обратно на себя, встречаясь с ее взглядом: умеренно колкий, намеренно подкрепленный неестественным равнодушием. То было умелое притворство? — Что ты имеешь ввиду? Уэнсдей молчит. Молчит, как молчала, когда Синклер истошно вопила об их пьяном поцелуе с Аяксом на пятничной вечеринке. Обдумывает, как ответить, чтобы принести себе минимум ущерба морального — говорить о недавнем осознании собственной слабости не входило в список на сегодняшний день. Тайлер же по-прежнему держит ее за руку выше локтя, и даже когда впереди появляется препятствие в виде надвигающихся подростков на скейтбордах, пальцы не разжимает, чтобы расступиться, только тянет на себя. Это заставляет ее подумать над тем, почему он всячески пытался быть рядом. Оказавшись вновь непозволительно близко, она отводит взгляд, потому что в иной ситуации посмотри она на него — по-настоящему посмотрела бы в ответ, — то у нее могло возникнуть искушение сделать что-нибудь ещё. А Уэнсдей к этому готовой не была. Но хранить молчание долго не удается. Аддамс глубоко выдыхает, будто готовится выступать перед целой страной по центральному телевидению, вещая о надвигающейся катастрофе вселенского масштаба, и говорит, впервые за очень долгое время чувствуя что-то около волнения: — Тебе не послышалось. Пожалуйста, не заставляй повторять это снова. Тайлер копирует недавнюю реакцию: каменеет, чуть не забыв, как дышать. Потом качает головой. Один раз, второй. Третий. Он готов был услышать что угодно, но только не признание, преподнесенное таким образом. Но чего стоило ожидать от девушки, которая была полной противоположностью ему? Прямоты в таком вопросе? На языке у него крутится твердое «как бы не так». — Я просто... не знаю, как реагировать, Уэнсдей. Это слишком неожиданно, — смотрит в глаза, замечая застывшие блики прямо по центру черных зрачков. — До этого ты отрицала все это. — О чем ты? — Ну, вот как сейчас, — отвечает легче, понимая, что оказывается на своем поле. Говорить о чувствах оказывается куда проще, когда их разделяют. — Свои чувства, что же еще. — Я не говорила ни о чем подобном, — ее ответ был подобен шепоту. Уэнсдей с упоением рассматривает собственные ботинки, чувствуя, как сердце болезненно сбивается с ритма, что было одновременно ужасающе и прекрасно. — Но имела ввиду. — Возможно, — соглашается легче, чем ей хотелось бы. К ней подкрадывалась мысль, что Тайлер порой понимал ее лучше нее самой. — Но это не значит, что я разделяю идею о родственных душах. Это так и остается полной чушью. Глупостью. — Возможно, — вторит ей, — но Вселенная была права как никогда. — В чем именно? Мы с тобой совершенно разные, — честно и без прикрас. Все это было для нее абсолютно новым, сбивающим с толку, нерациональным, сжирающим кучу энергии и сил, но все же укоренившимся в сознании. — Но это не мешает тому, что мы нравимся друг другу, — Уэнсдей кривит губы, все еще не привыкшая к таким формулировкам, которые включают в себя ее, его и их отношения, но вида старается не показывать, продолжая слушать. — Я думал об этом и понял, что здесь нужно смотреть не в этой плоскости: не разные, а дополняющие друг друга. Ну, знаешь, вроде текилы с апельсиновым соком: по отдельности ничего особенного — коварная текила и обычный, но вкусный цитрус. Но если совместить, то выходит популярный коктейль. — Текила хороша и в единичном употреблении. — Верно, — легко соглашается, дополняя кивком головы, — но вкус у нее на любителя, скажем так. Горящий зеленым светофор сзади издает характерные звуки, оповещающие о возможности перехода. Зеленый пестрил, мигая на фоне витрины цветочного магазина. Но то был лишь фон. Тайлер скользит глазами по ее лицу и не верит, когда та смотрит на него не то с замешательством, не то со смущением. — По-моему, ты спятил. Рука Галпина скользит с ее локтя до ладони, окутывая своим теплом. На этот раз прикосновение было взаимным: хрупкость ее маленькой ладошки и шероховатость его кожи. Решив, что она сошла с ума, раз делает это, Уэнсдей позволяет себе впитать это ощущение. Смотрит на сплетенные пальцы, ощущая в животе клубок завязывающихся узлов, на синеватые нити вен, протягивающиеся от самых костяшек до обнаженных предплечий, потому что он закатал рукава своей джинсовой куртки до локтей. Если Тайлер считал пугающим и захватывающим прыжок с парашюта, вейкбординг или рафтинг по Миссисипи, то для Уэнсдей тем, что леденило душу, было влюбиться. — Оставлю тебя теряться в догадках. Прежде чем Уэнсдей успевает ответить ему о том, что у нее есть явные доказательства его сумасшествия, она замечает знакомую блондинистую шевелюру за спиной Тайлера. В ушах стоит фантомный звук цоканья каблуков мисс Грей, что заставляет ее впиться взглядом в надвигающуюся женскую фигуру. Оборачиваясь, он вторит ее взгляду и успевает присвистнуть, поражаясь такому совпадению. — Вот так стечение обстоятельств, не находишь? — говорит Галпин и переводит глаза на Уэнсдей, неуверенный, что та захочет продолжать держаться за руки. Но к его удивлению, ладонь она не вырывает, а наоборот — цепляется крепче, врезаясь ногтями в кожу. — О, Тайлер! — восклицает Сара быстрее, чем оказывается на приличном расстоянии, чтобы не повышать голос. Похоже, их внезапная встреча удивляет и ее в том числе. Уэнсдей окидывает ту быстрым взглядом и натыкается на пакет из супермаркета с выглядывающим батоном. С такими покупками обычно идут домой, а не разгуливают по улицам. — Привет! Не ожидал встретить тебя тут. Далековато от академии выходит, — дружелюбно произносит Тайлер, и Уэнсдей думает, что его доброжелательность порой совсем не к месту. На взгляд Грей отвечает сдержанным кивком, меньше всего желая вступать в разговор. Ее фирменный взгляд был весьма устрашающим, но все же не возымел должного эффекта — Сара совершенно невозмутимо продолжает: — Так и есть, но отсюда автобус ходит прямо до дверей Дирфилда, представляешь? И я... — и замолкает на полуслове, когда замечает их сцепленные между собой пальцы. Ей следовало сразу обратить на это внимание, думает Аддамс. — Довольно удобно, — не понимая ее заминку, подхватывает он, — ну, в таком случае, не будем задерживать. Было приятно увидеться! И тянет брюнетку за собой, которая словно приросла ступнями к асфальту. Мисс Грей только фыркает и, вся подобравшись, двигается в сторону пешеходного перехода. — Обернись, — вновь командный тон, но Тайлер ему следует. — Что видишь? — Ну-у, — тянет он, не совсем понимая, к чему та клонит, — красный горит... Уэнсдей останавливается, разворачиваясь на пятках. — Может, будь ты чуть внимательнее, то заметил бы, что твоя подруга заходит в тот же дом, куда зашел профессор. — Она не моя подруга, это во-первых, — он улыбается, пока Аддамс думает, как ненавидит подобные перечисления, — во-вторых, это может быть стечение обстоятельств, и она пришла вовсе не к себе домой. А в-третьих, мне показалось, или ты вновь ревнуешь, Уэнсдей Аддамс? Пытаясь держать себя в руках, она думает, что звучит пугающе, но на самом деле ее голос больше походит на рокочущее мурлыканье. — Во-первых, еще один подобный список — и ты улетишь к праотцам на тот свет. Поверь мне. Во-вторых, — одергивает руку, но скорее показательно, чем действительно злясь, — в иронию судьбы я не верю. В-третьих, результат будет тот же, что и в первом пункте, если ты вновь заикнешься об этом. Галпин молча открывает ей дверь машины, где Юджин уже весь извелся в попытках себя чем-то занять. — Ладно, понял. Что будем делать? Вопрос повисает в воздухе. Ехали все то время в тишине, во время которой Юджин пытался понять, что случилось между этими двумя: Тайлер выглядел еще более довольным, то и дело мечтательно глядя в окно; что до Аддамс — та была больше похожа на грозовое облако, которое вот-вот разразится холодным проливным дождем. Складывалось ощущение, что оба приумножили собственную, характерную конкретно для него черту характера. Одни сказали бы: как Инь и Ян, как Солнце и Луна. Другие ответили бы: противоположности притягиваются подобно разноименным полюсам магнита, дополняя друг друга и усиливая собственные качества. — Ну, ребят, надеюсь, вы не против, если я вас покину, — говорит Юджин и не без опаски оглядывает Уэнсдей, пытаясь понять ее реакцию. — Без проблем, чувак, спасибо, что оказался в нужное время в нужном месте, — Тайлер жмет протянутую руку и выпрыгивает из машины за брюнеткой, которая бросила напоследок тихое «спасибо», но Оттингер услышал. — Я отвлекаю, ты идешь по своим делам? — спрашивает он, когда до участка остаются считанные метры. — В этот раз план не актуален. Нужно найти Дэвиса и узнать, на каком шаге остановилось его расследование. — С чего ты взяла, что оно остановилось? — открывает дверь, пропуская ее вперед. Порой самоуверенности ей было не занимать. — Сама говорила, что он делал определенные успехи по части найденной кислоты. — То было на прошлой неделе. И встает у стойки, откуда доносится запах пончиков и кофе — кажется, ничего не поменялось с прошлого ее визита в участок, только капитана не было в поле ее зрения. Самонадеянно было ждать Дэвиса здесь: тот мог быть где угодно, учитывая характер его работы. Но удачу испытывать она не хочет, потому тянется к телефону и ищет нужный контакт. Обменяться номерами они успели в тот момент, когда Аддамс вновь заявилась к нему в участок без предупреждения и заняла его на время законного обеда. После этого Дэвис посчитал нужным предупредить ее, чтобы она звонила, прежде чем решит сорвать его запланированный прием пищи. Тайлер одобрительно кивает, удивляясь, когда слышит ее требовательный тон в трубку. Одни бы сказали: ненормальная, другие — хамка. Пожалуй, спутать было сложно, но то было сейчас на пользу: капитан Джон Дэвис собственной персоной появляется на горизонте спустя пару минут. Выглядит тот уставшим, но скорее от намеренного помыкания со стороны Уэнсдей, нежели от работы. По крайней мере, Тайлер именно так и думает. — Добрый вечер. Чем могу?.. — На какой стадии дело по гибели О`Брайена? — без приветствия начинает Уэнсдей, чему капитан совершенно не удивляется — уже успел привыкнуть к ее выходкам, но все же переспросить решается: — Простите? — Добрый вечер, капитан! — салютует Тайлер, картинно отдав честь. — Моя подруга хотела спросить, на какой стадии сейчас находится расследование по делу Нила О`Брайена. — Эта информация не подается разглашению. Кажется, кому, как не вам, мистер Галпин, это должно быть известно. — Он знает моего отца, — шепчет ей на ухо, но Уэнсдей отвечать не спешит, больше занятая делами расследования, нежели причиной их знакомства. — Вы так не говорили, когда мы обсуждали последствия разговора с родителями Нила. Кажется, вам весьма повезло, когда вы обнаружили яд на одежде убитого. По моей наводке, между прочим. Думаю, у вас есть резон работать с... нами, — на одно только мгновение глянув на Тайлера боковым зрением, говорит Уэнсдей, чем заставляет капитана вновь устало выдохнуть. Для Галпина же становится открытием, что причиной проверки одежды на токсичные вещества была Аддамс. И не ускользает внимание тихое «с нами». — Мисс Аддамс, вы переходите все дозволенные границы! — Я это сделала уже очень давно, и вы позволили этому случиться. Может, прекратим эту перепалку и займемся делом? — под сокрушительное покачивание головой Дэвис сдается, признавая некую выгоду от подобного сотрудничества. По привычке они отходят чуть дальше, чтобы не быть на всеобщем обозрении. — Мы повторно проверяем всех сотрудников академии Дирфилд, включая библиотекаря и пары рабочих, которые занимались восстановлением развалившейся крыши в тот день. Но это требует времени. — И вы зря его теряете, — в своей манере заявляет Уэнсдей. — Одна из наших догадок заключается в том, что стоит в первую очередь проверить людей, у которых был доступ к лаборатории и, соответственно, токсичным веществам, — говорит Тайлер. — Это было сделано в первую очередь: ничего занимательного, у каждого есть весомое алиби на тот день. Аддамс предполагала, что Дэвис не совсем туп и исключать, что он проверил учителей химии, не нужно было. Потому ответ у нее имелся давно заготовленный. — Не стоит забывать о личном мотиве, который должен был сподвигнуть убийцу совершить данное преступление. — У вас есть какие-то предположения? — заинтересованно спрашивает Дэвис. — Но то только предположения, — встревает Галпин. — Нил брал частные уроки у мисс Грей, учителя музыки в академии Дирфилд. По какой-то причине она перенесла их будничное занятие на воскресенье, что стало причиной посещения О`Брайена академии в выходной день. — Да, она находилась на территории в тот день — журнал посещений тому доказательство. Но кроме нее были также и другие сотрудники. Подумать можно на кого угодно. — Вы не дослушали, — продолжает Уэнсдей. — Мисс Грей, по всей видимости, находится в тесных отношениях с другим учителем — мистером Маклафином, который ведет не что иное, как химию. — И... что же вы хотите этим сказать? — не без скепсиса спрашивает мужчина. Отношения на рабочем месте не были чем-то из ряда вон выходящим, потому этот факт не особо его занимает. — Нил вполне мог стать причиной или свидетелем их ссоры. — И за это нужно убивать? — Влюбленных порой нужно сводить в психушку, — Тайлер пожимает плечами. — Тем более, знаете, химики — они вообще не от мира сего, — и крутит пальцем у виска, говоря по слогам: — Су-мас-шед-ши-е. Психи, понимаете? От них чего угодно ожидать можно. Уэнсдей пихает того в бок и слишком громко цокает. В этой паре нужно было верить только Аддамс, думает капитан и переводит взгляд на нее. — Каждое восьмое убийство совершается из ревности. Вам ли этого не знать. Мисс Грей, как мы уже поняли, отличается весьма заинтересованной в юношах, младше нее самой, — и ненароком смотрит на Тайлера, который взгляд ее не замечает, но подмечает Дэвис. — Хорошо, допустим, — легче ему было согласиться, чем вступать в полемику. Все равно последнее слово оставалось за ним. — Что вы предлагаете? — Проверить Грей. Ее личное дело, прошлые приводы, их причины. То же самое проделать с Маклафином, — буравит одну точку на значке Дэвиса, раздумывая, и добавляет: — Кто-то увольнялся в последнее время из академии? — О, точно, — голос подает Тайлер и картинно вскидывает палец вверх, — Кевин упоминал, что какой-то лаборант, помогающий им во время практических работ, недавно уволился. Точнее, почти сразу после смерти Нила. — Нет, такого быть не может: мы проверяли всех новоприбывших и недавно ушедших — никого не было. — Странно. Кевин точно говорил об этом. Жаловался, что теперь без него совсем туго на лабораторных — даже помочь никто не может. У Аддамс вновь ощущение, что она что-то упускает. Что-то важное, но настолько тонкое и незаметное, что понять это становится проблематично. — Может ли быть такое, что он ошибался? — спрашивает Дэвис. — Да нет, вряд ли. Я могу спросить еще раз, но я почти на все сто уверен, что Кевин говорил это. Можем в подтверждение этому уточнить у Пагсли, да, Уэнсдей? — и смотрит на нее вопрошающим взглядом. — Кстати, ко всему прочему, Маклафин предлагал мне работу лаборанта у них в академии, когда я спрашивал о возможном трудоустройстве. Не значит ли это, что место было вакантным? — капитан хмурит брови, силясь связать услышанное в общую картину: ревность, новое лицо в виде некто Маклафина, мотив, якобы уволившийся сотрудник. — Хорошо, так и сделаем. Вы уточняете у мистера Аддамса эту информацию и в случае, если она подтверждается — мы с официальным визитом посещаем Дирфилд и расспрашиваем об этом учащихся. Если и в этом случае оказывается, что действительно был какой-то сотрудник лаборатории, уволившийся после гибели О`Брайена, мы начинаем копать здесь. Все устраивает? — и получив кивок от Уэнсдей, разводит руками и прощается. Проводить больше получаса с Аддамс было сродни путевке в сумасшедший дом. И Уэнсдей такой расклад устраивает, но приятного все же было мало: две разнящиеся версии, ни одна из которых могла не выиграть. Всегда можно было двигаться дальше в поиске убийцы, но знакомый вкус победы неумолимо отдалялся от нее, и это не могло не раздражать. Тайлер же пессимизму поддаваться не спешил: с особой нежностью взял ее за руку и, вновь не встретив сопротивления, повел на выход. Перспектива раскрытия загадки будоражила все внутри, и он не мог не поделиться этим с Уэнсдей, которая, кажется, стала еще более мрачной. Но как известно, позитива ему было не занимать. — Аддамс, откуда кислая мина? Мы в шаге от разгадки, а ты как в воду опущенная ходишь! Сама же к этому так долго шла. — Предположения, как ты и говорил, могут быть ложными, — фыркает она и крепче сжимает пальцами его ладонь, найдя в ней в утешение, и подушку для битья. — Грей вполне может быть соседкой Маклафина. Пропавший лаборант просто умер от передоза. В ней было столько же пессимизма, сколько и нахальной самоуверенности, что не шло ни в какие ворота, смешиваясь в одну гремучую смесь. Аддамс была полна противоречий. И для Тайлера это было подобно игре в шахматы: постоянная концентрация, обдумывание на несколько ходов вперед, умение стратегически планировать и анализировать; порой один неверный шаг мог сломать заранее обдуманный тактический прием, но в случае победы пьянящее чувство подливало керосин в огонь собственного триумфа. Одним словом, страдания стоили того. — От передоза не так легко умереть, как ты думаешь. Ему, по крайней мере, нужна была куча бабла, чтобы уйти из жизни таким образом. А насчет интрижки на рабочем месте — чем тебе не вариант? Сама же говорила о статистике совершенных преступлений из-за ревности, — и мысленно отмечает абсурдность мотива совершаемых убийств, но вслух озвучивать не спешит. — Я ее выдумала, — отмахивается Уэнсдей и добавляет: — Дэвиса провести легче, чем ты себе представляешь. Держать ее за руку было таким естественным и привычным, чего нельзя было сказать об их новых отношениях, называть вслух которые пока никто не решался. Из-за быстро развивающихся событий Тайлер совсем забыл обдумать то, что Уэнсдей была уже не просто девушкой, которая в нем заинтересована. Не той, которая отвечала колкостью на радушие и равнодушием на проявленный интерес. Не той, кого можно было бы посчитать очередной девушкой среди вереницы таких же. Уэнсдей была человеком, который вызывал в нем особенный трепет, являясь его родственной душой, соулмейтом, той самой конечной точкой красной нити судьбы. По крайней мере, ему так казалось. — Да ты та еще лгунья, Аддамс. Их обмен репликами был ничем иным, как столкновением двух совершенно разных подходов. Было решено действовать последовательно: первой ступенькой становится разговор с Пагсли. Уэнсдей настолько погрузилась в собственные мысли о предстоящих шагах в расследовании, что полностью отдалась во власть Галпина, который быстро нашел нужный автобус и оплатил им проезд. Людей под конец рабочего дня было много — пришлось стоять среди толпы, старательно цепляясь за поручни. Ей было проще: зажатая между тучным мужчиной, работающим, должно быть, банковским клерком, если можно было судить по его одежде и уставшему усатому лицу, и Тайлером, который оказался надежной опорой в особых случаях резкого торможения. Точного адреса он не знал, поэтому хотел было выйти на том самом перекрестке, где забирал и оставлял ее, когда был за рулем, но Уэнсдей вовремя очнулась, удерживая того за локоть. Идти еще остановку ей упрямо не хотелось, но хотелось узнать, почему Тайлер все еще окучивался рядом. Это она и спрашивает первым делом, попутно напоминая себе о своем запрете на общественный транспорт. — Все еще не понимаю причину твоего присутствия здесь, но спасибо, — откашливается, смотря на скрывающийся за углом автобус, — что подвез. Это было ужасно. — В хорошем смысле этого слова? — В плохом, — подтягивает съехавшую лямку рюкзака и попутно отряхивает несуществующие пылинки. Тайлер чувствует себя неловко, действительно не найдя весомого довода, который устроил бы их обоих. Но по велению судьбы в кармане джинсов вибрирует телефон, и он одним движением отвечает на звонок. Его лицо меняется с вопрошающего на довольный, и это не ускользает от внимательного взгляда Уэнсдей. — Тогда... Я пойду, пожалуй. — Нет, стой, — убирает мобильник обратно, — так уж вышло, что мой брат у тебя дома. Проходит с полминуты, прежде чем Аддамс фыркает громче обычного: — И что они там учудили с Пагсли? — начало ее движения он воспринимает как приглашение. — Если он вновь решит показать самодельную гильотину, я его на ней же казню. — У тебя есть дома... гильотина? — Самодельная, — повторяет она, искренне считая, что это меняет дело. — Вот как... — Воспринимай это как хочешь, но вскоре тебе нужно будет помочь мне поточить лезвие, — и ловя его взгляд, мысленно коварно улыбается, представляя, как он обрадуется обслуживать ее, нежели эксплуатировать по прямому назначению. Тайлер же только кивает, нервно проводя ладонью по кудряшкам. В молчании дошли до массивной многоэтажки. Квартира находилась на предпоследнем этаже, что было несомненным плюсом: в случае какой-либо аварии не пришлось бы выслушивать топот рабочих сверху, да и один вид из окна чего только стоил. На удивление, стояла подозрительная тишина, что сначала Уэнсдей восприняла с присущим скепсисом, но позже, когда послышался звук выходящих газов из бутылки, нахождение Пагсли и Кевина было рассекречено. — Проходи, располагайся, не чувствуй себя, как дома, — бросает Аддамс и кидает рюкзак в угол, подавая тем самым пример Тайлеру. Большая кухня, в которой могла бы с легкостью расположиться их группа, аскетично и по-аддамсовски нет цветных прихваток и пестрых солонок. Вместо типичных для любого среднестатистического американца декораций вроде кухонного комбайна и вазы с сухоцветами у нее одинокая кофемашина и номер доставки готовой еды на холодильнике. — О, Тай, привет! Уэнсдей, — машет Кевин, другой ладонью подхватывая кусок горячей пиццы: сыр маняще тянется, под светом ламп поблескивает одинокий острый перчик. — Привет-привет, — он кивает, жмет руку Пагсли в качестве приветствия, потому как рот того был забит хрустящими стрипсами. Уэнсдей тем временем достает из холодильника минералку и наполняет два стакана. Несмотря на размеры кухни, становится тесно под взглядом пары черных глаз, совсем не принадлежащих брюнетке. Пагсли хоть и был занят поглощением пищи, но значения этому особо не придавал, будто еда была где-то на фоне. На первом же плане оказался новоиспеченный гость, который сразу вызвал у него пару занимательных вопросов. — Пагсли, оторвись наконец от еды, — с нетерпением говорит Аддамс, делая один некрупный глоток. Пузырьки приятно щекочут горло. Ей хотелось скорее покончить с сегодняшним днем. — Слушай, братишка, ты как-то упоминал, что у вас уволился один из лаборантов, да? — упираясь поясницей в тумбу, спрашивает Тайлер и хлопает того по спине. — Ну да. Не помнишь, как его звали? — обращается к Пагсли и тянется за салфетками. — Мистер... Сандерс? — Вроде того. — Не вроде, а точно, — вступает Аддамс, — его фамилия, имя. Почему ушел. Когда именно. Давай, давай, Пагсли, напрягай мозги, старайся! Тот шумно сглатывает, понимая, что в игру вступает сестра: шутки с ней были плохи, потому думать, действительно, приходится. И выходит не безуспешно. — Мистер Сандрес, это точно, — подтверждает Кевин, как и брат, в довесок скрепляя кивком головы. Тайлер одобрительно постукивает ладонью того по спине, как гладят кошек, когда они приходят перед сном. — Майкл Сандерс, — вторит младший Аддамс. — У нас лабораторные раз в две недели проходят, поэтому не знаю точно, в какой день он свинтил. Но после смерти Нила его точно уже не было, да, Кевин? — Сто процентов. После этого не то что собраться с мыслями было тяжело, сколько не перепутать реагенты и не устроить вторую Хиросиму. — Это бы вам вряд ли удалось, — фыркает Уэнсдей, но ответ засчитывает. — Его можно попробовать найти в соцсетях, — подает идею доселе молчавший Тайлер, — в Инстаграме или Фейсбуке, как думаешь? — О Господи, кто-то еще сидит в Фейсбуке? — фыркает Кевин и тянется за телефоном. — Ты бы еще почту предложил. — Так, в следующий раз я подсуну парикмахеру фото собачьего зада и попрошу постричь тебя также. Устроит? — он делает самый простой, но не менее эффективный удушающий захват сзади. Уэнсдей думает, глядя на этот перфоманс, что уже где-то видела подобное. Например, в этой квартире. Тем временем младший Галпин хлопает по столу ладонью, и Тайлер воспринимает это как просьбу пощады. — Ладно, поиграли и хватит. Что там интересного? — спрашивает уже у Пагсли, который времени даром не терял и полез в телефон друга. Как итог: Уэнсдей теснит брата с его стороны стола, Тайлер встает сзади и почти дышит в затылок. Экран телефона на какое-то время становится популярнее арахисовой пасты с джемом по утрам. Попытать удачу в Фейсбуке все же приходится: полупустая страница с парой незначительных музыкальных постов, несколькими сотнями друзей и столько же подписок. — И когда был в сети в последний раз? — Не знаю, похоже, он выключил этот параметр, — пожимает плечами Пагсли, продолжая искать зацепку, как выйти к другой соцсети. — Может, глянуть в Инстаграме... — и щелкает по значку приложения. Уэнсдей остается быть только наблюдателем — не признавать же собственное невежество в подобных мессенджерах. — Ну как? Попробуй прям ввести его имя и фамилию, — подсказывает Кевин и, пользуясь случаем, тянется за последним куском пиццы. Ладонь Тайлера, выставленная в предупреждающем жесте, сохраняет пиццу нетронутой. — Нашел, но тут ничего такого — просто обычные фотки, — и откладывает телефон. Но Кевин сдаваться не спешит, напоминая Пагсли старшую сестру. — Так, дай я посмотрю. Уэнсдей переглядывается с Тайлером. Тот только пожимает плечами, мол, посмотрим, какие умственные показатели достались этому зверьку. И ждать долго не приходится — младший Галпин делает особенный вывод: — Он посты выкладывал почти каждый день: то фотки попугая, то с вечеринки, то на рабочем месте. И везде дурацкие цитатки. — И что ты хочешь этим сказать? — спрашивает Аддамс. Ей казалось, что они впустую теряют время. Но в данной ситуации выбирать особо не приходилось. — Да то, что последний пост был без малого три недели назад. А потом все, пустота. Как будто интернет закончился или вроде того. — Или пропал, — довершает Пагсли. Повисает особая тишина. Уэнсдей считает, что первая ступень успешно пройдена и можно было звонить Дэвису, чтобы тот мог поднять свою задницу со стула. Уж кому-кому, а ему не должно было составить труда прийти к такому умозаключению, в ходе которого выяснится, что его неким образом обманули, сказав, что никто не увольнялся в тот период. Ложь правосудию никому не нравилась. Особенно копам. Кевин воспринимает молчание как победу и не без довольной улыбки тянется к одинокому, уже остывшему куску пиццы. — А ты мне всегда твердил в детстве: «Не умничай, Кевин, здесь умный я», — обращается к старшему брату не без ухмылки нарочито писклявым голосом. — Я всегда был умнее, — отвечает скорее на автомате, подмечая изменившееся лицо Уэнсдей. Он почему-то был уверен, что та мысленно ставила галочку. Не большую, тонкую, но все же галочку. — Ну-ну, а я считал себя идиотом. — Мы оба так считали. И вместо ответного удушающего, который в данной ситуации был почти невозможен из-за отдаленности Тайлера, Кевин решает сменить тему, обращаясь уже к сестре Пагсли: — Уэнсдей, а правда, что ты самолично построила гильотину? Та переводит взгляд на Кевина, сверкая угольками вместо глаз, и выдыхает, прекрасно зная, что за этим последует. Выставлять его из дома после того, как он нашел нужную информацию и сделал определенные выводы, было, мягко говоря, даже не в ее стиле. Поэтому Аддамс молча кивает, призывая последовать за собой. Тайлер же всем своим видом показывает, что будет не против, если брат поэксплуатирует ту на себе, и занимает его место, оказываясь аккурат напротив Пагсли. И когда Уэнсдей скрывается с другом в длинном коридоре, он говорит нарочито серьезно: — Ты встречаешься с моей сестрой? — Если это так можно назвать, — скрывать он не собирается, но в то же время когда озвучивает это вслух, произнесенное кажется странным. Пагсли допрос продолжает с особым пристрастием: — Твои намерения серьезны? — Пагсли, я не совсем понимаю, к чему этот разговор, — сгладить ситуацию таким образом не получается — тот только сильнее хмурит брови, посчитав его ответ скользким. — Мне не нравится твоя скрытность. — Мне кажется, тебя это не должно касаться, — он умел быть грубым, но быть таковым с младшим братом Уэнсдей совсем не хотелось. Младший Аддамс выдерживает некоторую паузу, по истечении которой, по его мнению, атмосфера должна была накалиться до определенной температуры, прежде чем он говорит: — Если из-за тебя у нее начнутся проблемы, то я не посмотрю на то, что ты ее парень. Я не такой хороший, каким я тебе наверняка показался. И благородства во мне куда меньше, чем в Уэнсдей, — стул под ним заскрипел, когда он сделал движение вперед, наваливаясь на стол. — Не переживай, — находит это умилительным, но улыбаться не спешит, заранее предполагая, как это действует на таких, как он, — раздражает еще больше. — Я не переживаю. Только озвучиваю факты. Похоже, то у них было семейное.